Глава восьмая
Захват

Все эти шумливые тетки и суетливые бабульки были явно ненормальными. К такому выводу пришел Володя Яковлев, поставивший себе задачей обойти весь дом, в котором проживал Андрей Злобин, посетить все без исключения квартиры. Злобин жил здесь всегда, и не может того быть, чтобы у всех жителей было благостное о нем впечатление. Так просто не бывает в жизни.

Ну, может, бабкам и пожилым женщинам еще простительно, они могли искренно сожалеть по поводу несчастной судьбы злобинской матери, одной «поднимавшей» сына, а в результате, по причине какой-то пьяной драки, в которой тот участвовал, так и умершей в одиночестве, ну разве что под приглядом сердобольных соседок. Так и в этом случае все равно пробивалось бы недовольство поведением сына. Драку-то он затеял. И еще эта пьянка. Хотя причину ее понять тоже можно, сильно переживал парень нелепую гибель девушки, в которую был влюблен. Может, из-за этой несчастной любви и жалели?

Надо бы разобраться, решил Володя, в любовных историях, связанных с криминалом, всегда есть загадка, которая бывает не сразу видна. Так что это за история?

Да это ж история, которая будет почище, чем в кино! Охотников, точнее, охотниц рассказать нашлось немало, и каждая соседка с удовольствием дополняла общую картину своими собственными соображениями. Словом, вот что получилось в результате.

Разговор уже плавно перетек из квартир во двор, где у детской площадки собрались те самые тетки с бабульками, которые и показались Яковлеву немного сдвинутыми по фазе.

Учились в одном классе мальчишки, влюбленные в одну девочку, и надо сказать, настоящую красавицу. Потом выросли, школу закончили, один парень в армию пошел, другой в институте учился, получил, стало быть, отсрочку. Но этот Андрюша, тихий, спокойный мальчик, вечно чего-то мастерящий, прямо надо сказать – золотые руки, оказался умнее Вадьки, служившего где-то на Дальнем Востоке, он покорил сердце ветреной красавицы Лильки, и тут началась у них такая любовь, что все только удивлялись – никуда друг без дружки. Родители, поди, уже о свадьбе подумывали, да тут вернулся Вадим, и все у влюбленных пошло наперекосяк. Кончилась любовь, увел девушку Вадим, а там и свадьбу сыграл. Дите у них появилось, Региночка, славная девочка. Да не сложилось что-то. Ну Андрей, тот вроде успокоился, делом занялся, говорят, телевизоры чинил и прочую технику – золотые ж руки-то. А молодую семью стали преследовать несчастья. Уж они переехали совсем в другой район, а все беда следом. Однажды Вадька чуть было не погиб, бомба взорвалась в подъезде, аккурат как он войти был должен. Но откуда здесь, в тихом районе Мытищ, бомба? Бандитов тут нету никаких, чтоб свои разборки устраивать, народ спокойный живет, рабочий, небогатый. А потом Вадим, говорят, не зная того, сам уже в дом бомбу принес. Он-то жив остался, глаз только потерял, а Лиля, та погибла. Ну как такое пережить? Вот Андрюшка и напился с горя, подрался с кем-то, вроде крупный убыток нанес, за то его и осудили. Оно вроде и правильно, по закону, да только какая уж тут справедливость?..

Занятной показалась эта «душещипательная история» Володе Яковлеву. Много вопросов сразу возникло. Он даже не пожалел, что потерял на этих всех теток слишком много дорого времени.

У истории была, конечно, масса всяких побочных и пространных деталей – о переживаниях родителей, о том, как милиция искала, да так ничего и не нашла, о многом другом, что делало рассказ особенно красочным и впечатляющим. Вспомнили и дружка-приятеля Андрюши – Олега, который частенько приходил сюда. Вежливый такой, слова грубого не скажет. Яковлев и этот факт отметил для себя, но сейчас обратил внимание главным образом на канву истории, и она сразу вызвала у него немало вопросов. Он поинтересовался, кто конкретно вел расследование, ведь сыщики, поди, весь дом тогда обошли, да и не только этот, наверняка и соседние. Ответили, что и про один взрыв, и про другой следствие вела Мытищинская городская прокуратура.

Вот, собственно, и все, можно было заканчивать с разговорами. Народ начал повторяться и уже, что называется, переливать из пустого в порожнее. Но Яковлева заинтересовал один старик, который сидел неподалеку, казалось, слушал общий разговор с интересом, но периодически хмыкал и покачивал головой, словно демонстрировал свое несогласие с этими женщинами.

И когда Володя поблагодарил всех и женщины стали расходиться, он подсел к старику.

– Извините, я вижу, вы не разделяете общую точку зрения? Как вас зовут, простите? Меня – Владимиром Владимировичем.

– Иван Аристархович, если это вам интересно, – сипло проговорил старик. – А что эти сороки рассказывают, дак то все буза на постном масле. Глупости одне. Бабьи сплетни.

– Это вы о чем? Или о ком?

– Да о химике этом... Страдал он! Нужда была, как же! С его дружками горевать некогда.

– Простите, вы кого конкретно имеете в виду?

– Дак все его же, Злобина... Андрюшку.

– А почему вы его назвали химиком?

– Дак у него кличка такая была в школе. И мой Петька, он с ним учился, завсегда так его и звал. А почему химик, почем я знаю? Прозвание такое было.

– Вы считаете, как я понял, что он вовсе и не страдал после гибели той девушки?

– С такими дружками, как у него, мил-человек, не страдают, а водку глушат, девок портят и разборки устраивают.

– А что за дружки?

– Дак эти, лысые. Вон как Олег ихний. Вежливый, ишь! Страхолюдины! Всё кавказских гоняют.

– Скинхеды, что ли?

Помнил Яковлев, что, когда обсуждали фигуры террористов, речь шла и об Олеге Базанове, одном из организаторов дела, который, по данным из ФСБ, являлся, ни много ни мало, руководителем скинов в Мытищинском районе. И, в общем, оказался весьма неоднозначной и даже опасной фигурой. Однако быстрая проверка, которую провели оперативники ФСБ под руководством Лаврентьева, показала, что Базанов уже несколько дней дома не появлялся, впрочем, на службе – тоже, и где в настоящее время обретается, никому не известно. Домашние Базанова упорно молчали, не желая вступать в контакт. Настаивать было бесполезно, ибо решение о задержании конкретных подозреваемых принято еще не было. Во всяком случае, теперь он тоже объявлен в федеральный розыск, Грязнов не стал разводить канитель.

Над словом «скинхед» старик задумался, но ненадолго. Покачал головой и сказал, сплевывая:

– Может быть... Слыхал, и так их называют. Дак те же бандиты, только вид сбоку.

Это был интересный поворот темы. Но старик, высказав свое отношение к обсуждаемому предмету, еще молча посидел и ушел в дом, лишь кивнув на прощание.

Итак, «химик»? Было о чем подумать...

Володя еще недолго оставался здесь, на Рабочей улице, но лишь затем, чтобы дождаться оперативника, который должен был по указанию Грязнова доставить Яковлеву подписанные постановления о задержаниях и обысках в квартирах подозреваемых, чтобы потом не искать друг друга по всем Мытищам. Этот же оперативник поступал в распоряжение Володи, потому что объем дел здесь мог оказаться слишком большим для одного человека. Ну о немедленном обыске речь пока не шла, Володя собирался еще встретиться и переговорить со следователем, который вел дело о взрыве, и с самим пострадавшим, Вадимом Дороховым. Тот должен был подъехать домой позже, с работы. Вот чтобы не упустить его, и оставлен был следить оперативник Алеша Костин с совершенно конкретным заданием. А сам Яковлев отправился в городскую прокуратуру.

