Глава первая
Переполох
1
– Юра, ты где вообще находишься территориально? – услышал Гордеев в мобильнике голос своего старшего друга и когда-то бывшего начальника Александра Борисовича Турецкого. Сейчас Саня, как запросто называл его Юрий, находился в должности первого помощника генерального прокурора. И он частенько обращался к Гордееву по разным юридическим вопросам, в казуистических тонкостях которых адвокат бы по-своему силен.
– У себя дома, а что? Ты же по телефону мне звонишь, мог бы и сам догадаться.
– Здрасте – до свиданья! Я ж по мобиле! А Дениска, я ему только что звонил, сказал, что ты пребываешь в Новограде. Это так? Или ты в самом деле вернулся?
– Вернулся, уже пару дней назад. Тут у меня кое-какие дела, потом отдохну немного и – обратно. А у тебя ко мне вопросы? Какая срочность? И зачем ты Денису звонил?
– Тебя разыскивал. Он сказал, что к тебе своих ребяток посылал.
– Ну посылал, было дело. А в курсе чего я должен быть? – продолжал недоумевать Гордеев. – Слушай, Сань, а чего это от меня Генеральной прокуратуре в кои-то веки понадобилось? Я тебя уважаю, ты меня уважаешь, если чего, сам понимаешь, я всегда, но не больше.
– Ты в курсе того, что произошло в этом твоем Новограде?
– А что там произошло? Если это то, о чем я знаю, то не думаю, что сам факт может стать предметом разбирательства у вас, в Генеральной.
– А что было?
– Сань, ну это долгий рассказ, я не уверен, что тебе он будет сейчас интересен.
– Расскажи, хотя бы вкратце, я тебя не тороплю. Тем более ты сам сказал, что ты меня уважаешь, никто тебя за язык не тянул. Валяй, я слушаю.
И Гордеев, лежа на диване – он еще даже толком и не проснулся, – коротко, без посторонних деталей, рассказал об убийстве сержанта, о своей роли защитника попранной, с его точки зрения, справедливости, а также о полном фиаско на сегодняшний день.
Турецкий в конце задал только один вопрос:
– Напомни еще раз фамилию своего стрелка?
– Ну почему же он мой? Васильчиков это, местный депутат, адвокат, прохиндей и черт в ступе – одновременно. Наглец, каких свет не видывал.
– И ты, Юрочка, надо полагать, разозленный на него, ни о чем другом, поди, не думаешь, как о его примерном наказании, да?
– Естественно, когда Божий суд не в силах, остается уповать на человеческий.
– Что ж, ты, возможно, и прав. Тогда у меня к тебе просьба. Если тебе нетрудно сделать другу одолжение, надень штаны, вообще поднимись со своего дивана – я угадал?
– Чего угадывать – в такое время звонишь...
– Ага, и быстренько седлай свою машину. Я тебя жду у себя в кабинете.
– Да почему такая срочность? – почти взмолился Гордеев, не имевший никакого желания отрываться от подушки, от домашнего покоя и мчаться в центр, в Генеральную прокуратуру.
– На дорожку информация к размышлению. Твоего Васильчикова убили. И не его одного. А от кого же я смогу узнать правду, и только правду? Давай, Юра, жду...
Гордеев одевался, потом, будучи тверд в своих убеждениях, что любыми срочными делами, не требующими отлагательства, следует заниматься исключительно на сытый желудок и в полном спокойствии духа, хотя это и не всегда удается, он пил кофе с бутербродами c аппетитно пахнущей ветчиной. Потом осмотрел себя в зеркале – не стоит ли побриться, но решил, что пока можно обойтись и так – не к девушке же на свидание собрался. А легкая небритость, она даже придает лицу особую серьезность и озабоченность.
И все это время он думал о том, каким образом Турецкий узнал о его, Гордеева, отношении к Новограду вообще. Можно было бы уточнить у Дениса Грязнова, но очень хотелось догадаться самому. И разгадка быстро нашлась.
Ну, конечно, Сане зачем-то понадобился адвокат, он позвонил домой – телефон не отвечал. Мобильник мог быть именно в этот момент тоже отключен – Юрий помнил, что несколько раз отключал его, чтобы аппарат нечаянным сигналом не выдал его. Тогда Саня мог позвонить на службу, а там сказали, что Юрий в командировке, в Новограде. Вот и вся загадка.
А при чем здесь Денис? Ну а как же? Турецкий, зная об их близких, дружеских отношениях, мог решить, что Денис в курсе дел Гордеева, как часто, впрочем, и бывало. А Денис как раз отрядил в Новоград на выручку Гордееву Филю с Николаем. И это тоже наверняка стало предметом для размышлений Турецкого – зачем вдруг Юрию потребовались опытные в серьезных делах оперативники? Для каких таких особых нужд?
Господи, да уж не решил ли он, что убийство Васильчикова дело рук самого Гордеева?! Ну и Денискиных сотрудников? Но это же чушь! Однако... Почему же тогда такая срочность?.. Почему надо все бросать и мчаться на Большую Дмитровку? Допрашивать, что ли, они собираются его?
А насчет того, что он, собственно, собирается бросать, Гордеев как-то не подумал. Саня сказал, что убили Васильчикова, и не его одного. Но кого же еще? Впрочем, это неважно. В том, что свой иск он в конечном счете выиграет, Юрий был уверен. Ну, скажем, почти уверен. Однако новая ситуация может фактически все изменить: ведь если убили ответчика, с кого же будет спрашивать суд? Непонятно, что в мире делается... И тем не менее преступника, оправданного кучкой его приятелей, покарала таки рука справедливости, настигла его, говоря возвышенным языком, праведная месть!
Гордеев даже и не предполагал, насколько он недалек от истины...
...Турецкий был серьезен и сосредоточен. Он сидел за столом, читая какие-то, видимо, важные документы, и, когда Юрий вошел, не поднимаясь из вращающегося кресла, окинул его быстрым взглядом и хмыкнул, протягивая руку:
– Привет, ты чего нахохлился? Или знает кошка, чье мясо съела?
– При чем здесь это? Я вообще не понимаю...
– Я – тоже. И надеюсь, что ты мне поможешь, объяснишь хотя бы... Садись, не маячь. На-ка вот, прочитай.
Александр Борисович протянул ему лист с телеграммой на правительственном бланке.
– Есть возможность – прокомментируй, нет – давай подумаем вместе.
Да, тут действительно было о чем крепко подумать...
В пространной телеграмме на имя президента, копии – премьеру правительства, генеральному прокурору, министру внутренних дел и председателю Верховного суда, было сказано о том, что в областном центре Новоградской области в минувшую пятницу были убиты трое известных людей. Среди них – президент областной адвокатской палаты, он же – депутат и заместитель председателя областного Законодательного собрания Васильчиков; председатель суда одного из районов Новограда Самохвалов; наконец, заместитель председателя областного суда Савенко. Все трое были не только глубоко уважаемыми в губернии людьми, но и видными общественными деятелями. Их неожиданная и ничем не оправданная смерть вызвала всеобщее горе и недоумение у жителей области, население которой требует проведения немедленного и тщательного расследования, открытого, показательного суда над преступниками и примерного их наказания. В этой связи руководство и общественность Новограда, а также лично губернатор Рыжаков обращаются к высшей власти в государстве с требованием поручить расследование ужасных преступлений одному из опытнейших следователей страны, такому, кому полностью доверяет и кого сочтет нужным прислать в Новоград Генеральная прокуратура.
Это был вопль, идущий из глубины души. Но не интонации текста телеграммы поразили Гордеева, он не без изумления прочитал фамилии покойников и не заметил в себе, чтобы они вызвали какое-то недоумение, либо, не дай бог, сожаление по поводу происшествия. Нет, Юрию показалось, что все именно так и должно было в конце концов случиться. Крамольная мысль, но что же поделаешь, если она пришла в голову первой – как естественная реакция на громкую новость.
Он взглянул на Турецкого и заметил, что тот за ним внимательно наблюдает, как бы исподтишка. Но прямой взгляд встретил без иронии.
– Ну, что скажешь? По ним и в самом деле весь город плачет?
– Я могу быть с тобой откровенен, Саня?
– А зачем же я тебя позвал?
– Скажу честно, я не удивлен.
– Я это успел заметить, – усмехнулся Турецкий. – И чем же вызвана такая твоя реакция?
– А какое отношение имеешь ты ко всей этой истории? – в свою очередь спросил Гордеев.
– Отвечу. Телефонные звонки начались еще в субботу. Но в выходные дни никто такими делами не занимался. Высокое начальство было, разумеется, в курсе, но машина закрутилась с понедельника. А опытнейший следователь, которому было решено поручить расследование этого «ужасного» преступления, сидит сейчас перед тобой. Вот такой, понимаешь, я высокой чести удостоился.
– Надо заметить, не впервые.
– К сожалению. Но дела это не меняет. А сейчас меня очень заинтересовала твоя реакция на происходящее. Скажи, как своему человеку, почему ты не удивился?
– Долгая история....
– Даже так? – Турецкий покачал головой. – Впрочем, что-то эдакое я и предвидел.
– Почему?
– А мы на прошлой неделе встречались со Славкой, а у него в гостях был Дениска. Ну, слово за слово, как обычно, промелькнуло почему-то и твое имя. Вот тут Денис и рассказал о твоем звонке и просьбе. Ну как ты считаешь, надо обладать большой сообразительностью, чтобы понять, зачем тебе понадобились в срочном порядке Денисовы ребятки? Ясное дело, снова попал в переплет. И ничего тут необычного. Но этот наш разговор был так, между прочим, без последствий. А вот когда мне в субботу позвонил Костя и потребовал срочно прибыть на службу, а потом показал копию телеграммы, тут я кое-что вспомнил. Но решил пока, до разговора с тобой, не форсировать события. Так что ты давай теперь не темни, а колись поскорее. Не то меня наверх потянут – за активное бездействие и непонимание государственных задач. Ты, как я понимаю, был знаком со всеми покойниками?
– Естественно.
– Ну, Юра, – поморщился Турецкий, – не заставляй тянуть из тебя! Давай информацию.
– Я – адвокат, и у меня могут быть свои профессиональные тайны.
– Слушай, не морочь мне голову! Тайны твои никому не нужны. Давай про этих...
И Гордеев начал свой рассказ. Про то, как пришлось взяться за кураевское дело, как ему мешали им заниматься, как угрожали и даже стреляли в него и до полусмерти избили свидетеля. Рассказал и об убийстве Людмилы Лякиной, а затем и о своих действиях, в которых ему помогли Агеев со Щербаком, тайно приехавшие в Новоград на несколько дней. Честно рассказал и о своих неудачах – в районном суде, у того самого Самохвалова, а потом и в кассационной инстанции, возглавляемой небезызвестным Савенко. Не преминул рассказать и о своих встречах с защитниками Васильчикова, с местным паханом, о взятке, которую ему настойчиво предлагали. Словом, почти обо всем, за исключением лишь одного факта – своего знакомства с капитаном Печерским. Почему-то показалось Юрию, что это будет сейчас совершенно излишним, ибо прямого отношения к делу, о котором расспрашивал Турецкий, не имело, а тень на хорошего человека бросить могло.
