Глава третья
Обострение ситуации
1
«Хвоста» действительно не было. И «виноватыми» в этом оказались сами бандиты. Они установили для себя дежурство, но только в рабочее время, то есть днем, а целями своих наблюдений избрали лишь Турецкого и Поремского. За генералом никто не следил, поскольку никто не знал толком, чем он вообще занимается, а Романова с Яковлевым их не интересовали как слишком мелкие объекты внимания.
Вот, собственно, поэтому братва, уже как бы приученная к размеренному образу жизни руководителя бригады следователей, не выставляла круглосуточного наблюдения, не видя в нем смысла, и «проспала» отъезд синего «пежо». А когда очередная пара братанов явилась в гостиницу, чтобы продолжить свое навязчивое и назойливое наблюдение, выяснили, что Турецкого и след простыл. Но это обстоятельство не сильно огорчило наблюдателей. Не прошло и часа, как Журавлеву, согласно обычной договоренности, позвонил заместитель начальника колонии по оперативной работе Саид Мугушев и сообщил, что Турецкий уже прибыл в колонию для встречи с Коробовым.
Журавлев потребовал, чтобы Мугуш подробно записал, о чем будут говорить следователь с заключенным. Но Саид возразил – и рад бы, да не получится.
Оказалось, что следователь сразу по приезде в колонию отправился к самому «хозяину» и долго разговаривал с ним наедине. А потом начальник ИК вызвал к себе его, Мугушева, и приказал не препятствовать помощнику генерального прокурора разговаривать с заключенным Коробовым наедине вне помещения колонии. Территория достаточно большая, пусть они отойдут в сторонку и беседуют себе сколько влезет.
Мугушев, естественно, расстроился, намекнул «хозяину», что тогда они оба не узнают, о чем у этих двоих шла речь, а может, Коробов станет жаловаться на порядки в колонии, как тогда узнать об этом? Начальник только посочувствовал своему заму в его служебном рвении, но ответил, что вопрос уже решен и не обсуждается. По этому поводу был уже звонок из областного Управления исполнения наказаний, и последовало прямое приказание: не препятствовать. Ну а если кто подслушает, со стороны, мол, добавил начальник, то лично он, наверное, возражать не станет. Порядок все-таки должен соблюдаться.
С подслушиванием не получилось. Турецкий с Коробовым отошли в дальний угол огороженной территории, где за оградой был большой пустырь, и спрятаться на нем наблюдателю было никак невозможно, а все подходы к этому месту со стороны территории хорошо просматривались. Парочка зэков попыталась ненавязчиво этак приблизиться к разговаривающим, но Турецкий пригрозил вызвать охрану, и те ретировались, не желая неприятностей на собственные шеи.
История, которую рассказал Игорь Коробов, была насколько характерна для своего времени – конца девяностых годов, когда немногие предприниматели, особенно в провинции, смогли оправиться после дефолта, настолько и поражающей воображение по своей продуманной наглости.
Швейная фабрика братьев Коробовых была организована в середине девяностых, на подъеме предпринимательской деятельности в стране. Нашлись партнеры в Италии, появились и лица в России, заинтересованные в продаже качественной продукции, созданной по европейским стандартам, но с учетом чисто российской ментальности.
После дефолта девяносто восьмого года дела пошли хуже, но не настолько, чтобы пришлось закрывать производство и выгонять опытных мастеров. Выстояла фабрика, что стоило немалых, однако, трудов организаторам. И вот тогда, когда стало ясно, что производство выжило и, более того, даже по-своему окрепло, к фабрике немедленно возник пристальный интерес со стороны теневых сил при руководстве губернией.
Ну сначала, как обычно, зачастили комиссии с бесконечными проверками, а если зацепок не находилось, прибывали новые, и так без конца. Было ясно, что кто-то уже положил свой глаз на фабрику, приносящую вполне приличные доходы. Сначала, как обычно, грешили на бандитов, на местный криминал. Рэкет в подобных ситуациях – обычное дело. Братья решили не обострять отношений с уголовниками. Те требовали своего процента, приходилось скрепя сердце отстегивать. Дело было дороже.
А примеров несогласия тоже хватало. И магазины, не желавшие сотрудничать с братвой, горели бывало, и всякие мастерские страдали от «короткого замыкания», и людям, работающим на производстве, доставалось от бандитов. То есть ничего нового или необычного не было. Дикий капитализм, провозглашенный из Москвы, с самого верха, процветал вовсю, с провинциальным размахом, ссылаясь, с подачи вездесущих новоявленных демократов, на то, что через этот этап, мол, обязано пройти все человечество. И в пример обязательно приводилась пресловутая Америка с ее пиратским первичным накоплением капитала, с чикагскими разборками и нынешним фантастическим ростом благосостояния.
Но бандиты бандитами, а теперь, с началом нового века, фабрикой заинтересовался не кто иной, как сам господин адвокат Васильчиков. Впрочем, его интерес был понятен. Именно этот адвокат, в буквальном смысле сначала пролезший в местный парламент, а затем, под откровенным давлением губернаторского аппарата, выдвинутый в его руководство, по мнению многих предпринимателей, являлся главным держателем так называемого «губернаторского общака». То есть это именно он без всякого зазрения совести в прямом смысле грабил бизнесменов, требуя, чтобы те в обязательном порядке несли свои взносы в губернаторский фонд, который-де рассчитан на всякого рода кризисные ситуации, когда потребуются срочные финансовые вложения в экономику, здравоохранение, помощь малоимущим и прочие необходимые расходы в губернии. Дело-то вроде, с одной стороны, и благородное, но только никто этих взносов потом не видел. Зато ни для кого не оставалось секретом, как вырастали вокруг города, особенно в заповедных его местах, элитные дома, коттеджи, целые поселки.
Братья были готовы поначалу и этот, уже губернаторский, рэкет принять, но – в щадящих размерах. Однако жадность приближенных к руководящему креслу достигла фактически своего апогея. Васильчиков, который однажды прибыл на фабрику в сопровождении известного уголовника Журавлева и целой бригады его приспешников, видимо, с целью придания себе и своему посещению пущего авторитета, фактически в приказном порядке «предложил» Коробовым новый, наиболее целесообразный со стороны адвоката вариант.
Фабрика переходит во владение его, Васильчикова, и, таким образом, включается в общественный губернаторский фонд. Сами Коробовы, если имеют такое желание, остаются при фабрике действующими менеджерами, обеспечивают поставки, переговоры с партнерами и реализацию продукции. За это получают соответствующую зарплату, как и все остальные служащие фабрики. Отказ от предложения не принимался. На это прямым текстом указал присутствующий при разговоре в качестве, видимо, моральной поддержки вор в законе Васька Журавлев.
Наезд был настолько наглым, что братья поначалу даже растерялись. Но быстро взяли себя в руки. Рабочий день был в разгаре. Пока старший, Олег, вел «переговоры, младший, Константин, вышел из кабинета и быстро прошел по фабричным помещениям, где трудился рабочий народ. Слухи о том, что бандиты давно уже целятся на фабрику, давно циркулировали в рабочей среде, и на просьбу хозяина о помощи откликнулись все, без исключения. Через короткое время фабричный двор перед зданием конторы, где заседали прибывшие „гости“, бурлил негодованием. В кабинет явилась делегация, которая потребовала, чтобы все решения относительно судьбы предприятия решались только в их присутствии. А бандитам, которые, надо сказать, несколько растерялись от такого непоказного единства, было в ультимативной форме предложено немедленно покинуть фабричную территорию. Во избежание крупных для них неприятностей – рабочие обозлены, могут и поколотить.
Короче говоря, визит в тот раз потерпел полное фиаско. Но не таков был Васильчиков, чтобы смириться с подобной неуступчивостью. Видно, жил в нем постоянно этот неистребимый азарт охотника – во что бы то ни стало подстрелить намеченную дичь! Он, между прочим, по рассказу отца Игоря, примерно так и заявил, уходя ни с чем. Мол, вы меня еще не знаете.
Ну о том, какой он охотник, стало несколько позже известно в городе. И первой же дичью стал бизнесмен, который, на свою беду, принял приглашение самого губернатора и отправился на охоту в компании, в которой, естественно, находился и Васильчиков. Прослышав об отказе братьев Коробовых «подарить» свое производство губернаторскому фонду, он, этот бизнесмен, решил, что и он ничуть не хуже, и отказал адвокату в его «заманчивом» предложении. Результат не замедлил последовать, бизнесмен стал жертвой «случайной» пули во время охоты. Послушная прокуратура как возбудила это дело, так и прекратила его, списав происшествие на несчастный случай. А в свидетелях недостатка не было – практически все городское руководство, куда против таких «свидетелей».
Турецкий напомнил Игорю, знакомому, как оказалось, со многими событиями в городе не понаслышке, что за Васильчиковым числятся еще несколько убийств. Интересно, что он скажет о них?
Коробов ответил, что не верит ни в какие случайности, Васильчиков никогда не ошибался и действовал абсолютно расчетливо. И помогал ему в его действиях не кто иной, как тот же авторитет Васька Журавлев, которого, кстати, сам же адвокат и отмазывал не раз, когда банда Журы попадала в переделки и ей грозило наказание. Рука руку моет, тут как раз все ясно. Следовательно, и трупы, которые сопровождали Васильчикова, были результатом его вполне сознательных поступков. И убийство мальчика, забравшегося в его сад, и самоубийство парня, обвиненного в многочисленных изнасилованиях и убийствах малолетних девочек. Убийцу-то ведь нашли! А парня попросту задавили в камере сидевшие там уголовники, чтобы даже и мысли ни у кого не возникло, будто Васильчиков – он был тогда еще следователем прокуратуры – способен пытать человека во время допроса. А ведь так все и было. Об этом потом сами обвиняемые и рассказывали, известный случай, о нем и на лекциях даже говорили, в юридическом институте, где тогда учился Игорь...
А дальше история с фабрикой развивалась уже по сугубо криминальному пути.
В разное время и в разных местах с братьями стали как-то больно уж постоянно пересекаться пути то некоего майора Юрия Казарина, то подручного Журы Матвея Тараторкина. Встречи были словно бы и ненавязчивыми, но частыми. И всякий раз речь на них заходила об одном и том же – когда Коробовы наконец примут предложение, сделанное им Васильчиковым? Как, и не собираются? Но это же очень серьезная ошибка! Нет, никто никому угрожать не собирается, это просто дружеское предупреждение, не больше, пока, разумеется. Потому что когда терпение иссякнет, могут начаться непредвиденные действия, и тогда уже никто не станет идти навстречу интересам владельцев предприятия, а могут быть приняты самые радикальные меры, вплоть до... Ага, вам понятно, о чем речь, о каких таких мерах? Поэтому не тяните, думайте поскорее, людям ждать надоело.
Можно было бы не обращать внимания. Можно было даже заявление написать в милицию о том, что тебя преследуют. Но кому его подавать? Прежний начальник ГУВД был полностью под каблуком у губернатора и ничего слышать о каких-то темных махинациях, связанных с именами руководителей области или их близких приятелей, не желал. Громкое дело о коррупции в подведомственном генералу ведомстве лишило его в конце концов руководящего кресла. А пришедший ему на смену генерал Полтавин поначалу казался решительным и смелым, но вскоре все заметили, что и он не собирается обострять отношений с губернским руководством. Да, заметил он как-то старшему Коробову при встрече, нехорошо получается, и с коррупцией в собственных рядах, конечно, следует беспощадно бороться, но надо и общественность поднимать, почему общественность-то молчит? Где, понимаешь, соответствующий резонанс? На том все, собственно, и закончилось.
А спустя месяц после того «посещения» младший брат Константин собрался в Москву. Причем, что самое важное, уезжал он фактически тайно, потому что братья уже заметили за собой плотную слежку. Куда бы ни шли, куда бы ни ехали, повсюду сопровождали лихие молодцы с коротко стриженными головами и внимательными взглядами, спрятанными за темными стеклами очков.
У Константина в Москве были чисто служебные дела, а потом он хотел посоветоваться с кем-нибудь из известных адвокатов по поводу собственных проблем с фабрикой. Одним из таких адвокатов был, как ему подсказали, некто Юрий Петрович Гордеев, который уже отличился в Новограде в свое время.
Но ни до партнеров, ни до Гордеева Костя Коробов не добрался. Он просто исчез.