Михаил Игнатьевич Кашкин был старшим следователем. Текущих дел у него было невпроворот, и появление Владимира он встретил без всякой радости. Но выслушал внимательно, а потом попросил молоденькую, «стрелявшую глазками» на симпатичного, розовощекого оперативника из Москвы секретаршу принести ему два так и не прекращенных «уголовных дела», которые уже давно, одно – пять, а второе три года назад, превратились в глухие и безнадежные «висяки». Он подержал на ладони далеко не пухлые, но хорошо пропитавшиеся пылью папки, словно взвешивая, и передал их Яковлеву со словами:

– Смотрите... Если обнаружите что-нибудь интересное, буду весьма признателен, а если появятся вопросы, обращайтесь, постараюсь помочь. Садитесь вон там, у окна... Светик, угости коллегу чайком.

На просмотр обоих «дел» много времени не ушло, вопрос как был ясен еще тогда, таким он до сих пор и оставался, никто не взял на себя труд взглянуть на них новыми глазами в связи с «душещипательной историей». Да ведь ее и не каждому рассказывали. Прошло время, что-то улеглось в памяти очевидцев, остыли слишком горячие эмоции, уступив место какой-никакой логике. Кашкин-то ведь сюда, на Рабочую улицу, с тех пор и не заглядывал, а зря. Впрочем, для этого ему пришлось бы оставить все неотложные дела и отправиться слушать бабулек, а это сегодня слишком большая роскошь.

Сделав себе ряд выписок из обоих «дел», Володя взялся за телефон.

Конечно, в некотором роде это было нахальство с его стороны – нагружать генерала Грязнова просьбами, но, во-первых, Володя был не в Москве, а в Мытищах, и необходимость получения нужной информации из архива ему самому пришлось бы обосновывать и долго ожидать «руководящего» решения, а во-вторых, и Турецкий, и Грязнов давно уже установили жесткое правило: если необходимо для дела, звони в любой час суток, тут нечего стесняться – на стеснительных воду возят.

– Вячеслав Иванович, уделите, пожалуйста, две минуты, это Яковлев, я из Мытищинской прокуратуры звоню. Есть интересная мысль.

– Понял, слушаю, короче, – лаконично ответил Грязнов.

– Память мне подсказывает, что где-то года три назад, да, – Володя посмотрел на обложку уголовного дела, – по Москве и Подмосковью прокатилась короткая волна взрывов...

Яковлев обратил внимание на то, что Кашкин поднял голову и с интересом уставился на него.

– Интересны они тем, что взрывались телефонные трубки, которые находили обычные граждане. Начинка была гексогеновая. И устройство, как отмечено вот здесь, в «уголовном деле», которое я смотрю, было довольно хитроумным. Мне надо срочно установить время и места взрывов – трех или четырех, на протяжении короткого времени, с разницей в несколько дней. Если я попрошу...

– Понял, не продолжай. Ты – на «мобильнике»?.. Ах, ну да, что-то я зарапортовался. Жди, тебе перезвонят. Постановления получил?

– Так точно, там Алексей. Сделаем к концу дня. Я могу привлечь старшего следователя, который проводил расследование? Фамилия Кашкин. Михаил Игнатьевич. Он на месте.

– Считаю, да, «висяки»-то на нем?

– Его. А кто позвонит?

– Ну вот так я тебе сразу и доложил! Не наглей. Сейчас Сане перезвоню.

– Я так понял, Владимир Владимирович, – спросил Кашкин, – что вы что-то обнаружили?

– Мысль одна появилась... Я попросил генерала Грязнова помочь с архивом. – Ну конечно, Яковлев не мог не козырнуть близким знакомством с Вячеславом Ивановичем, бывшим начальником МУРа, не знать о котором было бы просто позорно для человека, работающего в правоохранительной системе. – Сказал, что сейчас перезвонят.

– Это кто же, тот самый? – с уважением спросил Кашкин, и Володя с ходу заметил, как он сам вырос в его глазах.

– Ну а кто же, Вячеслав Иванович у нас один. Мы с ним в одной бригаде по расследованию теракта на Киевском.

– Того самого? – уже удивился Кашкин.

– Увы, – развел руками Володя, чувствуя, что подрастает с каждой минутой.

– А зачем же вам эта дряхлая старина? – Кашкин кивнул на папки.

– У меня постановления на арест и обыск в квартире подозреваемого в подготовке и проведении теракта Злобина Андрея Павловича, а также его дружка и, похоже, одного из организаторов взрыва, Олега Базанова. Не приходилось слышать эту фамилию?

– Базанов? Что-то знакомое. А в связи с чем?

– Может, скинхеды подскажут?

– А-а, ну да, это ж непотопляемый!

– Почему вы так считаете?

– На него поступает много жалоб. Беспредельщик, совершенно не считается с законом, мальчишек воспитывает в националистическом духе, злобных таких волчат... Но у него «крыша». Городское руководство. Он им нередко обеспечивает стопроцентное согласие населения – по разным вопросам. Удобен, значит. Но в кровавых преступлениях тем не менее не был замечен, иначе мы приняли бы меры, вопреки мнению руководства. Главным образом битье стекол, мордобои, покалеченные машины, пострадавшие молчат, а свидетели боятся, потому всякий раз они административными мерами отделываются. Вот такие пирожки. – Кашкин вздохнул. – Так, значит, вы считаете, что это могли они? То есть в первую очередь Злобин? Вон оно что! То-то же я смотрю, а понять ничего не могу. А вы твердо, извините, уверены?

– Наша уверенность по поводу Киевского вокзала подтверждена свидетельскими показаниями, – веско заявил Яковлев. – Потом, я сегодня с одним дедом на Рабочей улице переговорил, который прямо сказал, что Злобина в школе прозвали химиком, а зря, вы знаете, мальчишки клички не дают.

– Даже так? А я и не знал, смотри-ка...

– Как видите, есть о чем задуматься. А сейчас я обнаружил в делах найденные вами подсказки на этот счет. Вы, конечно, не могли ими тогда воспользоваться, потому что перед вами, Михаил Игнатьевич, не стояла тогда полная картина. А если бы вы взглянули сейчас, то наверняка пришли к такому же выводу. Вы не расстраивайтесь, я бы тоже не подумал на него, если бы не знал уже, что он участвовал в теракте. В этом-то и дело, мне было известно, а вам – нет. Да еще и бабульки совсем мозги заполоскали. Спасибо деду.

– А что за дед еще?

– Да был там один... Из двадцать седьмой квартиры. Иван Аристархович. Из второго подъезда. А сейчас нам придется немного подождать, позвонят, и тогда может наступить ясность. Вячеслав Иванович поддержал идею привлечь вас к нашему расследованию, чтоб вы смогли заодно убрать и собственные старые «висяки». Вы не будете возражать?

– А что – я? Это уж как решит мое начальство, – усмехнулся Кашкин.

– Будьте спокойны, после телефонного звонка Сан Борисыча Турецкого оно решит правильно. Сан Борисыч и раньше-то не сильно церемонился, а как стал первым помощником генерального прокурора, так вообще, по-моему, забыл, что это такое.

Володя произнес все это с легким, чуточку панибратским смешком и реально увидел, что в глазах старшего следователя он вырос уже просто до неимоверных размеров. Или это ему так рисовалась собственная миссия.

Но, с другой стороны, далеко ли Мытищи от Москвы? Какой разговор – пешком дойти, не устанешь! А все же провинция...