Но если говорить честно, то Гордеев, наверное, мог бы сознаться самому себе, что наказание троих бесчестных, отвратительных, мерзких людишек, возомнивших себя вершителями человеческих судеб, могло произойти и не без некоего участия Валерия Артуровича.
Надо будет, кстати, в срочном порядке выслать ему необходимые материалы для регистрации его общественного движения, фонда или чего-то иного, как они там себе обозначили свою ассоциацию.
Турецкий внимательно, не перебивая, выслушал Юрия и спросил:
– Тебе, вижу, не нравились эти люди?
– Абсолютная мерзость!
– Ну да, ты же пока проиграл...
– Да не в этом дело! – Юрий вспыхнул, будто Александр уличил его в чем-то непристойном.
– А ты не переживай, они же понесли наказание! Значит, с точки зрения общемировой справедливости все правильно. А вот с точки зрения законности? Тут будет другой разговор. Так ты говоришь, что собираешься в Новоград вернуться?
– Ну, во-первых, дело сержанта так и не закончено, я подал жалобу в порядке надзора в президиум облсуда. А во-вторых, есть там, точнее, возникло еще одно дельце. Надо будет съездить, подумать. Только мне кажется, что в нем не столько адвокат нужен, сколько толковый следователь. И дело это, к слову, связано с тем же покойным Васильчиковым. Предполагается, что он в свое время положил глаз на одно доходное предприятие. Хозяев – кого убил, а кого посадил. Вот видишь, и тут тоже могли быть мотивы мести. Его, этого Роберта Олеговича, местная братва кличет Генералом, это я сам слышал. И думаю, не без причины.
– Ну а что ты можешь сказать о местном руководстве? Что они собой представляют? Губернатор, другие...
– Напрямую я ни с кем из них не встречался, но не слышал ничего хорошего. Там либо губернаторские прихлебатели, либо дельцы, завязанные на криминале. Коррупцией сковано буквально все. Этот Васильчиков, насколько мне известно, был в ближайших дружках у губернатора. Есть там еще начальник ГУВД, некто Полтавин, тот тоже с ними. Короче, круговая порука.
– А ты еще удивляешься, почему я тебя так дотошно расспрашиваю! Ты же кладезь полезных сведений, старик!.. Значит, ты твердо уверен, что наказание они все понесли справедливое?
– Нет, ну так нельзя ставить вопрос! Справедливо – несправедливо... Опять же с чьих позиций. Но то, что в городе этих троих ненавидят, это мне было известно.
– От кого, не секрет?
– От простых людей, Саня, которые разуверились в том, что на свете вообще существует справедливость.
– Но при чем же судьи? Разве от них зависит окончательный вердикт? А следователи, а прокуроры? А сам губернатор, наконец? И этот твой... Полтавин?
– Ты прав, как всякий посторонний, пытающийся сохранить объективность, зритель. А чтобы возненавидеть, надо побывать в шкуре простых людей.
– Ну ты, я вижу, побывал? – с легкой иронией уточнил Турецкий.
– Я-то что! А вот тот же Самохвалов девчонку убил за то, что та не захотела отдаться ему прямо в его судейском кабинете, на столе. А на Васильчикове, еще когда он был в прокуратуре, да и позже, вообще четыре трупа – и все ему сошло с рук. Штраф, условное наказание... это что?
– И ты с такой горячностью выступил в суде? Теперь мне понятно, почему твое дело провалили, не сердись, Юра.
– Почему? – опешил Гордеев.
– Потому что ты пошел против системы, а не против конкретной личности. А такие номера не проходят даже у богов адвокатуры. Вспомни исторические примеры из вашей обширной практики.
– А чего ты меня отчитываешь как мальчика? Учить больше некого?
– Юра, не обижайся, – засмеялся Турецкий. – Ты сам подставляешься, а я только констатирую, не больше. Ладно, оставим это. Спасибо за консультацию. Ты где там останавливался?
– А тебя, как высокого гостя, обязательно поселят либо в «Новоградской», либо в «Юбилейной», но и там и там всенепременно обеспечат номера всякой насекомой нечистью.
– Серьезно? И как же ты обходился?
– В номере не вел никаких разговоров на серьезные темы. А на машине, которую я взял напрокат, до сих пор висит «жучок-маячок». Там с этим делом четко поставлено, руководство хочет слышать каждое сказанное слово.
– Что ж, картина, в общем, привычная. Ну а с женским вопросом как? – спросил с язвительной ухмылкой.
– С чего это ты вдруг? – насторожился Гордеев, подозревая, что и его краткий роман с Людмилой стал уже каким-то образом достоянием Турецкого.
Кто трепанул? Неужто Денисовы ребята догадались? Или он сам им рассказывал о поездке с Людмилой в Холмск? А те сделали собственные выводы? Ну ничего нет тайного на свете, это ж надо!
Он хотел уже ответить, может, резче, чем следовало бы в дружеской все-таки беседе, но увидел, что Александр уже сам потерял интерес к своему вопросу, и промолчал.
Турецкий сказал, что, возможно, уже завтра выедет в Новоград вместе со сформированной бригадой, в которую, указанием министра внутренних дел, входит Вячеслав Грязнов, его оперативники, а в помощники к себе Александр забирает старшего следователя – Володю Поремского. Спросил еще, есть ли там, на месте, серьезные люди, с которыми можно работать. Гордеев назвал Артема Плата, вспомнил и сосланного в Холмск Зотова, упомянул экспертов, которых уже знал. Турецкий заметил, что надежных людей, оказывается, немного, на что Гордеев ответил, что, возможно, есть и еще, но он с ними не пересекался. А те, что работают в суде, почти поголовно сволочи. Вот так категорично и бескомпромиссно их беседа закончилась, и Гордеев, у которого немного отлегло от души, отправился в свою контору на Таганку, чтобы заняться документами для Печерского.
2
Турецкий удивлялся точности слухов, циркулирующих в городе. Ведь это основываясь больше на них, давал свои характеристики губернским начальникам Гордеев. И, знакомясь с ними впоследствии лично – так уж пришлось, на этом настаивал и Вячеслав Грязнов, чтоб соблюсти известный пиетет и не нарушать общепринятых во всех губерниях традиций, – Александр Борисович все больше убеждался, что они все очень похожи.
Большинство из них было высокого роста, крупного телосложения, с грубоватыми чертами «простонародных», можно сказать, лиц. Говорили резко и отрывисто, будучи уверенными в том, что каждое их слово – весомо и неоспоримо. Впрочем, не исключено, что все они брали пример с губернатора. Они демонстрировали свое глубочайшее возмущение по поводу происшедших событий и, что самое удивительное, готовы были свалить вину на любые посторонние силы, вплоть до космических пришельцев, но только не на обстоятельства, связанные с протестом населения против местного произвола. Вот этого не было, да и не могло быть по определению. Никакого произвола! Никакого барского самодурства! Да, проще говоря, никаких причин для серии зверских убийств уважаемых в городе людей!
На несколько провокационный вопрос: «Довольны ли были люди вершащимся в губернии правосудием?» – следовал категоричный ответ: «Естественно!»
Наиболее значительной по времени была у Турецкого встреча с губернатором. Слава Грязнов отказался идти к тому, он сказал, что лучше отправится к генералу Полтавину – все же свое ведомство, а расшаркиваться перед чиновником он не собирается.
– Ты считаешь, я сам должен перед ним прогнуться? – упрекнул друга Турецкий.
– А как же! Иначе они тебе тут и шагу сделать не дадут. Жалобами прокуратуру засыплют, и хорошо еще, если только прокуратуру, а не администрацию президента, где, при всем к тебе их показном уважении, сознайся, отношение-то всегда было весьма неоднозначным!
Тут Славка был прав – с чиновниками из администрации Турецкий старался и не «дружить», и не спорить. Ему вполне хватало положительной реакции Самого. И критикам приходилось поневоле себя сдерживать.
В центральной гостинице, носившей имя города, Турецкого поселили в большом номере, даже вопреки его согласию. Александр Борисович сказал, что во время напряженной работы любит тишину и одиночество, и ему не нужен стадион.
– Но ведь вы же не один, вы с целой бригадой прибыли к нам, – парировала похожая на воблу администраторша с некрасивой улыбкой и тусклым рыбьим взглядом. – У вас много помощников, они будут к вам постоянно ходить, советоваться. Да у меня и указание такое – выделить руководителю лучший номер.
– А от кого указание, если не секрет?
– От Алексея Петровича, конечно. А что им сказано, то обсуждению у нас не подлежит.
– Это вы такие послушные? – Турецкий усмехнулся и увидел, как «вобла» приняла его вопрос едва ли не как оскорбление для себя.
– У Алексея Петровича не может быть неправильных указаний. Мы все его глубоко уважаем.
Надо же, она учила его правилам поведения! А может, так у них тут положено?
Грязнов, видя, что с ними вопрос уже решен на «местном верху» и особенно церемониться не будут, в свою очередь потребовал и для себя тоже одиночный просторный номер. Как генерал. Старшего опера Галю Романову поселили в небольшом и уютном одноместном, а оба Владимира – Поремский и Яковлев – устроились в двухместном – с просторной прихожей, спальней и гостиной – так им было, видишь ли, удобнее размышлять.
Вячеслав Иванович, зная по опыту да и из информации Гордеева, которую передал ему Александр, о том, что разговоры в гостинице могут прослушиваться, прошел по всем номерам с небольшим чемоданчиком, который он одолжил у племянника Дениса, проверил помещения на присутствие «посторонней техники» и успокоился – все было в порядке, прослушивающие устройства работали везде. Небольшой аппарат, в просторечии именуемый «акулой», подавал устойчивые сигналы. Из этого вывод – в номерах ни о чем не болтать!
Поремский, кинув свою сумку, по указанию Турецкого отправился в областную прокуратуру, чтобы выбить для группы рабочий кабинет со всеми возможными телефонами и сейфом.
Галя с Яковлевым решили немного познакомиться с городом, хотя бы с его центром, чтобы потом проще было ориентироваться.
Грязнов захотел немного передохнуть после почти четырехчасовой поездки на машине и обследования номеров.
Ну а Турецкий с ходу, по совету Грязнова, отправился наносить «визиты». И первым был визит к губернатору.
Вообще-то они прибыли в город на двух машинах – синем «пежо» Турецкого и «девятке» Поремского. Но собственные машины решили оставить исключительно для личных нужд. Раз местные власти настаивали на самом активном расследовании, так пусть они же и обеспечивают группу соответствующим транспортом. Этот вопрос тоже следовало поднять во время беседы с губернатором...
Алексей Петрович Рыжаков старательно, так поначалу показалось Александру Борисовичу, демонстрировал свою глубокую озабоченность, вплоть до потери контроля над собой. Этот крупный и неповоротливый мужик с бульдожьим лицом сильно дрожащей рукой со скомканным в ней носовым платком поминутно вытирал мокрое от пота лицо. А между тем в его кабинете было совсем не жарко, да ко всему прочему громко шелестел работающий кондиционер, распространявший ледяные струйки воздуха. После уличной жары было даже немного холодновато. А он – потел! По какой причине?
Между тем губернатор рассказывал, слегка придыхая и осторожно откашливаясь, о том ужасе, который испытал он сам – да что там он, весь город! – когда рано утром в субботу ему доложили о ночных происшествиях, а уже днем местное телевидение сообщило о смерти троих известнейших в городе людей. Тогда совершенно невероятные слухи поползли по городу.
