4
Весь следующий день просидел он в одиночной камере знаменитых петербургских Крестов, а напротив него вальяжно расположился генерал, которого он видел, когда из Москвы прибыла группа следователей. Вот и этот был там, они еще с Федором Шиловым вроде как корешуют — так говорил хозяин. А теперь вот он тут. Сидит, вопросы задает, на которые Игнат, если б и хотел, все равно не стал бы отвечать. Ответить — это с ходу подписать себе «вышку», и она была бы наверняка, если б не отменили «стенку», заменив ее безразмерными сроками.
И, главное, все вопросы, задаваемые почти безразличным и сухим тоном, били в одну точку:
«Кто заказал депутатов?»
«Где спрятаны трупы убитых?»
«Кто заказал Трегубова?»
«Кто заказал его жену?»…
Можно было подумать, что исполнитель им давно известен, а теперь нужен только заказчик. Ответить на любой из этих вопросов — означашо «открыть рот», а уж открыв, его не удалось бы потом закрыть ни при каких условиях — это отлично понимал Игнат. Вот они на протяжении целого дня в буквальном смысле изводили друг друга — один скучными и однообразными вопросами, а другой — упорным молчанием.
Генерал, видно, ждал чего-то. Поэтому не уходил, не давал Игнату даже краткой передышки — сосредоточиться на том, что произошло ночью, рассудить, как такое вообще могло случиться, — чтобы найти хотя бы малый, но приемлемый для себя выход из того черного тупика, в котором оказался.
Главный вопрос, который его мучил сейчас больше всего, — это кто его сдал?
Хозяин, которому он сам зачем-то сообщил о месте своего пребывания? Недаром именно от него передали привет эти суки, явившиеся по его душу…
Или Шустрый? Он, видно, так Игнату и не поверил, а, наоборот, испугался за свою шкурную жизнь, встретив человека, которого сам же в свое время и продал? Ведь и его тоже упомянули убийцы, точнее, какую-то его маляву. А им, оказалось, и надо-то было, чтобы он, лопухнувшись, просто приблизился к двери, после чего его можно было «мочить» без всякой пощады…
Так, значит, Шустрый их нанял?
Но тогда каким образом рядом с домом оказались менты, да в таком количестве, что скрыться от них вообще не было никакой возможности? Или опять же это Шустрый сдал, который устроил ему здесь ловушку?
А зачем посылать еще и киллеров? Менты бы и сами справились, ну потеряли бы двоих-троих, не без этого — Игнат дорого продал бы им себя… Нет, что-то не сходится…
Трудная это работа — думать, анализировать, особенно когда напротив тебя сидит генерал и скучным голосом, как заведенный, задает одни и те же вопросы. Измором, что ли, берет?
Кто еще мог знать, где он? Да никто! Двое всего и знали, значит, грешить придется на одного из них. Или на обоих?
А как тогда хозяин на Шустрого вышел? Они ж отродясь знакомы не были…
Сплошная путаница, дикий кроссворд, в котором совершенно невозможно разобраться.
Понял наконец Игнат, чего ждал генерал — телефонного звонка. Ишь, как сразу обрадовался!
— Несите ко мне, — сказал так, будто ему где-то там богатый подарок приготовили.
Можно было бы попробовать, конечно, приделать генерала, сила-то в руках еще осталась, да ее никто из него и не выбивал — даже наручники сняли. Но генерал наверняка был при оружии, и их разделял стол, привинченный к полу. Нет, не стоило, пожалуй, сейчас зря рисковать — здоровый генерал, как кабан, такого с ходу не заломаешь. Зато конвоиры смогут тогда хорошо потрудиться над ним, и уж оков больше не снимут как пить дать…
В камеру вошел рослый конвоир, взглянул на Игната с подозрением и положил перед генералом папку. Тот, кивнув, отпустил его и раскрыл папку. Читал недолго, быстро переворачивая исписанные авторучкой страницы, — видел Игнат и понимал, что это, скорее всего, протоколы допросов его неудавшихся убийц. Интересно, кто же все-таки?..
Закончив чтение, генерал удовлетворенно хмыкнул и, посмотрев изучающе на Игната, сказал с иронической усмешечкой:
— Закурить хочешь? Или не куришь?
Игнат отрицательно покачал головой.
— И правильно! — странно развеселился генерал. — Слышал небось, как одного такого же чудика вроде тебя вели на виселицу и кто-то предложил ему в последний раз затянуться. А он отказался, сказав, что боится заболеть раком легких! — Довольный генерал рассмеялся. — Ну, как хочешь, твои проблемы
А теперь вернемся к моим. Так повторить вопросы или ты сам их уже запомнил до конца дней своих?
