Глава 14
ЛИЛЯ ФЕДОТОВА
Лиля Федотова делила окружающих ее людей на две категории: личность и неличность. Эта простая в общем-то мысль посетила ее в раннем детстве, столь раннем, что когда Лиля, уже взрослая, рассказала о ней матери, та ответила категорично:
— Ты не могла в таком возрасте до такого додуматься!
Между тем Лиля ясно помнила день и час, когда это произошло.
Было лето. Они всей семьей отдыхали на море в Юрмале. Лиля заболела, потому что втайне от родителей бегала со знакомым мальчиком купаться после захода солнца, нарушив сразу два строжайших запрета: не купаться одной и не купаться после того, как выпадет роса. В результате она простудилась и заболела. Она лежала в постели возле окна, в двухэтажном деревянном доме на окраине соснового леса. Она лежала одна-одинешенька в наказание — родители с братом ушли гулять.
Стемнело. Вдруг Лилю осенила догадка: однажды я тоже умру! Она даже расплакалась от страха и хотела закричать, хотя знала, что ее никто не услышит и не прибежит на помощь.
Выплакавшись, она долго лежала не шевелясь и рассматривала со всех сторон перспективу собственной смерти, пока к ней не пришло новое открытие: на свете есть миллион девчонок, да и мальчишек, которые бы сейчас с воем кинулись прятаться в шкафу и сидели бы там до возвращения родителей, но я — я, Лиля, так не делаю. Почему? Я не такая, как другие!
От восхищения перед собственной храбростью ей стало весело, страх улетучился, как не бывало, и она спокойно уснула.
С тех пор она начала делить людей на тех, которые поступают как все, и тех, которые поступают наоборот, себя, естественно, причисляя к последним.
«Как все» были неинтересными, плоскими, скучными. «Наоборот» — делали игру под названием жизнь веселой, сложной и захватывающей. Поначалу таких людей вокруг было мало, практически — она одна, но Лилю это не смущало.
Все хорошие девочки в ее классе учились хорошо — она, наоборот, считала учебу занудством и специально не старалась. Все после уроков искали по заданию пионерской дружины каких-нибудь ветеранов для подшефной тимуровской работы — Лиля бродила по арбатским переулкам в поисках особняка, в котором жила Маргарита, а на Патриарших прудах — нехорошую квартиру…
Единственной подругой ее в школьные годы стала тридцатилетняя художница по фамилии Грек, — Гречка, как все ее называли, — которая вела в их школе кружок художественной фотографии. И хотя Лиля не обнаруживала в себе никаких склонностей к искусству, она приходила к Гречке в кружок, а потом и домой на Плющиху, почувствовав притяжение сильной и талантливой личности.
Одних людей общение с сильной личностью подавляет и сводит на нет, других, наоборот, вдохновляет и заражает желанием тоже достичь чего-нибудь значительного в жизни. Общаясь с Гречкой, Лиля установила для себя еще одну истину, которую запомнила на всю жизнь: «Даже пинок под зад, полученный от личности, возвышает, в то время как, если тебя облает в трамвае баба с кошелкой, это не принесет ничего, кроме слез и унижения».
Когда она заканчивала школу, две профессии считались самыми престижными: экономист и врач. Все поступали в финансовые и медицинские. Родители Лили, московские медики во втором поколении, прочили родную дочь в мединститут, но она, упершись всеми четырьмя лапами, настояла на юридическом:
— Мне нужно. Ну и что, что у вас нет связей? Я сама смогу поступить! Я умная, я талантливая! Я хочу быть следователем!
Она всегда знала, что будет делать карьеру и добьется успеха. Но и на личной жизни креста тоже не ставила, поскольку с детства предпочитала играть в войну с мальчишками, чем прыгать с девочками в резинку (хотя, кстати, и в резинку она играла здорово и доходила до гигантской пятой высоты, когда резинку натягивают на уровне талии), — словом, в детстве она от отсутствия поклонников не страдала. Одно время, влюбившись в пятнадцать лет в своего одноклассника, некоего Аксенова, она даже всерьез колебалась между личной жизнью, которая вырисовывалась в виде замужества сразу после окончания школы, и карьерой.
Мама, узнав о ее чувствах к Аксенову, только сказала:
— В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань! — чем несказанно Лилю оскорбила.
Уж она-то своего любимчика никак не могла сравнить с конем, а считала чем-то средним между средневековым благородным разбойником и современным героем. И кто знает, возможно, к теперешнему возрасту Лиля и превратилась бы в загнанную домохозяйку, жену и мамашу-наседку, как все ее более «удачливые» одноклассницы, если бы в десятом классе ее вдруг не объявили «доской». В том смысле, что она — «доска, два соска», а лучше быть последней уродиной и тупицей, но иметь в шестнадцать лет грудь, бедра и откляченную попку.
Наконец-то дорогие одноклассницы нашли, чем припечатать эту «принцессу» Федотову! Пусть не воображает, что она лучше всех. И в тот же день, как негласный совет школьных авторитетов признал, что Федотова — «доска», благородный Аксенов слинял, исчез и растаял и даже глаза на нее боялся поднять, проходя мимо по коридору.