– Ну уж, – не поверил Турецкий, – прямо так и ужас? Удивились... изумились... в это я еще как-то поверю. И то, полагаю, далеко не все. А уж те, кто совершили данные преступления, подобных чувств наверняка не испытывали. Вы кого-то подозреваете? Криминальную среду?
– Криминалитет? – переспросил губернатор и задумался – так, будто такая простая мысль была им осознана впервые. – Вообще-то я не думал, но если вы так ставите вопрос, то... пожалуй. А что, вы намерены копать именно в этом направлении?
– Я еще нигде не намерен копать, это не по моей части, есть землекопы. А вот постараться найти тех, кто мог быть крайне недоволен действиями перечисленных вами лиц, для каждого из которых была, как я слышал, избрана своя, персональная казнь, – это задача посерьезнее. Так кто мог быть таким недовольным? Я облегчу вам вопрос. Обычно судьям и адвокатам стараются отомстить преступники, которые получили определенные сроки. Адвокату – за то, что не смог отстоять своего подзащитного, а судьям – за суровые приговоры. Вот нам и придется поднять судебные дела последнего времени и посмотреть, кто может оказаться заинтересованным в убийстве своих, скажем так, личных врагов.
– Да-да, наверное, вы правы, Александр Борисович, – поспешил заверить губернатор и снова промокнул большим, словно полотенце, носовым платком крупный свой лоб, покрытый капельками пота. – Но только я думаю, да я почти уверен, что в нашем городе появились люди, которым не нравятся не только работники суда, а всякая власть вообще. Вот бы где вам посмотреть.
– Вы опасаетесь, что их планы могут распространиться и на вас? Извините за такую постановку вопроса. Что вы тоже можете стать жертвой неизвестных преступников? – удивился Турецкий. – Помилуйте, но вас-то за что? Или, по-вашему, у них найдутся причины и... поводы?
– Ну это уж вы слишком!
– Я тоже думаю, что слишком, поэтому не будем заострять тему до такой степени. Уголовные дела по поводу названных убийств уже, я полагаю, возбуждены? Следствие по ним проводится?
– С этим вам надо бы обратиться к Фатееву, нашему областному прокурору. Думаю, да, ну конечно, а как же иначе? И потом, меня все время не отпускает такая мысль, Александр Борисович, – почти доверительным тоном заговорил этот задыхающийся то ли от волнения, то ли от страха, черт его знает, человек. – Я все думаю, как же так – троих и почти одновременно? И пришел к выводу, что вряд ли эти убийства связаны с каким-нибудь так называемым общественным протестом, на который вы уже намекнули. Может быть, стоит рассмотреть, как у вас говорят, другую версию?
– Это какую же?
– Ну возможно, это следствие личной мести за какие-нибудь, извините, обычные, человеческие грехи. Вот, скажем, всем было известно... ну многим, что районный судья Самохвалов был большим... э-э, любителем женского пола. Так может, кто-то его приревновал?
– А Савенко – он тоже по этой части ходок?
– Нет, ну что вы... однако, кто может знать все глубины человеческой души? Или вот взять того же Роберта Васильчикова. Ведь он всегда представлялся мне открытым, честнейшей души человеком! Щедрый, друзей любил, веселые компании. Но может быть, кто-то завидовал его публичному, общественному успеху? Или у него было что-то такое, о чем я не знал...
– А такое могло быть?
– Ну отчего же нет? Мы среди людей живем. Разные потребности, разные возможности, опять же – характеры...
– Нет, я о другом. Разве здесь, в вашей губернии, может быть что-нибудь такое, о чем бы вы не знали? И вообще, вы хорошо были знакомы, например, с тем же Васильчиковым? Близко?
– Ну что значит – близко? Знакомы, конечно... как со многими...
– Я слышал, вы дружили.
– От кого? – сразу насторожился губернатор.
Турецкий ответил самой широкой и обаятельной из всех своих улыбок. Мол, не задавайте вопросов, на которые я все равно не отвечу. Рыжаков так и понял.
– Ну в принципе, – подумав, сказал он, – можно сказать, отчасти и так. Мы встречались. И не только в здании нашего местного парламента – ведь Роберт Олегович был зампредом Законодательного собрания.
– На охоте, в застолье, – подсказал Турецкий.
– Вам уже и об этом известно? – почти не удивился Алексей Петрович.
И снова Турецкий не ответил, а лишь пожал плечами, но после короткой паузы заметил, что слухи впереди нас бегут, поэтому нет ничего необычного.
– Ну и о чем же вам рассказали эти слухи?
Александр Борисович уловил, как вмиг напрягся губернатор, даже голос у него посуровел, и куда-то исчезло его, возможно и показное, дружелюбие.
«Эге, – спохватился Турецкий, – нам сейчас не хватает только ненужного конфликта!» И поэтому, решил он, сейчас настало самое время немного раскрыться.
– Да это даже и не столько слухи, – небрежно сказал он, – сколько личные впечатления очевидца, в некотором роде, последних событий в вашем городе, Алексей Петрович. Не буду темнить, сознаюсь. – Он улыбнулся. – Перед отъездом к вам я разговаривал со своим старым приятелем, есть такой адвокат Гордеев, который... впрочем, может, вы в курсе?
– Ах вон это кто?.. Да, отчасти. А откуда вы-то знакомы?
– Он когда-то работал в Генеральной прокуратуре – следователем, под моим, как говорится, началом. Был способный следователь, но потом переквалифицировался в адвокаты, это уже известная у нас в Отечестве практика.
– Ах вот как? Теперь мне многое понятно...
– Что именно? – Турецкий устремил на губернатора наивный взгляд.
– Ваш Гордеев не может быть объективным.
– Батюшки мои! – воскликнул Турецкий, даже руками всплеснул. – Да почему же?
– Он ведь проиграл свой процесс, – с торжеством в голосе ответил губернатор. – И жалоба его была оставлена без удовлетворения, разве не так?
– Смею вас уверить, Алексей Петрович, адвокат Гордеев в жизни своей не проиграл ни одного процесса, я-то знаю. Просто одни длились дольше, другие были совсем короткими. Но в данном случае, уверяю вас, меня не интересует личное отношение того же Юрия Петровича к покойному теперь Васильчикову либо к кому-то другому. Кстати, я совершенно не в курсе, как он будет теперь поступать в отношении истца, который, увы, приказал долго жить, но это уже его адвокатские проблемы. Зато, как мне показалось, он прекрасно знал всех троих – ныне покойных. А для меня такая сугубо объективная информация, как вы понимаете, чрезвычайно важна. Ведь, как известно, да вы и сами хорошо разбираетесь в законах, следователь – в нашем конкретном случае это я – обязан не только изобличить виновных в гибели троих людей, но также глубоко изучить личности потерпевших. Верно?
Турецкий дождался неторопливого кивка губернатора и продолжил:
– И в данном контексте я очень надеюсь также и на вашу помощь. А слухи, как таковые, между нами говоря, Алексей Петрович, меня совершенно не интересуют, все слухи на свете – везде одинаковые. Молодых, неопытных следователей они нередко сбивают с толку, тут вы правы.
– Ну если вы так ставите вопрос? – Суровость исчезла из глаз губернатора, он задумался. – Что ж, я бы посоветовал вам...
Александр Борисович понял, что Рыжаков, убежденный в собственном величии, уже воспринял его слова как первую просьбу о помощи, о важном совете опытного, пожилого человека, в руках которого сосредоточены не только бразды правления губернией, но и абсолютное знание причин и следствий всего происходящего вокруг. Это было бы забавно.
– Я бы посоветовал вам, – повторил губернатор, – обратить главное внимание не столько на деловые, сколько на личные качества погибших.
– Вот как? Полагаете, могли быть личные мотивы и злые завистники?
– А что, не бывает?
– Полностью с вами согласен, еще как бывает! Ну хорошо, не стану больше отнимать ваше дорогое время, Алексей Петрович. Я постараюсь обязательно учесть ваши соображения и пожелания. А теперь давайте покончим заодно уж и с некоторыми формальностями, касающимися транспорта, связи, помещений и так далее.
После такого «покладистого» хода Турецкого все остальные вопросы были решены немедленно.
– Значит, вы не забудете о моем совете? – с непонятной настойчивостью спросил губернатор, самолично провожая Турецкого до двери.
– Никак нет. Поеду сейчас к прокурору и генералу Полтавину, уточним, так сказать, общую диспозицию. Всего вам доброго, благодарю за дельный совет.
«Интересно, а зачем он с такой старательностью подсовывал мне „завистников“? – думал Александр Борисович. Ответ лежал на поверхности: – Чтобы отодвинуть от себя самого всякие подозрения, которые, несомненно, возникнут во время проведения следствия. Не могут не возникнуть...»
Виктор Афанасьевич Фатеев был под стать губернатору, с одной только разницей – он не потел, не выказывал заметного волнения и вообще вел себя в высшей степени независимо. Вот уж кто был, даже внешне, истинным столпом законности!
Хоть он и являлся таким же государственным советником юстиции третьего класса, как и его московский гость, но служебное положение Турецкого – должность первого помощника генерального прокурора – давала Александру Борисовичу некие, невидимые простому обывателю, преимущества. Все-таки Москва, высшие круги, поручения иной раз дает сам президент. А ты здесь, в губернии, хочешь или не хочешь, все равно зависишь в немалой степени от отношения к тебе губернатора. Есть, правда, и свои плюсы – даже чисто материального плана, но и они не идут частенько ни в какое сравнение с теми, которые дает чиновнику его ранга возможность запросто общаться с «верхним кругом».
Может быть, поэтому областной прокурор принял Турецкого с некоторой показной провинциальной почтительностью. Однако ее полностью нивелировала в дальнейшем разговоре твердая, даже незыблемая, позиция самого прокурора.
Для начала Виктор Афанасьевич считал, что губернатор Рыжаков поторопился. Не было никакой необходимости забрасывать Москву не до конца продуманными в своей поспешности тревожными телеграммами. Нет, конечно, неплохо, что Москва отреагировала должным образом и прислала в Новоград бригаду, возглавляемую известными и уважаемыми сыщиками. Но прокурор был твердо уверен, что область справилась бы с этой задачей и собственными силами. Три уголовных дела распределены между наиболее сильными в практическом отношении следователями-«важняками» областной прокуратуры – Борисом Вайтенбергом, Романом Мордвиновым и Станиславом Афанасьевым. Уголовные дела по статье сто пятой Уголовного кодекса уже возбуждены, и следователи, насколько известно Фатееву, активно занимаются сбором улик и свидетельских показаний. Делам придано с самого начала максимально серьезное значение и оказывается реальная помощь по мере ее необходимости.
Ну что ж, хорошие общие слова. Больше всего прокурора заботила честь собственного мундира – это было видно. Не испытывал он, видимо, и никакого страха, продемонстрированного губернатором. Почему – это интересный вопрос, конечно, но сейчас рассуждать об этом неразумно. Несвоевременно, во всяком случае. Хотя тема была, что называется, «горячей».
