Книга: Виновник торжества
Назад: Глава первая Страшная новогодняя ночь
Дальше: Глава третья Бранденбургский концерт

Глава вторая
Потерянная бескозырка

Первый день нового года Гоголев встретил вовсе не так, как ему мечталось накануне. Утром он даже не стал будить жену, чтобы вместе позавтракать. Наоборот, когда телефонный звонок поднял его ни свет ни заря и жена заворочалась в постели, он быстренько схватил телефонную трубку и вышел с ней на кухню.
– Виктор Петрович, с Новым годом вас! – прозвучал в трубке приглушенный голос Валеры Крупнина, молодого оперативника, который обычно первым приходил на работу. Прочитав за свою достаточно юную жизнь несметное количество детективов, он очень боялся пропустить что-нибудь интересное. Совсем недавно его cтали включать в состав опергруппы, и он, очень гордясь этим, рьяно выполнял все задания, выпадавшие на его долю.
– И тебя тоже! – хрипловатым со сна голосом ответно поздравил коллегу Гоголев, понимая, что его подняли с постели в такую рань вовсе не из желания немедленно поздравить. – Что-то случилось?
– Да, – важным голосом ответил Валера. – Сегодня ночью на Литейном обнаружен труп.
– Почему раньше не позвонил? – сердито спросил Гоголев.
– Пожалел, товарищ генерал! Все-таки праздник... – виновато оправдывался Крупнин. – Да вы не беспокойтесь, место происшествия мы осмотрели, а охранять его поставили участкового Петрухина.
– Подробнее... – потребовал Гоголев, зная привычку молодого опера растягивать удовольствие, докладывая об интересном, на его взгляд, преступлении.
– Молодая девушка, студентка, изнасилована и задушена в лифте собственного дома, – по-военному кратко отрапортовал Валера. Но лаконичность его доклада отнюдь не свидетельствовала о том, что он изменил своему обычному стилю. Наверняка он уже владел более подробной информацией, но по своему обыкновению оставил кое-что и на десерт.
Сон все равно был безжалостно прерван, и Гоголев решил, не мешкая, отправиться на место происшествия.
Во дворе старинного шестиэтажного дома его уже поджидали Крупнин, Мартынов и Cалтыков. Они докуривали сигареты и, как только Гоголев вышел из машины, направились к нему.
– Покой нам только снится... – вместо приветствия произнес Гоголев, подавая всем руку. Опера выглядели озабоченными и, едва поздравив шефа с Новым годом, тут же повели его в подъезд. Было тихо и безлюдно, народ спал в это раннее новогоднее утро, и голоса оперов гулко разносились по подъезду.
Участковый милиционер Петрухин, щупленький, похожий на подростка, со скучающим видом привалился к решетке шахты лифта, и по всему было видно, что ему не терпится поскорее оставить свой пост и отправиться, наконец, спать. Увидев генерала угрозыска собственной персоной, он мгновенно выпрямился и звонко доложил:
– Товарищ генерал, меры по охране места происшествия приняты! – и будничным голосом добавил: – Cтою уже часа три...
– Иди, Петрухин, отдыхай, – махнув рукой в сторону двери Гоголев.
– А теперь детали! – потребовал генерал, когда Валера в общих чертах доложил об убийстве. – Личность убитой установлена?
– Да. Это Алехина Ольга. Живет... то есть жила в этом доме на третьем этаже, в квартире сто восемнадцать. Тело обнаружили родители девушки, – Крупнин заглянул в открытый блокнот, страницы которого были исписаны корявыми буквами, – Алехины Валерия Антоновна и Александр Дмитриевич. Вчера их дочь с подругами отправилась на дискотеку и обещала вернуться к одиннадцати вечера. Родители ее прождали до полдвенадцатого, начали волноваться и решили выйти на улицу. Подумали, вдруг она там с подружками стоит, никак не распрощается. Вызвали лифт и, когда двери открылись, увидели ее. Уже мертвую... Мать так кричала, что выскочили соседи. Отец был в шоке, просто окаменел. Соседи вызвали милицию и «скорую».
Пока Крупнин докладывал, Гоголев нажал кнопку лифта и, как только двери открылись, надавил на «Стоп». Он окинул внимательным взглядом довольно просторную кабину, изучил нанесенные на полу мелом очертания фигуры, – в это раннее утро никто лифтом еще не пользовался и рисунок не затоптали.
– Ну что скажешь, Женя? – повернулся Гоголев лицом к Мартынову. – Что нам судебная медицина cообщит?
– Труп был осмотрен в статической стадии. Наружный осмотр показал, что смерть наступила около полуночи в результате удушения. На шее явственно видны следы от пальцев убийцы. Следов побоев или ранений на теле не обнаружено. Такое впечатление, Виктор Петрович, что девушка находилась в лифте с известным ей человеком. Он напал на нее неожиданно.
– Почему такие выводы?
– На теле не было следов сопротивления. Убийца ее просто изнасиловал, а потом задушил.
– Как это – просто изнасиловал, а потом задушил? А она что, стояла и ждала?
– Нет, конечно. Он ей, скорее всего, зажал рот рукой, у нее на щеке несколько царапин, от его ногтей, очевидно. Но то, что она находилась во время изнасилования в беспомощном состоянии, очевидно. Конечно, более подробную картину мы получим по результатам судебно-медицинской экcпертизы.
– Какие-нибудь вещдоки обнаружили? – спросил Гоголев у Крупнина.
