1
С утра Грязнов позвонил Старкову.
— Влад, — сказал он, — чтобы долго не объяснять тебе по телефону, что мне нужно, я подошлю Володю Яковлева, и он расскажет. Помоги ему провести операцию максимально тихо, чтоб даже твои ничего не заподозрили — при всем моем к ним глубоком уважении. Будем знать только трое — я, ты и Володька. До поры, понимаешь?
— Не понимаю еще, но сделаю, раз ты просишь.
— Добро. А Володьку я сейчас проинструктирую. И еще просьба, Влад, выдели ему какую-нибудь невзрачную машинку — до конца дня, больше, я полагаю, не потребуется.
— Трудновато… но ладно, как-нибудь выйдем из положения.
— Ты за транспорт свой не бойся, он толковый водила.
После этого он позвонил Яковлеву и когда тот явился в гостиницу «Кубань», буквально на пальцах изобразил схему действий. Володя попросил дать ему в помощь Галю — она местная, легко ориентируется. Грязнов подумал и сказал:
— Ладно, бери, но только чтоб она не светилась и не лезла поперед батьки, понял?
И только после этого он отправился в СИЗО.
Орехов снова, как и на предыдущем допросе, молчал, будто герой-партизан. Никакие дополнительные доводы Грязнова на него не действовали. Вячеслав Иванович цитировал показания Игната из его покаянного признания, не называя поначалу источника, но и это не действовало. На все аргументы по-прежнему следовал один ответ:
— Ничего не знаю, не видел, не слышал, не участвовал, отношения не имею…
И эти слова он повторял, как попугай, словно не слышал никого, кроме самого себя. Даже собственные слова относительно гостей на вилле и «стрельбы по пьянке», зафиксированные в показаниях лейтенанта Замошкина, категорически отрицал. Ничего подобного он не говорил, да и не мог говорить, поскольку не знает, кто такой лейтенант Замошкин. А когда ему предъявили его собственный автограф на показаниях, которые он дал тому же Замошкину поздней ночью, после убийства людей, он мельком и без всякого интереса взглянул и сказал, что это фальшивка. Не было его, Орехова, там, на вилле. А где он был? У бабы. У какой, также говорить отказался, заявив, что это его личное дело и к фактам, интересующим следствие, оно отношения не имеет. В общем, замкнулся. И начался утомительный и бесперспективный бег по второму кругу.
Он, вероятно, был уверен, что, как и в первый раз, допрос закончится ничем, никаких обвинений в свой адрес он не признает, не подтвердит, значит, ничто из названного не доказуемо. И поскольку недоказуемо, нечего держать его в заключении. Непробиваемая логика.
А по поводу показаний охранников Старостенко и Лютикова утверждал, что все ими сказанное есть подлая ложь. Даже очные ставки с арестованными охранниками и вызванными для дачи новых показаний милиционерами ночного наряда ни к чему не привели. В ответ на их объяснения, где и когда они его видели и чем он занимался, Орехов пренебрежительно пожимал плечами и упрямо повторял только одно:
— Они хотят свои грехи повесить на мою шею. Не было этого, ничего не было. Докажите!
А как доказать? То, что собранные на месте преступления пули были выпущены из пяти автоматов, являющихся личным оружием охраны, в том числе и самого Орехова, уже доказала баллистическая экспертиза. Но двое арестованных утверждали, что стреляли не они, хотя кто-то, возможно, и воспользовался их оружием, а третий, Орехов, вообще все отрицал. Получалось, что из пяти автоматов стреляли двое находящихся в розыске охранников — Барышников и Алымов.
Старостенко и Лютиков были в этом уверены, а Орехов только предполагал.
— А может быть, из вашего автомата стрелял Игнат? — сделал «наивное» предположение Грязнов.
И уже закостеневший в своих отрицаниях, но чувствующий, что концы постепенно начинают у него не сходиться с концами, Орехов неожиданно клюнул, заглотнул наживку.
Ну, конечно, это все и объясняет!
— Значит, вы полагаете, что Игнат был там? — спросил Грязнов.
— А как же? Где ж ему еще быть? Он всегда находился при хозяине.
— И в тот вечер — тоже?
— А чем тот отличался от других?..