Но, как говорится, недолго музыка играла, и Лиля очень скоро убедилась, что во сто раз выгоднее иметь ее худощавую европейскую фигурку, чем пышные формы, которые к тридцати годам расплываются и превращают женщину в свиноматку. Но первый неудачный любовный опыт навсегда привил Лиле отстраненное и ироничное отношение к мужчинам. Когда она поступила на юрфак, такой сугубо мужской институт, то от поклонников у нее отбоя не было, но Лиля и на личные отношения перенесла свое жизненное кредо иметь дело только с личностями, у которых есть чему поучиться.
Сначала она догоняла в развитии своего избранника, затем некоторое время оставалась с ним на равных, а затем перегоняла и уходила, повесив его рога на стену как охотничий трофей. Почему, думала она, эти ослы так уверены, что если женщина красива, то обязательно с куриными мозгами, а если умна, то обязательно высушенная мымра? Сами себе роют яму своей ограниченностью! Ха-ха! Я вас всех еще тут перегоню и обставлю!
Таким образом, не теряя головы и всегда помня, зачем и для чего она живет и учится, Лиля к пятому курсу превратилась в опытную охотницу за сильной половиной человечества. Залучив в свои сети очередного умного и талантливого мужика, она постепенно высасывала из него, как паук из мухи, все, что только можно было: жизненный опыт, знания, секреты ремесла или, как модно стало говорить сейчас, его «ноу-хау», а также его связи, знакомства, всяческие ходы-выходы, крючки-зацепки, отмычки-ключи, без которых невозможно войти в узкий и весьма закрытый и опять же сугубо мужской мир юриспруденции. Но Лиля поставила себе цель не просто войти в него и занять место в середине звена, нет! Она и там собиралась опередить многих и очень сильных.
При этом не только охмуренная, облапошенная и обобранная до нитки, образно выражаясь, жертва не догадывалась, что действия Лили нечистоплотны, мягко говоря, сама Лиля этого не знала. Подымаясь от романа к роману, как со ступеньки на ступеньку, Лилечка Федотова оставалась такой естественной, милой и глубокой девушкой, предупредительной и интеллигентной, что невозможно было бы заподозрить ее в меркантильных интересах.
Наоборот, это она снисходила с высоты своего ума и обаяния к очередному страждущему обожателю, пребывала с ним некоторое время и исчезала, «как сон, как утренний туман», оставив покинутому любовнику самые лучшие воспоминания о себе. И даже если в глубине души мужчина и чувствовал себя обманутым, то винил в этом лишь собственный эгоизм и узость мышления, заставившие его хоть на минуту поверить, что это божество и вдохновенье захочет принадлежать ему одному всю жизнь!
А Лиля, повесив рога очередной жертвы на стенку, повышала себе планку и искала подходы к завоеванию очередной неприступной мужской особи. Неприступной не в смысле секса — о, такого-то мужчины, пожалуй, еще Бог не создал! Чтобы он и подкаблучником у своей благоверной мегеры не был, и сохранил целомудрие в браке? Но Лиле нужно было завладеть им не только в постели, а завладеть его душой, мыслями, планами и надеждами на будущее, иначе победа не принесла бы ей ничего полезного.
Александра Борисовича Турецкого она увидела и возжелала (другое, менее напыщенное слово не отразит полноты смысла!) уже давно, еще когда девчонкой работала один год перед поступлением в юридический секретаршей в прокуратуре Москвы. Родителям удалось пристроить туда непокорное чадо после того, как она при первом заходе провалилась на экзаменах в заветный юридический. Лиля сидела в машбюро и перепечатывала всякие протоколы и постановления следователей следственной части Мосгорпрокуратуры, а вокруг толпилась, как обычно, куча граждан, ошизевших от долгих поисков правды в коридорах Фемиды.
И тут, как пишут в романах, вошел он, и Лиля в него сразу влюбилась… Ну, на самом деле все обстояло несколько иначе, но не суть важно!
Старший следователь по особо важным делам, знаменитый «важняк» Турецкий проносился впопыхах, с невидящим взглядом, мимо стола заштатной секретаря-машинистки, не замечая ее и даже, кажется, не подозревая о ее существовании. То, что он — личность, и не просто даже личность, а вообще нечто непостижимое, как великий магистр ордена розенкрейцеров, она поняла с первого взгляда. Можно было даже ничего не знать об Александре Турецком, не слышать о его подвигах (а коридоры прокуратуры в этом смысле весьма прозрачны, и о подвигах Турецкого, как профессиональных, так и амурных, тут легенды ходили), но достаточно было бы раз взглянуть в его серые, с огоньком, глаза, чтобы ощутить физическую силу, исходящую от этого человека.
Так, когда сходятся единоборцы и становятся в стойку, они прежде всего оценивают возможности друг друга по взглядам и еще до начала боя предполагают, кто из них выйдет победителем.