– В том-то и дело, что обнаружили, – оживился тот. – Нам просто повезло. Вот тут, в углу, под лестницей, валялась бескозырка. Мы ее уже на экспертизу отправили.
– Надеюсь, это то, что нам нужно, – пробурчал Гоголев. – Надо поторопить экспертов.
– А мы пока соседей опросим... – Валера Крупнин горел желанием скорее приступить к работе.
– А кто с родителями поговорит? – спросил до сих пор молчавший Салтыков. – Только я – пас! Не выношу женских слез.
– С родителями сейчас не поговоришь. Мать погибшей в больнице, у нее сердечный приступ. Отец лежит дома, спит. Ему врачи укол вкатили, уж очень плох он был. У него сейчас соседка сидит, – продолжал удивлять коллег своей осведомленностью Валера.
– Тогда начинайте с соседей! – распорядился Гоголев. – А я поеду к экспертам. Посмотрим, что они скажут... А ты молодец, Крупнин, – одобрил он усердие доблестного следопыта.
Валера расплылся в улыбке, не в силах скрыть радость от похвалы начальства.
– Виктор Петрович, с соседями погодить надо, – вмешался Салтыков. – Все еще спят.
– Ну, погуляйте еще часок, – взглянул на часы Гоголев. – А потом приступайте. Главное, всех надо дома застать, пока не разбежались.
Гоголев уехал, решив, что ребята справятся без него.
– Я тут кафе знаю, оно рано открывается. Зайдем хоть кофейку выпьем, не мерзнуть же, в самом деле, на улице! – предложил вездесущий Валера Крупнин. Не было в Питере района, где бы он не держал на примете кафе, где можно было перекантоваться и с пользой приятно провести время. Заказав по чашечке кофе, все уселись поудобнее, а Валера открыл свой раздрызганный блокнот и спросил:
– Ну, какие будут соображения?
Юра Салтыков вызвался обойти соседей, Крупнин решил присоединиться – квартир много, а время не терпит. По свежим следам было больше шансов выйти на преступника. Женю отрядили к судмедэкспертам.
Час спустя, обходя квартиру за квартирой, опера пережили не лучшие минуты – первый день нового года начинался с ужасного преступления, а потому и настроение у жильцов было соответствующее.
– Ну что? – встретил их Гоголев в шестом часу вечера, когда изрядно уставшие опера ввалились в его кабинет.
– Немного, – тяжело вздохнул Крупнин с несвойственным ему унылым видом. От его былой жизнерадостности не осталось и следа. – Как и следовало ожидать, никто ничего не видел и не слышал – все сидели за столом и праздновали.
– Кто б сомневался! – пробурчал Гоголев, для большей комфортности отвалившись широкой спиной на спинку стула и постукивая карандашом по столу.
– К тому же у всех работал телевизор, так что громкая музыка заглушала все звуки в подъезде.
– Но в квартире сто двадцать одна старушка сообщила, что после одиннадцати ночи, когда она уже задремала, сквозь сон слышала женский вскрик. Но, говорит, не уверена, вдруг ей померещилось? Живет одна, так что подтвердить или опровергнуть ее слова некому. – Крупнин виновато взглянул на Гоголева. – Остальные соседи услышали уже только крики матери Ольги, тогда и вышли в подъезд. Но есть две зацепки. Первая: лифт с телом убитой остановился на четвертом этаже.
– Откуда известно? – поднял голову Гоголев.
– Я все-таки зашел в квартиру к Алехиным. Отец Ольги к тому времени уже проснулся после укола. Конечно, мужик не совсем в себе. Но его привела в чувство ненависть. Его прямо трясет от ненависти к убийце. Говорит, жизнь положит, а этого нелюдя найдет и собственными руками сначала кастрирует, а потом задушит... Я бы и сам так сделал, – признался юный оперативник. – Для таких мерзавцев закон – слишком большая роскошь.
– А какой бы отец так не сделал? – донесся из угла голос Салтыкова. – Только дай всем волю, это сколько же мужиков останется кастрированными! У нас даже нет точной статистики, сколько изнасилований совершается по стране. Ведь далеко не все потерпевшие заявляют об этом – стесняются. Вот типичный пример: был такой Кузнецов, его изобличили в десяти убийствах на сексуальной почве в Москве, Киеве и Московской области. А до этого он совершил в своей родной Балашихе несколько десятков изнасилований. И только одна потерпевшая заявила об этом в милицию. Если бы заявлений было больше, его и арестовали бы раньше.
– А убивать-то зачем? – запальчиво воскликнул Валера. – Я бы сам этого гада собственными руками!..
Женя Мартынов с сомнением посмотрел на невысокого товарища:
– Боюсь, Валера, в нашем случае ты бы с ним не справился.
– Это почему? – вскинулся Валера. – У меня, между прочим, разряд по вольной борьбе.
– А потому, борец ты наш непобедимый, что убийца. И не просто душитель. Силища у него нечеловеческая. Он несчастную девушку одной рукой задушил.
– Да брось! – поразился Валера. – Это какую же ручищу надо иметь?!
– О чем и речь!
– Не отвлекайтесь, – строго приструнил спорящих Гоголев. – Ты, Крупнин, начал говорить о лифте на четвертом этаже.
– Ну да, – спохватившись, продолжил Валера. – Так вот, когда Алехины вызывали лифт, по звуку услышали, что он спускался с четвертого этажа.
– А это достоверно? Они ничего не путают? Все-таки они такое пережили, могли и ошибиться.