— Я не знаю, вам, конечно, виднее, но, по некоторым показаниям, — с сомнением в голосе заметил Грязнов, — Игната там не было. — И решил как бы приоткрыть завесу: — Его, между прочим, уже взяли в Санкт-Петербурге и сняли предварительные показания. Днями доставят сюда, к нам. Так вот, он категорически утверждает, что его не было ни в доме, ни во дворе в ту ночь. И нашлись свидетели, которые подтвердили его слова, — взял грех на душу Вячеслав Иванович, полагая, что Орехов обязательно этим воспользуется, и не ошибся.
— Как же не было? — воскликнул Орехов и… осекся.
— А вам-то откуда это известно?
— Мне?.. А я от хозяина, от Юрия Петровича, узнал… на другой день уже.
— Да? А вот мы сейчас пригласим его сюда и спросим. Согласны? Не возражаете?
Орехов снова замкнулся в себе. Не ответил ни да, ни нет.
— Ну ладно, — не дождавшись ответа, сказал спокойным голосом Грязнов, — раз вы так ставите вопрос, тогда зачем же мне у вас, Евгений Семенович, пытаться выяснять правду, верно? Судя по показаниям ваших коллег, вы были участником преступления, отдавали приказы стрелять, но сейчас все отрицаете. И я понимаю, почему вы это делаете. Я вас не тороплю, но скоро сюда доставят наконец Алымова с Барышниковым, уже из Москвы, откуда они собирались вылететь в Испанию, даже билеты заказали. Мы их допросим, возможно, в вашем присутствии и, я полагаю, сделаем правильный вывод о том, на ком лежит основная вина. Естественно предположить, что и они все свалят на вас, как и остальные. Уверен я и в том, что Юрий Петрович Киреев тоже не захочет щадить вас и выдаст кровавое событие как вашу личную инициативу. У него появятся веские основания для такого признания, особенно после того, как Барышников с Алымовым укажут нам, где ими были захоронены трупы людей, убитых по вашему приказу и при вашем непосредственном участии. Вот и пойдете вы у нас, Евгений Семенович, впереди состава — паровозом. И — до конца жизни. Я не преувеличиваю и не угрожаю вам, а просто констатирую факт. А пока идите и продолжайте молчать.
Грязнов вызвал конвоира и приказал увести арестованного.
Орехов поднялся, отвел руки за спину, на которых щелкнули браслеты, хотел, видно, что-то сказать или возразить, но набычился и так ушел.
«Дозреет, — уверенно теперь уже подумал Вячеслав Иванович. — Должен осознать, никуда не денется. Да и советчиков у него нет».
Следующим шагом должно было стать личное знакомство с Глухим, которого, как сказал Владилен Старков, звали Глебом Карякиным — «вор в законе», четыре ходки, коронован еще в девяносто втором году. Вопрос только один — как встретиться с ним и вызвать его на откровенность, ведь показания питерского Коня о том, что именно Глухой заказал ему Игната, пока только слова. Прямых доказательств-то нет.
Как нет и убийцы Игната. Операция «Перехват», которую объявил по городу Федор Шилов сразу после звонка разъяренного Грязнова, ничего, естественно, не дала. Ну, останавливали на всех постах, ну, проверяли машины, следовавшие из аэропорта в город, — толку никакого. И потом, кто сказал, что снайпер-убийца должен был обязательно мчаться в город? Или зачем ему везти с собой в машине винтовку? Словом, и тут пустышку вытянули.
Извлеченная из тела пуля калибра 9 миллиметров, по утверждению эксперта-баллистика, могла быть выпущена из снайперской винтовки ВСС, которая находится на вооружении исключительно частей спецназа и применяется для бесшумной и беспламенной стрельбы специальными патронами. Она оборудована также оптическим прицелом и прибором ночного видения. Глушитель у нее охватывает ствол, и при наложении на любой другой шум выстрел становится практически неразличимым. Прицельная дальность у этой винтовки, чаще именуемой «винторезом», до четырехсот метров. Примерно на таком расстоянии или, может, несколько ближе и услышал Грязнов звук автомобильного мотора.
Все-то оно так, но откуда у убийцы оружие спецназа? Близость Кавказа, что ли, сказывается?