Игнат промолчал, лишь индифферентно пожал плечами — не знаю, мол. Не интересуюсь этим вопросом. Генерал Грязнов понял смысл немого ответа.
— Тогда скажи другое: наверняка тебе интересно узнать, хотя это твое знание в конечном счете ничего в судьбе твоей не изменит, кто тебя заказал, да?
Игнат показал движением бровей, что и это ему, в общем, безразлично.
— Ладно, не буду томить, мы ж тоже люди, понимаем… Ну вот, — хлопнул он тяжелой ладонью по папке, — допросили тут твоих «крестников». Они назвали имя того, кто их послал. Взяли и его. Он поначалу вроде тебя отмалчивался, но когда объяснили — понимаешь? — во что ему обойдется его упорное молчание, тут он с ходу оценил все многочисленные выгоды вежливого разговора со следователем. Сказать? Или тебе уже все равно?
— Скажи, — это было первое слово, которое Игнат произнес за целый день.
— Ну, тогда смотри, какую я тебе сейчас интересную картинку нарисую. Только у нас так: ты — мне, и тогда я, стало быть, тебе, и никак иначе. Впрочем, сейчас ты сам все поймешь… Про Коня чего-нибудь слышал? Местный питерский авторитет.
— Нет.
— Наверное, и он про тебя — тоже. Во всяком случае, до вчерашнего дня. Пока ему не позвонил Глухой… Знаешь, надеюсь, такого?
Игнат помолчал и кивнул:
— Знаю.
— А хозяин твой его тоже знает?
— Не знаю, его дела.
— Я думаю, известен он ему, и достаточно хорошо. Потому что Глухой звонил позавчера Коню и передал ему твой адрес. Точнее, адрес дачи Шустрого, у которого ты тайно остановился, чтобы переждать непогоду на улице. А вот откуда, сам подумай, Глухой мог знать адрес этой дачи? Ты ему разве говорил? А он, мало того, что передал сюда твое цветное фото по факсу, так еще и гонорар перевел в Питер. Вчера поступили на валютный расчетный счет Коня — проверено — двадцать тысяч долларов. Не очень дорого, как видишь, они тебя оценили. Хотя киллеры, одному из которых ты ухитрился жопу насквозь прострелить — это ж надо! — утверждают, что им Конь обещал только по штуке на рыло. Не густо, верно?
Игнат неожиданно для себя кивнул.
— Вот видишь! Но если Глухой ничего про твое путешествие в Питер не знает, то откуда у него оказались твое фото и адрес дачи? Подумай, время у тебя теперь есть. Кому ты говорил об этом?
— Хозяину, — мрачно ответил Игнат, словно решившись на тяжкое для себя признание.
— То-то и оно, — вздохнул с пониманием Гряз-нов. — А теперь я тебе объясню, почему он так с тобой поступил, хочешь знать?
— Хочу, — не отрывая взгляда от пола, ответил Игнат.
— Все открывается просто, Игнат… как тебя по батюшке?
Нарочно спросил Грязнов, мог ведь посмотреть в деле, но не стал, пусть говорит арестованный, надо, чтоб слова из него сами лились.
— Харисович.
— Вот я и говорю, Игнат Харисович, набрали мы на тебя столько неопровержимых улик, что деваться тебе от них некуда. Все арестованные охранники сдали тебя с потрохами. И ты теперь среди них вроде паровоза. Ну, скажу тебе, это понять я еще могу. На хрена им брать кровь на себя, когда уже есть готовый преступник, сорвавшийся в бега, верно? Во всяком случае, логично, так я думаю… Поэтому на тебе теперь столько трупов, что ни один суд присяжных не поверит в твое раскаяние. Разве что следствие как-то поможет. Но с ним, тебе известно, сотрудничать надо, только тогда… Такие вот дела. Иначе пожизненное. Короче говоря, когда твоему хозяину добрые люди доложили о том, какой на тебе груз висит, он, полагаю, без размышлений принял единственно правильное для себя решение. А состояло оно в том, чтобы заставить тебя замолчать окончательно и тем самым списать на тебя все грехи, включая собственные. Подумай, в этих моих размышлениях тоже есть истина. Времени у тебя немного есть, а я пойду. Будем тебя этапировать в родные края. Может, даже уже сегодня вечером. А захочешь чего рассказать, я неподалеку. Думай, а то у вас там, в «крытке», тебе вряд ли дадут поразмышлять, так и до суда не доживешь, а я тебя, Игнат Харисович, специально охранять не буду. Потому что не хочу, не нравишься ты мне, понял? Торопись…
Грязнов, нарочито кряхтя, поднялся с табуретки и ушел из камеры, после чего на двери громко лязгнул замок.