Олег немедленно кинулся разыскивать следы брата. Последнее телефонное сообщение от Кости, которое он получил с дороги, где-то уже с границы, судя по времени, Новоградской области, было кратким: «Кажется, меня преследуют. Постараюсь оторваться». И все, больше никаких известий не было. У Кости был «БМВ» седьмой модели, и оторваться от своих преследователей он, разумеется, мог. Но, видимо, этого не случилось, потому что пропали и сам Костя, и его автомобиль. Милицейские розыски и того, и другого решительно ничего не дали – как сквозь землю провалились. Ну с автомобилем было понятно, об этом и в милиции потом сказали: небось перебили номера на двигателе и кузове – и ищи-свищи ветра в поле. А что человек исчез, жалко, разумеется, но что поделаешь?.. Объявили в розыск и вовсе успокоились.
Игорь знал эту историю из рассказов отца, который затеял провести собственное расследование. Но как, с какими силами? Помогла случайная встреча.
Еще в детстве Олег дружил с одним соседским мальчишкой, Рустамом Сабировым. Был вхож в его многочисленную, многодетную семью, знал Рустам и младшего Коробова – Костика, который всегда норовил увязаться за старшими ребятами. Но катилось время, каждый однажды ушел в свою жизнь, Коробовы стали бизнесменами, а Рустам попался однажды на карманной краже, получил первый свой срок, запутался в сетях криминала, да так и остался там. Теперь он входил в преступную организацию, которую возглавлял Василий Журавлев, Жура.
Где теперь проживал Рустам, Олег не знал, но однажды увидел его, когда тот приехал к своим старикам родителям – в соседний многоэтажный дом. О судьбе Рустама Олег слышал. Знал, видно, и Рустам, чем занимаются братья Коробовы. В общем, тема для недолгого разговора бывших товарищей нашлась. Они посидели в кафе напротив дома, поворошили в памяти прошлое, повздыхали над настоящим и собрались уже разойтись, когда Рустам вспомнил про Костика и спросил, что с ним. Олег и сознался в том, что младший брат пропал и что он, Олег, грешит в этом деле на Журу и его парней. Или же на продажную ментуру, причем кто хуже, он еще и сам не знал.
Вот ведь как получается иной раз: в бандитском сообществе дела складываются словно в самой что ни на есть бюрократической организации. Далеко не каждый член «бригады» порой знает, чем занимается другой ее член. Рустам, например, ничего не слышал о факте исчезновения Костика Коробова. А мог бы. Значит, не положено ему было слышать об этом от своих. Либо сыграло роль то обстоятельство, что в последнее время отношения их с Журой, похоже, накалились. Не нравилось Рустаму, как и некоторым его товарищам, что пахан слишком тесно стал сотрудничать с властями. И вот уже, к большому позору в воровской среде, братва в некоторых случаях действует совместно с органами милиции, что элементарной воровской этикой полностью отрицается и отрицалось во все времена. Это – западло! За такие финты можно и короны лишиться. Вместе с головой. Но это уже другое дело. А вот сама новость о пропаже Костика, чисто по-человечески, обеспокоила бывалого уже преступника. И он, в порыве нахлынувших детских воспоминаний, пообещал Олегу что-нибудь выяснить по поводу его младшего брата.
Услышав о предложении такого рода, Олег даже обрадовался. Кандидатура бывшего дворового дружка Рустама для исполнения задуманного им расследования показалась наиболее благоприятной. И он, что называется не отходя от кассы, предложил Рустаму выяснить этот вопрос досконально, а гонорар решил назначить такой, чтоб у Сабирова не возникло даже и сомнений в честном отношении к нему братьев Коробовых.
Услышав, что Жура вместе с Васильчиковым требовали «подарить» фабрику адвокату, Рустам не особенно удивился. Роберта он уже знал, как и то, что адвокат не за простые коврижки носит прозвище Генерала. И он любит, когда его так называют в камерах, куда он является для защиты своих наиболее постоянных клиентов. Но известно также и то, что этот адвокат кого хочешь обведет вокруг пальца и натянет нос любому, а в дружках у него – сам господин губернатор вместе с генералом Полтавиным, и за это его особенно ценят в уголовном мире. Правда, посмеиваются – даже сам генерал Полтавин ни в какое сравнение не идет с Генералом Васильчиковым.
Конечно, Рустаму не нравилось такое «содружество», что всячески поддерживает Жура, но тот официально считается паханом, даже «смотрящим», хотя воровской закон трактует исключительно по-своему и только на пользу себе и своим дружкам, вроде того же Роберта.
В общем, показалось Олегу, что у Рустама, настроение которого было умело подогрето старым приятелем первосортным коньячком, имеются свои собственные серьезные претензии к «руководству». А там, где нельзя воздействовать на человека идеей справедливости, можно, отчасти и под флагом как бы этой идеи, попытаться оказать на него влияние с помощью финансовой стороны. Куш в десять тысяч долларов заставил Рустама задуматься. И подсказка, что сумма может быть запросто удвоена, если вина Журавлева с Васильчиковым в исчезновении младшего брата Коробова будет доказана с помощью неопровержимых фактов.
Возможно, Рустам увидел в такой постановке вопроса реальную возможность не только хорошо заработать, но и поквитаться со скурвившимся, по его убеждению, паханом. А сочетание приятного и полезного всегда, как известно, греет душу. Действительно, а почему бы не попробовать? Или Рустама кто-то учить должен?
Чтобы не затягивать дела, Олег, располагавший приличной суммой наличными, быстро отсчитал Сабирову хороший аванс. После этого они разошлись, уверенные в том, что настоящая детская дружба, несмотря ни на что, ни на какие-то там житейские пертурбации, не стареет.
И Рустам вскоре принес Олегу горькую весть. Костик был в самом деле перехвачен братвой по пути в Москву, но стал отстреливаться и был убит. Вообще-то указания убивать парня у братвы не было, получилось так. Но в конечном счете постарались сделать, чтобы происшествие не попало в милицейские сводки. А что можно придумать лучше, кроме как имитировать исчезновение? У дорогого автомобиля перебили номера и продали чеченцам, на юг. А сам труп закопали в лесу. Где? Кажется, у самой границы Московской и Новоградской областей, в районе деревни Кривухи. Но там сплошные леса да болота, сам черт ногу сломит.
Олег уже, честно говоря, и сам догадывался о таком трагическом исходе. Но все-таки на что-то еще рассчитывал, думал, может, брата держат в заложниках, чтобы потребовать выкуп или заставить теперь вот таким образом отказаться от своего дела. Все оказалось проще, да и Костя с детства отличался воинственным характером, вот и дострелялся... Олег не знал, что брат прихватил с собой в дорогу оружие, знал бы – не позволил. Пистолет в кармане очень опасная штука. Вот и результат...
А Рустам между тем, довольный отчасти проведенным поиском, а еще больше тем фактом, что появился лишний козырь – хороший повод обвинить Журу в том, что он заставляет братву исполнять указания властей, собирался действовать дальше.
В «шестерках» у Журы, точнее, его личным водилой был некто Митя Шкваркин, лопоухий молодой уголовник, гордый тем, что он шоферит у самого пахана. А еще Митя имел одну страсть – он обожал фотографировать. А когда Жура вручил ему видеокамеру, чтобы тот ненавязчиво запечатлевал важные встречи законника с его подельниками и клиентами, то совсем съехал с катушек. Снимал и фотографировал все, что мог, хотя предпочитал шикарные пикники, в которых участвовали власти. Рустам, помнится, поначалу бывал на некоторых таких сборищах. Однажды даже самого губернатора Рыжакова видел в этой компании. Ну, а судейских – Самохвалова, к примеру, или Савенко – и считать перестал, сколько раз они бывали вместе с Васильчиковым. Из ментов только однажды появился генерал Полтавин и больше не стал бывать. Ну ему-то, понятно, с уголовниками общаться – действительно западло. А так – компания веселая.
Вот, собственно, часть этих материалов Рустам и собирался выкрасть у Митьки, знать бы только, где тот их держит. А такой материал, да если его хорошо, а главное, вовремя представить на воровском сходняке, «нарисует» полный крест на дальнейшей карьере Журы в качестве «смотрящего» – как пить дать.
И что самое удивительное, а возможно, и не менее печальное, Сабиров добыл эти материалы и передал Олегу. Отец Игоря, естественно, немедленно ознакомился с ними и понял, что тут речь уже не о пахане Журавлеве, его судьба в руках его бандитов, но здесь пахнет «крестом» и для карьер некоторых ретивых судейских работников, и для одного из руководителей областного парламента Васильчикова, и тем более для многих его покровителей, а в первую голову самого губернатора. Еще бы, достаточно только представить себе такую полосу в газете! Губернатор распивает чаи и более крепкие напитки в обществе широко известных в губернии бандитов, которых не сажают в тюрьмы лишь по той простой причине, что сам же Рыжаков «крышует» эту уголовную братию! Есть чему радоваться...
Игорь знал об этих материалах со слов отца. Но он не видел их, потому что отец тщательно и далеко их спрятал. Сделал несколько отпечатков с фотографий и увез в неизвестном направлении. А эти самые фотографии позже сыграли трагическую роль и в биографии Рустама Сабирова, и в семье Коробовых, которым пожилой вор помогал, правда, не без корысти и для себя.
Рустам пострадал из-за ошибки со стороны Олега Коробова. С одним из журналистов у него состоялась приватная встреча. Олег сказал сыну, что под строгим секретом передал журналисту две фотографии, на которых присутствовали губернатор и Васильчиков посреди пирующей братвы. Парень-газетчик в восторге заявил, что это сенсация и уж он-то знает, как распорядиться с умом полученными материалами.
Знал он или не знал, вопрос третий, но, вероятно, решил сделать на этих фотографиях хорошие деньги и с этой «благородной» целью предложил – только подумать кому! – Васильчикову выкупить у него компромат, который, в случае несогласия, может быть напечатан в очередном номере газеты и даже быть показанным в местных новостях на телевидении.
Закончилась эта история тем, что избитого журналиста доставили в больницу с множественными переломами. Дескать, он катался в парке на «американских горках» и сверзился на грешную землю – сам виноват, надо было прочно пристегиваться. А он, придя в сознание, и сам не отрицал, что «лопухнулся» в парке на аттракционах. Никаких документов, как и прочих материалов, у него при себе не оказалось.
Но дальше события последовали по нарастающей. Наверняка парень сознался, от кого получил компромат. За Олегом, разумеется, следили, и довольно плотно. Просто он сам, как человек в таких делах малоопытный, не замечал явных вещей. И не слушал сына, умолявшего его остерегаться. Но уж такая у них порода – все Коробовы были от рождения упрямы.
Короче, первым исчез Рустам. Коробов исподволь, от стариков Сабировых, узнал, что «старшой» погиб. Затем настала очередь и самого Олега. Его перехватили прямо у ворот фабрики. Охрана видела, как старшего Коробова догнала «девятка», из которой выскочили четверо молодцов в камуфляжной форме и с черными масками на мордах, накинулись на «форд» хозяина фабрики, выхватили его из машины, стукнули, чтоб не брыкался, и, засунув его к себе в багажник, вскочили в машину и мигом умчались. И вся эта операция по захвату длилась не более полутора минут. Охрана и сообразить-то не успела, что происходит. А когда сообразили, «девятки» уже и след простыл.
Поначалу грешили на спецслужбы, уж больно ловко все получилось, как в кино. Но куда бы Игорь ни обращался, ему везде говорили, что ничего об исчезновении Олега Коробова не знают. Милиция вяло объявила пропавшего в федеральный розыск. В областном управлении ФСБ ответили на запрос, что сотрудники управления в описываемой Игорем операции не участвовали, да и сама операция подобного рода не проводилась.
И, наконец, настал черед самого Игоря.
Операция по его захвату была проделана в высшей степени элементарно.
Отцовский «форд», на котором он ехал, ловко взяли в «коробочку» бордовая «шестерка» и микроавтобус «шевроле». Игорь и сообразить не успел, как из микроавтобуса выскочили люди в омоновской форме, выхватили его из машины, врезали пару раз по почкам, печени и закинули на пол в микроавтобус. И пока он лежал и медленно приходил в себя, в машине его шел милицейский «шмон».
Из того же микроавтобуса вышли двое людей, которые «оказались» понятыми. В их присутствии из-под сиденья «форда» были извлечены пакетик с наркотиком и пистолет Макарова. Что тут же и зафиксировали в протоколе.
А затем Игоря повезли из города.
Это было страшное путешествие. Майор милиции Казарин – Игорь уже знал его и по рассказам отца, и сам однажды видел – разбил ему все лицо, тыча стволом пистолета в нос и рот. И делал он это с каким-то откровенным садистским наслаждением, каждый свой удар сопровождая фразой: «Ну говори, где тебя завалить? Здесь или поглубже в лес отвезти, как твоих родственничков?»
Вот из этой реплики Игорь и узнал теперь о судьбе своего отца. И кто его захватил, бандиты Журавлева или менты Казарина, значения уже не имело. И те, и эти – отпетые уголовники. Следовательно, и ждать от них нечего, кроме страданий.