Лиля, с первого взгляда оценив тогда возможности Турецкого, не усомнилась ни на секунду, что если бы ей и удалось крутнуть с ним роман, то это была бы просто его очередная победа и ее скромное имя было бы внесено в серединку его донжуанского списка (ежели Турецкий вел таковой) даже без птичек и восклицательных знаков на полях. Ну еще бы! Ведь она всего лишь секретарша, пусть спасибо скажет, что посмотрел в ее сторону!
Поэтому тогда, семь лет назад, Лиля и думать о нем себе запретила. Так, грезилось что-то девичье в подушку, как бы все могло у них сложиться, если бы… Но днем она даже головы не поворачивала в его сторону, когда он входил. А то, что вошел именно он, а не какой-нибудь прокуратурский крючок, она чувствовала спиной и затылком.
Поступив на юрфак МГУ, она больше никогда не встречала Турецкого и даже забыла о нем — так ей казалось, хотя не помнить — еще не значит забыть. Он просто исчез с ее горизонта как «смутный объект желания». Лиля Федотова в этом смысле всегда была здравомыслящим реалистом.
После университета она два года отработала в районной прокуратуре. А когда Турецкому, уже работавшему в следственной части Генпрокуратуры, потребовался следователь в его бригаду и об этом спросили Федотову, она, не колеблясь, дала согласие поработать с «важняком» Турецким. Попав в группу и под начало Александра Борисовича, она — двадцатипятилетняя и уже не то чтобы умудренная, но опытная и самоуверенная женщина — поняла, что подсознательно все годы готовилась к этой встрече и собирается взять реванш. Турецкого она не забыла. Только теперь это уже не была любовь с первого взгляда юной Татьяны к подлецу Онегину. Скорее, это был бой между амазонкой и греческим воином, из которого она рассчитывала выйти торжествующей победительницей, волоча за собой на аркане плененного героя.
Турецкий ее не узнал. Где уж ему помнить физиономию секретарши! Ну и отлично. Честно говоря, Лиле не хотелось бы, чтобы кто-нибудь теперь напомнил ей те времена, когда она горбатилась и ломала ногти за пыльной машинкой в прокуренном машбюро. Она влилась в следственную бригаду на равных, как состоявшийся коллега, а с другой стороны, еще и пользуясь привилегиями — она всего лишь начинающий следователь и взятки с нее гладки. Никто и не ждет, что она тут же начнет носом землю рыть и всем на удивление возьмет да и отыщет убийцу и еще накопает кучу доказательств. Да и, паче чаяния, если бы она и на самом деле отыскала преступника и изобличила его, то это ничего бы, кроме раздражения, у старших коллег не вызвало: кому нужны выскочки, карьеристы-звездохваты?
Достаточно, думала Лиля, в первом разговоре вставить одно умное слово, во втором — два, в третьем — три, как твой же шеф всем начнет тебя превозносить до небес и утверждать, что ты растешь на глазах, приписывая этот рост своему бесценному влиянию.
В первый же день работы в следственной части, присутствуя телом на оперативном совещании в Главном следственном управлении Генпрокуратуры и слушая, что говорит заместитель генпрокурора Меркулов о новом деле, поступившем в производство Турецкого, над которым группе следователей во главе с Александром Борисовичем предстояло работать, Лиля духом, так сказать, отсутствовала. Она разрабатывала в уме свой собственный стратегический план под грифом «Совершенно секретно» и под кодовым названием «Атака». Объект нападения сидел перед ней на расстоянии вытянутой руки, ни сном ни духом не догадываясь о ее коварных замыслах, и мучился от жары в партикулярной костюмной паре и при галстуке. Жара в Москве стояла градусов под тридцать. Выходя из дому, Лиля специально посмотрела на градусник: в девять утра он показывал двадцать три градуса в тени.
«Хорошо нам, женщинам», — подумала она. Лиля пришла на работу в легком летнем платье и только на совещании для солидности накинула на плечи форменный китель юриста второго класса.
Итак, думала она, внимательно глядя в спину Турецкому, — он меня не помнит. Это даже хорошо.
Жизненный опыт научил ее, что мужчины всегда обращают внимание на новую женщину, это закон природы. С неделю они перед ней петушатся, распуская хвосты и крылья, пока она им не примелькается и не станет просто коллегой. Тогда, будь она хоть примадонна, при ней начнут ковырять в зубах, ругаться матом и обсуждать боли в печенке.
Пока у меня есть неделя форы, думала Лиля, пока я для Турецкого просто женщина, а не солдат в юбке, надо действовать. Надо сделать так, чтобы он сам, первый, мною заинтересовался, и не длинными ногами и бюстом, а образованностью и тонким умом.
В единоборстве никогда не следует нападать первым, это ошибка новичка. Опытный боец ждет удара, чтобы еще раньше, чем противник успеет защититься, нанести ему один-единственный смертельный контрудар. Кто нападает, тот раскрывает себя, кто защищается, тот выигрывает.