– Я Алехину тоже задал этот вопрос. Он абсолютно уверен. Столько лет живут в этом доме, по звуку запросто могут определить положение лифта на этаж выше или ниже. По времени чувствуют.
– И что нам это дает? Мало ли кто поднимался на лифте на четвертый этаж. Не обязательно это был убийца. Мог любой из жильцов дома.
– Мы опросили всех жильцов в подъезде. После одиннадцати часов пятнадцати минут никто лифтом не пользовался. А родители обнаружили дочку в полдвенадцатого. То есть она с убийцей поднялась на четвертый этаж, он ее изнасиловал, задушил и спокойно вышел. А потом спустился по лестнице. Не кататься же с трупом в лифте – риск, вдруг кто-то зайдет в подъезд, подойдет к лифту, а тут вам – здрасте: убийца с трупом в кабине.
– Убийца мог не только спуститься по лестнице, но и подняться... Ведь было предположение, что она с ним знакома. Вдруг кто-то из соседей.
– А бескозырка? – вмешался Салтыков. – Среди жильцов нет служащих во флоте.
Гоголев внимательно слушал сообщения Крупнина, делая какие-то пометки у себя в блокноте.
– Меня все-таки смущает четвертый этаж, – вдруг заявил Валера. – Мы же по квартирам ходили, с людьми разговаривали. Все реагировали одинаково. Люди давно живут в одном подъезде, все знают друг друга. Семью Алехиных уважают, они в доме заметные люди. Глава семьи – бывший крупный чиновник, теперь влиятельный бизнесмен. Дочка в Финляндии учится.
В общем, семья на виду, и всех это убийство взволновало. Кроме одного типа из сто двадцать второй квартиры. Которая, кстати, находится на четвертом этаже.
– Ну, это тоже не показатель, – вмешался Женя Мартынов. – Далеко не все люди проявляют свои эмоции. Есть очень сдержанные, я бы даже сказал, равнодушные к окружающим люди.
– Не перебивай меня, пожалуйста, – попросил терпеливо Валера. – Я тоже психологию изучал. Но тут случай особый. Этот тип, повторяю, живет на четвертом этаже. Каледин Андрей Борисович, тридцать два года. Доцент. Преподаватель математики Петербургского университета.
– Ну?! – стал подгонять его Гоголев.
– Так он не просто разволновался. Его аж заколотило, когда я спросил, не слышал ли он чего-нибудь подозрительного нынешней ночью. Между прочим, – пустился в подробности Крупнин, – когда я звонил, он долго не открывал...
– Спал... – встрял опять Женя, не терпящий тягомотины в рассказах Валеры.
– Ничего подобного, – отмел его предположение Крупнин. – Вид у него был помятый, волосы всклокоченные, под глазами круги, как у человека, который не спал всю ночь. После каждого моего вопроса впадал в ступор. Спросил, где он ночь провел. Ответил – дома. И так ненавязчиво пригласил в столовую. Как бы алиби продемонстрировал.
– Продемонстрировал? – Женя уже начал ерзать на стуле от нетерпения.
– Да еще как! Представь, на столе у мужика мясные нарезки, бутерброды с икрой, шампанское и зеленый горошек консервированный, – плотоядно облизнулся Крупнин. – А я с утра не ел...
– Эка невидаль – стол завален едой после новогодней объедаловки. Да во всех семьях по три дня доедают новогодние деликатесы.
– Знаете, что меня смутило? – Крупнин обвел присутствующих вопросительным взглядом. – Все это добро у него простояло всю ночь и полдня! Я к нему пришел где-то часам к двум. Хлеб на столе успел засохнуть, колбаса заветрилась. Мужик всю ночь просидел дома и ни фига не сожрал – ни одной грязной тарелки на столе. Кстати, и на кухне тоже. Я попросил у него воды попить, так что проверил. Зато два фужера посреди стола красовались. Чистые, из них никто не пил. Я специально к столу присел, вроде мне показания надо записать, а сам все это великолепие внимательно изучил. Мне показалось его поведение очень подозрительным – не спал, не ел, глаза бегают, над каждым моим вопросом задумывается... Мало того, когда открывал мне дверь, был весь какой-то бледный, прямо как больной. А когда я протокол составил, весь покраснел, на лбу испарина выступила. Точно – совесть у него нечиста, как пить дать!
– Твой дедуктивный метод, Валера, ошибочный. Мужик не спал, не ел, говорит бессвязно, его от волнения колотит – значит, убийца! Как-то несерьезно это. Он, может, женщину пригласил, стол накрыл на двух человек, потому и два фужера поставил. А она его продинамила, он расстроился и есть ничего не стал. Всю ночь думу тяжелую думал, потому и выглядит неважно.
Валера заметно увял, слушая комментарии старшего товарища. Вот всегда так, решение, кажется, совсем близко, а рассудительный опер Салтыков одной фразой разрушает с таким трудом выстроенную версию.
– А почему его так колотило? – не сдавался он. – Этот математик насмерть перепугался, когда я ему об убийстве в подъезде сказал.
– Догадайся с трех раз, – насмешливо предложил Салтыков. – А если не можешь, я тебе подскажу...
Крупнин задумался.
– Что-то ничего дельного в голову не приходит, – наконец признался он.
– Просто он представил себе на мгновение, что это убили его женщину. Ведь она не дошла до него. Тут кого хочешь заколотит. Ты ведь, наверное, не сразу сказал, кого убили?