До самого вечера молчал Русиев. Охранявший его сотрудник милиции сказал, что он безостановочно метался по камере, словно дикий зверь в клетке. Но когда за ним пришли двое конвоиров, чтобы пристегнуть его к себе наручниками и выводить в автозак, дожидавшийся во дворе, он спросил:
— Куда меня?
— В самолет, — ухмыльнулся конвоир, хотя мог бы и не отвечать на вопросы, но Грязнов предварительно проинструктировал их обоих. — На вечерний рейс, с большой охраной полетишь, как «крутой».
Игнат словно успокоился. Спросил только: полетит ли генерал? И добавил, что хочет с ним поговорить.
— А уж это он сам решит, надо ему с тобой базар затевать, или пошел бы ты, — грубо ответил второй охранник.
В аэропорту Игната сразу провели в отдельную комнату без окон, где места тюремных конвоиров заняли двое сотрудников уголовного розыска, которым предстояло сопроводить преступника до места назначения. Вскоре там же появился и Грязнов, сказав, что через пять минут они Могут идти на посадку. Потом посмотрел на Игната и добавил:
— В целях обеспечения вашей же безопасности, прошу никаких резких движений не совершать.
— Я поговорить хотел… — опустив голову, пробурчал Игнат.
— Знаю, мне доложили. Вот сядем в самолет, тогда и поговорим.
Грязнов был верен своему слову. Когда Русиева на аэропортовской «Волге» доставили прямо к трапу, посадка еще не началась. Сыщики вместе преступником поднялись на борт, прошли в самый хвост самолета и устроились в последнем ряду. Один опер сел к иллюминатору, рядом посадили Русиева, а на место второго опера, который отстегнул наручник на левой руке Игната, уселся Грязнов. Сам же оперативник сидел впереди, создавая как бы «мертвое пространство» вокруг группы.
— Говоришь, есть о чем потолковать? — спросил Грязнов, застегивая на животе Игната пряжки ремня безопасности и пристегиваясь сам. — Если по делу — давай, а так — у меня нет интереса.
— Хочу явку с повинной, — неожиданно произнес Игнат.
— Ты хорошо подумал? — после паузы спросил Грязнов.
— Подумал. Могу под протокол все рассказать или на диктофон запишите. Если руку отстегнете, сам «явку» напишу, мне терять нечего.
Прикинув, Грязнов велел оперативнику поменяться с арестованным местами и пристегнуть к себе его левую руку, оставив свободной правую, чтобы тот мог писать. Спросил только, как бы в шутку:
— А ты писать-то умеешь?
Ух, какой уничижительный взгляд кинул на генерала Игнат. Но промолчал. Принял от Грязнова несколько листов бумаги, ручку, а охранник помог ему опустить столик, чтоб писать было удобнее.
Вячеслав Иванович немного успокоился — зажатый в углу, Игнат никуда не денется. Но все равно приходилось в течение всего полета быть настороже. И не дремать, хотя в сон, честно говоря, клонило.
Когда Игнат заканчивал очередную страницу, Грязнов забирал ее и тут же прочитывал.
Писал он, конечно, безграмотно, делая большое количество орфографических ошибок, да и о синтаксисе не имел понятия. Корявые фразы поначалу раздражали. Но потом Грязнов втянулся, перестал обращать внимание на мелочи. И вот какая стала вырисовываться картина.
Игнат, рассказывая вначале свою нелегкую биографию, не забыл упомянуть про тяжелое детство, безотцовщину и, разумеется, отрицательное влияние улицы.
Первая судимость появилась у него еще во время учебы в школе — попался на обычной карманной краже. Но когда потерпевший попытался задержать его, ударом кулака Игнат сбил того с ног, да так, что человек попал на больничную койку. Дали Русиеву всего полтора года, которые он полностью отсидел в колонии для малолетних преступников.
В школу, естественно, после этого не ходил, работал на подхвате, где придется. Пил, гулял. Подошел срок и загремел в армию, никто и не посмотрел на его прошлое. От традиционных солдатских издевательств спасало то, что он вырос крепким и выносливым. Потом попал в Афган, где почти год провоевал, получил контузию, после которой с тех пор иногда случались припадки, даже сейчас бывали — при сильном волнении. И остался полностью не у дел. Словом, типичная поломанная судьба многих неустроенных в жизни молодых людей.