Значит, стратегия ясна. Теперь тактика: она знает, что Турецкий женат. Это первая проблема. Конечно, он изменял жене, иначе бы это не было предметом разговоров, но Лиля прекрасно себе эти измены представляла. Сначала «солнечный удар» и страсть фонтаном, а через пять минут уже: «Ах, как я мог? Подлец я, подлец! — И бежать целовать жене ноги: — Ах, она святая! Больше никогда, ни с кем!» — до следующего подходящего случая.
Такая измена Лилю не удовлетворяла, ей нужен был весь Турецкий, с потрохами, а поэтому…
Наверное, он затылком почувствовал, что о нем думают, потому что вдруг беспокойно заерзал на стуле и стал искоса поглядывать в сторону Лили. Она сидела неподвижно, с непроницаемым лицом и скользила по Александру оскорбительно-равнодушным взглядом, как по столу или несгораемому шкафу.
«Красивая девчонка, — подумал Турецкий. — У мужиков в управлении кадров явно улучшился вкус. И не замужем. Хотя, может, просто не носит кольцо. Теперь не разберешь!»
Да, оторвать такого от жены не только телом, но и душой будет интересно и сложновато, думала, в свою очередь, Лиля. Надо разузнать, что его благоверная из себя представляет и зачем он с ней живет, по любви или по привычке. Хотя любил бы — не изменял, в этом Лиля была совершенно убеждена. В чувствах она сама оставалась максималистом и консерватором. Попробовал бы хоть один из ее обожателей изменить ей, пока она с ним жила! Да ему бы в голову такая мысль не пришла, все они были слепы и глухи, как новорожденные щенята, и осязали одну ее в целом свете.
«Ну и заодно надо бы узнать, нет ли у него на данном этапе какой-нибудь очередной полногрудой блондинки, — подумала Лиля, — а то ведь свято место пусто не бывает».
Наличие любовницы могло привнести серьезные осложнения. Жизненный опыт подсказывал, что оторвать мужчину от любовницы сложнее, чем от жены, хотя на первый взгляд кажется — чего там! Что одна любовница, что другая, это уже все равно, а вот жена — это святое!
— Что ж, господа-товарищи, — закончил свою речь Меркулов, — задача вам, в общем, понятна. Вопросов нет? — спросил он, обведя взглядом коллег.
Все хором вздохнули и зашевелились, как ученики при звуке звонка, с облегчением поглядывая на часы. Формальная часть окончилась, сейчас они разбегутся по своим делам выполнять домашнее задание. Но пока есть минуты две-три подытожить и перекинуться парой слов…
— У меня есть вопрос! — вдруг сказала Лиля, по-студенчески подняв перед лицом шариковую ручку, как бы концентрируя на ней внимание начальства.
Все повернулись и посмотрели на нее с интересом.
— Да? — нахмурившись, кивнул Меркулов.
Не было у него времени на лишние объяснения.
Лиля задала ему придуманный заранее простой и дельный вопрос, несомненно относящийся ко всему, о чем только что шла речь и демонстрирующий остроту и широту ее мышления, но… Но заместитель генпрокурора не мог бы ответить на него точно так же, как не может ответить папа маленькой дочке, которая, выслушав сказку про кошкин дом, вдруг задает вопрос:
— А тигр — тоже кошка? Почему?
И, пригвожденный к месту ее сообразительностью, Меркулов сделал то же самое, что и взрослый папа, отвечающий маленькой дочке: «Иди спроси у мамы», — он отослал Лилю к Турецкому.
— Вот Александр Борисович теперь ваш командир, пусть он вам все и объяснит.
На что Лиля как раз и рассчитывала.
Турецкий, не меньше Меркулова удивленный сметливостью и хваткой молодой следовательши, забрал Лилю с собой в машину и весь день не отпускал от себя, натаскивая, поучая и наставляя на ходу между делами.
Таким образом, за один день Лиле удалось убить двух зайцев. Во-первых, она обратила на себя внимание Турецкого и, как заметила к концу рабочего дня, смогла ему понравиться. Во-вторых, ей удалось напроситься к нему домой. Собственно, напрашиваться ей и не пришлось, Александр сам пригласил, ей только потребовалось слегка направить его мысли в нужное русло.
Получилось так: около одиннадцати вечера они ехали к Фрунзенской набережной, и Лиля попросила высадить ее возле метро «Парк культуры».
— Только, пожалуйста, остановитесь возле киоска, — добавила она.
— Запасы к ужину? — улыбнулся Турецкий, притормаживая у тротуара.
— Нет, ужасно пить хочу. Куплю «Веру» или «Святой источник», а то не доеду до дома — такая жара!
— А вам далеко ехать?
— Одну остановку, до «Октябрьской», но если не утолю жажду — умру по дороге! — рассмеялась Лиля, открывая дверцу и собираясь выйти из машины.
Турецкий соображал быстро.
— Заедем ко мне, это рядом, — предложил он. — Ирина вам и кофе предложит. Загонял я вас сегодня?
— Да уж, — призналась Лиля. — Устала.
Он и сам устал и, сдав гостью на руки жене, сразу же исчез в ванной.
— Горячую воду отключили! — крикнула ему через дверь Ирина, подавая Лиле гостевые тапки.
