7
За окном вечерело. С неба большими мягкими хлопьями падал снег – первый снег в этом ноябре. В комнате царил полумрак. Красные декоративные огни электрического камина бросали на стену розоватые отблески, рождая ощущение тепла и уюта.
– Красиво, – тихо сказал Александр Борисович, стоя у окна с дымящейся сигаретой в пальцах и глядя на медленно падающие хлопья. – И в кино не надо ходить.
– С каких пор ты стал таким романтиком? – весело спросил Вячеслав Иванович Грязнов, сидевший в кресле с бокалом коньяка в руке.
Турецкий отвернулся от окна:
– Я всегда им был, только вам не признавался.
– И не надо было признаваться, – кивнул расположившийся в другом кресле Меркулов. – Мы ведь сыщики и видим людей насквозь, от нас правду не скроешь. Не удивлюсь, если у тебя под подушкой спрятана тетрадка со стихами.
– Издевайтесь, издевайтесь, – с насмешливым упреком сказал Турецкий. – Поэта каждый обидеть может, ведь у него душа ранимая. А вот налить коньячку для вдохновения...
– За этим не заржавеет! – заверил его Грязнов и взял со стола бутылку. – Подставляйте бокал, «Александр Сергеевич». Вас ведь теперь, кажется, так зовут? Константин Дмитриевич, допивай, ждать не будем!
Турецкий вернулся в свое кресло, затушил сигарету. Грязнов разлил коньяк по бокалам.
– Как там дела у Солонина? – спросил Александр Борисович.
– Поправляется, – просто ответил Грязнов. – Рука уже начала действовать. Хорошо, что пуля угодила в левую. Витька и так-то расстроен, а если бы в правую, то вообще... – Грязнов вздохнул и покачал головой, давая коллегам осознать всю серьезность Витькиного положения. Затем улыбнулся и сказал повеселевшим голосом:
– Так, а я для кого вообще налил, а? Ну-ка хватайте бокалы!
Мужчины взяли свои бокалы. Вячеслав Иванович сказал:
– Вы знаете, я торжественных тостов произносить не умею, но... Давайте-ка выпьем за Витю Солонина и его парней!
Коллеги чокнулись и отпили из бокалов. Грязнов потянулся за лимоном, а Константин Дмитриевич посмотрел на Турецкого и спросил:
– Как у тебя с Ириной, Сань?
– Нормально, – усмехнувшись, ответил Александр Борисович. – У меня нормально, у нее тоже нормально. У нас у обоих все нормально, только по отдельности.
– Знакомая ситуация, – заметил на это Грязнов. – Кстати, Галя Романова просила передать тебе привет.
– Как у нее дела?
Вячеслав Иванович кивнул:
– Лучше. Раны затягиваются, да и кашель уже не душит. Поправляется, в общем. Врачи говорят, еще дней десять, и будет как новенькая.
– Ты смотри, береги ее, – назидательно сказал Александр Борисович. – Таких, как она, десять человек на весь земной шар.
– Это верно, – кивнул Вячеслав Иванович. – Если бы не она, мы могли бы все упустить.
Из прихожей донеслись мелодичные рулады электрического звонка. Александр Борисович поставил бокал на стол.
– Кто бы это мог быть? – удивленно проговорил он. – Так поздно. – Щеки «важняка» порозовели, на лице отразилось волнение.
Звонок повторился.
– Лучший способ узнать – это открыть дверь, – резонно заметил Меркулов.
Турецкий с деланным безразличием поднялся с кресла и вразвалочку направился в прихожую. Меркулов и Грязнов проводили его насмешливыми взглядами. Потом переглянулись и навострили уши.
Щелкнул замок, и дверь открылась. Услышав тихий женский голос, Меркулов улыбнулся и сказал:
– Ну что, Вячеслав Иваныч, по-моему, нам пора отчаливать, а?
– Да, – согласился Грязнов. – Теперь мы здесь явно лишние. Хлопнем по рюмочке перед уходом?
– Можно, – кивнул Меркулов.
И Вячеслав Иванович снова взялся за бутылку.
