Полковник Рыцарев открыл дверь в квартиру Ники своим ключом. Ему было приятно чувствовать себя человеком, возвращающимся с работы туда, где его ждет любимая женщина.

Ростислав Вадимович терпеть не мог слова «любовница». В нем звучало что-то пошлое, приземленное; так можно было называть девку, которой удовлетворяешь сексуальный голод. Но к Нике Рыцарев относился совершенно иначе. Ника никогда не позволила бы себе спутаться с мужиком из-за денег. Она была слишком горда для этого. Девушка иногда дразнила Рыцарева тем, что уйдет к другому, побогаче и посолидней его, но Ростислав Вадимович знал, что это только слова.

«А вот тот мальчишка, похоже, так не думал, – внезапно пришло Рыцареву в голову. – Он ведь, дурак, думал, что достаточно будет осыпать Нику золотом, как она тут же, забыв обо всем, завалится с ним в постель».

Ростиславу Вадимовичу было противно вспоминать о Смирнове. В тот вечер парень вел себя нагло и бесцеремонно. Он забрался к Рыцареву в машину и стал оскорблять его, причем старлей Смирнов в нарушение всяческой субординации мгновенно перешел на дерзкое «ты».

– Ты ей не нужен, понял? Она встречается с тобой только из-за твоих сраных денег и из-за твоего надутого живота.

Насчет денег было все понятно, но при чем тут живот? И с чего это он надутый? Слова о животе задели Ростислава Вадимовича за живое. Он был здоров и мускулист, и при желании мог в два счета скрутить этого наглого парня в морской узел. Старлей Смирнов, восприняв его молчание как проявление слабости, продолжил свою бесцеремонную трескотню:

– В общем, так. С Никой ты больше не встречаешься. Если я еще хоть раз увижу тебя возле ее дома, я сделаю так, что ты сядешь на нары. Всерьез и надолго. Я ясно выражаюсь или разжевать?

– Разжуй, если зубы позволят.

– Позволят, не волнуйся, – с усмешкой парировал Смирнов. – А вот тебе, старику, самое время о зубах побеспокоиться. Пока еще они на месте.

– Резкий ты парень, Валентин. А не боишься, что я надаю тебе по морде и выброшу из машины? А завтра выкину тебя из отдела ко всем чертям с понижением в звании!

– Полковник, ты не первый день меня знаешь. И должен понимать, что у меня на тебя кое-что есть. Я следил за тобой всю неделю, полковник. Я прослушивал твои телефонные разговоры. Я знаю о твоих отношениях с Гатиевым и Альхаровым.

Рыцарев задумался. Дерзость парня не вывела его из себя – и не такое приходилось выслушивать. Неприятность состояла в том, что парень и в самом деле мог узнать много лишнего. Он умел работать с аппаратурой, умел вести наружное наблюдение. Он знает о встречах с Гатиевым и Альхаровым, а значит, не блефует. Но для чего ему все это? Неужели только из-за Ники?

– Чего ты хочешь? – прямо спросил парня Ростислав Вадимович.

– Чего я хочу? – Смирнов нагло усмехнулся. Он явно считал себя победителем. – А разве я не сказал? Во-первых, я хочу, чтобы ты оставил в покое Нику.

– Это я понял. А во-вторых?

– А во-вторых, пятьдесят тысяч долларов наличными.

Рыцарев ухмыльнулся:

– А задница не слипнется?

– О моей заднице не беспокойся. Побеспокойся лучше о своей. На зоне для нее найдется много работы.

Рыцарев посмотрел на парня и усмехнулся:

– Пятьдесят тысяч – большая сумма.

– Только не для тебя. Я думаю, Альхаров заплатит тебе в десять раз больше.

– Все-то ты знаешь, – холодно произнес Рыцарев. – Не пойму, почему такие скромные запросы? Почему не сто тысяч и не двести?

Смирнов зевнул и лениво ответил:

– Не хочу тебя разорить.

– Какое благородство! – насмешливо восхитился Ростислав Вадимович. – Что ж, хорошо. Допустим, мы договоримся. А что я получу взамен?

– Как что? – вскинул брови парень. – Мое молчание! Разве этого мало?

Рыцарев задумчиво постучал пальцами по рулю.

– В любом случае, я не могу принять решение сразу. Мне нужно тщательно все обдумать.

– Думай, – милостиво разрешил Смирнов. – Только недолго. На днях я отчаливаю в отпуск. И, само собой, мне понадобятся деньги. Так что, ответа я жду... м-м... послезавтра утром.

«Ты его дождешься», – усмехнулся про себя Ростислав Вадимович.

– Ну все, пока! – весело сказал Смирнов. – Руки не подаю – негде будет помыть. – Он открыл дверцу и змеей выскользнул из машины.

После этих слов Рыцарев уже не рассуждал. Он принял решение еще до того, как захлопнулась дверца машины. Гаденыш не должен жить. Даже если ему заплатить, он не успокоится. Правда, непонятно, успел ли он кому-нибудь рассказать о том, что знает, но скорей всего – нет. Информация – деньги, а такой хлыщ не захочет ни с кем делиться.

Смирнов был обречен.

Даже теперь, спустя несколько недель, воспоминание о том разговоре приводило Ростислава Вадимовича в бешенство. Успокаивал лишь один факт: Смирнов был мертв. Его обугленный труп лежал сейчас под кустом боярышника под этим противным, мелко накрапывающим дождем, который никак не превращался в настоящий ливень.