В ответ из ванной донеслось тихое рычание Турецкого, влезшего под ледяной душ.
— Проходите на кухню, — предложила Ирина. — Вы извините, что принимаю вас в кухне, но…
— Ничего-ничего! — заверила ее Лиля, бросая быстрый взгляд на плиту, где шипело, шкворчало и булькало содержимое кастрюль и сковородок. — Я вас не задержу.
— Нет, какая тут задержка! — замахала руками Ирина, которой на самом деле ужасно некстати пришлось внезапное появление в доме постороннего человека. — Оставайтесь с нами ужинать! Вы совершенно мне не помешали! Я даже рада, знаете, весь день одна кручусь по дому, и поговорить не с кем. Присаживайтесь!
Ей все казалось, что гостья заметит неудовольствие хозяйки, и изо всех сил старалась сгладить впечатление.
— Вам кофе или чай? Сейчас поставлю, — суетилась Ирина, весь день неважно себя чувствовавшая и собиравшаяся в тот вечер лечь спать пораньше.
Лиля с первого взгляда определила, что из себя представляет жена Турецкого: святая простота! Такая скорее себе руку отрежет, чем бросит в кого-нибудь камнем подозрения.
Она беременна, судя по животу, и выглядит, как и положено нормальной советской (а как иначе выразиться?) беременной, плохо. Пальцы рук опухают, ноги отекают, цвет лица нездоровый, бледно-зеленый от токсикоза. В общем, картина ясная.
Старший ребенок — девочка лет четырех-пяти — бегает по квартире в ночной рубашке, босиком, не хочет ложиться спать, хочет прорваться на кухню. Из коридора до Лили донесся ее жадный шепот:
— Мама, мама, я хочу посмотреть, кто пришел! — и ответные увещевания Ирины.
Кошмарные радости семейного быта! У Лили от них душу воротило.
К Ирине Турецкой она не испытывала ни жалости, ни сочувствия, потому что про себя давно решила: в жизни женщина должна выбирать между семьей и работой. Или — или. Или сидеть дома, нюхать цветы, учить троих-четверых детей французскому языку и игре на пианино, как и полагается хорошей матери, или бегать высунув язык по своим делам и жить своей жизнью одинокой хищницы. Третьего не дано. А всякие там дурацкие социальные утопии, что женщина может и пахать, как конь, и детей воспитывать, приводят к тому, что к сорока годам превращаешься в такую загнанную кобылу, полную неудачницу — и на работе все горит, все из рук валится, и дома дети сопливые и голодные бродят, кинутые на произвол судьбы…
Ведь за сто километров видно, что в этом доме одна Ирина разрывается — «Фигаро здесь — Фигаро там», в то время как Турецкий свято верит, что котлеты и суп с фрикадельками зарождаются сами собой, как гомункулусы в пробирках. А его несчастная жена и на второго ребенка пошла, как комсомолка на боевое задание, не по желанию, а потому, что надо! Надо — а то возраст уходит, силы убывают, жизнь усложняется, а пока еще есть здоровье, надо завести второго. Если не сейчас, то уже никогда…
Лиля пробыла у Турецких не больше пятнадцати минут. Выпила стакан апельсинового сока из холодильника, пригубила кофе и наотрез отказалась от предложения Ирины остаться поужинать.
— Спасибо, но меня дома ждут! — и поспешила распрощаться с хозяйкой, не дожидаясь появления из ванной Александра.
«Я ей не понравилась! — с огорчением подумала Ирина, закрывая за гостьей дверь. — Она решила, что я — копуша. Домашняя курица-копуша. И еще халат этот идиотский!..»
Ирина, как все интеллигентные женщины, не признавала халат за одежду, но что же делать? Старая летняя домашняя одежда не налезает на пузо, а та, в которой она носила Ниночку, вся зимняя. Конечно, Ирина прикупила себе и платье, и сарафан слоновьего размера, и даже разорилась на прекраснейший комплект белья и английский бандаж из салона-магазина для беременных «Бостон», но всю приличную одежду она берегла на выход в свет — не дома же, у плиты, морковку тереть в льняном костюме, на который попади пятно — и пропал.
Но после ухода гостьи Ирина решительно сбросила с себя униформу домохозяйки и надела сарафан, в котором сразу же почувствовала себя толстой и неуклюжей — хоть плачь!
— Что, она уже ушла? — спросил Александр, появляясь на пороге кухни и даже не замечая перевоплощения Ирины.
Жена сидела за столом и смотрела на него с выжидающей улыбкой, думая, что он все же догадается спросить:
— А почему ты в парадном платье?
Тогда бы она смогла сказать, что чувствует себя некрасивой и несчастной, уродливой бочкой, для того чтобы Саша, в свою очередь, обнял ее и стал ласково упрекать:
— Ну что ты, Ирочка, ты у меня красавица, любимица, мамочка моя! Как ты можешь так говорить? Я очень люблю твое пузо-карапузо, кого оно там прячет? Мальчика или девочку?
Но Турецкий так и не заметил на жене новое платье, вместо этого он сел и сказал:
— Ну, ладно, корми меня. Я устал сегодня как собака. Никто не звонил?