– Как вы полагаете, Виктор Афанасьевич, чем вызвана столь бурная реакция Рыжакова по поводу, скажем так, не совсем ординарных убийств? Вот у меня во время разговора с ним сложилось некоторое ощущение, будто губернатор – я не хочу сказать, что он как бы примеряет эти, мягко говоря, огорчительные факты на себя, – чего-то все же испугался. Причем всерьез. Словно получил какое-то известное одному ему предупреждение. Вы знаете атмосферу в области лучше всех остальных, скажите, а у вас нет подобного ощущения?
– Я тоже заметил у Алексея Петровича определенную растерянность. Чем она вызвана? Не уверен, что, как вы изволили выразиться, «предупреждением». Хотя... в нашем мире все может быть, – философски закончил он.
– Но почему жертвами неизвестных убийц стали поборники, скажем так, правосудия? Не представители, к примеру, милиции, которых обычно больше всего ненавидят люди, преступающие закон, не государственные чиновники с их вечными взятками – будем смотреть правде в глаза. Но может быть, у вас здесь не все в порядке именно с правосудием? Не обижайтесь, ради бога, и не принимайте на свой счет, я просто хочу понять и вашу позицию.
– Я бы, разумеется, высказал свою точку зрения, но почти уверен, что она пойдет вразрез с общественным мнением...
– Общественным? – удивился Турецкий.
– Я имел в виду мнение руководства областью.
– Ну это другое дело. И что же? В чем вы, извините, расходитесь?
– Судебная сторона – это не совсем дело прокуратуры. Если с нас можно драть по три шкуры за любые просчеты, если, скажем, ошибка следователя либо прокурора, как-то бывает, в конечном счете исправима, то судебные просчеты и ошибки остаются, как правило, неизвестными широкой публике. Как и взаимоотношения в среде судебных чиновников. Вы меня понимаете?
– Вы хотите сказать, что суд – тема для нас с вами закрытая? Варятся в своем соку, никому не подчиняются, кроме как самим себе, и оттого недоступны для критики?
– Примерно. Возможно, только не столь безапелляционно и резко.
– Ну хорошо, двое погибших – судьи. А как же Васильчиков?
– Это опять-таки сложный вопрос их собственных взаимоотношений. Роберт Олегович скверно «отличился» в свое время, когда исполнял должность следователя. Это давняя история, если захотите, ее вам охотно расскажут, как всякие иные сплетни.
– Так сплетня или факт? – хмыкнул Турецкий.
– Вы потом сможете сами сделать вывод. Но потом он стал адвокатом, и довольно успешным, первым в области. Возглавил даже адвокатскую палату. Я бы сказал, что он сумел стать слишком успешным. Обладающим крупными, устойчивыми связями в руководстве областью, а также и...
– И? – улыбнулся Турецкий.
– Полагаю, и в криминальном мире. Недаром же уголовники окрестили его Генералом. Такие «погоняла» просто так никому не присваиваются. Значит, все-таки имело место...
– Мне знакомы подобные ситуации, когда адвокаты, защищая не просто по обязанности, но еще и по призванию уголовных преступников, пытались договариваться с судьями. Иногда у них это получалось, не отрицаю, из собственной практики мог бы привести примеры.
– Ну вот видите, тогда о чем же мы говорим? – развел руками Фатеев.
– Но эта ваша точка зрения известна? Хотя бы среди ваших работников, занимающихся расследованием? Она где-нибудь, как говорится, озвучена?
– Помилуй бог, да о чем вы? – усмехнулся прокурор. – Такой мой шаг слишком бы отдавал неоправданной фрондой. А потом, нужны веские доказательства, которых вам никто не даст. И тогда все ваши убеждения квалифицируются как клевета на честного человека с целью нанесения ему морального, а то и материального ущерба. Процитировать соответствующую статью? – ухмыльнулся прокурор.
– Что вы! Зачем?.. Но сами-то вы именно так считаете?
Прокурор неопределенно пожал плечами.
«Да, – подумал Турецкий, – тяжко ему тут, если он такой один и ни в ком не чувствует поддержки...»
Александр Борисович вспомнил рассказ Гордеева о «сосланном» в Холмск следователе, которого и отправили-то туда приказом вот этого Фатеева, и усмехнулся. Но прокурор усмешку принял по-своему.
– И ничего тут нет смешного, – наставительно произнес он. – Если внимательно присмотреться, то губернатор у нас – это наше всё, что называется. И те, кто с ним заодно, кто способен направлять его слова и действия, они, по существу, и являются основными хозяевами в губернии. Между прочим, очень советую вам, если сочтете необходимым, посмотреть повнимательнее, как обстоят дела с собственностью, принадлежащей Васильчикову. Там ведь не только большие гонорары.
– Может быть, именно в ней и кроется главная причина?
– Возможно, но не думаю. Наверное, есть еще что-то, о чем мы пока не знаем.
– Но ваша личная позиция в этом вопросе какова?
Фатеев, этот малоповоротливый, лысый толстяк в синем мундире, туго обтягивающем его большое тело, словно бы олицетворяющий собой «всесильный закон», который, все по тому же определению, мог, да и обязан был изрекать только прописные истины, промолчал. Он «поиграл» кустистыми бровями, сделав многозначительное выражение на широком лице, а потом лишь вздохнул и откинулся на спинку большого своего кресла. Не было, значит, у него собственной позиции? Так следовало понимать? Или он не собирался ее высказывать?
Турецкий почувствовал, что задавать слишком много неприятных вопросов прокурору не стоит. Довольно того, что он уже и сам позволил себе высказать. Правда, один совет его следовало обязательно учесть – это тот, который касался собственности покойного адвоката Васильчикова. Не исключено, что это серьезная подсказка.
А в общем же основную житейскую позицию прокурора Александр Борисович понял без дополнительных объяснений. Фатеев был определенно недоволен тем, что происходит в области, но он никому и никогда не выскажет своего недовольства. Если его что-то и не устраивает, то, во всяком случае, он постарается быть осторожным, принимая те решения, которые окажутся для него самого безопасными. Судьи – закрытая епархия, и нечего их критиковать. Губернатор – всему голова, вот и пусть сам думает. А окружение? От этих одни неприятности, но... терпеть можно. А раз можно, значит, и нужно. Понятная точка зрения...
Пришла пора менять тему.
– Тут у вас уже был мой коллега, следователь Поремский, он заходил к вам?
– Да, – заметно оживился прокурор, – и мы с ним все необходимое решили. Если вы пожелаете ввести в состав своей следственно-оперативной бригады и наших следователей, которых я вам уже назвал, то в вашем распоряжении окажутся сразу четыре удобных кабинета. Компьютеры и другая необходимая техника – факсы там, прочее – у нас имеются, и они тоже к вашим услугам. Если сочтете необходимым принять и мою помощь, милости прошу.
Чем оставалось ответить? Благодарностью на любезность.
К генералу Полтавину Александр Борисович отправился вместе с Грязновым. Так и в самом деле выглядело представительней.
Красивый, рослый генерал милиции принял их незамедлительно, выслав из своего кабинета нескольких человек, которые сидели у него, разложив свои бумаги на большом столе для заседаний. Значит, либо тут шла обычная и не самая важная болтовня, либо этим своим показным жестом Полтавин желал продемонстрировать свое особое почтение к гостям из Москвы.
Для начала генерал поинтересовался, как они устроились. Затем он спросил, чего хотели бы гости – чаю или кофе? Потом была дана команда в приемную – приготовить кофе.
Полтавин вел себя по-свойски, по-простому, демонстрируя полное свое спокойствие и радушие. Вставал, ходил по кабинету, курил, предлагая сделать то же и гостям, расспрашивал о погоде в Москве, всячески отодвигая пока вопросы, ради которых и появились в его кабинете руководители московской следственно-оперативной бригады. Впрочем, возможно, он полагал, что их вопросы могут оказаться для него не самыми приятными, и просто оттягивал время.
Коснувшись попутно своего прошлого, он упомянул, что здесь, в городе, живет относительно недавно, но уже отчасти освоился. Не преминул сказать, что вообще с преступностью, как таковой, в области положение далеко не самое худшее по сравнению с некоторыми другими российскими регионами. О том, что это и его заслуга, он не сказал, но исподволь намекнул – мол, до него тут было далеко не все в порядке. И тут же он нашел удобный переход к основной теме.
Он сказал, что, по его личному мнению, именно это обстоятельство – резкое снижение уровня преступности в последнее время – и сыграло, если можно так выразиться, злую шутку. Естественно, что три, в общем-то, ординарных убийства, но почему-то совпавших по времени, и вызвали столь горячий и тревожный резонанс у областного руководства. То есть получалось так, что он, как бы сам того не желая, перекладывал вину за громкое общественное возмущение с возглавляемой им правоохранительной системы исключительно на губернатора и его ближайшее чиновничье окружение. Область, по его убеждению, могла бы и сама разобраться в сути происшедшего, но теперь это, разумеется, вышло за пределы, эхом отозвалось в самой Москве, как будто ей больше нечем заниматься, кроме как криминальными разборками в Новограде.
– Но ведь произошли не просто убийства, – мягко возразил, словно оправдываясь за свое присутствие, Турецкий, – свалили столпов судейской системы, – вычурно этак выразился он.
– Ну и что – столпы? – с изрядной долей пренебрежения ответил Полтавин. – Они что, не люди, как остальные? Со всеми своими человеческими недостатками? Извините, я по-нашему, по-простому: он что, Ваня Самохвалов, бабником не был разве? Да про то многие знали!
– Так вы полагаете, с ним так поступили из-за женщины? Чрезвычайно любопытно. Ну а второй? – подсказал Турецкий.
– Это Савенко, что ли? – с тем же пренебрежением спросил Полтавин. – Не знаю, но наверняка он тоже в душе у себя какую-нибудь подлянку носил. А про Роберта я уж и не говорю.
– А что так? – удивился Турецкий.
Грязнов же молчал и внимательно наблюдал за генералом.
– Да на нем столько грехов висело! Очень по-своему безответственным человеком был. И не в меру самолюбивым, а оттого неосторожным.
– Разве? Вообще-то это новая для меня точка зрения. А вот губернатор ваш, прокурор – у них несколько иное мнение.
– Ну каждый, в конце концов, судит по-своему. Я человек простой, говорю всегда то, что думаю. Не всем нравится, а я иначе не могу. Но если Алексей Петрович уже высказал вам свою точку зрения и вы с ней согласились, то я ни с ним, ни с вами спорить не собираюсь. Ему, как говорится, сверху видней. Они же с Робертом – давние друзья, так кому же и знать, как не Рыжакову.
«Ага, и этот с ходу пошел на попятную...» Турецкий едва заметно усмехнулся, но, поймав взгляд Грязнова, сделал нейтральное выражение лица.
– Однако и ваше мнение мне очень интересно. Особенно в той его части, которое касается Васильчикова. Я не мог бы попросить вас, Григорий Петрович, высказаться поподробнее?
– Да что там... – не очень уже охотно отозвался генерал. – Могу сказать вам откровенно. Мое отношение к Васильчикову отчасти продиктовано теми делами, которые против него уже возбуждались, прошу заметить, четырежды, и всякий раз ему сходило с рук, а в последнем случае удалось отделаться совсем малым – условным наказанием. Почему говорю? Да вы же сами первым делом в архив влезете, поэтому и скрывать, как некоторые хотели бы, нечего – факты на поверхности. И отомстил наверняка кто-нибудь из лично обиженных им, ну из родственников покойных. Но это – сугубо моя точка зрения, я на ней настаивать не собираюсь и выступать по этому поводу – тоже. Вам – говорю.