Яковлеву передали сообщение из Москвы. Факты взрывов телефонных трубок, начиненных гексогеном, были отмечены за период от мая по июнь 2002 года по Москве и области трижды: в городе Люберцы, Просторная улица, 17, авторемонтная мастерская – погибли двое; в городе Мытищи, Заводская улица, 34, жилой дом, – погибла женщина, ранен мужчина; и в Москве, угол улицы Арбат и Большого Афанасьевского переулка, – погиб один человек, личность не установлена. Кроме того, за отмеченный период применение самодельных взрывных устройств с применением гексогена было зафиксировано дважды: на станции Тайнинская, Ярославской железной дороги, разрушена торговая точка, – человеческих жертв нет, и в городе Мытищи, Заводская улица, 34, жилой дом, – человеческих жертв нет. Следствие ведут Люберецкая городская, Мытищинская городская и Тверская межрайонная прокуратуры города Москвы. Следствие по перечисленным делам приостановлено ввиду отсутствия доказательств. Перечислялись также имена и фамилии жертв. И это было очень любопытно, потому что тем самым круг подозрений сужался, приобретал систему.

Володя немедленно расстелил на столе карту Москвы и Московской области и вместе с Кашкиным отметил места взрывов. И им открылась интересная картина. Москва с Люберцами выпадала из общего плана. Но Люберцы у Яковлева были, что называется, на слуху: совсем недавно люберецкие скинхеды установили наблюдение за Володей Поремским, чем кончилось – известно. Так что связь вроде бы сама напрашивалась, если иметь в виду «общественную» деятельность Базанова и его подопечных. И так получалось, что все акции происходили в одном, по сути, районе. Недалеко друг от дружки. Арбат, но там понятно: неустановленная личность – это бомж. А здесь, в Мытищах, – дважды покушение на семью Дороховых, в Тайнинской – семья азербайджанца Гуссейн-оглы, в Люберцах – коммерсант Чангурия. Оба – с Кавказа! Вот тебе и след! И везде в качестве основного наполнителя – гексоген. Где его можно взять? Только там, где он имеется. А есть он у тех спецслужб, которые располагают наличием оружия и боеприпасов, а также взрывчатых веществ. Могут иметь к ним доступ скинхеды, к которым благоволит руководство? А почему же нет? И опять же, учитывая дружбу Базанова со Злобиным, то есть, называя вещи своими именами, боевика с химиком, почему не прийти к выводу, что эти все акции есть дело их рук? Все сходилось к тому.

Но Яковлев хотел поговорить еще с Вадимом Дороховым, этот человек мог рассказать о странной любовной истории своей покойной жены. Если захотел бы. А надо. В этой истории, чувствовал Володя, может крыться и разгадка причин обоих взрывов. А в том, что они были направлены именно против «злого разлучника», как обычно утверждает людская молва, лично для Яковлева уже не было никакого сомнения. Действительно, все как бы сходилось. Но пока именно «как бы». Необходимо было «железное» подтверждение.

И так получилось, что пришедший с работы Вадим отнесся к просьбе Яковлева и пришедшего с ним, уже знакомого ему следователя Кашкина без предубеждения. Он все равно не верил ни в какие козни, а во всем винил себя самого. И это стало его постоянной, не утихающей болью.

Услышав от посетителей, что они подозревают в двух попытках убийства Андрея Злобина, этот достаточно взрослый и умный человек, крупный и сильный, у которого даже выбитый глаз не портил внешности, рассмеялся. Уж кто-кто, а этого воробья Злобина он мог бы одним пальцем перешибить пополам, куда ему. Но, выслушав аргументы, напрягся и помрачнел. Показалось даже, что он хоть сейчас готов идти, чтобы установить справедливость. Вот только любимую дочку спать уложит и отправится.

Мать Вадима, застывшая в дверях, не могла поверить. Да как же так? Они ж школьные еще друзья! Так не может быть!

Впрочем, доказывать Яковлев с Кашкиным ничего не собирались, им нужны были факты из истории женитьбы Вадима на Лиле. И тут наконец мать не выдержала, ее словно прорвало. Даже Вадим оторопел – не ожидал такого потока резкостей в адрес покойной любимой супруги.

Оказывается, вела Лилька себя не подобающим приличной девушке образом. Просто родители Вадима, зная о его чувствах к девушке, щадили самолюбие сына и надеялись, что он, со своим сильным и целеустремленным характером, повлияет на будущую невестку. Вот и дождались. А что девушка только что не на людях обжималась с Андрюшкой, так про то весь двор знал. Правда, после свадьбы вроде утихомирилась, да надолго ли? Снова их видели вместе, бегала замужняя жена к своему полюбовнику... А с Регинкой как? Ребенок-то к отцу так и льнет, с нею что будет? Да и не такая уж сучка была эта Лилька, не такая бессердечная. И добрая она, и уважительная, да, видно, сломано в ней что-то оказалось. Со стороны, может, и незаметно, а тот, негодяй, поди, знал. И пользовался. Мог и шантажировать.

Вадим убито молчал. А что теперь говорить? Время ушло. Девочка растет. Ей это все надо? Значит, необходимо закрыть вопрос. Запечатать, чтоб и духу не было. Такое решение принял Вадим.

Но Яковлев приложил максимум усилий, чтобы доказать, что расправа, которую готов учинить над Злобиным Вадим, будет воспринята как преступление, несмотря на самые благородные мотивы. Пусть уж он занимается своим делом – воспитывает дочку, а правосудие займется своим – наказанием преступника. И теперь он не уйдет. Не получится. Это ведь классический пример изворотливости преступника: сесть на малый срок, чтобы избежать куда более серьезной кары. И как не догадались сразу! Кашкин был чрезвычайно расстроен.

Все-то оно так, но пока следствие не вышло из области предположений, какими бы убедительными они ни казались. Требовалось документальное подтверждение. И в этом могли помочь только тщательные обыски. Но только в том случае, если преступники допустили хотя бы малый просчет. Надежда была на то, что все у них делалось в спешке. Никто ж не рассчитывал, что теракт не удастся! Что просто громыхнет, а следствие немедленно нащупает след. Да в принципе куда они вообще могли податься? Наверняка где-нибудь неподалеку скрываются. А значит, надо немедленно поднимать все возможные связи преступников. Они ж не в пустоте существовали, были у них знакомые, приятели, а у тех свои частные жизни. Они могут что-то и знать.

И Яковлев позвонил снова в Москву, доложив Грязнову о новых обстоятельствах дела. Володя прямо не сказал, что им втроем, учитывая присутствие Кашкина и Костина, все равно с двумя объектами не справиться, но заметил, что с обысками быстро не получится. Вячеслав Иванович, естественно, «намек понял» и ответил, что вышлет в Мытищинскую прокуратуру команду оперов с экспертами-криминалистами, но работа должна быть закончена сегодня же. Времени нет! Сверху торопят, там уже прослышали каким-то образом, что группа обнаружила террористов и теперь просто тянет время, набивая себе цену. Это ж надо такое придумать!

Силы распределили по объектам следующим образом.

Сам Грязнов взял на себя обыск в квартире Халметова, ибо там следовало вести себя максимально жестко и в то же время корректно, хотя все равно жалобами закидают, прохода не дадут. И поручать такое ответственное дело молодым, он решил, рановато.