– Нет, конечно. Я сначала спросил, не слышал ли он чего-нибудь подозрительного в подъезде, какого-нибудь шума, женского крика... Тут-то его и заколотило. Правда, когда я потом добавил, что убита его соседка по подъезду, что-то ему ничуть не полегчало. Все равно стоял, как пришибленный...
– Понять можно, – пожал плечами Салтыков. – Не каждый же может мгновенно успокоиться. Возможно, он – человек тонкой душевной организации... Впечатлительный...
– А вторая зацепка? – напомнил Гоголев, слушая рассуждения своих коллег.
– Все та же бескозырка. В подъезде моряки не проживают, ни к кому гости в этот вечер не приходили. Последний гость поднимался на лифте на шестой этаж буквально за пятнадцать минут до того, как в нем оказалась Ольга. И никакой бескозырки там не было. Значит, она принадлежит убийце.
– Ну, если все так просто, то нам следует искать моряка, потерявшего бескозырку. – Гоголев открыл папку, лежавшую на столе, и достал акт экспертизы. – У меня тут кое-что для вас есть. Информация о нашем единственном вещдоке – бескозырке.
Крупнин вытянул шею, с любопытством заглядывая в документ.
– Описательную часть зачитывать не буду. Фабулу дела мы с вами уже обсудили. А вот заключение эксперта кое-что нам дает.
Спустя полчаса, открыв настежь форточку, поскольку в прокуренном помещении уже нечем было дышать, опера обменивались мнениями.
– Вот задачка, – сокрушался Крупнин, поглядывая на товарищей, как бы ища у них поддержки. – Моряков у нас в Питере – море, и найти среди них хозяина бескозырки, по-моему, полная безнадега.
– Поначалу всегда так кажется, – успокаивал его Салтыков. – Конечно, было бы просто замечательно, если бы на месте преступлений нам оставляли побольше вещдоков! – Он иронично усмехнулся. – Но, увы! Что есть, то есть. И за это большое спасибо. А если серьезно, то есть хотя бы с чего начать розыск. По надписям на ленточках бескозырки мы знаем, что он служит в Балтийском флоте. Нам известно, что у хозяина бескозырки большая голова, размер шестьдесят четвертый. Он шатен, цвет волос – темно-русый. Волосы короткие, до двух сантиметров. Тонкие. С волосами у него проблема, скорее всего, он лысоват. Аккуратным его тоже не назовешь – бескозырку он чистил давненько, она вся в пятнах от пота и городской пыли. А ленточки проглаживал прямо поверх грязи. Засаленные они у него. Так что можно кое-какие выводы сделать.
У Валеры, внимательно слушающего опытного товарища, загорелись глаза.
– Юра, – не в силах сдержаться, перебил он Салтыкова. – Ты можешь себе представить моряка срочной службы, который ходил бы в грязной бескозырке? Да он из гауптвахты не вылезал бы, не то что по улице разгуливал и на девушек нападал. Может, это вовсе и не моряк, а так, псих какой-то, просто для понта бескозырку носит!
– Может быть, в твоих словах и есть резон, – охладил его пыл Салтыков. – Но я тебе вот что скажу: в бескозырке может ходить, несомненно, только человек в морской форме. А посему наша первая задача – начать поиск с морских частей и морских училищ Питера.
Валера присвистнул:
– Это сколько ж народу надо перелопатить?!
– А мы подключим военную прокуратуру, – вмешался в разговор оперов Гоголев. – Попросим подать запрос в морские части и училища, чтобы на местах проверили весь наличный состав. Не заявлял ли кто-нибудь о потере бескозырки. Многих ведь на праздник отпускали в увольнение. Кто-то из них провожал своих барышень, наверняка без алкоголя не обошлось... Вот на утренней поверке могло и выясниться – все ли одеты по форме... Так что займись этим, Юра, – обратился он к Салтыкову. – А что у тебя, Женя? Готовы ли результаты судебно-медицинской экспертизы? Или в бюро все еще празднуют Новый год?
– Результаты готовы, – степенно ответил Женя и достал из папки сшитые листки распечатанного на компьютере заключения. – Я уж попросил сделать экспертизу поскорее. Вот Макеев по дружбе и постарался. Читаю: «При судебно-медицинском исследовании Алехиной О. Д. установлено, что на теле Алехиной имеются следующие повреждения: в области шеи – кровоподтеки, которые являются следствием сильного сжатия пальцев преступника, повлекшего за собой удушение. В области левой щеки – несколько ссадин, являющихся следами от ногтей преступника. В области правой груди – кровоподтек, возникший от сильного нажатия тупым предметом овальной формы.
В области спины – ссадины, которые возникли в результате трения и имеют вид вертикальных полос неправильной формы. Смыв биологических следов с открытых участков тела и половых органов обнаруживает наличие следов спермы».
– Ну что ж, есть над чем поработать, – удовлетворенно отметил Гоголев и взглянул на часы. – Ого, уже девять! День прошел плодотворно. Пора и по домам. Юра на завтра задание получил. Ты, Женя, подумай над картиной изнасилования.
– А я пойду завтра опять к Алехиным, – вызвался Валера. – Надо бы выяснить имена подруг, с которыми Алехина была на дискотеке... Может, что-нибудь прояснится. Вдруг кто-то видел, с кем она ушла с дискотеки!

 

Ася и Лена поднялись по скользким ступенькам Управления внутренних дел и, робея, открыли тяжелую дверь.
– Нас вызывал следователь Крупнин Валерий Георгиевич, – обратилась более решительная Лена к сидящему за столиком дежурному милиционеру.