– Он что у вас – рецидивист, что ли? – подал голос Грязнов и смешно фыркнул от удивления.
– Нет, конечно, но... с другой стороны, как посмотреть, – открыто ухмыльнулся Полтавин, демонстрируя свою неприязнь к обсуждаемому лицу. – Но все это было в прошлом. Так что теперь и говорить, по сути, не о чем... Тут недавно было... – Он укоризненно помотал головой из стороны в сторону. – Дочка моя преподнесла мне небольшой урок. Говорит, на лекциях у них – она на юриста учится – как один из примеров неправомерных действий при расследовании тяжких преступлений приводится факт из местной практики. О ком бы речь шла, как вы думаете? Именно о Васильчикове. Это ж надо! Ну и все прочее у него постоянно было в том же духе. Но я рассказываю вам не для того, чтобы, как говорится, лишний раз пнуть этого... мертвого осла.
– Может, льва? – засмеялся Турецкий по поводу симпатичной оговорки.
– Ну да, о нем и речь, – не совсем поняв, почему смех, ответил генерал. – Раз уж вы прибыли, то, я уверен, докопаетесь до сути. Если какая оперативная помощь там потребуется, еще чего, то я всегда готов. Как тот пионер.
Вот, собственно, и весь разговор. Тема была исчерпана. Кофе выпит. Из приемной уже пару раз заглядывала миловидная секретарша, но, повинуясь взгляду генерала, тихо прикрывала за собой дверь.
Уходя, простились едва ли не по-дружески. Да и не было причины для противостояния. Генерал всячески подчеркивал свою лояльность по отношению к губернатору, ну а личную точку зрения высказывал по той простой причине, как он походя заметил, что москвичи обязательно и сами доберутся до сути, и тогда выглядеть в их глазах дураком ему бы не хотелось. Как еще жизнь обернется, кто знает?
3
Нет, все-таки хорошо, что Турецкому удалось до приезда в Новоград провести обстоятельную беседу с Юрой Гордеевым. Адвокат сумел нарисовать довольно впечатляющую, хотя, возможно, и несколько однобокую картинку среза новоградского общества. Ну да, он же имеет специфический взгляд, какой и положен каждому адвокату. Но благодаря некоторой приобретенной информации Александру Борисовичу удалось с пользой для себя побеседовать с тремя основными действующими лицами. И даже выявить три основных точки зрения на все происходящее. Хотя они и особо не отличались одна от другой, но в деталях, в тонкостях, имели серьезную разницу.
Вот это теперь и собирались обсудить Турецкий с Грязновым, который владел пока гораздо меньшей информацией.
Они сидели в «Волге», выделенной им самим губернатором. Водитель Турецкому не требовался – ни ему, ни Вячеславу не нужны были рядом лишние глаза и уши. Но губернатор настоял на обязательном водителе, да к тому же вспомнилось и предупреждение Юрия Гордеева по поводу установленных повсюду «прослушек» и «маячков». Ну раз от этого нельзя избавиться, придется искать обходные маневры.
Они велели шоферу отъехать подальше от Управления внутренних дел, остановились возле украшенного «жизнерадостной» вывеской кафе и зашли внутрь, где было пока довольно пусто.
Турецкий взял себе апельсиновый сок, Грязнов пару кружек пива, и они уселись в уголке, чтобы поговорить и обсудить первые впечатления.
– С чего начнем? – спросил Турецкий.
– С начала, – хмыкнул Грязнов. – Надо посмотреть, что тут уже успели накопать местные пинкертоны, и только потом можно будет сделать какие-то первые выводы. А для этого давай-ка, Саня, соберем их всех в твоем большом номере.
– У тебя такой же.
– Поменьше, Саня, поменьше. А они пусть подробно отчитаются. Раз там стоит «техника», значит, наш разговор станет достоянием местного руководства. Вот и пускай послушают. Только я уверен, что эти парни ничего опасного для своего начальства нам наверняка докладывать не будут...
– В каком смысле опасного?
– Ну, я думаю, такого, что могло бы нанести заметный урон репутации, скажем, того же губернатора. Хотя я не думаю, что эти три убийства имеют к руководству области вообще какое-то отношение. Может, косвенное, а напрямую – вряд ли. Надо посмотреть, что это за ребята, можно ли с ними работать. Кстати, Юрка, ты говорил, называл тебе какого-то здешнего опера, которого он считает честным человеком. Как его зовут, напомни?
– Странная фамилия – Плат. Может, немец? Или прибалт какой-нибудь.
– Вот я попробую прямо сегодня отыскать его координаты и встречусь.
– А где ты будешь искать?
– Это уж, Саня, мои дела.
– Разве у тебя здесь есть знакомые? – удивился Турецкий.
– Саня, ты лучше спроси, где их у меня нет. Плат, – повторил Грязнов задумчиво. – А ведь чего-то слышал. Нет, не помню. Так ты будешь включать тех троих, что назвал тебе прокурор, в нашу бригаду?
– Сегодня же и решим. Где тут у меня телефон областной прокуратуры? А вот он... – Турецкий достал мобильник и набрал нужный номер.
– Барышников слушает.
Данила Прокофьевич Барышников – уже знал Турецкий – был начальником следственного управления областной прокуратуры.
– Приветствую вас, Данила Прокофьевич, Турецкий из Москвы. А чем сейчас заняты... – Он посмотрел в свои записи. – Вайтенберг, Мордвинов и Афанасьев?
– Здравствуйте, Александр Борисович. Знаю о вашем приезде и о визите к нашему прокурору. Названные вами сотрудники сейчас занимаются своими делами, они на месте, а что, нужны?
– Да. Я хотел бы сегодня, скажем через часок, встретиться с ними у себя в гостинице. Проведем небольшое ознакомительное совещание. Если и у вас есть охота, подъезжайте тоже. Заодно прикинем и планы наших дальнейших действий. Потому что если я решу забрать их в свою группу, то заберу плотно, до самого конца.
– Понял. Вы в «Новоградской»?
– На пятом этаже.
– А-а, все ясно. Сейчас я найду их и передам ваше указание.
– Ну вот, – сказал Турецкий, пряча трубку в карман, – первый шаг сделан. А не дернуть ли и мне пивка?
– Ты за руль сегодня не сядешь?
– А зачем?
– Ну мало ли? Может, и у тебя тут есть знакомые... Юрка там подсказал, а? Нам компромат не нужен.
– Успокойся, я просто вижу, как ты пьешь, и завидую. Ладно, не буду, чтоб от руководителя не пахло. Поехали.
Борис Абрамович Вайтенберг был невысоким, темноволосым, совсем молодым человеком в очках, но неулыбчивое, серьезное лицо делало его старше двадцати восьми лет. О своем возрасте он сказал, когда представлялся группе Турецкого. Он занимался убийством судьи Самохвалова – самым, по его же выражению, непонятным из трех. Хотя все, казалось бы, было совершенно ясно. По его представлениям, картина самого убийства выглядела следующим образом.
Известно, что судья был найден в своем кабинете раздетым до трусов, лежащим лицом на столе и с ножом, глубоко вошедшим в спину между лопатками. Твердый клинок был из тех, что продаются в магазинах в качестве кухонных наборов. Была проведена соответствующая экспертиза, затем проверка в центральном универсаме, где такие наборы продавались. Да, действительно, кухонные наборы этих ножей, произведенных в Германии, были завезены еще в начале года и тогда же поступили в широкую продажу. Стоили они от четырехсот рублей и выше – в зависимости от количества предметов в каждом наборе, что было совсем не дешево для простых обывателей, но разошлись эти наборы довольно быстро. Вероятно, на покупателей действовала притягательная сила марки «Золинген». Нож, которым был убит судья Самохвалов, был явно взят из одного такого набора. Но выяснить, когда конкретно и кому он был продан, не представлялось возможности.
Далее. Все происшедшее было восстановлено по показаниям двоих свидетелей и расписано буквально по минутам.
В 22.0 °Cамохвалов пришел в здание и поднялся в свой кабинет. Он предупредил охранника, что в течение часа к нему должен прийти посетитель. Но никто так и не появился.
В 23.2 °Cамохвалов позвонил по внутреннему телефону своей сотруднице Вере Митрохиной и пригласил ее зайти. По утверждению охранника Власьева, она была единственным человеком, который находился в здании суда помимо самого судьи. Но о ее присутствии охранник не знал. Уборщица обычно убирает помещение по утрам, а вот оставался ли кто в здании после окончания рабочего дня, об этом охранник сказать не мог. Он по кабинетам не ходит и наличие ключей на вахте не проверяет.
В 23.30 сотрудница Вера Митрохина поднялась из канцелярии в приемную председателя суда. Дверь была распахнута, и, что важно, настежь открыто окно. Вторая дверь, уже в кабинет судьи, тоже была открыта. И тут Вера обнаружила убитого Самохвалова.
В 23.39 – так утверждает охранник – он услышал крики и помчался на второй этаж, где и увидел девушку с обезумевшими глазами. Это он, Власьев, первым увидел, что судья раздет, а брюки вместе с пиджаком аккуратно повешены на спинку стула, стоявшего рядом.
Но прежде чем перейти к выводам, необходимо учесть и еще одну деталь. Охранник Власьев утверждает, что видел из окна комнаты дежурного, что где-то в начала одиннадцатого часа, точно он сказать не может, но это определенно было уже после того, как судья вернулся в свой кабинет, неподалеку от здания суда, метрах примерно в тридцати – сорока, проезжала машина с подъемником. Охранник выглянул и увидел, что это монтеры меняли осветительные лампы на столбах уличного освещения. Он запомнил, потому что лампы затухали, а затем вскоре вспыхивали с новой силой. Но он не стал смотреть за их работой, в дежурке работал маленький телевизор и шел сериал про бандитов.
Подъезжала ли машина ближе к зданию суда или нет, охранник сказать точно не мог, не видел.
Проведенная проверка в конторе энергосети показала, что в тот вечер машина с подъемником никуда не выезжала и никаких заказов на смену ламп в диспетчерскую ниоткуда не поступало. Значит? А то и выходило, что смена ламп могла оказаться обыкновенной маскировкой. А некий преступник с помощью подъемника проник в окно второго этажа – здание суда старой постройки, потолки высокие, и само окно расположено, если судить по нынешним пятиэтажкам, примерно на уровне третьего этажа – и совершил свое злодейское преступление.
Остается ответить на вопросы: зачем судье понадобилась в столь поздний час в его кабинете молоденькая сотрудница и почему он был фактически раздет?
Зная особые пристрастия Самохвалова к молодым женщинам и учитывая то обстоятельство, что за ним уже числился один подобный грех – это когда в его присутствии почему-то упала и, ударившись об угол судейского возвышения в зале судебных заседаний, умерла сотрудница Лена Нестерова, – поневоле делали недвусмысленный вывод: ничего случайного у Самохвалова не происходило. И умерла тогда девушка не оттого, что споткнулась, а потому, что судья, будучи человеком огромной физической силы, мог сам, в порыве гнева, убить ее. Хотя заместитель председателя областного суда Савенко усиленно постарался тогда списать дело на несчастный случай.
