32
«Телефонограмма. Дежурному по ГУВД Мосгорисполкома.
В отдел несчастных случаев.
Сегодня, в 5:00 часов утра в травмотологическое отделение... горбольницы был доставлен в бессознательном состоянии неизвестный гражданин с тяжелым черепным ранением, полученным в результате столкновения с твердым предметом, по всей видимости с бампером грузовика, поскольку он был обнаружен на дороге случайно проходившими строителями. Состояние потерпевшего критическое, сознание не возвращается.
Приметы: 30— 32 лет, рост 178 см, телосложение нормальное, физическое развитие хорошее, волосы цвета светлый шатен, глаза карие. Одежда: синие джинсы отечественного производства, размер 50, голубая рубашка рижской фабрики «Дзинтарс», размер воротника 41, обувь — кеды фирмы «Рибок», сильно поношенные, размер 42.
Особые приметы: шрамы — в области левого локтя 4 см X 2 см, (предполож. пулевое ранение), в области живота 7 см X 1 см (предполож. ножевое ранение).
Признаков употребления алкоголя не обнаружено. Справки по телефону...»
Елена Петровна Сатина набрала дрожащей рукой ноль-два:
— Дежурный слушает.
— Товарищ дежурный, куда мне позвонить, мой сын не пришел ночевать, я уж по больницам звоню, звоню, может, случилось чего.
— Сюда и звонить. Фамилия, имя, отчество.
— Саша, ой, Турецкий, Александр Борисович.
— Год рождения.
— Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.
— Место рождения.
— Здесь он родился. В Москве, то есть.
— Ждите, гражданка.
Долго ждать не пришлось, информация подобного рода заносится в компьютер по поступлении.
— С такими данными, гражданка, никаких случаев не зарегистрировано. Есть несколько неизвестных лиц, поступивших в различные лечебные заведения и морги.
— Ой, как это «неизвестных»? Может, это мой Саша, умер, а мы...
И Елена Петровна начала громко всхлипывать в телефон.
— Успокойтесь, гражданка, назовите приметы вашего сына.
— Приметы?.. Высокий такой, красивый, спортсмен замечательный...
— Одет во что?
— Одет?! Джинсы синие, рубашка голубая, кеды импортные, старенькие совсем.
— Рост, цвет волос, комплекция.
— Я ж говорю — высокий. Вам точно надо? Под метр восемьдесят. Волосы какого цвета... он был раньше совсем светленький, потом потемнел.
На другом конце провода послышался тяжелый вздох и наступило длительное молчание.
— Особые приметы есть?
— Это какие же — особые? Родинки что ли?
— Шрамы есть у него?
— Есть, есть шрамы. Работа у него такая. Опасная.
— Это какая же?
— Следователь он, в городской прокуратуре работает. У него на руке шрам, из пистолета в него стреляли, и возле пупка, финкой полоснули.
— Я вам дам номер телефона одной больницы. Записываете?
— Ой, он в больнице?! Что с ним?!
— Гражданка, лицо с приметами, сходными с теми, что вы мне сообщили, находится в больнице, у них все и узнаете.
— Записываю, записываю, товарищ дежурный. Спасибо вам большое.
Елена Петровна перевела дух и снова сняла трубку.
- Мне ваш телефон в милиции дали, у вас там человек один находится, может, это мой сын.
— Фамилия, имя...
— Турецкий, Александр.
— Таких нету.
— В милиции сказали, по приметам сходится.
— А-а, в боксе который, без сознания. Сейчас прочту: «Приметы: 30—32 лет, рост 178 см... волосы цвета светлый шатен, глаза карие. Одежда: синие джинсы... размер 50, голубая рубашка... воротник 41, обувь — кеды... сильно поношенные, размер 42. Особые приметы: шрамы — в области левого локтя 4 см X 2 см... в области живота 7 см Х 1 см»...
— Это мой сын, наверно. Я сейчас же приеду. Он что — в тяжелом состоянии?
— В тяжелом. Приезжайте скорее.
Елена Петровна положила трубку и с тревогой посмотрела на Романову.
— Да не беспокойтесь, Елена Петровна, я с ним полчаса назад разговаривала, и доктор сказал, что ничего страшного нет. Они там в больнице выполняют нами данную инструкцию. Собирайтесь, поедем туда, вам предстоит сыграть роль гораздо более неприятную, чем сейчас по телефону.
— Да, вы мне уже объяснили. Только артистка-то я неважная, да и на сцене последний раз стояла лет двадцать пять тому назад. А в жизни мне играть не приходилось, да еще в такой ситуации.