Галя Романова, уже в своем истинном обличье, должна была произвести еще раз, с женской дотошностью, самый тщательный обыск в квартире Савина и на его бывшей даче, где во время ареста хозяина уже проводили обыск. Сам Лаврентьев уже успел послать туда своих людей, и те привезли подтверждение того, что дача была продана супругой Савина, собственно, жилье и принадлежало ей по завещанию покойных родителей, еще перед разводом, а деньги пошли на оплату московской квартиры Савина. То есть здесь все было проделано так, чтобы Савин, вернувшись из заключения, за свое жилье мог не беспокоиться. Даже благородно женщина поступила, нет слов. Ну а что бросила мужа в тяжкое для него время, так за то Бог ей судья.

Владимир Поремский вместе с Павлом Лаврентьевым вплотную занялся деятельностью скинхедов. Агентура ФСБ донесла, что у этих юнцов было оборудовано в Москве несколько опорных пунктов, своеобразных баз, где они собирались, откуда шли на свои «громкие мероприятия» и где скрывались, когда их начинала гонять милиция. Правильнее сказать, если начинала гонять.

Ну а Яковлев со своими коллегами и прибывшими из Москвы помощниками должен был обыскать квартиры Злобина и Базанова.

И все это было желательно проделать одномоментно.

Итак, Вячеслав Иванович без всякого звонка и предупреждения явился в Нижне-Кисловский переулок. Сопровождавший генерала эксперт-криминалист из ЭКЦ и оперативник в чине майора милиции составляли всю группу. Но на всякий случай Вячеслав Иванович захватил с собой, но пока оставил в сидеть в микроавтобусе двоих рослых сержантов-омоновцев при полном снаряжении. Пугать никого не надо, но если вдруг, то, как говорится, нате вам, пожалуйста.

Его явление, иначе и не назвать, произвело в «Доме Халметова» впечатление атомного взрыва, не меньше. А когда Манербек увидел входящих вместе с милиционером двоих своих соседей, представленных Грязновым как понятые при обыске квартиры, где проживает подозреваемый в терроризме Ахмед Халметов, он же по новому паспорту Геннадий Зайцев, показалось, что старика хватит удар.

– Вот постановление о задержании вашего сына, а также можете считать это ордером на обыск, такое старое словосочетание должно быть вам известно, гражданин Халметов.

Никакой не господин, а именно гражданин. Как все в государстве – граждане. А то, видишь ли, в господ решили перекантоваться, дудки, далеко куцему до зайца.

Хозяин потерял дар речи.

– Покажите комнату, в которой проживает ваш сын. С нее и начнем. Возможно, обыск в остальных помещениях не понадобится.

Но Халметову, кажется, было уже все равно. Он что-то сердитое крикнул по-чеченски женщине в той же газовой косынке темного цвета и, повернувшись, ушел в большую, ковровую комнату. Грязнов взглянул на майора, тот с полуулыбкой кивнул. Он был ингушом и прекрасно понимал язык соседей.

Между тем женщина прошла в другой конец коридора, открыла дверь, и они, последовав за ней, оказались в другой квартире – двухкомнатной, где ничто, никакая обстановка, не напоминала саклю старого хозяина. Обычное московское жилье, правда, дорогая обстановка – спальня и кабинет. Значит, купил Халметов не одну квартиру, а две и соединил их.

– Приступайте, – сказал Грязнов майору с экспертом, а понятых пригласил присесть, времени могло уйти немало. – Хасан, а я пока пойду там посмотрю, на всякий случай. – Он кивнул майору и вышел в «саклю».

По громкому голосу нашел Халметова, тот по-чеченски что-то кричал в трубку. Видно, уже не мог сдерживать себя и ругался по-своему. Вячеслав Иванович пожалел, что рядом не было Хасана – для Манербека это был бы чувствительный удар, – и постарался не обращать внимания на гневные взгляды, которые метал на него старик.

Наконец тот замолчал, устало отключил трубку, сложил ее, швырнул на тахту и уже с непонятным торжеством взглянул на генерала. Грязнов был в форме, а оскорблять его словом или действием, должен был крепко знать Манербек, категорически не следовало. Грязнов подошел ближе к настенному ковру и стал внимательно рассматривать развешанное оружие. Сказал негромко:

– Разрешение имеете на хранение огнестрельного и холодного оружия? Сейчас с этим делом у нас строго.

– Слушай, какое такое разрешение? – чуть не взвизгнул Манербек. – Сто лет здесь висит!

– Ну не сто, – миролюбиво заметил Грязнов, – в Москве недавно живешь, я знаю. А чтоб у тебя лишних забот не было, перепиши это все, зайди в милицию и зарегистрируй. Проблем-то – тьфу... Другие комнаты покажи.

Молча они прошли по всей квартире, вышли на кухню, где на табуретке застыла женщина. Хозяин ей что-то резкое сказал, она тихо встала и ушла в квартиру Ахмеда. Грязнов бегло осмотрел кухню и вышел в коридор. И в этот момент резко зазвонил его «мобильник». Манербек вмиг оживился. Так вот чего он ждал! Не внял, значит, предупреждению? Ну тебе же хуже.

– Слушаю, это кто? – По этому телефону Грязнову мог звонить только кто-то из своих.

Но он ошибся, звонил, каким-то образом выяснив номер, заместитель министра внутренних дел, курировавший, в частности, кадры, и не самым лучшим образом, это было известно многим в министерстве.

– Грязнов, ты? Это Никитин.

– Слушаю вас, Павел Софронович, – сказал Грязнов, а сам подумал: не могли более толкового чиновника найти. Эх, дураки, учить вас надо! – Какие проблемы?

– Ты где сейчас?

– А-а, в этом смысле? Руковожу обыском согласно постановлению, подписанному заместителем генерального прокурора Меркуловым, в квартире подозреваемого в терроризме гражданина Зайцева Геннадия Михайловича. Что-нибудь не так? – и Вячеслав Иванович с ухмылкой посмотрел на Халметова. Тот напряженно молчал.

– А при чем здесь Халметов? – недоуменно спросил Никитин.

– Ах вон вы о чем? Так я же вам назвал новые имя, отчество и фамилию человека по его последнему паспорту. А вообще-то он – Ахмед Манербекович Халметов. Является одним из соучастников подготовки и проведения взрыва на Киевском вокзале. Недавно было, должны слышать. Расследование ведется по указанию президента, группе даны самые широкие полномочия. Тут еще такое дело, Павел Софронович, кое-кто все еще надеется, что расследование свернется от отсутствия прямых улик, но, когда улики появляются, эти граждане немедленно подключают все свои связи. Они надеются сейчас, к примеру, что заместитель министра Никитин даст прямое указание генералу Грязнову, который является официальным заместителем руководителя следственно-оперативной комплексной бригады, прекратить расследование, дабы не портить нервы почтенному коммерсанту из Чечни. Но я полагаю, что с таким вопросом проще всего обратиться к нашему министру, который полностью в курсе дел. А то может неловко получиться – мне приказано одно, а я стану делать другое. Так ведь недолго и хорошего человека подставить. – Грязнов замолчал, уже насмешливо поглядывая на Манербека.

– Ну ты, Грязнов, дипломат, – даже хохотнул замминистра. – Хитер! Ладно, делай свое дело. Только постарайся, чтоб без грубостей там и прочего, ну, сам знаешь, какие у нас кадры – воспитывать и воспитывать.

– Так точно, – засмеялся Грязнов, захлопнул трубку и сунул ее в карман. – Не сработало, – сказал он Манербеку, сочувственно покачав головой. – А я ведь тебя предупреждал. Ну теперь сам смотри.

– Вячеслав Иванович! – позвал майор.

Грязнов, а за ним и Халметов вернулись в квартиру Ахмеда. Хасан стоял на полу на коленях и перебирал книги и брошюры на арабском языке.