Турецкий вспомнил рассказ Гордеева и по поводу убийства секретарши суда Людмилы Лякиной. Оказалось, что и это дело также вел следователь Вайтенберг. Убийца был вскоре найден, и в настоящее время находится под арестом. Из его первоначальных показаний следовало, что заказал секретаршу, которая якобы всячески обманывала судью, сам Самохвалов. Но позже убийца от своих показаний отказался, сказал, что вынужден был принять вину на себя под жестким давлением тех, кто его поймал. Однако отобранное у него оружие, отпечатки пальцев на нем, пуля, извлеченная из тела убитой, – все это говорит не в его пользу. Дело, правда, только на днях будет передано в суд, однако что касается причастности к нему Самохвалова, можно не сомневаться.
Итак, какие же выводы? Возможно, используя подъемник неизвестной машины – никаких иных свидетелей работы электриков, кроме самого охранника, пока так и не найдено, – преступник сумел незаметно пробраться в окно второго этажа. Окна обследовали и выяснили, что их никто не взламывал и не использовал инструменты для проникновение в здание. Отсюда следует, что окно, возможно, было не заперто заранее, и сделал это тот, кто до этого вечера уже побывал в суде. Новая секретарша показала на допросе, что посетителей в день убийства было немало, но она записывала фамилии тех, кто приходил по своим делам, и представила список. Он сейчас проверяется – в нем более пятидесяти посетителей, некоторых нет на месте, так что работа не закончена, но она будет продолжаться.
Далее, преступник был тоже, как и судья, человеком недюжинной силы – на это указывает положение ножа в спине покойного. Был ли он знаком судье, неизвестно, но вряд ли. Не представляется возможным, чтобы судья принимал ночного посетителя, находясь неглиже. Да и проник «посетитель» тайно.
Остается открытым вопрос, кого ждал судья? Ведь только не дождавшись позднего гостя и убедившись, что он не придет, Самохвалов мог позволить себе раздеться и приготовиться для плотских утех с сотрудницей. Между прочим, на допросе Вера Митрохина показала, что действительно собиралась заняться с Самохваловым сексом – он ее практически к этому принудил, пригрозив в случае отказа уволить ко всем чертям и сделать так, чтобы ее больше нигде не приняли на работу. А за согласие обещал даже повышение в зарплате – премиальные там, прочее.
Ну с одеждой – дело ясное. Со временем тоже. На все у преступника ушло четырнадцать минут. Правда, если вопрос с тем, как мог прийти преступник, в основном ясен, то «уход» его пока под вопросом. Хотя тут может рассматриваться в качестве одной из версий и такой вариант.
Раздался крик девушки. Она побежала к дежурному. Тот кинулся ей навстречу, потом они оба зашли в кабинет. Прошли минуты, пока охранник смог оценить происшедшее. Затем он бросился обратно в свою дежурку – звонить в милицию. А за это время преступник мог спокойно спуститься на первый этаж и выйти на улицу. Была ли заперта входная дверь, когда приехали милиция и «скорая помощь», охранник сказать не мог. Слабо убеждал, что дверь запер лично, после того как пришел судья, но со всей уверенностью утверждать этого не мог. А вот что ключ торчал в двери, это он твердо помнил.
Турецкий спросил Вайтенберга о том, какие, по его мнению, могли быть у преступника мотивы убийства судьи?
Следователь, не раздумывая, ответил:
– Исходя из личности убитого, полагаю, что бытовые. Показания Митрохиной представляются мне вполне искренними. Но девушка – крепкий орешек. Я пытался проследить за ее знакомыми, может быть, среди них обнаружатся следы «мстителя», но пока ничего не обнаружил. Хотя и такую версию не отбрасываю.
Турецкий сделал себе в блокноте пометку: «Проверить задания по машинам с подъемниками по всем районным конторам, переговорить с водителями, которые работали в ту пятницу». Оторвал листок и протянул Грязнову. Тот прочитал, кивнул и отдал записку Володе Яковлеву как первое задание.
Перешли к следующему делу.
Докладывал Роман Яковлевич Мордвинов – пухленький такой сорокалетний живчик, постоянно как бы стирающий улыбку со своего лица. Он работал по делу Савенко.
А вот в его деле все казалось совершенно простым и понятным. Как дважды два. Но... Была и закавыка. Видимо, следователи между собой мало общались, и, поскольку каждый разматывал сугубо свои версии, что делается у соседа, они не интересовались.
Ситуация же по Савенко складывалась следующим образом.
Взрывное устройство было заложено недалеко от главных ворот поселка Новая Деревня, примерно в пятистах метрах. Вероятно, с места взрыва сам поселок не очень хорошо просматривался из-за постоянных поворотов дороги, но ночью свет огней этой элитной «деревни» наверняка был виден. Так что погиб областной судья практически недалеко от собственного дома.
При осмотре места происшествия было обнаружено, что в качестве взрывного устройства использован заложенный у края дороги мощный фугас, который был приведен в действие с помощью натяжного механизма. Дорога, судя по найденным остаткам стального тросика, была перегорожена таким образом, чтобы движущаяся машина сама привела в действие взрыватель фугаса. Единственный пассажир шикарного джипа «туарег», он же и его водитель, был попросту иссечен осколками и скончался на месте еще до появления людей, прибежавших из поселка, где они услышали громовой взрыв и сразу сообразили, что это рвануло совсем рядом. При осмотре трупа был обнаружен кроме документов еще и конверт с пятью тысячами долларов – новенькими купюрами. Вот, собственно, и все.
Еще удалось выяснить, что этот вечер судья Савенко провел в компании адвоката Васильчикова и других видных представителей городской, судебной власти, прокуратуры, среди которых присутствовали также и сам губернатор Рыжаков, и генерал Полтавин, и другие известные лица. Банкет в ресторане «Звездный» был организован по случаю счастливого окончания судебного процесса над Васильчиковым. О процессе было известно подавляющему количеству горожан – адвокат застрелил ветерана чеченской войны, но, как известно, постарался свести дело к случайному выстрелу, к самозащите и отделался условным сроком. А в ту пятницу кассационная инстанция областного суда как раз и утвердила решение районного суда и оставила протест адвоката потерпевшей стороны без удовлетворения. Было от чего радоваться и широко праздновать.
На осторожный вопрос Турецкого, находился ли среди пирующих Самохвалов, следователь Мордвинов протянул Александру Борисовичу большой список лиц, участвовавших в банкете, который был составлен по показаниям обслуживающего персонала. Ведь личности все, без исключения, были широко известны в городе. Самохвалов среди них значился, но его никто не видел. Значит, среди гостей он отсутствовал.
– А при осмотре одежды либо письменного стола и сейфа Самохвалова было обнаружено что-нибудь любопытное? Например, крупная сумма денег?
Оказывается, было, только Вайтенберг не придал находке особого значения, хотя в протоколе и упомянул. В сейфе районного судьи была обнаружена пачка американских купюр, общая сумма которых составила без малого пятьдесят тысяч долларов. Откуда они и почему лежат в сейфе, а не, скажем, на личном счете в банке, следователь ломать себе голову не стал. Действительно, а почему нет? Зафиксировал наличие и опечатал сейф.
Турецкий с Грязновым переглянулись – им-то как раз было многое понятно, только раньше времени об этом говорить не стоило. Вернулись к Савенко. Но на сказанном факты, по существу, и кончились. Немного, надо сказать, успели следователи наработать.
Что еще из важных деталей? Взрывное устройство представляло собой артиллерийский снаряд, упакованный в железный короб, набитый металлическими обрезками, гайками и болтами. Явно самоделка, но созданная опытными руками. То есть тут поработал профессиональный сапер или взрывник. Возможно, из тех, кто воевал. Даже скорее всего.
Еще, по показаниям случайных свидетелей, днем на дороге, ведущей от шоссе к поселку, двое из жителей Новой Деревни, возвращавшиеся из города домой на машине, заметили у одной из обочин ремонтную грузовую машину и троих рабочих в зеленой форменной одежде. На вопрос проезжавших: «Чего делаете? Грибы собираете?» – те засмеялись и ответили, что проверяют крепость дорожного полотна. Наверное, придется еще слой асфальта класть. Свидетели посоветовали лучше расширить полотно, а то разъездов мало, и уехали. И, естественно, забыли о встрече. Но ремонтных рабочих вроде запомнили. Мордвинов попытался с их помощью создать фотороботы тех ремонтников, но они получились слишком похожими между собой и абсолютно безликими. Под такие портреты каждый второй житель города может подойти. Но свидетели все же утверждали, что, если бы им показали тех мужиков живьем, они бы наверняка их узнали. Этого мало, конечно, но хоть что-то...
Турецкий записал себе: «Еще раз поработать со свидетелями, попросить подъехать кого-нибудь из наших экспертов, москвичей» – и снова передал Славе. Тот прочитал, кивнул и спрятал записку в карман.
Наконец, подошли и к последнему, к Станиславу Сергеевичу Афанасьеву – высокому человеку, по возрасту приближающемуся к своему полувековому юбилею, с седыми висками и резкими, словно рубленными топором, чертами лица.
Он и говорил, как и выглядел, – короткими жесткими фразами, избегая эпитетов.
Дело Васильчикова...
Оно потребует длительного и тщательного расследования, ибо факт его убийства выглядел примерно так же, как и то убийство, которое совершил сам ныне покойный адвокат совсем недавно и из-за чего, собственно, и разгорелся весь сыр-бор в губернии. До сих пор Станислав Сергеевич занимался поиском возможных свидетелей, который пока, к сожалению, не увенчался успехом. Но он не терял надежды. А кроме того, он счел необходимым вызвать для дачи показаний переведенного в дальний район области следователя Зотова, который и занимался тем делом об убийстве сержанта и за что был переведен начальством в «глубинку» с формулировкой – «за обвинительный уклон при расследовании». Уж Мише, считал Афанасьев, есть что поведать следствию. Неплохо было бы также пригласить для дачи показаний и адвоката Гордеева, который вел процесс от имени потерпевшего, но в настоящее время уехал и находится в Москве.
«Ага, вот ты, Юра, и попался», – с легким злорадством подумал Александр Борисович и сказал:
– Так за чем же дело? Вызывайте. Да у него, насколько мне известно, и процесс здесь вовсе не завершен. Будет же заседать президиум областного суда, не так?
– Значит, вы в курсе, – подтвердил Афанасьев. – Это хорошо, это нам на пользу.
Какую пользу для себя он решил извлечь из этого, Станислав Сергеевич не уточнил.
– Вы разговаривали с жильцами тех домов, возле которых был застрелен адвокат? – спросил Турецкий.
– Так точно, – по-военному ответил Афанасьев. – Но пока безрезультатно. А что, у вас есть иные варианты?
– Мы еще подумаем, продолжайте поиск.
А сам написал на очередном листке: «Пусть Галя там побродит, может, каких-нибудь бомжей встретит – это же верные наши агенты» – и поставил три восклицательных знака.
Грязнов прочитал, улыбнулся и протянул записку Гале. Та с улыбкой кивнула. Эта пантомима не прошла, разумеется, мимо внимания следователя, докладывавшего о своих поисках, и он, ничего толком не поняв, похоже, обиделся. Надулся, насупился, замолчал, перелистывая свои бумаги.