Насчет страданий Игорь не оговорился. Его три дня, в буквальном смысле, пытали в какой-то избе, вдали от города. Требовали, чтобы он сознался, где его отец спрятал документы с компроматом. Как Игорь ни уверял, что ничего об этом не знает, пытки не прекращались. Казарин лично надевал на него целлофановый пакет и держал до тех пор, пока сознание не оставляло Игоря. Его лупили по пятками, ребрам, животу. А все из-за чего?
На третий день «тайна» раскрылась. В избушке появились адвокат Васильчиков – самодовольный, упитанный, заметно подшофе, а с ним нотариус, который назвался Ефремовым. И они оба предложили Игорю, во избежание печальных последствий, подписать дарственную на фабрику, которая, оказывается, по закону о наследстве, а также по завещанию братьев Коробовых отныне принадлежала ему. Все необходимые бумаги были уже изготовлены, оставалось дело только за подписью владельца.
Пытка продолжалась еще сутки, после чего Игорь просто не выдержал и... подписал эту проклятую бумагу.
Вместе с «дарственной» адвокат и нотариус покинули избушку, искренне пообещав Игорю, что на этом акте его мучения прекращаются, а дальше все будет идти по закону...
Этот закон, в лице судьи Самохвалова, отнесся без предубеждения к несчастному молодому человеку, избитому неизвестными бандитами. Помощник районного прокурора Моисеенков, поддерживавший обвинение, потребовал четырех лет общего режима. Защитник, назначенный судом, не возражал, и судья утвердил это решение.
И вот два года прошло. Но Игорь ничего не забыл. Ни тех, кто издевался над ним, ни их приспешников. И когда в колонию пришла весть о казни троих мерзавцев, здесь эту весть многие отметили как праздник. А теперь даже заключаются ставки, кто будет следующим. Некоторые «ставят» на прокурора, другие на генерала Полтавина. Но лично он, например, считает, что следующим должен быть наказан майор Казарин. Причем показательно, чтоб другие запомнили и обгадились со страха.
Самое печальное заключалось в том, что Александр Борисович прекрасно понимал Игоря Коробова и глубоко ему сочувствовал.
Игорь, кажется, уловил это внутреннее душевное состояние Турецкого, когда тот сказал, что, в сущности, дело с родительской фабрикой, если умело взяться за эту проблему, в принципе исправимо. Найдется и человек, который будет им заниматься. Тут Александр Борисович с легким злорадством вспомнил Юру Гордеева – нечего отлынивать. Все за него делай, а он будет себе купоны стричь! Ах какие мы умные – адвокаты!
Но гораздо важнее было другое. Игорь решился и сказал, где его отец спрятал материалы. И даже на оторванном Турецким листочке из блокнота написал своей бабушке несколько строк и расписался. Иначе она бы никому не поверила. Уж такая она – мудрая старуха. И характер – кремень. И вот это было теперь действительно самым главным.
2
Ни слежки, ни погони не наблюдалось. Но, как человек серьезный и опытный, Александр Борисович не должен был особо «упиваться» ощущением свободы от посторонних взглядов. Еще уезжая на рассвете из города, он на всякий случай пощупал под днищем – в доступных, естественно, местах, – нет ли где «маячка». Ничего напоминающего этот малый предмет не обнаружил, но тем не менее успокаиваться не следовало. Машина ночь простояла без присмотра, а местные бандюки на многое способны.
Впрочем, если они каким-то образом связаны с работниками колонии, то им уже известно, зачем сюда приезжал московский следователь и чем он тут занимался. Но в данном случае у Турецкого было одно утешение – они все не знают, что он станет делать дальше. А у него, в связи с новыми полученными данными, родилась идея не затягивать с получением секретных сведений, а решить этот вопрос максимально быстро, пока нет погони. Потому что потом придется снаряжать целую экспедицию. Ведь если эта губернская гоп-компания догадается, за чем поедут люди, они костьми лягут, войну начнут, но вывезти материалы не дадут. Сожгут, уничтожат, все сделают так, чтоб о них не было ни слуху ни духу. А вот этого им позволить нельзя.
И Турецкий решил рискнуть, ибо нередко повторял, что риск – благородное дело.
Главная усадьба старого, давно уже развалившегося колхоза «Заветы Ильича» располагалась в заброшенной, но когда-то процветавшей деревне Горенки. Здесь доживала свой век Антонина Григорьевна, бабушка Игоря по материнской линии. Старушка жила одна, существовала, разумеется, не на сиротскую пенсию, а на те средства, что посылал ей Олег Коробов и завещал помогать сыну. Но сын уже два года находился в колонии и, как там чувствовала себя его бабушка, фактически не знал. Больше того, он даже во сне не позволял себе упоминать о ней. Ведь если бы кто из врагов отца узнал о ее существовании, ее старенький дом давно бы обшарили от пола до крыши и со злости сожгли. Возможно, что и вместе с его последней хозяйкой. Бабушка осталась теперь единственным человеком, который знал, где спрятаны компрометирующие высшее областное руководство материалы. Вот ее адрес и назвал Игорь, когда почувствовал наконец полное доверие к Александру Борисовичу. А до того, то есть практически до самой последней минуты разговора, молчал.
– Итак, рискуем, – сказал себе Турецкий и «вдарил» по газам.
Обратная дорога казалась ему короче. Не успел снова детально обдумать историю, рассказанную сегодня Игорем Коробовым, как вот он, поворот, точнее, съезд с асфальтовой трассы на грейдерный проселок, ведущий в «Заветы Ильича», как по-прежнему указывал покосившийся дорожный указатель.
Турецкий внимательно смотрел по сторонам, но больше всего в зеркальце заднего обзора – попутчиков не было видно. Может, так оно и лучше? И своеобразная охрана из числа сторонников движения «За справедливость» тоже пока нигде не засветилась, хотя вчера вечером шел о ней разговор. В том смысле, что неплохо бы иметь в критический момент нескольких крепких парней на своей стороне. Грязнов на этом настаивал, Турецкий возражал – когда одним делом занимается целый кагал, удача нередко изменяет. А в данном случае нужна была не только секретность, но и собственная осторожность. И в первом, и особенно во втором Александр Борисович уж со своей-то стороны был уверен.
Домишко Антонины Григорьевны он узнал сразу по кратким описаниям Игоря. Одноэтажный деревянный дом с декоративным балкончиком возле слухового окошка, крытый зеленой, крашеной жестью. Густой кустарник у калитки, которая обычно закрывалась на веревочку. Рядом с никому не нужным балкончиком – телевизионная антенна, может, одна на всю деревню. Вот, пожалуй, и все приметы. Сразу за углом забора – пустырь, один из тех, что прежде оставляли между соседними домами – в противопожарных целях. Вот сюда и съехал Турецкий, убрав с улицы свою машину – чтоб зря не отсвечивала.
И Антонину Григорьевну, выглянувшую на шум, он узнал сразу. Снял с калитки веревочную петлю, вошел и поздоровался. Подслеповатая старушка пригласила его в дом, когда услышала, что гость привез ей привет от внука Игорька.
Пришлось в двух словах рассказать о несчастье, постигшем семью. Нет, не сразу сказал Турецкий о гибели братьев Коробовых, не знал еще, как отреагирует старуха на такую тяжкую весть. Уклончиво заговорил о том, что они исчезли, возможно, скрываются от бандитов, от которых пострадал даже и Игорь, обвиненный бог знает в каких грехах, и он теперь находится в колонии. Два года ему еще осталось. И он очень беспокоится о здоровье своей родной бабушки.
Рассказывая о Коробовых, Турецкий представился и сам, даже удостоверение свое предъявил, но бабка лишь мельком взглянула на красные корочки и равнодушно отвернулась. Показалось, что она не понимала, кто он, зачем приехал и от кого. Или ловко делала вид – старые люди на такие уловки горазды. И когда он заговорил о документах, которые, по словам Игоря, оставил у нее его отец, она сделала совершенно непонимающие глаза и лишь пожала плечами, мол, отродясь ничего подобного не слыхала.
В общем, наступил момент, когда темнить дальше было уже нельзя, время уходило совершенно бесполезно. Кремень у нее характер или нет, значения больше не имело. Турецкий достал записку Игоря и протянул Антонине Григорьевне. Та спросила:
– Что это? От кого?
– Вы прочитайте, сами поймете.
– Дак... читать... – недоверчиво произнесла она. – А я и не знаю, где мои очки...
Она стала как-то непонятно шарить вокруг себя, наконец обнаружила очки в кармане своего же фартука, нацепила их на нос, осторожно развернула листок и прочитала, чуть шевеля губами. Потом поверх очков поглядела на гостя и сказала наставительно:
– С этого б и начинал, а то байки рассказывает... А про Олежку с Костиком я все знаю... И про Гарика – тоже. Ох, чуяло мое сердце, что нехорошие те бумажки, одна беда от них. Ну сиди, сейчас принесу...
Она вышла из комнаты и, кажется, вообще из дому. Но скоро вернулась с небольшой кожаной сумочкой, типа тех, что появились незадолго до известных всем без исключения «новым русским» барсеток. Протянула Турецкому и снова повторила прежнюю мысль, но с новым подтекстом:
– Убери ее подальше, одна беда от нее. Авось Гарику поможет.
Ох это вечное русское «авось»...
Александр Борисович раскрыл молнию, заглянул внутрь сумки. Там лежали свернутые в трубочку листы школьной тетрадки, а также несколько миниатюрных видеокассет японского происхождения. Ну, кассеты будем смотреть позже, решил Турецкий и вынул их из сумки, оставив внутри свернутую в трубочку тетрадь и еще какие-то явно вырванные из блокнота записи. Это он решил прочитать сразу, только отъехать подальше от деревни. Ну а кассеты – для них имелся толковый тайничок, оборудованный в багажнике «пежо». Пусть-ка полежат там до возвращения. Как всякий опытный человек, Турецкий старался никогда не складывать все яйца в одну корзину.
Он отъехал от деревни на приличное расстояние. Вдали, за кромкой леса, виднелись уже крыши и верхние этажи высоких домов быстро застраивавшегося окраинного района Новограда. До шоссе оставалось не больше километра, а впереди, справа, виднелась небольшая полянка перед съездом в ложбину. Может, там речка протекала или пруд был. Но все пространство с правой стороны заросло высокими ивами. Ясно, где-то вода близко.
Вот туда и съехал с дороги Александр Борисович. Развернулся. Поставил машину носом к дороге, вышел наружу, присел на травку и расслабился.
Уже вечерело. Но до захода солнца было далеко. От близкой воды тянуло приятной свежестью. Он вспомнил, что за весь день не имел даже крошки во рту. Утром торопился и не подумал о пропитании, а после колонии как-то и аппетит пропал. Но теперь захотелось есть, а вместе с этим желанием навалилась и усталость от напряженного, в сущности, дня.
И с Игорем, пока тот не раскрылся, надо было вести осторожный и в то же время настойчивый разговор, и с бабкой этой – тоже. Хитрая старушка. Все ведь знала-понимала, а изображала из себя «глухую деревню».
Александр Борисович привалился спиной к дверце автомобиля и достал из сумочки, которую положил рядом, свернутую тетрадь. Раскрыл, перелистнул одну, другую странички и понял, что это были своеобразные дневниковые записи Олега Коробова. Видимо, это были его собственные комментарии к тем видеопленкам, что достал ему, точнее, украл Рустам Сабиров. За что в конечном счете, возможно, и поплатился жизнью. А какие другие причины могли привести его к гибели «в перестрелке», как говорил Игорь, если, по словам генералов Полтавина и Литвина, в городе давно уже не стреляют, то есть, другими словами, не происходит громких бандитских разборок. Можно подумать, что и милицию, и госбезопасность только эти факты и заботили, а на все остальное им было наплевать.
Не имея возможности посмотреть сейчас видеопленки, Турецкий пытался по записям представить, что, какие моменты общественной жизни были запечатлены на них. Но занятие это было, во-первых, скучное, а во-вторых, бессмысленное.
Правда, среди записей-комментариев попадались и короткие списки фамилий. Это были, как понял Александр Борисович, пострадавшие от «руководящего беспредела» губернские предприниматели. Против фамилий стояли и цифры – вероятно, суммы «добровольных взносов» в губернаторский фонд. Короче говоря, с этой бухгалтерией надо было разбираться отдельно, причем обязательно в присутствии человека, который бы хорошо знал не только местные условия, но и многих из тех, чьи имена фигурировали в списке.
Ладно, с этим понятно. Турецкий свернул тетрадь трубочкой и сунул ее обратно в сумку. Хотел было достать блокнотные листки, но почувствовал, как все тело расслабилось, а позднее солнышко уже не палило и не слепило, а просто согревало. И так тихо стало вокруг, что глаза закрылись сами...