– Знаете, что это такое? – спросил Хасан, пристально посмотрев на Халметова. – Это вам «Аль-Каида» в чистом виде. Руководство к проведению террористических акций. Агитационные брошюры, и все по поводу непримиримой борьбы с неверными. Издания выходили не здесь и не в Чечне, они – оттуда. – Хасан махнул на окно рукой. – Все материалы на арабском языке, который здесь, в Москве, практически знает довольно узкий круг людей. В мечетях, в медресе, редко – в татарских семьях. Ну и эти. – Он кивнул на Манербека.

Манербек, вероятно, выругался по-чеченски, потому что Хасан ответил ему на его же языке, и довольно жестко, а хозяин прикусил язык и как-то даже сник маленько.

– Недоволен? – спросил Грязнов, кивнув на Халметова.

– Я к этому не имею никакого отношения! – громко заявил вдруг Манербек.

– А мы так и запишем в протоколе, – ответил Грязнов. – Значит, всю эту печатную продукцию изымаем, понятых прошу следить внимательно. Она будет передана специалистам из Федеральной службы безопасности – для оценки и принятия дальнейших мер. Еще что есть?

– Вон, – кивнул майор на эксперта, возившегося со своими причиндалами, извлеченными из чемоданчика, – Мироныч проводит экпресс-анализ. Подозреваем гашиш. Немного, грамма три. Обнаружено в письменном столе, между вот этими книжками.

– Прекрасно, я ж говорил, не напрасно едем. Есть результат. А тебе, Манербек, – от уважительного обращения к хозяину не осталось и следа, – дам в последний раз совет наперед думать, а потом говорить. Сейчас я тебя допрошу, ты мне ответишь на все мои вопросы, после чего дашь подписку о невыезде. Да ты и сам не удерешь никуда, всюду тебя будут ждать сплошные неприятности. А ведь все потому, что меня не послушал... Мироныч, – обернулся генерал к эксперту, – ты тут постарайся, нам бы отпечатков пальцев молодого Халметова набрать – для дальнейшей идентификации. Погляди на его личных предметах.

– Я уже обратил внимание, – кивнул эксперт-криминалист. – Есть... есть кое-что...

Тут у Халметова зазвонил его телефон, что остался валяться на тахте. Манербек быстро ушел. Хасан вышел к двери, прислушался. Обернувшись, сказал с улыбкой:

– Оправдывается, похоже, ему там хороший втык делают. Было, да?

– Никитина нашего задействовали, – со смешком ответил Грязнов.

– Нашли кого! – без всякого уважения ухмыльнулся майор...

Галя решила все-таки не сильно себя разоблачать перед соседями, которые ее уже видели, правда, в несколько ином «формате». Сейчас это была строгая милицейская дама, в которой от размалеванной рыночной хохлушки не осталось ровным счетом ничего. Ее даже сердобольная соседка так и не признала. Но о случае со вскрытием квартиры, когда прибегала наниматься одна девица, рассказала. Конечно, ей и в голову не могло прийти, этой простой женщине, то, что в жизни случаются подобные метаморфозы.

Она же, эта соседка, и стала одной из понятых во время производимого обыска.

Николай Анисимович, как увидела Галя, был далеко не прост, ничего компрометирующего после своего ухода не оставил, так что и искать здесь практически было нечего. Но польза уже оказалась в том, что была соблюдена формальность.

Быстро завершив дело и составив протокол, Галя, между делом, проверила установленную здесь после ее «посещения» сигнализацию, все действовало, и, стало быть, пора было менять объект.

Небольшая группа с Галей во главе отправилась в Перловку, где находилась бывшая дача семьи Савиных.

Новая хозяйка удивилась. Ведь относительно недавно сюда приезжал бывший хозяин, он искал тут, в сарайчике, какие-то бумаги, нашел их, они были в черной папке, и увез с собой.

Этих сведений хватило для того, чтобы разгрести на земле указанный хозяйкой угол, обнаружить железную крышку ящика и наконец понять, что именно здесь хранил Савин все добытые сведения. Он в течение многих лет работы еще в КГБ собирал нужные ему документы. О них, собственно, и шла речь на суде, хотя тот факт, что они действительно были у Савина, доказать следствию так и не удалось. Судили, по существу, за косвенные улики. И осудили. А он, зная, чья кошка мясо съела, затаил тем не менее в душе подлость. И решил в конце концов отомстить столь бесчеловечным способом.

Юра Гордеев, адвокат, как уже слышала Галя от Грязнова, говорил, что Савин точно неадекватен. Теперь Галя увидела, что все речи о несправедливом обвинении, похоже, строились на песке. Было за что его обвинять, просто не нашли. Но это уже другое дело. А обвинили предателя правильно. Доказательств не хватило, вот и казалось, что голословно. Но Бог шельму метит. И если Савин свихнулся, то туда ему и дорога.

Галя судила со всей решительностью и максимализмом молодости. Впрочем, позже эту ее точку зрения разделили и Грязнов, и Турецкий, и остальные члены бригады. Но пока надо было поймать преступника. А документы его никуда не денутся, их обязательно найдут, где бы этот ненормальный их ни перепрятывал...

Две бригады, в одной старшим был Яковлев, в другой Кашкин, одновременно производили обыски в квартирах Злобина и Базанова. Злобина Яковлев уступил следователю – его было дело, вот пусть и доводит до конца. А сам отправился в семью Базановых. Там, как он и предполагал, его приходу, да еще с командой, были совсем не рады.

Отец и мать – пожилые люди – смотрели вообще враждебно. Не радовал особой почтительностью к старшим, как полагал себя Яковлев, и младший Базанов, белобрысый, видимо, юнец, если судить не по прическе, которой не было, а имелся голый розовый череп, но по бровям – белесым и почти невидным на веснушчатом остроносом лице.

Как и предполагал Владимир, ничего компрометирующего Олег дома держать не стал бы. Но, копаясь в кладовке, где стояли ящики со всевозможным инструментом – оружие искали, что ж еще? – дошлый оперативник обнаружил длинные металлические цилиндрики и другие стальные заготовки, которые только опытный глаз эксперта-криминалиста, которого немедленно позвал оперативник, определил как заготовки для производства огнестрельного оружия. Это уже стало интересно. И Яковлев взялся за младшего Базанова – Стаса.

Тот божился, что к найденному «железу» никакого отношения не имеет, но Владимир заставил парня признаться, что работает он слесарем в механических мастерских Казанского вокзала. Как говорится, оба-на!

Обыск завершили, заготовки на всякий случай изъяли, протокол подробный составили, и Яковлев предложил Стасу одеваться. Родители испугались – то старший пропал неизвестно куда, то теперь милиция младшего без всякого к тому основания забирает. Но Володя постарался успокоить, сказал, что сейчас просто съездят в Москву, на Казанский вокзал, и парень покажет им свое рабочее место. После чего, если к нему не возникнут вопросы, вернется домой. В его интересах провернуть это дело как можно скорее. Немного успокоил – но родителей, а Стас явно забеспокоился. Стал ныть и просить перенести на завтра, но Яковлев, словно гончий пес, почуявший дичь, был неумолим. Пришлось Стасу очень неохотно подчиниться.

По дороге в Москву Яковлев продолжал размышлять, почему это у него возникло вдруг такое желание? И сообразил, что подсказку дали заготовки.