– Фамилии? – спросил он строгим голосом, неодобрительно глядя на двух красоток, одетых слишком вызывающе, на его взгляд, для такого серьезного учреждения. Обе были в меховых шубках, и он тут же решил про себя, что девушки из семей новых русских, к которым он всегда испытывал здоровую классовую ненависть. К тому же девицы выпорхнули из дорогой иномарки – через стеклянную дверь просматривался подъезд к зданию. И это окончательно испортило ему настроение.
– Лаврова Ася и Камахина Елена, – ответила Лена.
Милиционер посмотрел в какой-то список, лежащий перед ним на столе, и потребовал паспорта. Пока он не торопясь вписывал их фамилии в большую амбарную книгу, а затем так же невозмутимо выписывал пропуска, девушки прямо изнывали, раздражаясь от его медлительности. Закончив свою работу, дежурный наконец-то вернул им паспорта и, смерив недобрым взглядом, сухо проинформировал:
– Третий этаж, комната 319.
Девушки начали подниматься по ступенькам и Ася тихо спросила у подруги:
– Видела, как он смотрел? Мы его раздражаем...
– Ой, Ася, о чем ты думаешь? – c досадой проговорила Лена. – Он тебе нужен?
– Я, может, стараюсь отвлечься, – обиделась Ася. – И так страх разбирает, а ты еще ругаешься.
У кабинета № 319 девушки остановились и только собрались постучать, как дверь распахнулась, и молодой розовощекий парень при виде девушек резко остановился и деловым голосом спросил:
– Вы ко мне? Как фамилии?
Подруги назвались и Крупнин пригласил:
– Заходите, но попрошу по очереди. Ну, кто из вас смелее?
Лена переступила порог кабинета, и Крупнин вежливо придвинул стул.
– Мне поручили вести следствие по факту убийства вашей подруги Ольги Алехиной, – начал Валерий. Лена испуганно смотрела на него. Она еще не успела свыкнуться с мыслью о том, что ее подруги больше нет. Еще два дня назад они отплясывали на дискотеке и строили планы на ближайшие дни. А теперь об Оле можно говорить только в прошедшем времени... Вчера, узнав о страшной смерти подруги, Лена и Ася были так потрясены, что просидели весь день у Аси дома и не могли ни о чем больше думать. А завтра предстояло ехать на похороны. У Лены непроизвольно покатились слезы, и она зашмыгала носом. Валера участливо посмотрел на нее.
– Я понимаю, вам сейчас тяжело говорить об Ольге, но я так надеюсь, что вы вспомните что-то важное, и это поможет нам... Понимаете, у нас сложилось такое впечатление, что она поднималась в лифте со знакомым человеком... Вспомните, пожалуйста, с кем она танцевала. Может, вы видели, кто ее провожал... Нам важна любая деталь...
– На дискотеке было так много людей... – Лена наконец смогла заговорить. – И Олю многие ребята приглашали.
– А на дискотеке были только студенты университета? Или чужие тоже?
– Приглашали студентов из Полиграфического института и курсантов Военно-морского училища...
– Ну-ка, ну-ка... – страшно оживился Крупнин. – Вы видели, как она танцевала с курсантами?
– Конечно, – удивилась Лена его внезапному энтузиазму. – Мы все с курсантами танцевали... Там были мальчики очень даже ничего...
– А когда она ушла, вы видели?
Услышав этот вопрос, Лена вдруг изменилась в лице, из глаз опять покатились слезы, и она, сдерживая рыдание, едва произнесла:
– Это я во всем виновата...
– Почему? – растерялся Крупнин.
– Я обещала ее проводить. Я приехала на машине. И даже специально не пила шампанское, потому что собиралась сесть за руль. А потом познакомилась с одним курсантом, мы с ним все время танцевали. Отвлеклась и забыла обо всем. А когда стала искать Олю, ребята сказали, что она уже ушла. Если бы я не увлеклась тем мальчиком... – Лена горько разрыдалась. Крупнин заметался по кабинету, не зная, что делать. Наконец сунул ей бумажный платок и выглянул в коридор.
– Девушка, зайдите, пожалуйста.
Его взволнованный голос напугал Асю, и она вбежала в кабинет. Кинулась к Лене и, бросая сердитые взгляды на следователя, запричитала:
– Леночка, ну что ты? Что он тебе сказал? Он тебя запугивал?
– Никого я не запугивал, – смущенно покраснел Крупнин. – Я спрашивал, видела ли ваша подруга, когда ушла Ольга. А она вдруг расплакалась. Успокойте ее, пожалуйста. А потом зайдите, я хочу с вами поговорить. У меня всего несколько вопросов.
Он выпроводил девушек в коридор, а сам выключил диктофон и призадумался. Крупнину казалось, что он стоит на пороге разгадки. На дискотеке, где полно народу, где треть приглашенных – курсанты-моряки, вполне мог присутствовать тот, который выследил Ольгу, когда она вышла из здания, и последовал за ней.
Крупнин выстраивал версию, и его трясло от возбуждения. Он подбежал к двери и нетерпеливо выглянул в коридор. Подруги сидели обнявшись и обе ревели.
– Тьфу, – сплюнул с досадой Валерий. Нашли, когда слезы проливать. Он кашлянул, чтобы привлечь их внимание, и поманил пальцем Асю.
– Пожалуйста, заходите, – чуть ли не с мольбой в голосе пригласил он девушку.