Может, и дремал он какие-то считаные минуты, но проснулся, точнее, пришел в себя от непонятного шума. Словно кто-то ломился через лес. Подхватив сумочку и даже не успев толком раскрыть глаза, Турецкий привскочил, но тут же сильный удар по темени опрокинул его обратно, на землю. Это было настолько дико и, главное, неожиданно, что он на какой-то миг всего и растерялся. И даже успел-таки вскочить, закрыв голову обеими руками, но получил сразу с двух сторон сильные удары по корпусу – под дых и сзади, по почкам. Били грамотно. Уж это он понял сразу. Но удары тут же прекратились, и он смог восстановить дыхание.
Сквозь дрожащее марево он увидел перед собой мужика в камуфляжной форме и шапочке-маске, в которых ходит на задание спецназ. Двое таких же стояли по сторонам и держали наготове пистолеты, направленные на него. Сопротивляться нечего было и думать.
Между тем мужик вытащил из его пальцев сумочку. Достал из нее несколько листков, поглядел, хмыкнул, сунул обратно и передал сумку подошедшему сзади, тоже закамуфлированному мужику в похожей шапочке-маске, но, судя по походке, возрастом явно постарше. За его спиной появились еще двое.
– Где остальное? – спросил тот, который смотрел записи.
– Что именно? – «не понял» Турецкий.
– Картинки где, блин?! – заорал мужик.
– Не понимаю, какие картинки? Вы кто вообще? Что вам от меня надо?
– Он не знает, – сказал все тот же мужик, оборачиваясь к старшему.
– Забирайте его, в машину! – ответил тот.
Не успел приготовиться к очередному удару Турецкий, новый хук в солнечное сплетение согнул его в пояснице. И тут же последовал второй удар – по шее. И сознание вырубилось.
Очнулся он в машине, на заднем сиденье. С боков на него навалились двое из нападавших, а за рулем сидел третий. Остальные, их смутно успел увидеть Александр Борисович, ехали, очевидно, в других машинах.
Но как же так случилось, что он даже не услышал, как эти к нему подобрались? И звуков моторов не услышал. Вот что значит минутное забвение...
Однако кто эти люди? На тех, кого, возможно, организовал для его защиты капитан Печерский, они никак не походят. Да вроде и на бандитов – тоже. Может, милицейская братва? Ребятки того же Казарина, например? Эти могут быть. Но разве Казарин, нападая на руководителя московской следственной бригады, не понимает, что делает? И чем это грозит конкретно ему? Или они решили покончить со следаком, чтоб и концы в воду? И такой вариант, к сожалению, возможен.
Руки его были связаны за спиной. Не в наручниках, вот оно что! Те бы в железо заковали. Значит, это не менты, а все-таки братва. Ну с этими, пожалуй, будет полегче. Эти торговаться начнут. Им, видишь ты, документы нужны... Значит, можно подождать... А куда везут? Кажется, в сторону города – это он увидел в проеме между деревьями дома на горизонте.
«Эх, ребятки! – с тоской подумал Александр Борисович о своих мифических защитниках. – И где же вас черти-то носят? Почему бандиты могли меня отыскать, а вы – нет? Наверное, все-таки был „маячок“, – подумал Турецкий и постарался снова немного отключиться от болевых ощущений, особенно в голове, по которой врезали чем-то тяжелым...
К городу подъехали в начавшихся сумерках.
– Завяжите ему глаза, – сказал, обернувшись, водитель.
На лицо легла какая-то жесткая и неприятно пахнущая тряпка, концы ее крепко, почти до боли, стянули щеки.
– Полегче, – проворчал Турецкий.
– Молчи, падла, – ответил сидящий справа.
«Ну, конечно, уголовники, менты ни при какой погоде так выражаться не станут... Хотя и они бывают разными...»
Ехали теперь уже недолго, видимо, приближались к городу. Но привычного городского шума Турецкий не слышал, значит, остановились где-то у окраин.
Потом его довольно грубо вытолкали из машины, подхватили под локти и поволокли по шатким ступенькам. «Точно, – подумал он, – что-то вроде пригородных дач...» Эту же мысль подтвердили и скрипящие половицы, по которым его провели и посадили на стул. После чего с глаз сняли осточертевшую повязку и направили в лицо свет обыкновенной настольной лампы.
«Начитались, понимаешь, детективов, вот и изгаляются, идиоты...»
Но беда заключалась в том, что лампа светила очень ярко и почти слепила, не давала возможности рассмотреть окружающую обстановку. Турецкий даже опустил голову, защищая глаза и пытаясь понемногу приучить их к слепящему свету. Но ничего не получалось, и он оставил свои старания. Не все ли равно, где он находится? Сейчас начнут допрос, и положение прояснится.
Он услышал шаги, потом скрип стула и, наконец, услышал голос. Но это был уже другой, не один из тех, что пришлось уже слышать сегодня, на той злосчастной полянке. Ну надо же так лопухнуться! Все ведь сделал абсолютно правильно, а прокололся, точнее, поскользнулся на арбузной корке. Такая глупость...
Голос прозвучал неожиданно не грубо, а, как показалось, даже чуть вкрадчиво:
– Ну и чего ты добился, Александр Борисович?.. Чего молчишь?
– Не привык разговаривать с теми, кого не вижу собственными глазами.
– Ничего, привыкай. Ну, говори.
– А мы разве знакомы? Почему сразу на «ты»?
– Хочешь на «вы»? – без всякого выражения спросил невидимый собеседник. – Валяй, мне все равно. Так где, говоришь, документы, которые тебе отдал Коробов?
– Коробов мне ничего не отдавал, он только сказал, где были спрятаны записи отца.
– Ну и где?
– В дупле.
– Где?! – собеседник развеселился. – Ну ты, следак, даешь! В дупле! – Он радовался, как ребенок. – И где же то дупло?
– В лесу.
– А чего ты тогда в «Заветы» ездил?
«Точно, выследили. Или „маячок“ выдал, которого я так и не нашел, – решил Турецкий. – Но почему они уверены, что именно „Заветы“? Или потому что деревня ближе других к той поляне?»
– А что такое «Заветы»?
– Смотри какой! Не знает, – послышался новый голос, вот его, кажется, уже слышал Турецкий там, на поляне.
– Ну не знает, и хрен с ним, – поставил точку на этой теме главный собеседник. – Ты все достал из дупла своего? Или чего оставил?
– А там только сумочка и была.
– Ну сумочка так сумочка... Ладно, а теперь, следак, слушай сюда, и внимательно. Убивать тебя никто не собирается. У меня к тебе базар есть. Развяжите ему руки!
Сзади подошли и просто перерезали веревку, задев слегка концом ножа кожу на запястье. Турецкий почувствовал, что его кольнуло, а посмотрев на освобожденную руку, увидел порез и губами стал его зализывать.
– Козлы, – пробормотал он, – ничего не могут, даже веревку толком разрезать... Ну говорите, чего вам от меня надо?
– Надо, – неожиданно мягко заговорил тот же собеседник, – чтобы вы, – он подчеркнул свое вежливое обращение, – Александр Борисович, занимались исключительно тем делом, ради которого вас сюда командировала Москва. Это понятно?
«Кто же это может быть? – размышлял между тем Турецкий. – Для бандита он слишком того, вежлив. Хотя кто знает, может, в важных компаниях уже пообтерся, научили, как надо разговаривать с тем же губернатором... Не исключено. Тогда – Журавлев?»
– Вы обо мне уже знаете. Не могли не слышать, – словно прочел его мысли собеседник. – А я и не собираюсь прятаться, я даже и свет от ваших глаз уберу, чтоб вы себя почувствовали спокойнее. – Лампу он опустил, но глазам Турецкого от этого легче не стало, теперь надо было привыкать к полумраку. – А зовут меня добрые люди Василием Ивановичем. Фамилия – Журавлев, не слыхали еще?
– Слыхал.
– Ну и что?
– Известно, что уголовный авторитет, четыре судимости, сходняком в Саратове поставлен здесь, в области, «смотрящим», но братва имеет много претензий, поэтому, думаю, долго не усидит. Пытается, как мы говорим, легализоваться, хочет выглядеть честным предпринимателем, что у него получается пока очень плохо, потому что пытается и рыбку съесть, и... устроиться поудобней, чтоб не кололо снизу. Еще рассказать?
– Хватит, я вижу, мы в самом деле знакомы и потому поймем друг друга.
– Да?
– Уверен. Знаю, что говорю. Так вот, Александр Борисович, насчет рыбки, это вы напрасно. Я ничего не пытаюсь, она сама в рот плывет. Плывет и говорит. А чего это он, вместо того чтобы своим конкретным делом заниматься – искать убийц, которые расправились с уважаемыми людьми, всякой посторонней хренью интересуется? Послушал я рыбку эту и подумал, что, может, самое время указать следаку на то, что он не тем интересуется? Что серьезные люди даже помочь ему готовы поймать и это... изобличить преступников. Потому что если он не бросит свои затеи и будет продолжать совать свой нос в городские дела, то может и сам, как та рыбка, ненароком далеко уплыть по реке. Кверху брюхом.
– То есть я должен так вас понимать, господин Журавлев, что вы мне настоятельно советуете не интересоваться мнением тех, кто пострадал от рук того же Васильчикова, от ваших тоже, от продажных судей и прокуроров, от бандитов в милиции и прочих чиновников, одни из которых уже покинули этот свет, а другие, как я слышал, со страхом ожидают своей очереди? И искать только тех, кто приводит в действие неизвестно кем вынесенные приговоры?
– Все ты правильно понимаешь, следак. Только я добавлю еще вот что. Среди братвы искать тех, кто завалил Роберта, Ваньку и Савенко, тебе не стоит, зря время потеряешь. Братва тут ни при чем, я авторитетно заявляю.
– Ну тогда и ты, Жура, слушай мое слово. Я буду работать так, как привык. И никто мне здесь не указ. Убийц я найду, но также обязательно выясню, за что были убиты те трое, кого ты назвал. Это понятно?
– Делай как хочешь, но только в дела города и области носа своего не суй, отрежем, это я тебе говорю, а мое слово, братва знает, железное. Ну, вижу, ты все понял. Сейчас напишешь мне расписку, что согласен, а потом тебя мои пацаны отвезут в город.
– Не буду я ничего писать.
– Ты чего, не понял?..
Турецкий уже мог смотреть, глаза привыкли. Да и долго стянутые веревкой руки наконец отошли. Он подвигал пальцами, сжал кулаки и поднялся. В комнате они были только двое.
– Ты куда? Сиди, базар не кончен! – грубо рявкнул Журавлев. – Я тебе не разрешал.
Турецкий спокойно ответил, что конкретно он положил на такое разрешение, и направился к двери. Журавлев вскочил и кинулся на него. Но Турецкий успел развернуться и встретить нападающего пахана прямым в челюсть. Тот рухнул на пол. Но немедленно распахнулась дверь, и на Турецкого высыпалась целая куча народу, которая вмиг подмяла его, прижала к полу, а потом посыпались градом, один больнее другого, удары ногами по ребрам, спине, ногам. Лицо он спасал, прижав обе руки к голове, но били и по рукам, причем с каким-то садистским наслаждением. Били до тех пор, пока не послышался злой крик:
– Кончайте! Убьете еще на... Давай его в подвал!
Болезненно охающего Турецкого подтащили по полу к открытому люку и столкнули вниз. Он успел только вытянуть перед собой руки и хоть немного сгруппироваться, но все равно удар о землю был сильный, Александр Борисович не то чтобы отключился, но на какие-то секунды словно потерял ориентацию и понимание того, что с ним происходит. А когда пришел в себя, потолок над ним был уже черным – люк захлопнули.
«И на кой черт, – подумал, – надо было бить этого сукиного сына?.. Ах да, расписка! Получилось бы, что следователь, который никогда не врал, даже зэкам, обманул? А теперь что? Ждать покорно, когда братва решит, что со следаком делать? Убивать его или отпускать с миром? Как же, от них дождешься...»
Он на ощупь отодвинулся к стене – сухой и холодной, прижался спиной, потом лицом, стало легче. Болело все избитое тело. И снова выругал себя за несдержанность – надо было терпеть. Терпеть и выкручиваться, да черт с ней, в конце концов, с той распиской! Ну написал бы, и что из этого? Жизнь кончается? Работы не будет? Чушь собачья... Ах, ну да, мы же честные, мы неподкупные! Вот и сиди теперь, неподкупный ты наш...
Звенело в голове, а в душе Турецкий чувствовал странное опустошение, будто кто-то вывернул его шкуру наизнанку и вытряхнул все, что в ней до того было. Что предпринять?..