Грязнов позвонил Шилову, немного, как он видел, обиженному на него за ту резкость, с которой Вячеслав Иванович высказался по поводу охраны аэродрома, где любой вооруженный преступник может ничего не опасаясь разъезжать на автомобиле.
— Федор Алексеевич, — вежливо, но сухо сказал Грязнов, подчеркнуто обращаясь к генералу на «вы», — выберите, пожалуйста, минутку и загляните ко мне, нужен совет по вашей части.
— Как срочно, Вячеслав Иванович? — официальным тоном спросил Шилов.
— А прямо сейчас. — И добавил уже с легкой иронией: — Не сочтите за труд.
— Слушаюсь.
Шилов не принимал как бы протянутой ему навстречу руки. «Ну и хрен с тобой, — подумал Гряз-нов, — тебе же хуже…»
Генерал прибыл в краевую прокуратуру минут через тридцать. Видно, не торопился, хотя тут пешком два шага.
— Присаживайтесь, Федор Алексеевич, — пригласил Грязнов.
Все в милиции давно знали, что преступники терпеть не могут, когда им говорят «садитесь», отвечая, что сесть они всегда успеют. Вот присаживайтесь — другое дело. Это известная истина. И в подчеркнутом «присаживайтесь» — наверняка должен был почувствовать Шилов — таилась некая для него угроза. Пусть понервничает, коли у него имеются для того причины.
— У меня к вам два вопроса. К тому, что ваш «Перехват» ни черта не даст, я был готов, да вы и сами небось чувствовали это, отдавая приказ о досмотре автомобилей. Ну, нет и нет, не о чем и говорить. Другое меня теперь интересует. Прикажите своей службе предоставить мне в максимально сжатые сроки сведения обо всем имеющемся на вооружении в вашем ведомстве спецоружии. В данном случае меня больше всего интересуют «винторезы» со всеми их спецпринадлежностями. Просьба понятна?
— Вы полагаете, что убийство могло быть совершено из этого оружия?
— А что мне предполагать? Баллистики озадачили. Так, это первое.
— Простите, Вячеслав Иванович, а почему вы считаете, что замешано в убийстве именно наше ведомство? Есть же еще и армия, и ФСБ.
— А мы и их не оставим в покое, — дежурно улыбнулся Грязнов. — Вам не о чем беспокоиться. Скажу больше, все до единого «винторезы» будут немедленно проверены экспертами-криминалистами на предмет идентификации, — четко произнес Грязнов, — обнаруженной в теле убитого пули. И второе. Вам, конечно, известен проживающий в городе «вор в законе» Карякин Глеб Иванович, по кличке Глухой?
— Известен, но к нему вопросов у нас нет. А чем, простите, вызван ваш интерес? Если это не составляет тайны следствия.
Грязнову показалось, что теперь уже в тоне Шилова мелькнула ирония. «Ну, не хочешь по-хорошему, будем действовать как бог на душу положит…»
— Не составляет. У меня есть некоторые основания полагать, что этот ваш Глухой причастен к убийству Игната Русиева.
— Помилуйте, каким это боком? — осторожно хмыкнул Шилов.
«Ага, заволновался!..»
— А вот это я и хочу у него выяснить. Значит, так.
Если гражданин Карякин не выскажет желания немедленно встретиться со мной, чтобы ответить на вопросы следствия, вы, Федор Алексеевич, тут же выделяете мне отделение спецназа, с которым я отправляюсь в дом Карякина. Ну, сопротивление, сами понимаете… И давайте проведем эти действия максимально оперативно, чтобы мне не пришлось обращаться за помощью к министру. Договорились?
Вот теперь Федор Алексеевич Шилов должен был почувствовать и понять, что праздники и шуточки кончились, начинаются суровые и непредсказуемые будни.
— Вам, как местному человеку, организовать такую встречу проще, чем мне проявлять самодеятельность. Кстати, ваше присутствие во время беседы с Карякиным совсем необязательно, разве что вы проявите личный интерес. Благодарю, я вас больше не задерживаю.
Такая подчеркнутая вежливость должна была дать почувствовать генералу, что приятельские отношения нарушились, а кто тому виной, пусть сам быстрее соображает.