Ася погладила Лену по голове и неуверенно переступила порог. Бог знает какие вопросы задает этот розовощекий мальчишка, если даже всегда уверенная в себе Лена расплакалась. Тревога за оставленную в коридоре подругу придала Асе сил, и она отвечала на вопросы Крупнина более-менее спокойно. Она вспомнила, как Оля танцевала с каким-то нахальным парнем, но тот был вовсе не курсант, как она его почему-то оттолкнула и тут же стала протискиваться сквозь толпу к гардеробу. Ася видела это издали, но подойти к подруге не смогла, было очень много народу. К тому же она не думала, что Оля собирается уже уходить.
И только на следующий день она узнала о страшной трагедии. Ася сцепила руки на коленях и, не замечая струящихся по щекам слез, рассказала следователю о последних минутах, когда она видела Олю живой.
– А с кем она ушла с дискотеки? – Крупнин не терял надежды, что разгадка кроется где-то рядом.
– Нет. Я же сказала – последнее, что я видела, Оля вышла за дверь одна. Мы потом спрашивали у ребят, не видели ли они ее. Лена ведь обещала ее отвезти на своей машине. Но никто из наших ее не видел. На улице курили ребята из Полиграфического института, но мы с ними не разговаривали.
Несколько разочарованный, Крупнин поблагодарил девушек и отпустил их.
Внизу дежурный милиционер, принимая пропуска, заметил на их лицах следы слез и злорадно подумал: «Богатые тоже плачут!» И то, что они опять уселись в серебристую иномарку, его уже огорчило не так сильно.
На третьем этаже Валера Крупнин, сидя боком на краешке стула, в который раз прослушивал запись допроса девушек. Наконец решительно вскочил и, на ходу застегивая молнию куртки, быстрым шагом вышел из кабинета, столкнувшись в коридоре с Юрой Салтыковым.
– Ты куда? – притормозил следователь торопящегося Валеру.
– Юра, у меня тут идея возникла. Я смотаюсь в Полиграфический институт, мне нужно кое с кем побеседовать.
– Ну, валяй, – отпустил его Салтыков, видя нетерпение Валеры. Он знал за молодым следователем эту черту, частенько мешающую делу. Идеи в его голове роились в огромном количестве, правда, толку от них было немного... Спеша поскорее высказать мгновенно возникшую мысль, Валера иногда не давал себе труда ее основательно обдумать. И когда товарищи охлаждали его пыл, он обижался. Ему казалось, что его недооценивают. И стараясь быть полезным, он проявлял инициативу, поражая следователей бешеной активностью.

 

В здании Полиграфического института второго января царило обычное оживление – по коридорам сновали толпы студентов, направляясь в свои аудитории, где одни группы собирались на предэкзаменационные консультации, другие стояли под дверью с конспектами и учебниками. По их сосредоточенному виду было понятно, что сегодня им предстояло сдавать экзамен. Направляясь к группке праздно болтающих студентов, вычислив по их беззаботному виду, что студенты пришли на консультацию, Валерий уже издали выбрал говорливого, задиристого вида парнишку. Вот такие отвязные парни – обычные завсегдатаи дискотек.
– Привет, ребята! – поздоровался он со всей компанией.
– Привет! – нестройным хором ответило ему несколько голосов.
– Дело есть, парни. Я из уголовного розыска. – Крупнин представился им по полной форме.
Студенты посмотрели на него с любопытством.
По всему было видно, что опыта общения с уголовным розыском они еще не имели.
– Кто-нибудь из вас приходил на дискотеку в университет тридцать первого декабря? – спросил Крупнин, решив сразу приступить к делу.
– Ну, я был, – весело ответил отмеченный Валерой говорун. Он только что рассказывал что-то смешное и еще находился под впечатлением своей шутки. – А что, кого-нибудь замочили? – с хохотком поинтересовался он. – Ведь уголовный розыск просто так не приходит.
– Об этом я расскажу при конфиденциальном разговоре. – Валера постарался придать своему голосу побольше солидности, так как знал, что по внешнему виду мало чем отличается от студентов. – Только мне бы хотелось поговорить еще с кем-нибудь, кто был на дискотеке. Например, с теми, кто выходил покурить около одиннадцати часов ночи.
– Мы по часам не курим, – откровенно развлекался доморощенный юморист. – Только когда приспичит...
Его слова вызвали смех у товарищей.
– Да я и не рассчитывал, что вы смотрели на часы. Но дело действительно серьезное, ребята. – Валера строго посмотрел на улыбающихся студентов. – Настолько серьезное, что тут не до смеха.
– А что, собственно, произошло? – Студент, выглядевший как типичный отличник, подняв брови, пытливо посмотрел на Валеру. Вокруг царили шум и колготня, приходилось повышать голос, а Крупнину совсем не нравилось отсутствие рабочей обстановки.
– А у вас есть местечко потише? – Крупнин обратился к отличнику, как он про себя назвал смуглолицего паренька с аккуратной стрижкой.
– В тридцать пятой аудитории никого нет, я только что оттуда. – Еще один юноша, атлетического телосложения и с большой спортивной сумкой через плечо, вмешался в разговор.
– Ребята, я много времени у вас не отниму. Мне нужно задать несколько вопросов. Но чтобы сэкономить ваше время, договоримся сразу – я хотел бы поговорить только с теми, кто курил на улице у входа на дискотеку около одиннадцати. А сейчас могу сказать, все равно вы узнаете друг от друга, что в ту ночь была убита девушка, ваша сверстница, студентка. Она была с вами на дискотеке, очень важно знать, с кем она ушла.