От этих мрачных и, главное, не подсказывающих реального исхода мыслей отвлекали бухающие шаги над головой и бубнящие вразнобой голоса. Наверняка господа уголовнички сейчас решали его судьбу и спорили, что для него предпочтительней – застрелить, зарезать или утопить в реке, чтоб поплыл к далекому устью, как та самая рыба? Александр Борисович усмехнулся распухшими, разбитыми губами – смотри-ка, башка еще способна шутить! Наверное, далеко не все потеряно. А рука с саднящими косточками пальцев тут же подсказала, словно подсунула крупицу удовольствия, напомнила мстительно радостное ощущение от резкого удара по чужой челюсти. Вот ведь пустячок вроде, а как стало приятно!
Но слабое чувство удовлетворения сменилось мгновенной тревогой – над головой, даже чуть в стороне, где-то, возможно, рядом с домом, ударила резкая и хлесткая автоматная очередь. И следом за ней загремели беспорядочные выстрелы.
Ноги над головой затопали более громко и резко. Кто-то напал на бандитов? Ура, значит, освобождение рядом! Но эта мысль быстро угасла, поскольку бандитам не было никакого смысла оставлять его в подобной ситуации живым. Всегда можно списать убийство на нападавших. А для этого надо всего лишь поднять люк и...
Турецкий ползком, чисто уже машинально, постарался отодвинуться как можно дальше от проклятого люка, куда-нибудь в угол. Рука наткнулась на пустую корзину. И он поднял ее и выставил перед собой, будто она могла защитить от пули. Понял это, сплюнул, громко чертыхнулся и отшвырнул корзину в сторону. И тотчас унюхал просочившийся откуда-то запах дыма. Вот теперь уже все стало ясно до конца – убегая, бандиты, наверное, подожгли дом.
Дым оседал, проникал через щели в люке и заполнял постепенно подвальное помещение. На полу уже было трудно дышать, и Турецкий поднялся по стенке на ноги, хоть это было ему и нелегко. Почему-то вдруг весело подумал, что ко всем его сегодняшним бедам и заботам только этого и не хватало!
Над головой протопали шаги, люк распахнулся, появился слабый свет, и над квадратным отверстием склонился человек. Он тоже был в камуфляжной форме и чертовой этой шапочке-маске на голове.
– Александр Борисович, вы здесь?
– Здесь, – сиплым голосом, кашляя, ответил Турецкий.
– Держите руку! – Мужчина протянул к Александру Борисовичу свою руку, тот почти судорожно вцепился в нее, – раз! – и незнакомец, обладавший, видно, немалой силой, одним движением вытащил достаточно тяжелого Турецкого из черной дыры.
По стенам уже стелились языки пламени. Дым клубами заполнял комнату. Не теряя ни секунды, незнакомец, положив руку на плечо Турецкого, толчками подвел его к двери, которую распахнул ударом ноги. Впереди светлел выход. И за ним был свежий воздух.
Когда они оказались снаружи, сумерки совсем уже сгустились, но все близкие предметы освещало пламя полыхающего дома, источавшего сильный жар. К счастью либо на свою беду, дом стоял в одиночестве, поодаль от других таких же дач, которыми до появления «новых русских» было застроено фактически все Подмосковье, да и другие пригороды крупных городов. Тушить пожар, похоже, никто не собирался. Правда, Александр Борисович заметил нескольких человек, освещенных пламенем пожара, но в их руках не было ни ведер с водой, ни пожарного брандспойта, следовательно, о тушении никто здесь не думал.
Александр обернулся к своему рослому спасителю, разглядеть глаза которого под маской не было никакой возможности, разве что вот этот его острый нос, характерный такой... И неизвестный, видимо, почувствовал на себе внимание Турецкого. Он негромко сказал:
– Ну вот, Александр Борисович, теперь вы свободны. Опасность для вас миновала. Ваша машина – у вас же «пежо», я не ошибаюсь? – стоит вон там, справа, у обочины. Если не собираетесь присутствовать при пожаротушении, советую уезжать. Город рядом, не заблудитесь. Прощайте.
– Спасибо вам, вы бы хоть показались, что ли?
– Неважно, вон, слышите?
Уже где-то совсем близко послышался рев пожарной сирены.
– Прощайте, мне некогда, – и он, даже не пожав Турецкому руки, убежал в темноту.
Александр Борисович не стал дожидаться, пока наедут пожарные и милиция, потому что придется давать слишком много ненужных объяснений. Он вышел на дорогу, прошел немного вперед и увидел стоящий у обочины свой «пежо». Поразительно, но ключ был в замке зажигания. Он сел за руль, включил двигатель и поехал вперед, к развилке, откуда ему навстречу катила, сверкая многочисленными фарами, красная пожарная машина. Турецкий вежливо сдал вправо, пропустил ее и прибавил газу.
3
Загадка прояснилась, когда Турецкий возвратился в гостиницу, где его радостно встретили товарищи. На машине его действительно стоял «маячок», который, конечно, и указывал преследователям то место, где в данный момент находился следователь. За ним и бегать не надо было, он сам шел в руки.
Ну, с бандитами ясно, Журавлев лично представился. И теперь, после всего случившегося, он должен затаиться. О том, что следователя спасли, он наверняка и очень скоро узнает, значит, теперь он может ожидать соответствующих репрессий со стороны следствия. Ведь по закону похищение человека, оставление его в опасности уже само по себе гарантирует похитителю вполне приличный срок – от восьми лет и выше. А 295-я статья УК – посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование, – тянет вообще вплоть до пожизненного лишения свободы. Это ж надо иногда объяснять людям, даже подкованным, в силу их собственного образа жизни, в уголовном законодательстве. Что ж после этого ему остается? А немедленно скрыться, потому что теперь никакие связи «наверху» ему не помогут. Да и вряд ли кто возьмется помогать, после того как всплывут компрометирующие пленки.
Короче говоря, выполняя требование своих высокопоставленных друзей, Жура явно дал маху. Так считал Вячеслав Иванович Грязнов. И теперь он собирался сыграть на этом факте с Полтавиным и уже не улыбаться ему, а покрепче прижать его к стенке. Тем более имея на руках такие обличающие документы, как видеозаписи гулянок братвы с добрыми гостями. Комментариев Олега Коробова, к сожалению, у них не было, но уже сами пленки говорили за себя. В умелых руках они обладали поистине убийственной силой. Недаром за ними охотился Журавлев. Но в принципе ему-то самому наплевать, это серьезный компромат на того же губернатора, на Роберта Васильчикова, которому, впрочем, уже ничто не грозит, на покойных судей, находящихся в том же, что и он, положении. А что, скажет народ, гуляли с бандитами? Так это всем известно, выходит, догулялись, прости господи, – вот и все.
Именно по этой причине, по которой компрометирующие факты могут оказать влияние разве что на общественное и служебное положение губернатора, ну еще генерала Полтавина, а все остальные вздохнут освобожденно – нас не затронуло! – вот из-за этого и сомневался Турецкий, стоит ли обнародовать найденные пленки? Следует ли немедленно предавать их гласности или же подержать при себе, словно взведенную, но еще не разорвавшуюся мину? Ожидание катастрофы бывает куда страшнее ее самой. Ну рванет, ну погремит, кого-то обязательно крепко заденет, но, может, еще и пронесет. А тут – неизвестно что будет и какой силы та мина...
И опять же фига, умело сложенная в оттопыренном кармане, чаще напоминает взведенный пистолет, нежели само оружие. Это многим известно. Кажется, даже Юрка, если судить по его рассказам, сумел тут воспользоваться этим давно избитым приемчиком. А раз фокус однажды прошел, то почему бы его не повторить? Человечество отчего-то привыкло верить до трех раз, а потом разочаровывается. И вот тут умные люди и ловят простофиль на крючок. Так что ситуацию еще надо обдумать.
Грязнов не возражал, думать действительно надо, но пора начинать и активные действия. Для начала, например, объявить в розыск Журавлева, который наверняка уже смылся. Пусть теперь побегает, он-то, в конце концов, и не самая нужная фигура на следствии. Зато личные связи его прекрасно зафиксированы на видеопленках, о которых можно сейчас сколько угодно говорить, но показывать пока не следует. Из тех же соображений – эффект неразорвавшейся бомбы.
Вообще, по твердой почти уже уверенности Вячеслава Ивановича, устроили перестрелку, а затем вытащили из горящего дома Турецкого ребята капитана Печерского. Почему они медлили – это другой вопрос, и он не обсуждается, точно так же, как и не возникает острая проблема выяснения, кто конкретно там действовал. По идее, это следовало бы прояснить, но нельзя было исключать и того, что Печерский просто развел бы руками – мол, знать не знаю, ни о чем не ведаю. Да, был разговор, чтобы помочь, но мы не успели, а кто сумел помочь, одному Богу известно. Наверное, хорошие люди, которые еще не перевелись в губернии. Так оно наверняка и будет, поэтому лучше пока эту тему и не затрагивать.
В том, что неизвестные действовали решительно и вполне профессионально, никакого сомнения не было ни у Грязнова, ни у Турецкого. Однако уже из этой позиции вытекал и следующий вывод – нехороший, несмотря на то что чисто по-человечески деяния товарищей бывшего комбата спецназа были москвичам очень понятны. А выходило так, что убийства троих граждан Новограда, кем бы они в конечном счете ни были, совершили те же самые люди. Ну, может, не одни, так другие, их товарищи. И при всем благородстве их человеческой позиции все они преступили закон, а значит, обязаны были понести и суровое наказание, которое положено за спланированное заранее убийство, несмотря ни на какие личные мотивы. Вот какой получался нехороший парадокс.
– Они тут, понимаешь, решили, как те детишки, поиграть в Дубровского... Ты в детстве играл? – спросил Турецкий у Вячеслава.
– Да брось ты, какой там Дубровский? Я его вон когда прочитал, – сердито ответил Грязнов.
– А я представлял, как буду защищать честь...
– Чью?
– Да ничью, это я вообще...
– Вот оно и выходит, что один защищает честь, а второй его вынужден ловить и...
– Сажать, – закончил Турецкий. – Увы, Славка, такая наша тяжкая миссия. Но, впрочем, может быть, мы оба еще ошибаемся, а? – с надеждой спросил он.
– Я только по твоему рассказу сужу. Почерк профессиональный, вот что.
– Ну раз так, – вздохнул Александр Борисович, – будем действовать. Покажи-ка мне, Слава, те фотороботы, что налепило наше «молодое дарование». Кстати, как он?
– Сделал свое, и я его отправил в Москву, нечего ему тут болтаться. Яковлев сказал, что он вокруг себя быстренько сплотил местное население, которое «пашет» в отделе экспертиз. Так что я убрал его для их же пользы.
– Ну артист, – восхитился Турецкий. – А дай ты мне, Славка, того длинного, у которого носик клювом. Кажется, наши бомжи его возле трупа Васильчикова видели.
– Вот этого? – Грязнов протянул портрет киллера, стрелявшего в Васильчикова из ружья.
– Он самый, – ответил Турецкий, внимательно, так и этак, рассматривая распечатку. – Черт его знает, вроде похож... Или нет?
– Это тот, который тебя из огня вытаскивал? – с интересом спросил Грязнов.
– Тот или не тот, не могу утверждать, но похож. Во-первых, темно уже было, а он в маске и шапочке. Но высокий и очень сильный парень. А голос странно мягкий, почти женский. Ничего не пойму...
– Саня, не бери сейчас в голову. Я еще утром Володьку своего послал в военкомат, чтобы он там собрал фотографии вернувшихся из армии в последние три-четыре года молодых людей.
– Ты представляешь себе, сколько это народу?
– Представляю, не волнуйся, но я имел в виду только «горячие точки», остальные нам пока не нужны. А таких не наберется слишком много, уверен. Вот принесет, и мы посмотрим. А потом надо будет эти фотики размножить и предъявить нашим свидетелям, может, в таком виде опознают.
– Дай-то бог, – пробурчал Александр Борисович и немедленно поправился: – То есть, наоборот, не дай бог!
– Ну ты, Саня, даешь! – рассмеялся Вячеслав Иванович.
Галочка Романова смазала спасительным бальзамом «боевые шрамы» на лице Турецкого, пообещав, что к утру «портрет» приобретет нормальный вид.
Затем все вместе они посидели в номере Грязнова и пересмотрели добрых полторы сотни фотографий, переснятых из личных дел уволенных из армии, главным образом в связи с ранениями, те, которые принес Яковлев. Смотрели придирчиво, прикидывая фотографии к фотороботам, разложенным на столе. Но, непонятно, то ли к сожалению, то ли все-таки к счастью, портреты не сходились. Не было среди реальных лиц на фотографиях тех, кого подозревали в преступлениях. Чего ж тут плохого? Наоборот.