— Суп будешь? — со вздохом ответила Ирина, тяжело подымаясь со стула.
М-да! — думала Лиля в тот вечер по дороге домой. С этой жертвой собственной порядочности все ясно. Он ее по-своему любит и никогда от нее не уйдет, но отравлять ей жизнь своими подвигами на стороне будет. Жену его надо попросту убрать с глаз долой. Жаль, что я не спросила, в декретном она или еще нет? Судя по животу, даже если и не в декретном, то скоро выйдет. Куда бы ее деть? Неужели она от него никогда никуда не уезжала, к родителям, к сестрам-братьям, к друзьям? Сидит небось с утра до вечера дома, жрать готовит своему благоверному да полы моет… Неужели он ее никуда не отправит отдохнуть?
Нет, конечно! Где уж ему догадаться самому? А кто его кормить будет вечером и носки свежие подавать утром?
Нужно ее услать на отдых, это подходящий вариант. Только вот куда? Кавказ отменяется, там неспокойно. Крым? В Крыму — холера каждый год и вообще столпотворение народу. Да и самолетом она не полетит, побоится, а два дня душиться в поезде до Симферополя — не реально. Про заграницу даже думать нечего, хотя… Может, в Прибалтику?
Так, а что, если действительно в Прибалтику? Что там есть? Неринга, Нида, Друскенинкай, Паланга, Юрмала… Отличные курорты. Почему бы нет? Не далеко, с одной стороны — Европа, с другой — еще недавно одна страна, один язык. И всего ночь в поезде. А ведь можно будет даже машиной отправить. Что, не возьмет Турецкий ради такого случая служебную машину в своей конторе? Возьмет!
И все-таки интересно, зачем он на ней женился? Она же ему совершенно не подходит!
Если уж представлять кого-либо в качестве спутницы жизни знаменитого «важняка», то Лиля, скорее всего, представляла рядом с Турецким женщину вроде себя — независимую, сильную, настоящую помощницу и товарища. А что? Неплохо было бы из краткосрочного романа завязать и долгосрочный… годика на три, на четыре… ради такой, как Лиля, мог бы Турецкий и уйти от жены. Потом вернется, все равно простит и примет, это у нее на лбу написано. На самом деле — зачем ей Александр? Он ведь ей совсем не нужен, что он, что другой — какая ей разница? А вот Лиле нужен именно Турецкий, в том виде, в каком он сейчас собой является, — со своей работой, успехами, связями, перспективами… и никто его не сможет заменить. Разве что вдруг, неизвестно каким образом, на месте старшего следователя по особо важным делам в прокуратуре появится не Александр Турецкий, а другой человек — только тогда эта самая Ирина Генриховна сможет заполучить назад своего благоверного Сашу.
Поездка жены Турецкого на курорт была ею решена.
Но жена — не так страшно, как любовница. А у Турецкого, судя по всему, любовница действительно имелась. И вычислить ее не составляло труда. Звали ее Таней Зеркаловой, и она проходила свидетельницей по делу об убийстве бывшего управделами Совмина Смирнова. Лиля вспомнила ее слезы на груди у Турецкого, добавила немало сведений и словоохотливая муровская сотрудница Любочка, отчаянная сплетница.
— Мы тут все замечаем и все знаем и как-то, знаете, даже иногда жалеем его жену! — разливалась соловьем Любочка. — Вы знакомы с его женой? Правда, она такая милая? Нам ее как-то по-женски жалко, вы понимаете? Самое главное, Александр Борисович ее очень любит! Очень! Просто… наверное, работа такая, вся на нервах, вот и тянет порой расслабиться.
«Оправдывай его, оправдывай, — думала Лиля, — он тебе за это спасибо не скажет, адвокат».
— А эта Зеркалова замужем? — спросила Лиля, стараясь разузнать как можно больше о сопернице, у нее была своя тактика.
— Ой, она-то замужем, но у нее муж — в Лефортовском следственном изоляторе. Во семейка, да? — засмеялась Любочка, не подозревая, что только что подсказала Лиле ход против Зеркаловой.
Муж в Лефортове! Надо все узнать об этой сладкой парочке: кто она, кто он и зачем ей Турецкий? Что Зеркаловой от него нужно? Ведь наверняка недаром женщина с такой темной биографией стала любовницей «важняка». Что-то же она хочет? Мужа вытащить? Если Зеркалова рассчитывает с помощью связей Турецкого освободить мужа — а это абсолютно не реально, но она, как все бабы, может слепо надеяться, — то она будет держаться за Александра зубами и когтями. А если этот роман — всего лишь случайное совпадение и они от скуки расслабляются? Надо проверить самой, такие сведения ни у кого не вытянешь, решила Лиля. Во-первых, она досконально изучила показания Зеркаловой, и для этого ей пришлось (с разрешения «важняка») пролистать дело Смирнова. Во-вторых, она отправилась к Зеркаловой под видом «следователь хочет задать вам пару дополнительных вопросов». Эта Зеркалова и во сне ожидала хоть каких-либо известий о муже, так что даже если бы Лиля приехала к ней в три часа ночи задавать свои «дополнительные» вопросы, несчастная восприняла бы это как должное. Но Лиля не ездила к ней посреди ночи, а, вежливо договорившись по телефону, приехала к ней в семь вечера после работы.