Надо было жить, но непонятно как и на что. Мать умерла, когда он сел еще в первый раз, жилья тоже не осталось — пока воевал и лечился, «добрые люди» продали старый домишко. Но Игнат не сдавался, пробовал устроиться на работу, а его не брали. Кому он был нужен без жилья, без специальности, без знакомых.
Выход нашелся, когда попал в компанию таких же, как он, парней, имевших все основания ненавидеть скороспелых богачей, ринувшихся в перестройку. Взяли одного бывшего «цеховщика», кавказца, ставшего процветающим русским бизнесменом, и выбили из него в буквальном смысле свой гонорар. Поняли, как это нетрудно, повторили раз, другой, третий и, наконец, попались. Судили уже как организованную преступную группу. Но судья сжалилась над припадочным Игнатом — прочитала про Афган, контузию, жизнь поломанную и сократила срок до пяти лет.
А про третью судимость, когда взяли с Шустрым валютный обменник Ае теперь, оказывается, всем известно. Действительно стрелял в охранника, хотел просто припугнуть, чтоб не совался, но тот, козел, ринулся отнимать пистолет, ну и нарвался на случайный выстрел. Но ведь не смертельный же.
Получил новый срок. Когда после отсидки вышел на волю, кореша подсказали, что можно приткнуться в охрану, если договориться с начальником и не афишировать своего прошлого.
Короткое время проработал в ЧОПе, в котором директором был доверенный человек Юрия Петровича Киреева. Вел себя прилично — не курил, не пил, с девками был осторожен. Может, этим и приглянулся новому хозяину. Киреев приставил его к своей жене — ездить за ней повсюду и не разрешать совершать глупости. А она, когда выпивала лишнего, начинала орать, посуду бить, оскорблять всех вокруг. Вот тогда ее следовало брать в охапку и спокойно класть в машину.
Все бы хорошо, да только хозяин, видя, как спокоен и послушен телохранитель, стал поручать ему некоторые свои делишки — морду там начистить кому следует, припугнуть при случае одного-другого, ну и так далее. С оружием дел старался не иметь. Да и не любил этого баловства еще с Афгана. Тем более что он мог, если надо, голыми руками свернуть человеку шею.
А с Трегубовым получилось так, что просто другого выхода не нашлось.
Вице-губернатор ворвался в кабинет Шестерева, когда там сидели Киреев с Шиловым, и начал им угрожать. Требовал у Шилова, чтоб тот немедленно арестовал губернаторского зятя и его личного охран-ника-убийцу.
И когда он ушел, так ничего не добившись и пообещав сегодня же выступить в Законодательном собрании и разоблачить преступную шайку во главе с самим губернатором, вот тут, видимо, у всех лопнуло терпение. И Киреев передал своему охраннику личное приказание губернатора — заткнуть рот опасному крикуну. Что Игнат, мальчик? Не понимал разве, чего от него требовали? Да он и сам, оказывается, уже приписан к этой компании. К тому же ослушаться Киреева, не говоря о самом губернаторе, — значит, подписать себе приговор.
Прочитав этот абзац, Грязнов спросил у Игната, получал ли тот гонорар за такую работу. И если да, то в каком размере? Надо обязательно указать.
Игнат подумал и сказал, что напишет в конце.
— А про стрельбу на усадьбе почему ничего не пишешь? — снова спросил Грязнов. — Трегубов — это ведь недавно, тех-то людей убили раньше.
Игнат подумал и согласно кивнул.
Его там, писал Русиев, поначалу вообще не было, он как раз незадолго перед тем привез с очередной попойки жену хозяина и успокаивал ее в доме. Катерина, горничная, может подтвердить, она своими глазами видела. А тут поднялась пальба. Он выскочил в парк, видит, в беседке валяется на земле человек, вся грудь в крови, а возле него стоят хозяин и старший охраны Орехов с пистолетом в руке. Только взглянул на это дело Игнат и поскорее убрался обратно в дом, от греха подальше.
Возможно, именно этого его «неучастия» и не хотел простить ему хозяин, когда приказал от имени губернатора убрать Трегубова. Ну, пришлось немного поездить за ним и выбрать удобный момент.
