Турецкий. 8 апреля. 20.00

— Ну и где твой полезный человек? — прямо с порога спросил Турецкий, вручая Грязнову бутылку «Белого аиста».

— Священнодействует, — шепотом ответил Грязнов.

На кухне невысокий брюнет лет тридцати пяти с вьющимися до плеч волосами и трехдневной щетиной, в тельняшке-безрукавке и фартуке укладывал на решетку свеженанизанные шашлыки. Его пиджак, рубашка и галстук висели на спинке стула. Стол был уже накрыт, причем не в грязновских примитивистских традициях, а как в лучших домах: со скатертью, салфетками и разной посудой для коньяка и воды. Даже двузубые вилочки для лимона присутствовали.

— Арбузов Ростислав Всеволодович, можно Славик, однако, чтобы не путать со мной, лучше Ростик, — представил полезного человека Грязнов. — Турецкий Александр Борисович.

Арбузов, тщательно вытерев руку о фартук, протянул ее Турецкому:

— Много о вас слышал.

— Были времена, — продолжил Грязнов, придирчиво наблюдая, как гость задвигает решетку с шампурами в духовку и регулирует температуру, — когда Ростислав Всеволодович работал в МУРе, был грозой бандитов и отщепенцев, а теперь трудится не покладая рук в охранном агентстве.

— Ну, «трудится» — это громко сказано, — смутился Арбузов. — Возимся помаленьку.

— Что ж в МУР не возвращаешься, если по труду соскучился?

Арбузов неопределенно хмыкнул и, сняв фартук, облачился в деловой костюм, даже галстук повязал:

— Прошу к столу.

— Да, начнем, пожалуй. — Грязнов привычным движением свернул пробку и виртуозно, практически не глядя, разлил первые по пятьдесят. — За встречу.

Выпили, закусили лимончиком, Арбузов запил «спрайтом».

— Что-то я смотрю, Ростик, ты совсем квалификацию потерял в своей секьюрити, коньяк «спрайтом» запиваешь. — Грязнов плеснул еще по пятьдесят.

— «Макаров»? — справился Турецкий, вспомнив, что Ильин называл фамилию Арбузова в списке людей, которые хотя бы раз охраняли Замятина.

— Чего? — не понял Грязнов.

— Ваше агентство, Ростислав, называется «Макаров»?

— «Макаров», — улыбнулся Арбузов, — слышали про такое?

— Слышал. Ваши люди охраняли Замятина. И вы лично в том числе.

— Да-с.

— Шаман! — восхитился Грязнов. — За это надо выпить.

— За шаманство или за Замятина? — уточнил Турецкий.

— Я за шаманство, а ты как хочешь.

Выпили.

— Значит, вы решили в неофициальной обстановке посвятить меня в тайны, которые не пожелали открыть моему, а на самом деле Славкиному человеку?

— Почему вы так думаете? — удивился Арбузов.

— Вячеслав Иванович, разругавшийся со мной в дым и явно не изменивший своей позиции, вдруг идет на примирение, — взялся объяснять и без того очевидные вещи Турецкий, — приглашает в гости, поит коньяком, в присутствии старого знакомого, который совершенно случайно оказывается замешанным в деле, которое я сейчас расследую. Как я по-вашему должен был это расценить?

— Александр Борисович, я вас уверяю, что не я был инициатором этой вечеринки.

— Точно не он, — подтвердил Грязнов. — Ты что-то в последнее время какой-то мнительный стал. Просто встретились вот с Ростиком на улице случайно, выпили пива, потрепались, и мне пришла в голову мысль: а почему бы ему не пообщаться с тобой?

— Случайно?

— Случайно.

— Шашлык готов, граждане сыщики, — оборвав зарождающиеся дебаты, сообщил Арбузов.

Шашлык оказался феноменальным. Из молодой свининки, отлично промаринованный и в меру прожаренный. На какое-то время установилась пауза, нарушаемая только хрустом челюстей.

Обглодав по шампуру, довольно и сыто закурили. Обстановка как-то сама собой разрядилась.

— Хорошо сидим, — заметил Грязнов, разливая коньяк. — Дай бог, не последний раз.

Выпили.

— Так что там с Замятиным у вас было? — спросил Турецкий, про себя решив ни в какие словесные баталии сегодня больше не вступать. Но раз уж пришел, почему бы и не выслушать человека.

— Ничего особенного, — пожал плечами Арбузов. — Не хуже других клиент. Я с ним только два раза работал.

— И в ту ночь тоже?

— Какую «ту»?

— В которую кино снимали.

— Видите ли, Александр Борисович, дело в том…

— В чем? — перебил Турецкий. — В том, что рискуете потерять хлебное место, сказав что-то лишнее? Мы уже выяснили и дату, и время, и место съемки. И не далее как завтра начнем допрашивать и вас, и ваших коллег в официальном порядке.