* * *
Турецкий чувствовал себя весьма некомфортабельно в ожидании предстоящего спектакля, в котором ему самому была отведена роль собственного трупа. По роду службы ему приходилось бывать в моргах гораздо чаще, чем многим другим, и эти посещения не доставляли ему ни малейшего удовольствия. Однако дежурный доктор увлекся сценарием лицедейства с таким рвением, что Турецкий немного успокоился, хотя и заподозрил в докторе скрытого мошенника. Турецкому также грозила перспектива присутствовать через несколько дней на собственных похоронах, но он надеялся, что до этого срока ему со товарищи удастся отложить эту процедуру лет на пятьдесят.
Его начало клонить в сон, но в дверях бокса, куда его перевели полчаса назад, появилась мать с таким естественно-горестным лицом, что сон его испарился в мгновение ока.
Подготовка к представлению началась.
Веселый доктор в дополнение к ранее посланной телефонограмме информировал органы милиции о том, что неизвестный гражданин, доставленный ночью в его отделение больницы дежурным патрулем 4 отдела ОРУД-ГАИ, скончался в результате травмы, не приходя в сознание. По заявлению гражданки Сатиной, Елены Петровны, он оказался следователем Московской городской прокуратуры Турецким, Александром Борисовичем.
В момент получения этой информации ответственным дежурным по ГУВД Мосгорисполкома в помещении дежурной части (Петровка, 38) случайно оказался помощник майора Грязнова старший лейтенант милиции Горелик и немедленно выехал в нужном направлении.
О событии также было сообщено по месту работы скончавшегося следователя. Принявший это сообщение следователь Чуркин пришел в неописуемое замешательство, однако, после консультации с заместителем прокурора г. Москвы Амелиным, он прикатил в больницу в сопровождении двух понятых для проведения опознания по всем правилам следственной науки.
К моменту появления этой компании участники операции пришли в состояние полной боевой готовности: Турецкий, получивший инъекцию какого-то чудовищного снадобья, возлежал бездыханный на столе в морге с лицом цвета бледной поганки и начальными признаками трупного окоченения, Елена Петровна неподдельно плакала в приемной, старший лейтенант Горелик с удрученным видом и форменной фуражкой в руке стоял возле дверей морга.
Дежурный доктор Давид Львович просил провести церемонию опознания побыстрее: у него закончилось время дежурства. Педантичный Чуркин кривил рот в усмешке и писал протокол опознания со всеми подробностями. Когда с формальностями было покончено, доктор обратился к Чуркину и не то задал вопрос, не то констатировал факт:
— Я смотрю, вы не очень расстроены потерей коллеги...
— Бывшего, доктор, бывшего. Вы видите перед собой государственного преступника, совершившего побег из следственного изолятора,— театрально изрек Чуркин и покинул помещение морга.
С отбытием чуркинской команды исчез из больницы и следователь Турецкий, и его место снова занял обыкновенный потерпевший Козлов.
Он очнулся, с приятностью обнаружив себя в теплой постели, потому что от всей процедуры в морге у него осталось лишь одно ощущение — жуткого холода. Слева от кровати на штативе болталась капельница, от которой шел резиновый шланг, заканчивающийся введенной в вену иглой. Справа на стуле сидела мать и гладила его по руке. У окна стоял старший лейтенант милиции Горелик. Давид Львович в углу палаты тихо объяснял что-то другому, совсем молодому доктору, тот с интересом косил в сторону больного Козлова и без того раскосыми глазами.
— Со счастливым воскресением, больной,— сказал Давид Львович.— Вот передаю вас доктору Чену. Сегодня не вставать, часа через два можете поесть, не очень много. Можете почитать протокол, который составил ваш коллега.— Доктор положил на тумбочку несколько исписанных аккуратным почерком листков.— Вам, Елена Петровна, советую здесь не задерживаться. Так же, как и вам, старлей. Не надо привлекать внимания к персоне товарища Козлова.
Оставшись наедине с самим собой, он — уже в который раз — решил привести мысли в порядок: старался собрать куски информации воедино, но пока он добредал до конца какой-нибудь мысли, то забывал ее начало и впадал в неглубокую дрему. Но сон тоже не шел к нему, и .особенно острым стало ощущение упущенного времени, время просто сыпалось, как в песочных часах, и его совершенно необходимо было остановить. Наконец он понял, что ему для этого нужно. Он нащупал свободной правой рукой кнопку звонка над изголовьем кровати и .попросил у явившейся на звонок медсестры бумаги и авторучку. После небольшой баталии та согласилась и принесла школьную тетрадь и карандаш. Но в лежачей позиции писать оказалось совсем непросто. Он снова вызвал сестру и попросил придвинуть предназначавшийся для принятия пищи столик. После третьего вызова он завоевал у сестры дополнительную подушку и репутацию беспокойного больного.