Игнат уже знал из рассказа Грязнова, что нашлась свидетельница того убийства, поэтому он здесь постарался дать свое объяснение. Да, он, конечно же, видел ту тетку, правда, не запомнил ее. Она что-то крикнула. Он, конечно, мог и ее уложить, но зачем? Она ж ни в чем не виновата.
А дальше уже сам Шестерев велел ему сунуть в сумочку своей секретарши, явно заигрывавшей со следователем, «жучок» и послушать, о чем они будут между собой разговаривать.
Он слушал, конечно, и ездил за ними. И доложил губернатору, что они собрались в гости к вдове Трегубова, которая сказала, что знает, кто и за Что убил ее мужа. Ну, думать вообще было не о чем. Себя защищать приходилось.
А что касается поездки в Петербург, то это не его желание, а приказание хозяина — уехать как бы в отпуск, исчезнуть на время. Но обязательно сообщить о своем местонахождении. Такая точка нашлась. Игнат вспомнил своего бывшего подельника, за которым по всем понятиям числился должок, и решил, что лучшего варианта ему не найти. Просто не подумал он тогда, что сыщики его смогут так легко вычислить. А потом все было просто — домашний адрес
Федота Игнат знал, у соседа выяснил, где обретался Шустрый. Но засиживаться на одном месте не собирался и потребовал, чтобы Семыкин нашел ему тайное и более спокойное место, без всяких сторожей, где-нибудь у знакомых в области. Тот и уехал. А дальше все следствию известно. И как его сдал хозяин, и как его «мочить» приехали, и как он, защищаясь, ранил нападавшего бандита.
Словом, кругом, получается, виноват, это он признает полностью, а вот как искупить свою вину, Игнат пока не знал. Рассчитывал на снисхождение суда и обещал продолжать помогать следствию в дальнейшем, если от него такая помощь потребуется…
Долго сочинял свою явку с повинной Игнат Русиев, устал, даже вспотел от усердия.
За иллюминатором серо-голубая холмистая поверхность облаков простиралась до бесконечности. Вот так и прошел фактически весь полет.
Дочитал Грязнов исповедь. Велел Игнату расписаться на каждой странице, поставить в конце число. Забрал, сложил листы и спрятал в нагрудный карман.
После посадки они дождались, когда салон покинут все прилетевшие немногочисленные пассажиры, и, снова пристегнув к себе Русиева с обеих сторон, вчетвером вышли к трапу.
Первым сошел на бетон летного поля Грязнов, подождал, пока к нему подъедет «Волга» с милицейским проблесковым маячком, и дал команду.
Пропустив вперед крупного Игната, руки которого были, естественно, заведены за спину, сопровождающие стали спускаться, держась за поручни трапа.
Когда и откуда прилетела смертельная пуля, никто поначалу не понял. Просто Игнат вздрогнул, качнулся в одну сторону, в другую и… рухнул вперед, увлекая за собой обоих своих охранников.
Показалось, что он просто оступился, потом у Грязнова мелькнула мысль, что сделано это было нарочно. Но зачем?!
А когда наконец разобрались со свалкой на трапе, когда тяжелое тело Игната стащили по ступенькам на бетонные плиты и перевернули на спину, первое, что увидел Вячеслав Иванович, было расползающееся на его груди темное пятно. Снайперская работа…
Не в силах сдержать своего гнева, перемешанного с полнейшей растерянностью, Грязнов громко выругался, посылая всех вокруг так далеко, что и сам запутался, и только услышал, как где-то, далеко в стороне, взревел мотор машины. И пока Грязнов искал ее глазами, звук мотора исчез. Точнее, его заглушил свист и грохот авиационных турбин шедшего на посадку очередного самолета. Как ни всматривался, поднявшись на верхнюю ступеньку трапа, Грязнов, он ничего не обнаружил. Вероятно, убийца умчался, не включая габаритных огней автомобиля, чтобы не выдать на темном взлетном поле своего присутствия.
А вокруг поднялся уже шум, кто-то закричал: «Скорую! Врача!» Но крики перебила громкая трель телефонного звонка в кармане Грязнова.
— Привет, Вячеслав Иванович! — услышал он веселый голос Федора Шилова, абсолютно неуместный в данной ситуации. — С возвращеньицем тебя! Говорят, удачно слетал? Ну, ждем не дождемся. До встречи!
И отключился, не дав сказать даже слова в ответ.
Интересно, а чему это он так обрадовался? Именно этот вопрос и хотел теперь Вячеслав обсудить вместе с Саней. А потом перезвонить Вите Гоголеву — может, тот подскажет ответ?