Вот только на фотографии сержанта Сергея Гущева как-то споткнулись. Что-то в его обличье отдаленно напоминало тот субъективный портрет, который сварганил по подсказкам бомжей Сережа Мордючков. Точно что-то имелось. И даже Турецкому казалось, что он разговаривал именно с Гущевым. А как проверить?
И Александр Борисович нашел выход. Он позвонил Валерию Артуровичу Печерскому и, когда тот поднял трубку, горячо поблагодарил его за оказанную своевременную помощь.
– Какая помощь? – не понял или сделал вид Печерский. – Я никакой помощи вам, Александр Борисович, не оказывал, вы что-то путаете.
– Да ничего я не путаю, – показал, будто он сердится, Турецкий. – Ваши друзья выручили меня в самый, что называется, критический момент!
– Да ну? Не может быть! А кто там с вами был?
– Да в том-то и дело, что я не знаю этих людей. В масках, в камуфляже... Разогнали выстрелами бандитов Журавлева, вытащили меня из погреба, подвели к машине и... исчезли. Ну вот, и я, зная о вашей устной договоренности с Вячеславом Ивановичем, решил вас поблагодарить.
– Не скрою, мне приятно слышать теплые слова в адрес моих друзей. Но... Как бы вам поточнее сказать? Насколько я знаю, никто из них ни в каких спасательных акциях не участвовал. А если бы случилось, я был бы обязательно в курсе. Так что извините. Но я рад, что с вами все в порядке. Надо же, какие мерзавцы! Напасть на помощника генерального прокурора! Да за это... Впрочем, по части законов вы мне сто очков дадите, вам лучше знать, что полагается за похищение человека. Это надо же!
Печерский не раскалывался и не сознается впредь, ему это совершенно не нужно, понял Турецкий. И он чуть сменил тактику.
– Я вас еще хотел спросить, Валерий Артурович, об одном, возможно, вашем хорошем знакомом. Ну вы-то его, во всяком случае, знаете. Это Сергей Гущев, бывший сержант, он, кажется, в Чечне служил, да?
– Гущев, вы сказали? – странным тоном переспросил Печерский. – Гущев, значит, Сергей... А-а, ну как же! Конечно, помню. Плотный такой, да?
– Нет, наоборот, высокий и худощавый, но очень сильный, как я ощутил на себе. – Турецкий легко засмеялся. – Вы не подскажете мне, как его найти? Вот уж он-то точно мне помогал. Я так думаю. Вернее, почти убежден в этом.
– Странно, – задумчиво ответил Печерский. – Ну я не настолько хорошо знаком с Гущевым, но мы встречались, как же. Ветераны все-таки, вы нас понимаете. Он тоже собирался, насколько я помню, вступить в нашу организацию «За справедливость». Говорят, честный и открытый парень. Награжден орденом. Но вот где он живет, чтоб вот так, навскидку, сказать, я, право, не знаю. Но для вас, Александр Борисович, могу узнать. Прямо завтра, с утра, если позволите?
– Хорошо, я вам буду благодарен. Еще раз спасибо, доброй ночи.
– Как говорят на Украине, нема за що.
– Что, не колется? – с легким злорадством констатировал Грязнов, и все засмеялись.
– Не-а. Но задумался. И, наверное, прикидывает.
– Спорю на бутылку хорошего армянского коньяка, что завтра он продиктует тебе адрес Гущева, а Володька, – он кивнул на Яковлева, – который туда поедет, чтобы пригласить этого Гущева для беседы, его там не найдет. Скажут – выбыл в неизвестном направлении.
– Так, может, мы сейчас через справочную узнаем? – загорелся Яковлев.
Галя его как-то непонятно одернула, а Поремский – тот даже потупил глаза. Все-то эти ребятки понимали, увидел Турецкий и вздохнул. Посмотрел на Славку, тот подмигнул и улыбнулся. Сказал, обращаясь к Володе Яковлеву:
– Ночь ведь. Добрые люди спят давно. А тебе лишь бы бегать.
– Да нет, я просто... – засмущался снова одернутый Галиной Яковлев и покраснел.
– Вот и мы про то же, – наставительно заметил Грязнов и перевернул фоторобот подозреваемого Гущева лицом вниз, словно убрал с глаз долой. – Комбат же четко изложил – завтра. Значит, у нас есть время подождать. Но коньяк я, Саня, все равно с тебя стребую, идет?
– Кто б возражал? – пожал плечами Турецкий.
– А вы завтра, ребятки, – обратился Грязнов к сотрудникам, – прямо с утра тащите сюда ваших свидетелей. Пусть смотрят фотографии, может, в самом деле кого узнают. А если появятся зацепки, то сразу выясняйте в военкомате адреса и – туда. Приглашайте для разговоров. И чтоб никаких там «не могу». Ты представляешь, Саня, сколько всяких алиби придется нам проверять? Ужас! Вот где настоящая морока...
«А Володька-то, – подумал о Яковлеве, уходя к себе, Турецкий, – умный, умный, а не сообразил! Галка – та сразу все усекла, молодчина. И Поремский... этот промолчал, но многозначительно. Вот в чем наш чертов парадокс... Прав Славка, незачем торопиться, до утра времени хватит. А коньяк? Да что коньяк, бутылки, что ли, для друга, который все прекрасно понимает, жалко?»
И еще он подумал уже о самом себе. Похвалил себя за то, что позвонил Печерскому и поблагодарил его. И не просто по-товарищески, а с определенным намеком. Не хочет признаваться – его дело. Может, он по-своему и прав. Но крепко подумать ему сегодня все равно придется.
4
Как и предсказывал Грязнов, бывшего сержанта Гущева по указанному в военкомате адресу не оказалось. Пожилая женщина, которая назвалась родной теткой Сергея, заявила, что тот уехал еще третьего дня по каким-то своим коммерческим делам в Москву. Так он сказал. Что у него были за коммерческие дела, тетка не знала. Их несколько человек, ездят куда-то, что-то привозят, а потом тут уже продают. И никогда не знаешь, на сколько он задержится в своей командировке.
Женщина была, судя по всему, словоохотливой, но решительно никакой информацией не владевшей. Так что и взять с нее было нечего.
Расстроенный Яковлев доложил об этом Грязнову. А тот – с хитрой улыбочкой – Турецкому. Но ведь и Саню голыми руками взять мог далеко не каждый. Он еще утром, только встал, спустился на площадь, к универсаму, и приобрел там за четыре сотни бутылку «Юбилейного» – другого, менее дорогого армянского коньяка в магазине не было. Вот с ней он и зашел к Грязнову в ожидании, когда позвонит Яковлев. Бутылку он спрятал под пиджаком, чтоб не выпячивалась.
Пока поговорили о перспективах расследуемых дел, которые, скорее всего, уже в самые ближайшие дни придется соединять в одном производстве – судя по всему, дела эти если не одних рук, то группы лиц, объединенных некоей идеей. За разговором время летело быстро, и тут наконец объявился на телефоне Яковлев. Его разочарованный тон развеселил Грязнова, но тот постарался все-таки в разговоре с подчиненным сохранить серьезность. Посожалел о напрасно затраченных усилиях, велел снять с женщины показания и заниматься дальнейшими необходимыми делами, то есть ехать за ремонтными рабочими, теми, что подсаживали лопоухого жильца к окнам его квартиры.
Потом Грязнов с торжествующей ухмылкой уставился на Турецкого. А Александр Борисович молча достал из-под пиджака бутылку и спокойно водрузил ее на стол, между собой и Вячеславом.
– Ну ты даешь, Саня! – воскликнул пораженный Вячеслав Иванович.
– А ты что думаешь, ты у нас один такой умный? – насмешливо спросил Турецкий, поднимаясь. – Ладно, так уж и быть, наливай по маленькой. Знаешь за что?
– За то, что мы с тобой оба такие умные, – вывернулся Грязнов и стал откупоривать бутылку.
Впрочем, это был, скорее, символический шаг, потому что не успел Слава налить, как в дверь постучали.
– Минуту! – строго крикнул Грязнов и тряхнул головой. – Давай, Саня, дернем! – и тут же унес и поставил бутылку вместе с пустыми рюмками в буфет. – Кто там, заходите!
Оказалось, это Поремский зашел сообщить, что он доставил в прокуратуру двоих свидетелей из Новой Деревни. А сюда заехал, чтобы забрать фотографии.
В прокуратуру отправились вместе. Всем было интересно посмотреть, насколько точны субъективные портреты, составленные Сережей, и смогут ли случайные свидетели отыскать среди предложенных фотографий лица тех, на которых были похожи дорожные рабочие.
Как ни странно, но среди массы фотографий оба почти уверенно указали на двоих. Грязнов посмотрел на обороте фотографий фамилии. Это были Корнеев и Рогов.
Поремский быстро созвонился с военкоматом, назвал фамилии и узнал, что первый был старшим сержантом, другой – капитаном. Владимир записал их домашние адреса и помчался, оставив свидетелей для заполнения протоколов опознания, чем привычно и занялся Турецкий.
Отпустив свидетелей, они снова, словно заговорщики, переглянулись друг с другом.
– Думаешь, найдет? – с улыбкой спросил Вячеслав.
Турецкий отрицательно помотал головой.
– Да что ж это такое, Саня? – делано возмутился Вячеслав. – Ну не везет нам, и только!
– Я-то знаю, в чем дело, – ответил Турецкий. – Это все я виноват... Звонить надо было меньше.
– Кому звонить?
– Да это я так, фигурально выражаясь. Меньше трепаться, вот и были бы у нас с тобой убивцы в руках. А так – извините.
– Ну ты себя-то не вини. У тебя все же форс-мажорные обстоятельства как-никак.
– А ты меня не успокаивай, не успокаивай!
– Почему ты уверен, что мы этих вот... – он показал на протоколы опознания, – не отыщем?
– Так все потому же. Готов тоже на коньяк поспорить.
– Мне бы твою уверенность, – фыркнул Грязнов. – Но – подождем.
Ждать пришлось недолго. Разочарование Владимира Поремского было столь же показательно, как и у Яковлева. Нет по месту проживания этих людей. Один выехал третьего или даже четвертого дня – так сообщил сосед – куда-то к родне, в деревню. Ни адреса не оставил, ничего другого. И когда будет, тоже неизвестно. А что касается второго, то он сегодня ночевал у себя дома. Но рано утром куда-то ушел. Его соседка видела, которая свою собачку рано утром выгуливала.
– Ты не знаешь, чему это вроде как бы даже радуется наш Поремский? – чуть погодя спросил у Грязнова Александр Борисович.
Слава внимательно взглянул на друга поверх очков, чуть слышно хмыкнул и заметил:
– Небось не хочет этих ребят арестовывать. Отчего же еще?.. А у тебя другой ответ?
– У меня еще нет четкого ответа, – уклончиво ответил Турецкий, – но так же нельзя, чтоб мы никого не поймали, как ты считаешь?
– Я тоже считаю, что нельзя. Вопрос только в том, как мы это будем делать. Вот и думаю.
– Да, Вячеслав Иванович, – тяжко вздохнул Турецкий, – по-моему, мысли наши с тобой текут в одном направлении. И оттого, что мы с тобой ничего не можем, будет худо исключительно нам с тобой. Надо же, как мы с тобой ловко впросак-то попали...
От грустных мыслей их отвлекла Галя Романова, которая привезла двух бомжей с возвышенными фамилиями – Князев и Баринов.
Да, конечно, бомжи тоже люди, никто не отрицает, но как-то, едва они вошли – вовсе не робко и не с просительными лицами, а как достойные граждане, приглашенные на совет, – сразу захотелось отодвинуться от них подальше. Но работа требовала самоотречения.
Как ни странно, у обоих свидетелей оказалась довольно четкая и твердая память. Они еще раз порознь, а потом вместе, поправляя друг друга, повторили, как выглядел тот высокий и сухощавый человек с носом-клювиком, потом, как бы новыми глазами, обсудили достоинства и недостатки созданного с их же помощью фоторобота, а затем Турецкий подсунул им пяток фотографий, на которых были изображены, в общем, чем-то схожие лица. И, что интересно, бомжи оставили практически без внимания все фотографии, кроме одной – на ней был действительно запечатлен Сергей Гущев. Больше ни у кого сомнений в том, что стрелком был бывший сержант, не оставалось.
Протокол опознания составили, понятые, приглашенные специально, подтвердили и расписались. Все были свободны. Оставалась очередь за Яковлевым, который должен был привезти электромонтеров-ремонтников из технической помощи. Но они появились только к обеду, сказав, что у них есть небольшой перерыв, а работы много, и они очень торопятся. Это было очень некстати, потому что среди многих представленных фотографий не имелось откровенно лопоухих, как о том говорили сами ремонтные рабочие.