Ну да, он с самого начала обратил внимание на руки парня – они были темными, с несмываемыми следами металла и смазки у ногтей. Такие руки встречаются у мастеровых, имеющих дело с металлом, причем постоянно. То, что Олег занят работой «тонкой» – электрооборудованием, да и то, наверное, время от времени, а в основном руководящей деятельностью среди своих юных отморозков, к числу которых наверняка принадлежит и Стас, глядевший на милиционеров волчонком, было известно. У него руки такими быть не могли. А Стас, по сути, работяга. Значит, и заготовки, скорее всего, имеют прямое отношение именно к нему. Вот и возникло неожиданное решение. И Яковлев уже чувствовал по беспокойному поведению младшего Базанова, что напал на след.

Володя не ошибся. Он предупредил двоих сопровождавших его оперативников, чтоб они с парня глаз не спускали – удерет. Угадал, Стас сделал такую попытку, когда, предъявив служебные удостоверения, группа вошла в тесное и старое помещение мастерских. Выбрав момент, когда внимание сопровождающих было отвлечено, он метнулся в сторону, между тесно уставленными станками. Но не успел. Оперативник ловко подставил ногу, и Стас растянулся на полу, покрытом металлическими листами. Естественно, разбил себе физиономию до крови. Не очень удачно получилось, он конечно же попытается перевалить вину на милицию, которая обошлась с ним столь жестоко, но рядом был один из рабочих, который видел попытку побега. Вот ему и пришлось, хоть он всячески отказывался, не хотел влезать в чужие разборки, подписаться под протоколом, который тут же составил Яковлев. Упоминалась попытка побега, необходимость задержания и, как результат, неосторожное падение на пол. С этой шпаной, заявил Владимир, пряча протокол в свою папку, иначе нельзя.

А рабочее место у парня оказалось очень любопытным. Особенно шкафчик для рабочей одежды. Там, внизу, были найдены под кучей промасленных тряпок два газовых пистолета, стволы которых были расточены под боевые патроны девятого калибра. И еще несколько уже заготовленных стволов были спрятаны под грудой инструментов в ящике.

Стали составлять другой протокол. Затем Яковлев позвонил Грязнову и доложил о происшествии. Тот внимательно выслушал и велел везти Базанова-младшего на Петровку, 38, куда и сам собирался подъехать. Там, в следственном изоляторе, и состоится подробная беседа. А когда Яковлев возразил, что этот волчонок вряд ли теперь согласится говорить, Вячеслав Иванович спросил:

– Там кто с тобой из моих оперков?

Володя назвал.

– Дай трубку Корецкому.

Яковлев передал, Игорь выслушал генерала молча, улыбнулся и сказал:

– Будет сделано. – И, обращаясь к Яковлеву: – Сейчас сюда «воронок» с Петровки подойдет, и мы поедем. Ты, Володь, в кабину садись, генерал сказал, а мы уж с ним прокатимся.

О чем они там говорили, Яковлев спрашивать не стал, но Стаса вывели из кузова машины в полусогнутом состоянии. Он шел с трудом, но шел. Точнее, послушно передвигал ноги.

Оформили его прибытие быстро. Отвели и заперли в небольшой одноместной камере, так просил начальника СИЗО Грязнов, не мог же тот отказать в такой мелочи бывшему начальнику МУРа?

Подъехавший Грязнов сказал:

– Вы немного подождите, ребятки, а я схожу переговорю с ним. Он как, нормальный?

– Вполне, – ответил Игорь.

Через час Вячеслав Иванович вышел и сказал:

– Они все прячутся на даче в Кратове. Адрес он не знает, но как пройти и как выглядит дача, описал. Пора, хлопчики, трубить общий сбор.

Обыденно так сказал, будто это был не итог всей операции, а простая «рабочая» поездка.

Вечерело. По Рязанскому шоссе в сторону Раменского двигалась небольшая колонна машин. Впереди ехала милицейская «Волга» с мигалкой и сиреной, требовавшая немедленно освободить дорогу своему сопровождению. За ней катили два микроавтобуса с затемненными стеклами, а замыкала процессию черная «Волга» Генеральной прокуратуры. В милицейском автомобиле ехали оперативники и эксперт-криминалист, в микроавтобусах отделение спецназа при полном обмундировании для проведения «жестких» операций. В черной «Волге» сидели Грязнов, Турецкий и Яковлев.

Володя рассказывал о проведенных в Мытищах обысках. Ему уже перезвонил Кашкин и голосом именинника сообщил, что дело в шляпе. Ну в том смысле, что теперь уже не только два взрыва в Мытищах получили свое документальное подтверждение, но и акции в Люберцах, в Тайнинке и на Арбате. Недаром он отметил в свое время в этих преступлениях серийный почерк, а ему не верили. Это ж сколько дел сразу можно завершить!

А все произошло потому, что Михаил Игнатьевич послушался совета Яковлева и отправился не к бабкам, а к Ивану Аристарховичу, в двадцать седьмую квартиру. И тот вспомнил многое про «химика». Намекнул и про то, что у Злобина была, наверное, где-то мастерская, поскольку он постоянно таскал домой всякие причиндалы – железки, старые телефонные аппараты и прочий хлам, который выбрасывают люди на помойку за ненадобностью. А зачем человеку, который в серьезном институте учился, такое барахло? Ясно – для мелких поделок.

Вот и учел эти соображения Кашкин, когда вскрыл и начал планомерный обыск квартиры Злобина. Одного он не мог при этом понять: куда девался весь тот хлам, который притаскивал Андрей? Может, старуха-мать выбросила? Да вроде не видели ее, совсем уже болела, тяжести носить не могла, а там же, поди, тонны!

Не было никакого хлама в квартире, зато в ящике письменного стола нашелся небольшой ключик от висячего замка, как определил эксперт-криминалист. Стали искать сам замок и не нашли. Думали, где-то на улице, где население обычно сарайчики всякие ставит. Но когда вышли и оглянулись на дом, эксперт обратил внимание Кашкина на то, что у дома наверху есть еще технический этаж. А раз он имеется, значит, там должен быть люк.

Уже через несколько минут они вошли в прекрасно оборудованную слесарную мастерскую. А еще через короткое время обнаружили несколько телефонных трубок, откуда были вынуты внутренности, лежали электрические батарейки и старые разобранные электрические будильники. То есть полный набор для начинающего террориста.

А еще, к удовольствию эксперта-криминалиста, на всех предметах имелись четкие отпечатки пальцев.

Так что, можно сказать, со Злобиным вопрос отчасти решился. Осталось только идентифицировать эти отпечатки с теми, что были оставлены на деталях от бомб, оставшихся после взрывов. Если эксперты-криминалисты, разумеется, их в свое время нашли. А отсюда получала логическое объяснение и пьяная драка, которую затеял Злобин в игорном заведении, – он мог испугаться разоблачения.

Турецкий с Грязновым слушали, но не разделяли особых восторгов Володи, их больше волновало не это пусть и важное, но уже понятное прошлое, а нынешнее. Сейчас все будет зависеть, во-первых, от обстановки в районе кратовской дачи – где и как она расположена, какие подходы имеются, все ли террористы там, а во-вторых, от умения, собственно, мастерства омоновцев. Во всяком случае, это были уже опытные, обстрелянные бойцы, не мальчики, а люди, прошедшие, точнее, заставшие еще военные действия в Чечне. Ну и если рассуждать вообще, то немало зависело и от простой удачи. От везения, без которого никак не получается, хотя оба генерала были людьми не суеверными. В принципе. Но ведь и в каждом твердом принципе случаются свои исключения. Вот об этом больше и думали.