– Не фига себе! – Весельчак присвистнул от удивления. – Поможем органам? – обратился он к компании и повернулся к Крупнину: – Пошли в тридцать пятую...
Когда все расселись в аудитории напротив Крупнина и он включил диктофон, оказалось, что рассказывать ребятам особо-то и не о чем. Да, в числе других они стояли на крыльце, атлет назвал точное время – десять часов пятьдесят минут. Он как раз посмотрел на часы, чтобы узнать, скоро ли двенадцать. Веселье было в разгаре, все отплясывали в актовом зале, поэтому одинокая фигурка девушки привлекла внимание курящих. Они стояли на улице раздетые, не хотелось одеваться, да им было и нехолодно – разгоряченные от танцев и шампанского, они не чувствовали легкого морозца. Девушка стремительным шагом вышла на крыльцо, одетая в короткую шубку и без головного убора. Это подтвердили несколько человек.
– У нее такие волосы были красивые, волнистые, прямо водопад, – описывал внешность Ольги атлет. – Я еще подумал, что у нее волосы, как на картине Боттичелли «Весна». Помните, там девушка стоит в морской раковине, красивая такая, и волосы у нее струятся по спине. Вот у той девушки волосы точно такие были, золотистые. Я ведь сам рисую, учусь на художника-оформителя, – объяснил он Крупнину свои неожиданные познания в творчестве Боттичелли.
– А мы еще предложили ее проводить, – перебил атлета весельчак.
«Ну, этот наверняка первый вызвался!» – подумал Крупнин.
– Но она какая-то сердитая была, так резко нас отшила... Говорит: «Меня уже ждут!»
– Да нет, она сказала: «За мной машина приехала!» – заспорил еще один студент, похожий на Валерия Золотухина в молодости. – Хотя никакой машины не было, я с крыльца видел, как она выбежала на дорогу и тормознула такси.
– Так она одна уехала? – уточнил Валерий.
– Ну да, мы все видели, – подтвердили в один голос студенты.
– А что же с ней произошло? – Ребята поняли, что ничем больше помочь следователю не могут и хотели узнать, что же все-таки стряслось с девушкой. Каждый про себя подумал, что если бы она не отвергла его провожание, то он уж ее смог бы защитить.
– Ее задушил какой-то мерзавец. Изнасиловал и задушил, – решил уточнить Валера. В тот момент он еще не отдавал себе отчета, зачем решил рассказать студентам об изнасиловании. Потом, когда уже анализировал свою беседу с ними и вспомнил реакцию студентов – возмущение, гнев, – пришел к выводу, что был прав. Люди должны знать об опасности. Возможно, ребята предостерегут своих подружек, и те будут начеку, если им одним придется поздно возвращаться.

 

Крупнин уже знал, как действовать дальше. Если Юра Салтыков еще не получил сведений о хозяине бескозырки, то он, Валера, займется всеми таксопарками Питера, чтобы найти водителя такси, подвозившего Ольгу в роковую ночь.
В кабинете Виктора Петровича Гоголева горел неяркий свет, по-домашнему освещая лица оперов. Валерий, зайдя последним, удивился:
– Что это так темно?
– Лампочка перегорела, а электрик уже домой ушел, – объяснил Яковлев, не поднимая головы от бумаг. Гоголев молчал, о чем-то думая, нахмурив свои густые брови и по обыкновению постукивая карандашом по столу.
– Наконец-то, – проговорил он, когда Валера уселся на свободный стул. – Где тебя носило полдня? Приказ помнишь? Если надолго уходишь, включай мобильный. Зря, что ли, я выбивал у начальства деньги на служебные телефоны?
Валера суетливо достал из кармана телефон.
– Тьфу ты, – не сдержался он, – зарядить забыл! Вчера поздно лег спать и не подключил! Виктор Петрович, я был вам нужен?
– А ты как думаешь, Крупнин? Полдня от тебя ни слуху ни духу, чем занимаешься – неизвестно. Время-то идет! А нам надо по горячим следам очевидцев опросить. Через день они уже половину забудут.
– Виктор Петрович, так я только этим и занимался – шел по горячим следам! – Незаслуженно обиженный Валера покрылся красными пятнами и стал слегка заикаться. – Я с утра допрашивал двух красавиц... двух подруг Алехиной.
Оговорка Валеры рассмешила Салтыкова, и он хмыкнул, выразительно посмотрев на Мартынова. Но судебный медик на его взгляд никак не отреагировал. С озабоченным лицом он слушал диалог коллег, сидя в обнимку с папкой.
– Ну, докладывай. – Голос Гоголева стал мягче, он приготовился слушать Валеру.
С подробностями, как обычно, Валера выложил информацию и о разговоре с девушками и о беседе со студентами полиграфического института. И хотя фактически ничего нового следователи из его доклада не узнали, Гоголев похвалил Крупнина за оперативность:
– Во всяком случае, мы теперь знаем совершенно точно, что Алехину никто из своих не провожал. – А у тебя что нового, Мартынов?
– Разъяснилась картина преступления, Виктор Петрович. Возникла еще одна версия – преступник мог заскочить в лифт в последнюю минуту. Не кричала она только потому, что он зажал ей рот рукой. Как я докладывал вчера, на ее щеке обнаружены ссадины. Это следы его ногтей. Потом он сорвал с нее шубу.