Одного взгляда на квартиру достаточно, чтобы понять хозяйку.
Квартира Зеркаловых была красивой, но запущенной. Складывалось впечатление, будто с недавних пор у хозяйки исчез стимул убирать, стирать и мыть посуду. Так выглядит квартира человека, внезапно ставшего инвалидом без рук или без ног.
Татьяна провела Лилю в зал, хотела угостить кофе, но банка оказалась пустой. Пришлось заваривать чай. Когда же она принесла Лиле поднос с чашкой, выяснилось, что в доме кончился сахар. Татьяна и руки опустила:
— Извините! Я в последнее время не помню, на каком свете живу! — со слезами в голосе сказала она.
Пришлось в тридцатиградусную жару пить горячий чай с аптечными таблетками сахарного заменителя, придавшего чаю солоноватый минеральный привкус, как у степной воды.
Задав для виду несколько уточняющих обстоятельства обнаружения трупа отца вопросов, а также о возможных угрозах и подозрительных звонках по телефону, Лиля добилась, чего хотела: внушила Зеркаловой доверие к своей персоне.
— Вспомните, — говорила Лиля, для солидности заглядывая в толстый кожаный календарь-ежедневник в черной обложке, — может, неожиданно появились старые знакомые, которые давно исчезли, не поддерживали с вами контакты, а теперь вдруг стали искать встречи с вами или вашим отцом?
— Нет, — качала головой Татьяна, честно пытаясь вспомнить. — Ничего такого не было. Вы же знаете, меня долго не было в Москве, когда папу… Я не знаю, если кто и появлялся, то связывался прямо с ним. Я ведь уже составляла для вас список всех знакомых, вы их проверьте…
— Вы не волнуйтесь, — успокаивала ее Лиля. — Это просто формальность. Всего этого просто требует следственная процедура.
Когда официальная часть допроса закончилась, Лиля гладко и естественно перешла на неофициальный тон и согласилась на вторую порцию чая.
— Вы не пьете чай с сахаром из-за фигуры? — наугад спросила она и попала в точку: Зеркалова стала говорить о своем муже.
— Нет, это Володя пьет с сахарином. Он мой муж. У него диабет, без инсулиновой зависимости, слава Богу, но все-таки… Я за него так боюсь, — механически добавила Татьяна, скорее в ответ на собственные мысли.
— Да, я в курсе всего того, что случилось с вашим мужем, — тактично вставила Лиля. — Я же член следственной бригады, которую возглавляет Александр Борисович.
Через пять минут ей удалось вытряхнуть из Зеркаловой главное: чего она хочет? Она хотела получить свидание с мужем в следственном изоляторе. Этого свидания ей не удавалось добиться ни с чьей помощью.
Уходя, Лиля знала, что делать.
— Я вам очень сочувствую, — сказала она на прощанье. — Ничего не хочу обещать заранее, но постараюсь вам помочь. Может быть, мне удастся получить для вас разрешение на свидание, но только никому-никому не говорите, что я обещала вам помочь, а то у меня могут быть большие неприятности.
Зеркалова поклялась ей, что будет нема как рыба.
Лиля знала, что в положении Зеркаловой человек хватается за соломинку и верит в чудеса. Свое обещание она и не думала выполнять, то есть оно было так же нереально, как если бы Лиля обещала устроить Зеркаловой аудиенцию у английской королевы Елизаветы. Но Татьяна этого не понимала и верила ей, этого достаточно. Значит, если Лиля позвонит ей и скажет. «Бросайте все, немедленно поезжайте в Лефортово!» — в любой день и в любой час Татьяна помчится туда, куда скажет Лиля, не раздумывая.
…Несколько дней прошло в хлопотах по «расчистке местности». Лиля подбирала приличное место на прибалтийском курорте в Литве или в Латвии (но лучше в Литве, там к русским не так болезненно относятся) и заодно искала, кто бы мог устроить Зеркаловой разовый пропуск в Лефортово. Что касается жены Турецкого, то Лиля как-то невзначай обмолвилась о Прибалтике. Александр Борисович поддержал тему, сообщив, что вот и его Ирина раньше частенько навещала свою тетку в Прибалтике. А теперь вот сорвалось, как это ни обидно, что-то у тетки случилось, проблемы какие-то. А жаль, Ирине с девочкой сейчас бы в самый раз отдохнуть перед родами. Лиля поняла, что попала в точку.