Грязнов был немного расстроен. Он же дал команду не спускать с Натоева глаз, а что вышло? Упустили. Вместо того чтобы аккуратно «вести» его, выясняя связи, самым элементарным образом упустили. Впрочем, тут, может быть, и сам Вячеслав Иванович был виноват: еще в первую встречу, чтобы прижать покрепче Манербека, при нем заговорил со своими сотрудниками о Натоеве. Хотел как лучше, а получилось, действительно... Но он все равно никуда не денется, дом его под контролем, сам Манербек в открытую не поможет, а тайком ему будет себе дороже. С другой стороны, у Натоева вполне могли быть и свои контакты, однако долго он отсиживаться не сможет. Тем более что его фотография уже пошла во все отделения милиции. Но – никуда не денешься от правды, нехорошо получилось. Саня вон молчит, но тоже, наверное, так думает. Непростительный промах. Грязнов поглядывал на мрачноватого Турецкого и был уверен, что размышляют они об одном и том же.

Грязнов был неправ, Александра Борисовича сейчас меньше всего волновала проблема с Натоевым. Да и никакая это не проблема, просто Славка переживает собственный прокол. Ясно же теперь, что речь идет о связнике. Значит, не он, так будет другой, вот того и не надо упускать. Сейчас гораздо важнее не упустить самих террористов. Хотя они представлялись Турецкому какими-то странными, особенно этот, бывший подполковник. Листал его обвинительное заключение Александр Борисович и удивлялся: нормальный служака, на таких, как он, вся госбезопасность отродясь стояла. Это в девяностых годах, когда рухнуло все, начиная с экономики и кончая нравственными позициями, многие из этих деятелей остались как бы морально не у дел. Да, в общем, и материально тоже. Вот и начались разлады с совестью. Юрка Гордеев прав, большинство обвинений было шито белыми нитками. Но кое-что инкриминировалось все-таки по делу. Документы он все-таки воровал, Галка-то ведь обнаружила тайничок, правда, пустой. Но он же есть! Значит, были и документы, однако, как, возможно, и не желая того, продемонстрировало обвинение, в основном те, что подрывали честь и достоинство организации, «конторы». А это, натурально, грех непростительный! В то время как о предательстве Родины и говорить-то смешно – особенно после всех тех обосновавшихся в Европе и Америке генералов, полковников... Вот и получил Савин, будто в отместку за них, свое. Впрочем, по мизеру, могли бы и больше закатать.

А может, он и есть на самом деле именно такой, в смысле подлинный террор? Простенький. Почти бытовой. Обиделся на любовницу, изменившую ему с собственным мужем, и взорвал к чертовой матери половину Москвы? Или, скажем, просквозил мимо очередного повышения в звании, да еще и свою жену с приятелем в пикантной позе увидел, на что-то обиделся – вот и взлетел Киевский вокзал вместе со многими сотнями обычных, не озабоченных жаждой мщения людей. Ведь не станет нормальная, любящая жена бросать своего мужа в такой тяжкий момент? Или станет? Это смотря какая жизнь была... Вон, соседи Галку уверяли, что он души в ней не чаял, а она с его же дружком и сбежала. Правда, не куда-нибудь, а в Китай, супругой дипломата, а не занюханного подполковника. Он виноват или она? Но какая разница, если он решил мстить так бессмысленно и страшно? Значит, надо его изолировать, и лучше навсегда.

Потом Турецкий вспомнил недавний звонок Володи Поремского, тот докладывал с Русаковской улицы, где они с Пашей Лаврентьевым и спецназовцами из госбезопасности штурмовали гнездо скинов. Оно оказалось на поверку обыкновенным подпольным борделем, в котором в дневное время собирались всякие скинхеды, новые «русские моджахеды», есть, оказывается и такая шантрапа в политическом раскладе, а в остальное время «активисты движения» развлекались с проститутками. И когда спецназ, с грохотом высадив стальную, сейфовую дверь, ворвался в длинное подвальное помещение, увешанное различными плакатами, растяжками, постерами и флагами с непонятной символикой, напоминающей стилизованные свастики, перед ними предстала потрясающая воображение картина.

На двух диванах, установленных вдоль стен, под всей этой символикой и флагами, на двух абсолютно голых и пьяных, как выяснилось, девках скакали в свое светлое будущее двое тоже голых и пьяных вдрызг борцов за это самое будущее. Ни кавалеристы, ни их послушные кобылы так и не среагировали на грохот. Ничего не поняли. А когда им постарались объяснить ситуацию, при этом даже и не пытаясь удержаться от хохота, они возмутились по той причине, что здесь, оказывается, грубо нарушены их гражданские права, а кроме того, незаконно прервано важное идеологическое совещание. Это заявление и стало последней каплей для видавшего всякие виды спецназа. Володька сказал, что в помещении добрых полчаса стоял даже и не истерический хохот, а рев, которому трудно подыскать название для сравнения.

Самое же пикантное, пожалуй, заключалось в том, что эти двое парней оказались теми самыми, что преследовали Владимира в черном «БМВ». Имена-то их были уже известны ему. Он объяснил Павлу ситуацию, и тот с удовольствием передал задержанных «идеологических работников» в полное Володино распоряжение.

Короче говоря, все претензии по поводу происходящего были высказаны сотруднику местной милиции и представительнице жилконторы, которая и сдавала этот «нежилой фонд» под офис общественной организации. На тетку было жалко смотреть – так ее поразило это «совещание». Она стала клясться, что больше никогда, никому и так далее. Ей, конечно, никто не поверил, но участкового сам Лаврентьев строго предупредил.

Потом отпустили не утихающий от восторга спецназ и взялись за «документы». Их набор оказался стандартным. Ваххабистская литература на арабском и русском языках, националистские брошюрки от РНЕ и всякая прочая пропагандистская макулатура. Все было изъято, погружено в два больших картонных ящика и увезено. Павел сказал, что их спецы поглядят, скорее всего, сделают из этих материалов «лапшу» и отправят на переработку. Вряд ли там найдется что-то новое и неизвестное, но кто знает. И, кстати, никаких там ведомостей, списков организации и прочих документов, которые могли представить интерес для следствия, обнаружить так и не удалось. Достаточно и того, что общими усилиями ФСБ, МВД и Генпрокуратуры уничтожили еще одно осиное гнездо... разврата...

Турецкий не стал рассказывать пока об этом, чтобы не расхолаживать товарищей. Это можно потом, на обратном пути, когда все закончится. А в том, что закончится удачно, Турецкий был уверен. Однако... тьфу, тьфу, тьфу – через левое плечо...

К даче подъехали в темноте. Навстречу машинам, въезжающим в дачный поселок Кратово, вышел грязновский оперативник. Махнул рукой, и все машины погасили фары. Совещание длилось недолго. На нем присутствовал и командир отделения спецназа.

Оперативник набросал план дачи, участка, всех пристроек на нем, а также планы соседних участков. Спецназовец прикидывал, где разместить своих ребят, чтобы удар на нужный дом нанести с трех сторон – через окна и дверь: четвертая стена была глухая.

Высота окон – небольшая, они расположены в двух метрах от земли, гораздо ниже, чем на учебных полигонах, так что и трудностей при одновременном внезапном штурме возникнуть не должно было.

В доме, по докладу оперативника, ведшего скрытое наблюдение за дачей, чуть ли не с того момента, как Грязнов узнал адрес от Стаса Базанова, находились в данную минуту четверо. Оперативник не знал их имен и фамилий, но видел выходящих из дома в разное время пожилого дядьку с черноволосым парнем, которые заходили в сарай зачем-то, потом вышли еще двое – оба высокие, крепкие такие ребятки, один из них был лысым, другой со светлым ежиком прически. Они постояли, огляделись, потом обошли дом, о чем-то беседуя негромко, и ушли в дом. А потом, до самой темноты, появлялся на крыльце только лысый. Он оглядывался, будто прислушивался – неужели все-таки что-то чуял, мерзавец? Потом уходил в дом, чтоб через полчаса снова выйти. А может, ждал кого-то.