Одна фотография, правда, привлекла их внимание. Но на ней голова была вовсе не лопоухой. А черт его знает, может, тогда показалось? Но ведь люди видели «верхолаза» практически в упор, как же так?
Так ничего и не добившись от рабочих, их отпустили, и те, радостные, поскорее ушли. А чего теперь делать? – с вопросом в глазах смотрел Яковлев.
– Ты вот что, давай-ка притащи сюда ту девицу из суда, как ее?
– Веру Митрохину?
– Ее самую. Давай, Саня, покажем заодно и ей, может, она кого узнает?
– Ну и что толку, если узнает? Она в городе живет, среди людей, может, встречала на улице или...
– Ага. Или в здании суда, – мягко закончил Грязнов.
– Слушай, Славка, – прямо-таки обалдел Турецкий, – ты думаешь?..
– Саня, а чем черт не шутит? – серьезно спросил Грязнов и кивнул Яковлеву. – Валяй, но ничего ей не говори. – И когда Яковлев убежал, сосредоточенно нахмурившись, сказал Турецкому: – Только, Саня, давай договоримся, разговаривать с ней буду я. А ты с суровым выражением на лице просто посиди в сторонке, идет?
– Давай, если это поможет, – согласился Александр Борисович.
Девушка была явно напугана. Возможно, она еще не полностью отошла от того ужаса, который испытала при виде зарезанного своего шефа, распластанного на письменном столе. Или у нее были какие-то иные, свои причины волноваться, неизвестно, но руки у нее слегка дрожали, а на лице была нарисована плаксивая гримаска. Но все эти привычные женские фокусы совершенно не трогали Грязнова.
Он предварительно выложил на своем столе фотографии всех, кто мало-мальски смахивал на лопоухого, в ряд, лицом от себя, и прикрыл их газетой. А когда девушка села напротив, он строгим голосом заявил ей об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, как и за отказ от таковых, чем явно насторожил. В глазах ее появилась неподдельная тревога. Ничего, пускай немного поволнуется. И когда напряжение достигло видимого накала, Вячеслав Иванович начал медленно сдвигать газету в сторону, открывая поочередно каждую фотографию. При этом он внимательно наблюдал за выражением лица Веры.
Одна фотография – лицо напряжено, но, в общем, нейтрально. Другая – то же самое. Третья... Четвертая... Показалось, что девушка начинает всерьез волноваться, словно ожидая для себя чего-то очень неприятного, возможно, и страшного. После пятой фотографии она вроде бы немного успокоилась – точнее, как бы адаптировалась к этой игре. И тогда Грязнов чуть сменил тактику. Стал открывать очередные фотографии не разом, а постепенно, чтобы мужское лицо появлялось медленно. И где-то на двенадцатой или на тринадцатой фотографии лицо девушки на миг исказилось от неожиданности, так, словно она взглянула в глаза опасности.
Вера вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и попыталась даже равнодушно пожать плечами. Но Грязнова обмануть было нельзя. Он вынул из ряда других эту фотографию, внимательно посмотрел на нее, перевернул, прочитал вслух:
– Соколов Иван Андреевич... Это ему вы специально открыли окно, Вера?
– Нет! – мгновенно воскликнула девушка, даже не дослушав вопроса.
– Да, – холодно и строго поправил ее Грязнов. – Готов поверить, что вы не знали, зачем ему это потребовалось, но открыли вы. И, вероятно, по его настойчивой просьбе. Так, отвечайте! И помните, что за дачу ложных показаний... Вы начали работу в суде и должны знать законы! Отвечайте! – почти рявкнул Грязнов, он умел неожиданно пробудить в непокорных сердцах легкую такую оторопь.
Но девушка молчала, глядя упорно в стол.
– Не желаете отвечать, Вера? Тогда мне придется сделать следующее. Вас, как соучастницу преступления, я прикажу посадить в камеру, а мы все отправимся по месту вашего жительства и подробно расспросим всех ваших родных и соседей про этого Ваню Соколова. Уверен, они подтвердят ваше с ним знакомство. А потом его опознают те ремонтные рабочие, которые помогали ему забраться в заранее открытое для него окно. Ну а дальше – дело техники. Суд и колония. Соучастие в убийстве карается... вам назвать статью Уголовного кодекса или вы, как судебный работник, уже и сами знаете? Ну? Отвечайте же, не молчите. Своим молчанием вы только усугубляете, это понятно?
Слово «усугубляете» Вячеслав Иванович произнес буквально по складам, чтобы вбить в глупую головку девушки мысль о том, что ее может спасти сейчас только правда.
И тут, чтобы прервать затянувшуюся паузу, Грязнов словно бы нашел выход из создавшейся неприятной ситуации.
– Послушайте, а может, дело было несколько иначе? Может, вы с ним заранее договорились, что он явится поздно вечером к вам, в ваш архив, где вы сможете с ним встретиться и... ну какая разница, пообщаться, скажем, без свидетелей? Поэтому вы и открыли для него окно, зная, что никакой охранник, тем более дежуривший в тот день Власьев, не пустит в здание постороннего человека? И тогда мы будем думать, что вы ничего не знали о планах этого Вани Соколова. И вы даже не догадывались, что он собирается мстить судье Самохвалову за честь поруганных им женщин. Одну из которых он убил лично, ударом кулака по голове, но дружки помогли ему выдать тот отвратительный факт с Нестеровой за несчастный случай, не так ли? А вторую просто приказал застрелить за то, что она не захотела больше потакать его садистским наклонностям. Или, может быть, был какой-то третий вариант, о котором мы даже не догадываемся?
– Нет, вы правильно сказали, – решилась наконец Вера. – Я хорошо знала Лену Нестерову. И... Ваню – тоже. Они хотели пожениться, если бы... если бы не тот случай... – Вера закрыла руками лицо и заплакала – причем громко, взахлеб.
Грязнов с Турецким переглянулись, и Александр Борисович немедленно налил и сунул Вере в руку стакан воды. Отпив глоток, девушка еще пару раз всхлипнула и как будто немного успокоилась.
– Может, нам не стоит все повторять дважды? – предположил Грязнов. – Мне кажется, что вам, Вера, сейчас надо успокоиться, взять себя в руки и спокойно записать все, что вы нам сейчас рассказали про своих друзей. Подробно и без истерик. Соколов сейчас на месте, не знаете?
– Нет, он недавно уехал.
– Куда?
– Он не сказал. Обещал написать, пока ничего нет.
– Ну хорошо, тем более есть прямой смысл подробно изложить ваши показания как чистосердечные признания. Думаю, никто вас обвинять в убийстве не будет, но... суд, в конце концов, обязательно учтет ваше раскаяние и свое веское слово скажет. Особенно если это будет суд присяжных. Как вы думаете, Александр Борисович?
– Я тоже думаю, что обязательно скажет, – солидно подтвердил Турецкий.
– Значит, вы полагаете, что Соколов таким вот образом отомстил Самохвалову за гибель своей невесты? – продолжил Грязнов.
– Ваня часто говорил только о том, что обязательно отомстит ему. Но не говорил как. И я даже не догадывалась. Он меня попросил... просто поднять шпингалет и больше ничего. А когда я увидела, что случилось, я страшно перепугалась.
– А когда он ушел и как, этого момента вы не видели? – спросил Грязнов.
– Я думаю, что он вышел тогда, когда охранник примчался уже на второй этаж. И пока мы вызывали милицию и «скорую». Но я клянусь вам, что Ваню после того дня ни разу не видела.
– А мы вам охотно верим. – Грязнов пожал плечами. – А что, этот Ваня, он сильный так, физически?
– Да, он же бывший спортсмен. Еще до армии тяжелой атлетикой занимался. После нет... не знаю...
– Ну что ж, он свое дело сделал и сбежал. Так обычно и поступают неопытные преступники.
– Ваня не преступник! – запротестовала Вера. – Он очень добрый и хороший...
– Да, – сочувственно сказал Грязнов и пододвинул к девушке авторучку и несколько листов бумаги, – пишите, облегчайте свою душу... – Потом посмотрел на Турецкого, показал глазами на девушку и укоризненно покачал головой.
Говорить было не о чем, все и так понятно.
5
В Новограде появился Юра Гордеев. Естественно, что первый же свой визит он нанес Турецкому.
Постучал рано утром, вошел в номер, завистливо поводил носом и сказал, что такие апартаменты вполне соответствуют статусу. Кого или чего именно, он не сказал, подразумевал, что все и без его объяснений ясно.
– Мне сообщили, что вы меня собираетесь допросить, да? – беспечно заявил он.
– Ты не ошибся.
– А в связи с чем?
– В связи с тем, уважаемый адвокат, что, как я подозреваю, отчасти и не без вашей посильной помощи тут, в городе, развернулись сногсшибательные события.
– Вот те на! А я при чем?
– Притом, что, как тебе известно, я должен не только обличать виновных, но и досконально изучить личности потерпевших. А кому же и знать этих прохвостов, как не тебе, такому внимательному и рассудительному?
– Кажется, меня хотят обидеть? – индифферентно этак поинтересовался Гордеев.
– Нет, уважаемый, мы желаем получить от вас сведения из первых рук. То есть все, что касается личностей Васильчикова, Самохвалова и Савенко. Есть кроме них и другие возможные фигуранты, такие, как вор в законе Журавалев, с которым вы имели честь ужинать, губернатор Рыжаков, не предоставивший вам такой чести, милицейский вождь Полтавин и другие. Вот видите, какая у нас по отношению к вам обширная программа? Так что приготовьтесь. Но и это, доложу вам, не самое главное.
– Господи, Саня, не пугай! У тебя имеется еще и главное?
– А как же! Вам такой человек, Валерий Печерский, полагаю, известен?
– Естественно. Я тебе о нем в Москве говорил. Честнейший мужик!
– Если не ошибаюсь, ты ему еще помогаешь создать общественное движение «За справедливость»?
– Уже помог. Документы прислал и советами помогу. Раз все равно здесь оказался. А потом, у меня же еще жалоба в порядке надзора в президиуме областного суда. Они пока еще не рассматривали, но думаю, со дня на день. И если снова отклонят, то пойду выше, как я им и обещал, в Верховный суд. Они теперь от меня не отвяжутся.
– Это все хорошо, и приятно слышать о твоей настойчивости. Но я о другом. Итак, ты хорошо знаешь и уверен в честности Печерского, верно?
– Да. А у тебя сомнения?
– Боюсь, сейчас они появятся и у тебя. Ты знаком, надеюсь, с уставом, программой этого общества?
– Ну отчасти. Я читал некоторые заметки, наброски... В окончательном виде – нет. А что?
– Так вот, уважаемый адвокат, все подходит у нас к тому, что убийства троих «примерных граждан» этого города совершили члены общества «За справедливость», или как там они решили себя величать в окончательном виде. И главный их вдохновитель – Валерий Артурович Печерский. Стало быть, это с его легкой руки совершены противозаконные действия, в результате которых мы имеем три трупа. Не хило, как тебе?
– Очень даже не хило, – покачал головой Гордеев и сел. – Ни хрена себе, а? Да как же это?
– Вот так, все факты говорят.
– Нет, ну не может быть, я никогда не поверю...
– Почему?
– Действительно, умеешь ты сбивать эту... уверенность...
– Значит, не шибко был и уверен, если так легко готов отказаться.
– А ты с ним разговаривал?
– Окончательно – нет еще. Во-первых, потому, что его личный телефон не отвечает. А во-вторых... Исчезли из города буквально все члены этого «справедливого сообщества», которых опознали свидетели. Мы со Славкой полагаем, что сработала старая известная пословица – «знает кошка, чье мясо съела».
– И что же теперь?
– Как «что»? Объявили в федеральный розыск. Ищем новых свидетелей, пытаемся сделать так, чтоб и они тоже не разбежались. Ты ж вот не убежал? Наоборот, честно приехал помочь, ценю. Так и Вячеславу скажу, а то он малость сердит на тебя. Опытный, говорит, юрист, в нашей шкуре сидел, а в людях разбираться так и не научился. Ну ты ж его знаешь, он без повода никогда обидного слова никому не скажет. Тем более – своим.
– Ха! Выручил, называется... Ладно, кто будет допрашивать?
– Поремскому скажу. А то я и сорваться могу, и накричать. А он спокойный.
– Ни хрена себе встреча! – озадаченно произнес Гордеев. – А я-то думал...
– Думал, героем, да? Это бывает, Юра. Ну, ты устраивайся. Или желаешь у меня поселиться? Валяй, места много, я не возражаю.
– Нет уж, лучше я как-нибудь сам. Вы когда собираетесь?
– Обычно по вечерам. Но Поремскому я скажу, что ты приехал, и вы можете встретиться даже сегодня, если у него будет время.