Через знакомых Лиле наконец удалось найти одно солидное литовское агентство, предлагающее отдых и лечение. Лиля съездила к ним на Таганскую, посмотрела рекламные буклеты, поговорила с менеджером и в конце концов остановила свой выбор на Паланге. Стоимость путевки на десять дней, проживание в четырехзвездочном пансионате, четырехразовое питание — примерно сто семьдесят долларов. Эту сумму, как она думала, Турецкий сможет потянуть. Зато: одноместный номер для матери и ребенка, санаторный режим, кругом сосны и дюны, для детей — бассейн с подогревом и площадка для игр… Именно то, что нужно женщине в положении и с ребенком на руках. Пусть себе прогуливается по небольшой, открыточной Паланге и водит ребенка на экскурсии в Музей янтаря смотреть допотопных жуков, замаринованных в смоле.
Теперь нужно было тактично напомнить о недавнем разговоре Турецкому. Лиля долго — три дня! — выжидала подходящего момента.
— Ну и куда же вы решили отправить жену на отдых? — спросила она как о чем-то само собой разумеющемся, когда у Турецкого было настроение получше.
Александр не понял сразу, о чем речь. И только огорченно махнул рукой. Трудно сейчас стало, да и дорого все…
— Не такое уж это дорогое удовольствие, — возразила Лиля в ответ на эти полуобъяснения-полуоправдания. — Моя сестра, к примеру, в этом году ездила с ребенком в Палангу… — далее последовало жизнеописание несуществующей сестры и племянника в Паланге, почерпнутое из рекламного буклета. — Признайтесь, вы просто не хотите пожертвовать своим горячим обедом и ужином! — закончила она свою предвыборную речь. — По-моему, это просто эгоизм. На вашу жену тяжело смотреть.
Турецкий опешил от такой наглости. Он хотел прикрикнуть на зарвавшуюся нахальную следовательшу и сказать ей что-нибудь вроде того, что не суй нос в чужие дела, а занимайся собой… Но проснувшаяся совесть строго заявила, что девчонка-то, в общем, права.
Все эти отговорки: «Некуда ехать, не осталось хороших курортов» или «Ирине в ее положении лучше быть дома, рядом с мужем» — всего лишь отговорки для успокоения совести. Чем это, интересно, Ирине лучше от того, что она дома, рядом с мужем? Она и видит-то своего мужа только ночью. Можно подумать, он сильно помогает ей тем, что храпит под боком. Неужели он действительно такой эгоист, что боится остаться без опеки и заботы?
В тот же вечер, вернувшись с работы, Турецкий для очистки совести заговорил с женой о различных несуществующих сослуживцах, отправлявших своих беременных жен отдыхать в санатории и пансионаты.
— И тебе, наверное, осточертела Москва? — спросил он, надеясь, что благоразумная жена сама придумает тысячу и один веский довод, почему не может или не хочет уехать из Москвы отдыхать.
Однако Ирина, крошившая редиску на салат, ответила совершенно иначе:
— Надоела! Смертельно надоела! Ты даже не представляешь, как она мне надоела!
Слова жены окончательно убедили Турецкого в том, что он — законченный эгоист и маринует несчастную Ирину в пыльной, душной, экологически грязной Москве, движимый самыми низкими чувствами.
«Хватит! — решил он. — Так больше продолжаться не может! Уже до чего дошло — сослуживцы за спиной шушукаются и обсуждают, как я мордую жену…»
Ко всему прочему примешивалось еще подленькое чувство вины за этот случайный и ненужный роман с Таней Зеркаловой.
Словом, к утру Турецкий окончательно созрел и, явившись на работу, первым делом буркнул в сторону Лили:
— Э-э-э… вот что… Вы не помните, в какой санаторий ездила ваша сестра? Я тут прикинул…
И через несколько минут он уже записывал инструкции о том, куда следует обратиться за путевкой. Затем Лиля снова яркими красками расписала прелести отдыха в пансионате матери и ребенка в Паланге и убедила Турецкого в том, что сто пятьдесят долларов — это, в конце концов, по нашим временам просто смешные деньги.
Устранение жены стало делом времени и должно было решиться в ближайшие несколько дней. Теперь Лиля могла полностью переключиться на устранение Зеркаловой, которая почти каждый день встречалась с Турецким и буквально свободной минуты ему не оставляла. Но ничего, Лиля уже знала, как с ней управиться.
Достать Зеркаловой пропуск в Лефортовский изолятор оказалось делом сложным, для этого Лиле пришлось пустить в ход одну-две из старых своих отмычек — бывших поклонников, которые ради нее могли пойти на многое. Оставалось только запастись терпением и ждать отъезда жены Турецкого, а пока слегка разогревать его интерес к своей особе. Что Лиле и удавалось сделать настолько изящно, что, с одной стороны, никому и в голову бы не пришло, что она заигрывает со своим шефом, а с другой стороны, Турецкий все чаще и охотнее подвозил ее вечерами до «Парка культуры», и они все дольше просиживали в машине, обсуждая рабочие проблемы, прежде чем распрощаться друг с другом. Самый злобный сплетник не мог бы сказать, что Лиля своего шефа, грубо говоря, снимает, а между тем Турецкий сам не мог понять, отчего чувствовал порой, что испытывает желание схватить и прижать к себе эту нахальную девицу, которая смотрит на него так, будто сообщает: «Ну разве я виновата, что родилась красавицей?..»