– Что ж вы остановились, Станислав Сергеевич? Не стесняйтесь, продолжайте, извините, это я, чтобы не отвлекать вас лишними вопросами, прошу подумать над ними моих коллег. Нам же вместе придется работать, не так ли?
– Как прикажете.
– А чего приказывать? Разве вам Фатеев не сообщил, что вы включены в мою бригаду? Вот и исходите из этого. Продолжайте... Так что же произошло с вашим Генералом?
– О, вы даже и это про него знаете? – удивился Афанасьев.
– Наслышан, – коротко ответил Турецкий и приготовился слушать.
4
Турецкий засел за ознакомление с уже собранными материалами.
Это следователи, избегая длиннот, да и, видимо, стесняясь еще выставлять себя перед помощником генерального прокурора этакими опытными «волками», излагали свои версии, а также собранную фактуру кратко. На самом же деле, как видел Александр Борисович, они тут поработали уже хорошо, собрали довольно большое количество материалов. Трудность возникла в другом – при всем видимом обилии показаний твердой доказательной базы на них еще построить было невозможно. Требовались, как убеждался Турецкий, более углубленные и обширные сведения даже и не столько об исполнителях либо заказчиках этих громких преступлений, сколько о личностях самих погибших. Именно эта информация, уверен был Александр Борисович, и сможет в конечном счете вывести следствие на преступников.
Естественно, что официальная точка зрения защищала погибших – честных, профессионально грамотных, уважаемых и так далее в городе людей. Хотя, как помнил Турецкий, в речах основных городских руководителей, с кем довелось беседовать в первый день своего приезда сюда, несмотря на нескрываемые сожаления по поводу безвременных потерь, все же проскальзывали некие нотки тщательно скрываемого торжества, а может быть, и облегчения – вот, мол, не ушел-таки от наказания! Как будто и губернатор, и главный областной милиционер, и прокурор, да, впрочем, и следователи, докладывавшие Турецкому о своих результатах, – все они знали, помимо всего прочего, еще и нечто такое, чем делиться не хотели ни с кем посторонним.
Но если предположить, что это действительно так, то, значит, было у покойных «правоведов» глубокое второе дно, на котором и пряталась, отлеживалась истина. Вот ее-то и надо было достать. А как – это вопрос мастерства. В своих сотрудниках Александр Борисович не сомневался, как и в том, что именно им, и в первую очередь, станут всячески мешать все те, кто старательно демонстрирует сейчас свою готовность помочь в расследовании.
Мелькнула даже мысль: а что, если им истина как раз и не нужна? Что их вполне устроила бы версия, будто в случае, скажем, с Савенко сработал мститель за вынесенный судьей когда-то суровый приговор.
Или что та же самая история фактически повторилась в случае с Самохваловым? Либо что его казнил ударом ножа в спину какой-то явно знакомый ему человек. Ведь не стал бы судья пускать к себе в кабинет, да еще ночью, неизвестного мужчину. К тому же он сидел без брюк. А вот ожидая женщину для совершенно конкретных плотских целей, которую до этого уламывал, соблазнял, запугивал и, наконец, казалось бы, уговорил – за это вполне можно получить нож в спину от ее защитника. Как – это уже другой вопрос, которым придется заниматься совершенно конкретно. В том числе и способами проникновения чужого человека в закрытое помещение суда.
То есть и в первом, и во втором случаях основным мотивом была личная месть. Тогда никакие бы тени не падали на репутацию областного судейского корпуса. Ну, к примеру, недоглядели, не сумели защитить судью от мести преступника. Ну опять же не уследили за моральным обликом другого судьи, проглядели его порочную человеческую сущность, за что, кстати, он и понес наказание.
А вот с третьим случаем, так тут вообще все представляется простым до примитива, поднесенным следствию в готовом виде на тарелочке.
Это же месть в самом чистом ее виде! Да, адвокат Васильчиков, облеченный, кстати говоря, народным доверием – депутат и зампредседателя Законодательного собрания! Это тебе не хухры-мухры! – совершил трагическую для себя ошибку, убив при самозащите нападавшего на него неуравновешенного и не отдающего себе отчета в собственных поступках бывшего воина, прошедшего Чечню и раненного там. Ордена, к слову, лишнее свидетельство того, что человек этот в чрезвычайных обстоятельствах мог вести себя с отчаянной храбростью и, не боясь угроз или предостережений, танком переть на любую опасность, в том числе и пулю. Что отметил и один из свидетелей, пострадавший уже после суда. Гордеев о нем, между прочим, говорил – голову он разбил, или ему ее специально разбили, это придется проверять. Но пока факты складываются все-таки в пользу Васильчикова.
Если рассматривать эту чисто внешнюю сторону дела, поднимать шум из-за убийства адвоката им не стоило бы. Просто надо поискать мстителя в окружении убитого сержанта. Посмотреть на друзей-товарищей, кто сейчас в городе, а кто неожиданно, по мнению соседей, уехал. Ну и так далее, ноги в руки и – бегом по следам.
Но ведь шум-то подняли – аж до самых небес! До Кремля в своем неизбывном горе дошел губернатор, обвиняя чуть ли не самого президента в том, что преступность до того озверела, что уже пачками выбивает представителей Закона! Высшая власть, видишь ли, попустительствует! А конечная цель-то какова? Вот бы и поручил своим, попросту говоря, приспешникам разобраться в ситуации и найти виноватых, чтобы затем примерно их наказать. Однако ведь не стал, в Москву депеши слезные направил. И снова вопрос – почему?
Другое дело, если не совсем, скажем так, дальновидный губернатор, не подумав о том, какую мину он сам себе подкладывает, решил перевести стрелку чьей-то ненависти с себя на верховную власть. Но ведь этот Рыжаков вовсе не показал себя идиотом. А вот что трусил отчаянно, это факт. Хотя, возможно, и слишком переигрывал, однако пот на лбу был настоящим, тут – без обмана.
И опять же для того, чтобы свести все дела к обыкновенной «бытовухе», совсем не требовалось умолять генерального прокурора прислать «самого лучшего» следователя. С этим делом вполне могли справиться и местными силами. Во всяком случае, эта троица, что докладывала, показалась людьми достаточно опытными, чтобы раскрыть любое бытовое преступление.
Нет, тут что-то не то!.. А что именно?
Турецкий позвонил Владимиру Поремскому и попросил его срочно заехать в областную прокуратуру, где теперь обосновался. Спросил:
– Ты где сейчас – территориально?
– Я у Кураевых. Беседую с родителями, как вы поручили.
– А я поручал? – удивился Турецкий.
– Александр Борисович, что с тобой?
– Извини, я просто сейчас ломаю себе голову сразу над тремя проблемами. Тогда никуда не беги, работай на месте. Я, собственно, хотел по этому делу кое-что тебе посоветовать, но сделаю это позже. А я сейчас дам указание прокурору, чтоб тебе доставили это дело, а на завтра вызвали из Холмска того следователя, который его вел, опального, как тут говорят. И вот что еще, попытайся выяснить все насчет свидетеля Тёртова, который проходил по твоему делу. Юрка Гордеев, который его видел, считает, что свидетеля просто убрали за ненадобностью, когда он сделал свое дело. Там неподалеку от тебя наша Галка Романова, она поступает отчасти и в твое распоряжение. Созвонись с ней и действуйте сообща.
После этого Турецкий позвонил Грязнову. Он знал, что Вячеслав с утра собирался встретиться с оперуполномоченным Платом и добиться от Полтавина решения о включении капитана в московскую следственно-оперативную бригаду.
Грязнов сказал, что освободится через пять минут и тогда перезвонит.
Перезвонил, объяснил, что как раз разговаривал с Платом, беседовал «за жизнь», а потом давал ему необходимые указания. Сейчас Артем ушел, и Слава был готов ответить на любые вопросы. Какие дела?
– Полтавин-то не шибко сопротивлялся? – поинтересовался Турецкий.
– Наоборот, Артем говорит, что даже вроде как обрадовался. «Ты, – сказал, – работай с ними, будь поактивнее, а обо всем сразу мне докладывай».
– Это тебе Плат сказал? – усомнился Турецкий.
– Ну не этими словами, примерно, но я именно так его понял. Тут у них странное положение возникло. Артема в звании не повышают, как бы наказывая за слишком самостоятельную позицию, но кидают всякий раз туда, где надо затыкать собой какие-то дыры.
– А это ты откуда знаешь?
– Саня, мне сам Артем и рассказал. Причем что интересно, этот Полтавин, отпуская его к нам по моей просьбе, сообщил ему, что с нами он должен держать ухо востро. Мол, не простые люди, себе на уме, и разгадать, что мы задумали, очень важно, а поэтому он, генерал, и доверяет ему, капитану, такое важное дело.
– Так он обычный стукач, это Артем Плат? – понял по-своему Турецкий.
– Нет, Плат – не стукач!
– Значит, он с тобой просто так разоткровенничался?
– Ах, Саня, почему ты о людях сразу думаешь всякие гадости? Стареешь, по-моему. Это только в пожилом возрасте начинается всякое брюзжание по поводу и без повода. Нет, мы по душам поговорили с Артемом, я ему, кстати, приветик передал от одного его старого знакомого, ты что ж, полагаешь, что я, не зная броду, с ходу в воду? Мы с ним хорошо поговорили, обсудили некоторые вопросы, которые волновали больше меня, чем его, и только потом я сказал ему о своем разговоре с генералом. Вот он и открылся. Поверь, не первому встречному, а человеку, о котором, могу даже погордиться, он уже слышал много хорошего. Кстати, не только от своих сослуживцев, но и в криминальной среде. А чтоб ты мне не слишком завидовал, скажу больше. Здесь уже пронесся слушок, что в область приехали справедливые следаки, с ними можно иметь дело, понял? Но не гордись раньше времени. Вот как это делаю я.
– Спасибо за совет, – засмеялся Турецкий. – Хочу тебе сказать, что дело Васильчикова я сейчас поручаю Володьке Поремскому и придаю ему Галку. Она ведь тоже фактически по этому делу уже работает.
– Не возражаю. Яковлев у меня занимается вплотную ремонтниками. Муторно, понимаю, но он умеет не зацикливаться на неудачах. Я, в частности, и Артема попросил помочь ему в этом вопросе. Да, к слову, мы договорились, что перед каждым его донесением Полтавину мы будем предварительно, как выражается братва, «фильтровать с ним базар», и генерал будет получать исключительно ту информацию, которая нам с тобой выгодна. Неплохо, да?
– Сплошные, смотрю, Штирлицы! Валяйте, только сами не заиграйтесь. А мне скоро доставят результаты всех экспертиз, буду вот сидеть изучать. Если появится охота, загляни в конце дня, вместе посмотрим.
– Ладно. У меня еще предстоит парочка встреч, а после я свободен, заеду.
– С кем – секрет?
– Пока – да.
– Ты прямо как тот грузин! – засмеялся Турецкий. – Помнишь анекдот? «Так Гоги умер или нет?» Ответ: «Пока да». – И, уже отключив трубку, Александр Борисович в раздумье повторил: – Пока да... пока да...