– Понял. Я пошел.
– Иди, только недалеко. Чтоб еще и тебя искать не пришлось.
– Ну, друг, утешил!..
Грязнов попросил Артема Плата заехать в прокуратуру. Тот явился, но вел себя как-то осторожно, что ли. Словно остерегался сказать лишнее слово. А вот Вячеслав был настроен решительно.
Он с ходу заявил капитану, что крайне недоволен той ситуаций, которая складывается в связи с тем, что следствию удалось выйти на людей, подозреваемых в совершении убийств. К сожалению, это касается, казалось бы, вполне добропорядочных и честных, по мнению многих горожан, лиц, среди которых есть люди, вступающие или уже вступившие в новую областную общественную организацию «За справедливость». Если называть конкретных людей, то у следствия имеется совсем недлинный список, как уже сказано, подозреваемых, в котором на первом месте стоит как возможный организатор этих акций бывший комбат Печерский. Да, именно он, как это ни печально. Но самое же основное тут то, что все эти лица словно испарились. Исчезли из города. Кто вчера. Кто позавчера. А кто, оказывается, еще неделю назад. Не отвечает и телефон Печерского, хотя недавно, какие-то два дня назад, с ним можно было спокойно общаться. Так вот, подвел как бы итог Грязнов, исчезновение данных граждан указывает в первую очередь на их осознание своей несомненной вины.
Чего хотел Грязнов от Плата? Совсем простого. Дело есть дело, а закон есть закон. И каждый, совершивший противозаконное деяние, обязан за это отвечать. Можно, конечно, как это уже было сделано, объявить отсутствующих в федеральный розыск и на том успокоиться. Но это неправильно. Вот и обратился генерал Грязнов к капитану Плату с настоятельной просьбой напрячь всю имеющуюся в наличии у оперуполномоченного агентуру и постараться выяснить, где могут скрываться указанные лица. Фамилии их уже никакого секрета не представляют.
Грязнов протянул Плату короткий список из пяти фамилий. Первой в нем действительно стояла фамилия Печерского.
– Если мы с вами не убедим их в том, что суд присяжных, который будет им назначен, вынесет справедливое решение, то грош нам с вами, Артем Захарович, цена.
– Я постараюсь, – думая, видно, о своем, медленно сказал Плат. – Может быть, что-то у нас получится. А что, будет суд присяжных?
– Да, такое громкое дело можно выносить только так, я думаю. Турецкий со мной согласен. Но вы же понимаете, что в определенной мере и от показаний подозреваемых пока будет многое зависеть. Я не исключаю, между нами говоря, что по этому делу могут пойти и другие, весьма неоднозначные фигуры. Я не хочу называть фамилии, но ведь недаром же так всколыхнулось вдруг болото. Разве это не ваши слова?
– Я, кажется, так не говорил. Но готов подписаться.
– Вот видите. А мы пока рассматриваем каждое дело в отдельности.
– Будете соединять?
– А у вас иное мнение?
– Ну если все выглядит, как вы говорите, в чем я до последнего времени все-таки сомневался...
– А сейчас?
– Как видите, нет. То, конечно, придется соединять дела в одном производстве. Ну надо же!.. Если я вам больше не нужен, Вячеслав Иванович, разрешите идти?
– Идите, свободны. И прошу вас помнить о главном. Мы никого не собираемся загонять, как говорится, за Можай, все должно быть строго по справедливости, но истина должна торжествовать.
Плат ушел. А Грязнов, произнеся последнюю фразу, поморщился: ну надо же, с чего бы это его на трибуну потянуло?..
Генерал Полтавин был всерьез обеспокоен и недоволен разбегающимися по городу слухами. А тут еще губернатор звонил, сердито сделал выговор за то, что московская бригада, будь она неладна, вместо дела какими-то авантюрами увлеклась. А что за авантюры, один черт знает. Алексей ничего толком не говорит, посоветоваться и спросить не у кого, раньше хоть Роберт был всегда под рукой, а теперь неизвестно, с кем и разговаривать. Не с Журой же. Да тот и уехал куда-то, вроде как отдохнуть. Похоже, крепко напортачили они с этим Турецким, вот и бегать теперь приходится. А ты в другой раз не будь слишком самостоятельным сукиным сыном, ты табель о рангах всегда помнить должен, тогда в хозяйстве и порядок будет...
Может быть, из-за всех этих неприятных и отчасти сумбурных мыслей и приход Грязнова генерал воспринял на этот раз без всякого видимого интереса и показного гостеприимства. И чего ему надо? Чего он без конца просит? То машины дай, то людей, то... а что еще просил Грязнов? Забыл генерал, но вроде вспоминалось что-то не самое приятное.
А у Грязнова настроение, в отличие от хозяина кабинета, было лучистое. Он сиял откровенной доброжелательностью и душевным здоровьем.
– Ты чего светишься-то? – с генеральской прямотой спросил Полтавин.
– Да, кажись, наконец дела пошли на лад. Скоро все устаканится. Начнем бабки подбивать. Да, слушай, Григорий Петрович, а что это у вас тут бандиты себя так вольготно чувствуют, не объяснишь?
– Это ты о чем? – нахмурился Полтавин. Странное предчувствие, что снова назревают какие-то неприятности, сбывалось.
– А ты разве не в курсе? Нет? Когда Турецкий по делу все того же Васильчикова ездил в колонию, на него напали ваши бандиты.
– Ну ты скажешь! – с деланым возмущением развел руками Полтавин. – С чего ты взял, что бандиты вообще наши?
– А ты, значит, правда совсем не в курсе! – наивно удивился Грязнов. – Так я ж тебе сейчас все расскажу! Слушай! Это прямо казаки-разбойники сплошные. Представляешь? Хватают они Саню на дороге, волокут в какую-то избу и начинают допрос. По всем статьям, с лампой в лицо, с угрозами, зуботычинами и прочим. Ну ты знаешь, о чем я. А суть какова? А суть самая простая. Мол, ты, следак, валяй, занимайся поиском убийц наших уважаемых сограждан, а в те дела, которые касаются положения дел в губернии, нос не суй, иначе мы тебе его отрежем, а самого вниз по реке пустим. Ну трупака из тебя заделаем. Саня, естественно, интересуется, мол, вы, ребята, вообще-то кто такие будете? И один из них, самый главный, представляешь, одетый весь в камуфляж, с маской на морде, представляется. Я, говорит, Василий Иванович Журавлев, собственной персоной. Ты куда, следак, спрятал украденные у меня видеопленки, на которых я запечатлен с видными людьми нашего города? Ну и называет тебя, Григорий Петрович, Алексея твоего, Роберта, судей покойных и прочих. Нет, ну как ты на такой наглеж посмотришь?
Грязнов вошел в раж и даже раскраснелся от избытка темперамента. Но продолжал внимательно наблюдать за Полтавиным, за его реакцией на такую «любопытную» информацию. Лицо у генерала даже пошло пятнами, так разволновался. А Грязнов все нагнетал:
– Нет, ну ты себе только представь! Старая вошь и – с кем таким тоном, понимаешь, разговаривает! Базар, говорит, у меня к тебе, слушай сюда, и остальное в таком же духе. Ты куда, говорит, пленки задевал? Не скажешь, ща замочим – вот прямо так и заявляет. Ну ты же сам понимаешь, Григорий Петрович, кто этим, извини, мудакам такие материалы отдаст, верно? Саня и не сказал, куда спрятал. Тогда они его загнали в погреб, но сначала отметелили как следует. И тут, прикинь, откуда ни возьмись, Дубровский на белом коне, представляешь?
– Это кто такой? – вскинулся Полтавин. – Я такой фамилии у нас не слышал.
– Да нет, – отмахнулся Грязнов, – это у Пушкина был Дубровский, ну который народ от богатых сукиных сынов защищал. Короче, бандиты подняли пальбу, те, которые с Дубровским, им отвечают – Полтавское сражение! Так эти, засранцы, братва журавлевская, прежде чем сбежать с поля боя, дом подожгли. А Саня – в подвале, задыхается. Хорошо, Дубровские догадались, ворвались в дом и Саню из подвала вытащили – уже полузадохнувшегося. Довели его до машины и... испарились, будто их никогда и не было. А кто они есть, так и не сказали. И тогда Саня сел в свою машину и приехал в город, в гостиницу.
– А что за пленки-то? – осторожно спросил Полтавин.
– И смех и грех. Вы там все в компании с Журой пируете. Ну теперь понимаешь, какой компромат? И как только Саня ухитрился их достать, не понимаю. Вот что значит настоящий следователь. У него старая школа. Отчасти и моя тоже.
– А с пленками теми вы чего собираетесь?..
– С пленками? – Грязнов задумался. – С ними, думаю, потом. А вот Жура ваш сбежал, гаденыш. Ну ничего, Саня уже по моему совету хорошую телегу накатал в областную прокуратуру, Фатееву. Это ж фактически похитителям двести девяносто пятая статья светит, а по ней – сам помнишь, потолок. Вот я поэтому и думаю: давай-ка мы с тобой этого Журавлева, раз на него уже подходящий материал собирается, в розыск объявим. А чего? Пока ищут, глядишь, Фатеев ваш и дело возбудит. Хуже-то все равно не будет, согласен?
Растерялся Полтавин. Меньше всего ожидал, наверное, что от него потребуют совета. А Грязнов и не торопил его с принятием решения. Вопроса о пленках он старательно избегал, отделывался незначащими фразами. И это обстоятельство, видно, еще больше настораживало и даже пугало генерала. Он-то не знал еще, что за пленки! Так-то они вроде и ничего страшного или опасного не представляли. Ну сидят в застолье разные люди, пьют и закусывают. Если знать, кто из них кто, тогда другое дело – тогда коррупцией крепко отдает. А вот когда у них начинаются разговоры – это уже серьезно. Да и странно может прозвучать текст, в котором адвокат и одновременно зампредседателя областного Законодательного собрания вместе с уголовным авторитетом обсуждают вслух проблемы, которые волнуют господина губернатора. Тут действительно есть о чем беспокоиться. Но пока пленки не выйдут из рук следственной бригады, пока не станут достоянием широкой общественности, ничего чрезвычайного не произойдет. И Полтавин прекрасно мог понимать это, если все-таки догадывался, какими материалами завладел Турецкий.
И какой же отсюда следовал вывод? А такой. Сидите теперь, ребята, смирно и тихо и не мешайте следствию, не то можете жестоко поплатиться. А дальнейшее развитие ситуации покажет, надо вам напоминать о человеческой порядочности и вашей собственной чести или эти понятия для вас давно устарели и воскрешению не подлежат. Короче, как повернется, так и будет.
Примерно на такой ноте и закончил свое важное сообщение Грязнов. Полтавин же молчал. Ему бы, конечно, самое время посоветоваться с Алексеем Петровичем, но ведь не при госте же! Значит, надо пока постараться все спустить хотя бы временно на тормозах.
Дьявол с ним. Пусть пишет Турецкий свое заявление. И Журавлева можно объявить в федеральный розыск, будет в следующий раз умнее и не станет совершать немотивированные и ничем не оправданные поступки. Ну что еще? Ах да, хотелось бы, конечно, взглянуть на эти видеозаписи, не провокация ли это, не подделка ли?
Естественно, заявил Грязнов, сейчас как раз и идет работа по установлению их подлинности, по идентификации изображенных на них лиц, с текстом там не все понятно – это ж была не профессиональная, а любительская, так сказать, съемка, надо понимать. Нет, ну потом, когда работа криминалистов над этими вещественными доказательствами закончится, можно будет и показать, а как же!
А под занавес, как говорится, Грязнов оставил для генерала еще один подарок. Он протянул ему магнитофонную запись разговора майора Казарина с уголовником Матвеем Тараторкиным – копию, разумеется, – и сказал, что эта аудиозапись тоже получена оперативным путем и она пройдет по делу о преднамеренном убийстве братьев Коробовых. Сказал и чьи голоса на ней услышит генерал, но просил не торопиться, послушать позже, когда он уйдет.
Впрочем, чего отвлекать занятого человека от дел насущных? Грязнов тут же и распрощался, предвкушая, какое удовольствие должен получить генерал через несколько минут – на его лице и так уже было заметно едва сдерживаемое нетерпение.
Да, теперь-то им и в самом деле будет о чем поговорить с губернатором. А то этим господам, видишь ли, не нравится, что расследование длится слишком долго и оставляет массу вопросов, остающихся пока без ответа. Вот теперь и подумайте, может быть, ответы найдутся сами? Или их вам собственная совесть подскажет? Что вряд ли, как говаривал незабвенный товарищ Сухов в культовом, как нынче выражаются, фильме про белое солнце пустыни...