Грязнов с Турецким, да и Володя тоже, примерно догадывались, кого мог ожидать Олег Базанов. Либо своего братца, тот же недаром нервничал, все уйти норовил во время обыска в их квартире, либо Натоева. Или у них был еще кто-то на связи, о ком пока неизвестно.

В любом случае тянуть больше нельзя. Если бы неизвестный подошел к даче, его бы сразу перехватили оперативники, сидевшие в засаде. Но никого не было. А в темноте уже только раз Базанов вышел из дома – видели огонек сигареты. Да и в бинокле с прибором ночного видения он рисовался довольно четко.

Командир спецназа попросил всех присутствующих не мешать ему работать и подойти к даче по сигналу – выстрелу из ракетницы. И ушел к своим ребятам. Через несколько минут от двух микроавтобусов пошли в темноту несколько громоздкие силуэты, их повел оперативник. Остальные прибывшие медленно отправились по неширокой песчаной улице, мимо заросших сиренью и жасмином, если судить по запахам, сплошных заборов.

– Ты не захватил случайно сигареты? – негромко спросил Грязнов у Турецкого, тот улыбнулся, показав в темноте белые зубы:

– Случайно захватил.

Они закурили, постояли немного, остановились и шедшие за ними оперативники, эксперт, Володя Яковлев. Вокруг стояла тишина, только вдалеке нарастал гул приближающейся электрички. Кто-то из группы чиркнул зажигалкой, осветив наручные часы. И в тот же миг, с громким хлопком, высветив крыши домов и обозначив силуэты заборов, взлетела и вспыхнула между кронами высоких сосен обычная белая ракета.

Это означало конец операции...

Савин молчал. А Турецкий и не настаивал, он просто сидел напротив, за столом, привинченным к полу, и, не затягиваясь, курил себе неторопливо. Заговорит, куда он теперь денется...

Штурм и захват, как узнал тем же вечером Александр Борисович, произошел настолько стремительно и даже без единого выстрела, что четверо сидевших в доме за чаем так и не успели даже поставить свои чашки и стаканы на стол. По этой причине двое – Злобин и Савин – обожглись горячим чаем. Не успел оказать сопротивления Зайцев, хотя, как позже понял Турецкий, должен был, его этому долго и упорно учили, да вот сплоховал.

А о том, что учили, Александр Борисович узнал от Злобина. Этот крысеныш, полагая, что в прошлые его дела никто так и не залез, решил маленько заработать себе снисхождения от следствия. Не успели они между собой договориться – везли в разных машинах, посадили в одиночки. Вот Андрюша и стал закладывать своих подельников – первым Савина с его «проектами», которыми тот совсем задурил голову ему, Злобину, за три года совместной отсидки.

Второй был Генка Зайцев, который на самом деле Ахмед, и он у боевиков практику проходил, в Афгане был и других странах. И когда это успел ему Халметов-младший проболтаться о своих тайнах? Неужели поверил партнеру? Плохо, значит, его учили.

Ну про Олега Злобин знал только одно – тот явился главным организатором всего этого дела. И он рассказал о своей встрече с ним после колонии, о том, что сам узнал от Савина, об общих договоренностях. Олег их всех и на работу устроил, и сам следил, чтоб никто не мешал.

Про себя же Злобин сказал лишь то, что оказался слабым и подверженным чужому влиянию, в чем глубоко раскаивается.

Все это было подробно записано в протоколе допроса и подписано обвиняемым. Да, уже обвиняемым, поскольку доказательств вины оказалось более чем достаточно.

Зайцев проявил упорство. Но это – дело временное, пусть помолчит, тюремная камера учит многому. Да вряд ли и папаша его захочет, чтобы к сыну его применили самые крутые меры. Честь-то она честь, да жизнь дороже, когда у тебя в руках крупный бизнес. Поди, все возможные рычаги нажмет, лучшие адвокатские силы подключит, денег не пожалеет. Вот пусть сынок и делает выбор.

А Базанов, узнав, что всех их заложил братец, взятый на «горячем», расстроился до такой степени, что потерял контроль над собой. Стал вину переваливать на всех остальных, уверять, божиться, что сам он православный, в Бога истово верит, что был он всего лишь послушной овечкой, – врал, изворачивался, пока Поремский, работавший с ним и описавший, как они «штурмовали» его офис, не прижал его к стенке фактами. Базанов заврался и понял это сам, попросил дать ему время одуматься и сформулировать в голове свои признательные показания.

А Савин ничего не собирался «формулировать».

Он молчал. При нем после штурма, во время обыска, была найдена папка с документами. Видимо, он попросил Злобина не оставлять их в его мастерской на время их «командировки» и прихватить с собой. Лаврентьев посмотрел, полистал и плюнул – такая это была никому не нужная чушь. Тайну представляли лишь материалы, касавшиеся заложения взрывчатки. Вот это действительно представляло серьезную опасность. И надо было узнать, не прячет ли этот полусумасшедший в своей ненависти к бывшим коллегам человек еще где-то столь же опасные документы.

Турецкий попытался найти к нему подход. Он даже Гордеева пригласил, якобы разрешил тому переговорить с бывшим клиентом. Но и из этого их разговора ничего не получилось. Не захотел раскалываться Николай Анисимович, видно, он на что-то надеялся. Но на что?

Турецкий стал подбираться, пытаясь воздействовать на элементарную человеческую гордость. Это кем же надо себя представлять, чтобы скатиться до абсолютно свинского, скотского состояния? К месту пришелся и рассказ бывшего заключенного о расстреле их этапа в сорок первом, о том, как НКВД преследовал людей и после, а это – та самая «контора», в которой «имел честь» служить подполковник. И чем он лучше тех, кого так ненавидит? Сложный такой заворот придумал Александр Борисович. И ведь добился своего – разозлил Савина.

Тот начал орать, что он – мститель. Что все происшедшее – это лишь первый шаг. Что он еще скажет свое слово, и оно будет невероятно громким и последним.

Из этого сумбурного крика, больше похожего на бред, Турецкий понял, что ничего больше за душой и в тайниках у Савина нет. Он живет в настоящий момент еще не свершившимся взрывом, катастрофой, которую приготовил им всем. Кому «им», в расшифровке не нуждалось. По Савину уже не кричала, а рыдала психиатрическая клиника. Но точку надо было поставить. И Турецкий предложил ему изложить в письменном виде все свои претензии к государству, миру, бывшей своей «конторе», наконец.

Идея неожиданно понравилась Савину.

Он писал медленно, но не отрывая ручки от бумаги. Закончил, расписался, спросил, какое сегодня число, и поставил дату. После чего с пафосом произнес:

– Это мое к вам последнее слово! Мне не давали говорить, меня унижали, гноили в тюрьмах, меня даже на суде последнего слова лишили! Но я остался жив и невредим. А теперь, вопреки вашему желанию, я говорю мое последнее слово! Вот оно! – И он швырнул исписанный лист Турецкому, а сам принял позу Наполеона на известной картине Верещагина, где полководец, сложив руки на груди, мрачно смотрит сквозь кремлевские зубцы на бушующий над Москвой пожар.

Неожиданное сравнение почему-то заставило Александра Борисовича слегка поежиться. Черт его знает, что за ассоциации промелькнули. Он взглянул на текст, отметил правильное и вполне логичное построение фраз – смысл пока ускользал от него – и вдруг подумал совершенно трезво: «Какое это счастье, что последнее слово все-таки скажу я...»