— Вы неправильно меня поняли. Место потерять я совершенно не боюсь. После скандала Замятин не постеснялся заявить во всеуслышание, что именно мы, наше агентство во всем виновато, что нас можно купить за три копейки. И раньше-то нормальной работы было мало, а сейчас знаете чем я занят? Какое у меня боевое задание? Мажора в институт сопровождаю. Он на парах сидит, и я рядышком, книжки за ним таскаю, от бабенок его отбиваюсь. Круто? — Арбузов щелкнул зажигалкой и нервно затянулся. — Ну был я на этой базе, где оранжерея, в которой камера стояла. Но откуда я знаю, тогда это было или не тогда? Может, он туда каждый день ездит, не я же снимал.

— Скажем, в конце марта вы его обслуживали?

— Обслуживал? Это вы точно сказали «обслуживал». Блевотину за ним из машины выгребать или его самого на руках домой затаскивать — это именно так и называется. Не охрана и сопровождение, а именно обслуживание.

— Да или нет?

— Да.

— Какого числа?

— Двадцать шестого и тридцатого.

— И тридцатого как раз гуляли в оранжерее?

— Да.

— Мужики, что вы тут форменный допрос устроили, — возмутился Грязнов. — Давайте выпьем, что ли? — Он наполнил стаканы. — За корпоративность и сотрудничество.

— И чтоб второй раз не вставать — за дам, — рассмеявшись, добавил Арбузов.

— Кстати о дамах, — закусив остывшим шашлыком, продолжил «общение» Турецкий. — Кто такие и как мне их отыскать?

— Не знаю, — глядя на Турецкого широко открытыми, честными глазами, ответил Арбузов.

— Ладно, спасибо за угощение. — Турецкий поднялся. — Меня жена дома ждет. Повестку, Ростислав, вам принесут завтра утром.

— Что ты психуешь, как беременная школьница? — Грязнов усадил товарища на место и придвинул поближе тарелку. — Если говорит человек «не знаю», значит, не знает. Я лично ему верю и тебе советую. Мы тебя что, вербовать сюда пригласили?

— Правда, Александр Борисович, — поддержал Арбузов, — хотите повесткой, пусть будет повестка, только ничего нового я вам и в прокуратуре не расскажу. Не знаю я этих девочек. Мы тридцатого забрали Замятина из дома где-то около девяти вечера и поехали на базу. Без девочек. Девочки прибыли заранее. Но, как вы понимаете, у них там был интим, и присутствия охраны не требовалось. Мы сидели в бильярдной, кофе пили, шары катали. Еще там фейерверк был. На фейерверк мы, конечно, вышли, вдруг снаряд неразорвавшийся на голову патрону свалится, нужно же будет ему первую помощь оказывать. Тогда я, конечно, девочек видел издалека, но это и все. Кто они, откуда, понятия не имею. Ту, которая светленькая на пленке, Замятин называл Светой.

— А до того он с ними не встречался?

— В мои дежурства — нет.

— Ладно, — махнул рукой Турецкий, — хоть про мужика расскажи, который с Замятиным гулял.

— Какого мужика?

— Достал ты, Ростислав! Только не говори, что мужика кавказской внешности с Замятиным в бассейне не было. Или ты его не заметил?

— А вы этого имели в виду! — хлопнул себя по лбу Арбузов. — Вы будете смеяться, но его я не видел, только голос слышал. Он за фейерверком из бассейна наблюдал, а от бильярдной его кусты заслоняют. Замятин с девицами скакал, как горный козел, а тот второй — плавал.

Махнув внеочередные пятьдесят граммов, Турецкий схватился за сигареты:

— Я на балкон выйду, надо подышать свежим воздухом.

— Какой балкон, зима на дворе, там дверь заклеена! — возмутился Грязнов.

— Весна уже, — заметил Турецкий.

Грязнов сокрушенно качал головой, глядя, как Турецкий отдирает скотч, закрывавший свистящие сквозняком щели, и пошел за ним. Арбузов остался курить на кухне.

— Ты зачем меня позвал? — вполголоса спросил Турецкий, выбравшись наконец на лоджию и плотно прикрыв дверь за Грязновым.

— Мириться.

— А этого зачем притащил?

— За тем же.

— Зачем «за тем же»?

— В прошлый раз, Саня, ты пытался меня убедить, что Замятин хоть и дерьмо, но в хорошем смысле этого слова, а Ростик тебе — лишнее доказательство, что дерьмометр там аж зашкаливает.

— Угу.

— Что ты угукаешь? — взвился Грязнов. — Я тебе свидетеля нашел, а ты еще чем-то недоволен!

— На фига мне такой свидетель, который ничего не видел, ничего не знает? Что мне ему — медаль дать за то, что он подтвердил, что мне и без него известно?

— На что ты, собственно, злишься? На то, что я тебя позвал? Или на то, что ты таким классным сыщиком оказался, что все сам раскопал и до всего сам додумался?

— Не лезь в это дело, Слава. Я сам как-нибудь разберусь.

— Ну и разбирайся!

— Ну и разберусь!

С Арбузовым Турецкий прощаться не стал. Кто еще из охранников был в ту ночь рядом с оранжереей, выяснится утром. Может, остальные окажутся менее скользкими и беспамятными.

А Славке определенно или жениться надо, или зверя себе какого-нибудь завести — хоть хомяка. Совсем невменяемый. И о Лидочке, конечно, опять не поговорили.