А что – пока? К чему следователя обязывает Закон? Не только изобличить виновных, но и глубоко изучить личности потерпевших. И как же их теперь изучить, когда они – все трое – приказали, что называется, долго жить? А нужно ехать в их семьи, в их дома, опрашивать родных, знакомых, друзей, соседей – доброжелателей и недоброжелателей, чтобы таким образом составить для себя объективные портреты.
И Турецкий решил начать с Васильчикова. Несмотря на кажущуюся легкость расследования, именно его фигура представлялась наиболее важной и серьезной во всех трех эпизодах с убийствами.
Но объединять эти три дела в одном производстве Турецкий пока не собирался – не было еще никаких оснований считать, что все потерпевшие были убиты одними и теми же лицами. Говорить об убийцах во множественном числе позволяли уже имевшиеся показания о тех, кого видели свидетели накануне преступления. Но никто не мог пока доказать, что это были одни и те же люди.
А потом, ему, честно говоря, хотелось посмотреть, насколько четко работает следователь Афанасьев, этот хмурый мужик, который ему чем-то приглянулся – непонятно чем, может, своим упрямством. Ему не очень нравились этакие якобы неугомонные толстячки типа Мордвинова, который расследовал дело Савенко. Неугомонные-то они, как правило, в свою пользу. Показалось, что Роману Яковлевичу вполне хватило собственного поверхностного заключения о том, что покушение приготовили те, кому судья в прошлом «испортил жизнь». Но поскольку дело это – по розыску возможного преступника или нескольких соучастников – длительное, то и торопиться с ним определенно не стоит.
Но если Володя Яковлев справится с заданием по ремонтникам, то Мордвинову придется хорошо побегать, так что и его веселость тогда как ветром сдует.
А заодно это же обстоятельство поможет и Борису Абрамовичу Вайтенбергу, занимавшемуся Самохваловым. Найдутся те, кто помогал убийцам, – откроются и мотивы преступлений.
Не торопился Александр Борисович соединять дела, но внутренне давно уже был готов к этому – интуиция подсказывала. Не могут быть совершены в одну ночь три почти одинаковых преступления, направленных по какому-то единому адресу, без того, чтобы все они не были внутренне связаны между собой. Как бы ни желалось кому-то найти в них исключительно личные, бытовые мотивы.
5
Турецкий вышел из квартиры Васильчиковых с непонятным самому себе настроением. Ничего экстраординарного вроде бы ему не открылось, а вот настроение оказалось испорченным.
Может быть, здесь была виновата какая-то мрачная, душная обстановка гнетущего душу, никому решительно не нужного богатства? Все возможно...
Турецкий вспомнил, как однажды, довольно давно это было, во времена его «юридической» юности, он, молодой, но уже самостоятельный следователь вместе с Костей Меркуловым – тот был тогда «важняком» в Московской городской прокуратуре – посетили по долгу службы квартиру одного крупного махинатора, едва избежавшего, по тем временам, высшей меры. Но срок он схлопотал себе на всю катушку. Так вот это было жуткое, мрачное зрелище. Квартира утопала в коврах, хрустале и мехах, которые в нормальной жизни были практически никому не нужны. Хватило бы для долгой и безбедной жизни и десятой части того, что имелось в наличии. Тогда это барахло подлежало конфискации, и, таким образом, вся долгая жизнь махинатора оказалась бесполезной и решительно никому не нужной. Семьи у него не было, для кого копил?
Вот примерно такое же гнетущее ощущение испытал Александр Борисович и в квартире покойного Васильчикова. Только никто, разумеется, не собирался производить конфискацию в доме бывшего депутата. Но зачем, например, супруге, бездетной, как быстро выяснил для себя Турецкий, и не имевшей близких родственников, огромная коллекция охотничьего оружия, хранившаяся в специальных застекленных шкафчиках и частично развешанная на стенах? Хватило бы целую роту вооружить. Ну ладно, страсть была у человека именно к охотничьему оружию. Но ведь известно, что эта его страсть уже не раз – четырежды – подводила своего хозяина. И что теперь? На кой черт этот арсенал дородной, страдающей явной одышкой супруге, или, правильнее сказать, вдове Роберта Олеговича? Она, как заметил во время разговора Александр Борисович, с некоторой опаской, если не со страхом, поглядывала на эти средства убийства. Ну продаст коллекцию – за особую полноту какой-нибудь не менее сумасшедший покупатель больше даст, и этих денег ей хватит до скончания жизни. А эти пресловутые ковры на полах и стенах, на которых красиво смотрятся развешанные стволы, патронташи, ягдташи и прочая охотничья сбруя, – они-то куда? Зинаида Алексеевна уже в том возрасте и телесном состоянии, пардон, когда рассчитывать на новые какие-то удачные повороты судьбы не очень приходится. Впрочем, пути Господни неисповедимы...
Ко всему прочему, вдова, видимо, никогда не интересовалась делами и заботами своего супруга, жила своей, домашней жизнью, раздобрела рано, развезло дамочку на пышных хлебах. Она, по случайно брошенной фразе губернатора, не составляла компании мужу, любившему широкие застолья, но никогда не устраивавшему их в домашних условиях. Ну а где безудержные застолья, там, прекрасно знал Турецкий, и прочие скоропалительные житейские радости.
Да взять хоть ту же охоту, которую прямо-таки боготворил Васильчиков. Там же, как обмолвился, может, совсем и не случайно генерал Полтавин, и хорошая банька, и обслуга на высшем уровне бывала. Знаем мы этот уровень! Так что, возможно, была лишена Зинаида Алексеевна даже и случайных домашних радостей при вечно занятом в круговерти важных и не очень дел муже.
Она и о нем теперь говорила в третьем лице, не называя по имени, словно избегала показывать свое истинное отношение к покойному. Что же касается прошлых дел, из-за которых Васильчикову грозили наказания, то, по словам Зинаиды Алексеевны, он очень переживал.
– Очень, знаете ли... Но недолго. Он же сам – адвокат, а потом, у него под рукой была, по существу, вся областная адвокатура. Друзья в прокуратуре... в суде... Он часто встречался с Алексеем Петровичем, с губернатором. А уж про телефон и вспоминать нечего, каждый день, по нескольку раз на дню... Точнее, по вечерам, если Васильчиков оказывался дома...
Вот такие были семейные отношения.
– А эта его страсть к оружию? – спросил Турецкий, надеясь на то, что вдова как-нибудь случайно проговорится.
– Это у него чистый азарт. Да, азартный человек, вспыльчивый, из-за этого и попадал в ситуации, откуда его вытаскивали.
– Именно вытаскивали, по вашему выражению?
– А что, я не стесняюсь вам в этом признаться. Каков пан, говорят, такие и холопы...
– Холопы? Это интересно, – заметил Турецкий.
– А чего интересного? – безразличным тоном ответила вдова. – Вы наблюдали у нас что-нибудь иное?
– Но ведь кто-то же произвел выстрел. Даже два, собачку тоже ведь пристрелили.
– Как вы уничижительно об этом сказали, – поморщилась Зинаида Алексеевна, – пристрелили...
– Убили, застрелили – суть-то не меняется.
– Меняется отношение к предмету, – наставительно произнесла вдова. Вон как! Она, оказывается, имела все-таки свою точку зрения по поводу данного вопроса. Но открывать ее не собиралась, случайно вырвалось.
– Ну а ваше отношение? – нейтрально этак спросил Турецкий. – Меня интересует ваше мнение больше даже в чисто философском плане. Убийство. Как вы к нему относитесь? Как бы вы расценили его с точки зрения какой-то справедливости? Если посмотреть объективно, абстрагируясь от того, что Васильчиков был вашим мужем. По сути, как вы помните, повторился тот же вариант, который уже случился в вашем дворе, но только с обратным знаком. Так как?
– Мне Дика жалко, – спокойно ответила вдова. – Правда, Васильчиков его портил своими постоянными натаскиваниями. Но что поделаешь, Дик – собака.
– Каков пан? – подсказал Турецкий.
Вдова посмотрела на него тяжелым взглядом и не ответила. Но по ее движению, словно она собиралась подняться и выйти из душной комнаты с недобро поблескивающими со всех стен дорогими ружьями, он понял, что больше разговаривать она не намерена. Что ж, и того, что он услышал, по идее, было уже не так мало для того, чтобы составить для себя качественный психологический портрет покойного.
Собираясь уже покидать «гостеприимную» квартиру, Александр Борисович поинтересовался, не заходил ли сюда, в квартиру, следователь областной прокуратуры Афанасьев – такой высокий, с мрачноватым лицом?
Оказывается, заходил, даже допрашивал. Не далее как сегодня утром. Зинаида Алексеевна расписывалась на каждой страничке протокола. Поэтому она и удивилась тому, что к ней снова заявился следователь, но только теперь уже московский. Ничего нового она рассказать не могла, да и не собиралась, поэтому странно, разве занятым людям больше заниматься нечем?
– Меня в меньшей степени интересовали обстоятельства дела, это расследует Афанасьев. Я же хотел, поговорив с вами, понять суть характера вашего покойного супруга. Что-то понял.
– А чего там понимать? – вдруг будто фыркнула вдова с легким презрением. – Идеальный портрет эгоиста – в самом примитивном его исполнении. Он и жизнью своей не приносил мне радости, не оставил ее и после смерти. А если вы постеснялись спросить меня, мог бы он вот так, запросто, как куропатку, застрелить и человека, я ответила бы с уверенностью – мог. Ваш следователь уже спрашивал меня на эту тему, я ответила, что думаю. Так почему же вы постеснялись точно так же, без ненужной щепетильности, задать мне этот вопрос? К чему вся эта ваша вежливость? – Она, кажется, собиралась повысить голос. – Ведь вы же наверняка уже прочитали те мои показания?
– Увы, я еще ничего не читал. А относительно того, о чем вы спросили... Я просто пожалел вас. Зачем задавать женщине в несчастье тревожащие душу вопросы? Вы и без того, я думаю, пережили немало. С похоронами обошлось?
– А как вы думаете? – Она посмотрела насмешливо. – По высшему разряду. Как-никак известное лицо...
– А что вы думаете по поводу двух других, не менее громких убийств? Кажется, все эти люди были не только службой или общими интересами связаны между собой?
– Все, не хочу больше, – неожиданно сказала она. – Они меня совершенно не интересуют. Вам не надо ничего подписывать, нет?
– Не надо.
– Ну и уходите, я больше не желаю никого видеть. А судить его? Или их? Так Бог же – судья! Он уже и осудил. Каждому по заслугам. Прощайте.
«А молодец Афанасьев, – думал Турецкий, спускаясь в лифте. – Устроил-таки ей допрос. Видно, им и сбил с нее спесь. А моя мягкость ее вновь возвела как бы на пьедестал. Ну и пусть, это теперь уже никому не нужно...»
И еще Александр Борисович подумал, что устроенный в городе переполох вызвал бурную реакцию лишь в довольно узком кругу «единомышленников», если их можно назвать таким словом. Ну народ тоже пошумел малость, но ведь забыл уже. Эта пожилая тетка в чем-то права. Неизвестные лица, назовем их «мстителями», вынесли суровый приговор, который даже пострадавшая сторона готова назвать Божьим судом. А значит, и справедливым? Так следует понимать? А как же относиться к преступникам, совершившим три убийства?..