На стене лифта не обнаружены волоски от шубы, поверхность стенки пористая, так что если бы она сопротивлялась в шубе, неизбежно при трении пара-тройка волосков осталась бы. На шее обнаружены следы от пальцев только одной руки. Я все думал – почему. Правда, и одной рукой он с ней справился. Размер ладони и длина пальцев говорит о том, что руки у него очень большие. А второй рукой он ее придавил, овальный кровоподтек на правой груди – это след от локтя левой руки убийцы. Он сначала прижал ее рукой к стене, буквально вдавил. Но она все еще сопротивлялась, пыталась вырваться, вот отчего на спине у нее возникли ссадины. Потом, чтобы освободить руку, он своим телом прижал ее к стенке лифта. И когда стал насиловать, она пыталась, видимо, опять закричать. И тогда он свободной рукой ее задушил.
– Вот скотина! – вырвалось у Валеры, стоило Мартынову закончить свой доклад.
– Крупнин, – одернул его Гоголев. – Сейчас не время для эмоций. А ты, Женя, продолжай.
– Да я, в общем-то, закончил. Для полной ясности только дополню: убийца очень силен. А сравнивая размер его рук и физическую силу, можно говорить о человеке высокого роста и крупного телосложения.
– Вот-вот, – оживился Валера. – У него и башка здоровая. Бескозырка шестьдесят четвертого размера. У меня, например, шапка пятьдесят шестого размера.
– Так ты и сам не гигант! – съехидничал Мартынов.
– У меня рост сто семьдесят два, не такой я уж и маленький... – обиделся Валера.
– Будем искать монстра, – мрачно изрек Салтыков.
– А ты что можешь сообщить, Юра? – Гоголев приготовился слушать Салтыкова.
– Пока ничего, – ответил тот. – Из морских частей и мореходок на наш запрос ответы еще не получены по той простой причине, что запрос отправлен утром уже после поверки. Если кто-то и потерял бескозырку, этот факт не был зарегистрирован. Так что сведения мы получим только завтра утром.
– А во сколько у них по утрам бывает поверка? – поинтересовался любознательный Валера.
– Сообщаю исключительно для расширения твоего кругозора – в семь ноль-ноль!
– Все-таки ехидный ты, Юра, – опять надулся Валера.
– Хватит прикалываться! – одернул их Гоголев. – Нам сейчас нужно обсудить план действий на завтра. Необходимо найти таксиста. Сами справитесь или попросим подмогу?
– Справимся сами, Виктор Петрович. Сейчас пошлем запросы во все транспортные комбинаты и организации, пусть подготовят и пришлют списки водителей, которые выходили на линии тридцать первого декабря. А там уж выясним, кто подвозил Алехину от университета на Литейный около одиннадцати ночи.
– Ну хорошо, приступайте. – Гоголев встал, давая понять, что разговор закончен.

 

Утром Валера проснулся, как обычно, в семь часов. Когда бы он ни заснул накануне, внутренний будильник поднимал его в одно и то же время. Он бодро вскочил, прислушиваясь к голосам в коридоре. Валера жил в небольшой комнатке в общежитии Министерства внутренних дел и очень этим гордился. Когда он приезжал в отпуск в родной город Пинск, встречаясь с друзьями и рассказывая о своей столичной жизни, всегда хвастливо добавлял, что живет в министерском общежитии. Это производило на бывших одноклассников и дворовых друзей сильное впечатление.
Общежитие только начало просыпаться, слышалось хлопанье дверей, кто-то гремел чайником – кухня находилась прямо напротив Валериной комнаты. Он в отличном расположении духа открыл форточку и приступил к зарядке. На стене над кроватью висел приклеенный скотчем постер с изображением его кумира Шварценеггера. И Валера, усердно наращивая мышечную массу, вдохновлялся его примером. Шварценеггер тоже был среднего роста, а накачал такую фигуру, что никому и в голову не приходит интересоваться его ростом.
На плите закипал чей-то чайник, но остальные конфорки были еще свободны. Валера принялся готовить свою любимую яичницу с луком, щедро посыпая ее перцем, сушеной петрушкой и приправой для картофеля. Как-то накупив этой приправы, он посыпал ею все подряд, находя ее вкус очень пикантным. Хозяин чайника не появлялся, может, опять заснул. Валера отставил его и, недолго думая, налил себе в чашку кипятка. Для экономии времени. Захватил сковородку с яичницей и быстрым шагом пересек коридор. Горячую сковородку поставил на кирпич, который заменял ему подставку, и, обжигаясь, стал поедать яичницу, постанывая от удовольствия. В первые дни после зарплаты он посыпал яичницу еще и тертым сыром, но в этот раз до зарплаты оставалось еще пять дней, а деньги были на исходе... Отломив кусок хлеба, он вытер им сковородку и, вспомнив некстати, как вредно употреблять пережаренное масло и сколько в нем канцерогенных веществ, отправил его в рот. Каждый раз, съедая со сковородки жир, Валера вспоминал рассказ отца. Во времена студенческой молодости он тоже жил в общежитии и теперь любил рассказывать о своем однокурснике, которому родители присылали с Украины сало. Когда у него заканчивалась стипендия, однокурсник резал сало на мелкие кусочки, жарил его, а потом ел эти шкварки. Валера любил эту «кулинарную» историю, потому что и сам любил шкварки. Он уже давно заметил, что любит есть то, что вредно.
После плотного завтрака, куда вошли еще три бутерброда с колбасой и большой бублик, Валера заторопился на работу. Ему не терпелось узнать, есть ли уже данные о таксисте, подвозившем Алехину. И пока троллейбус медленно тащился по маршруту, Валера мысленно уже составлял план дальнейших действий.

 

– Полный облом! – с досадой подытожил Валерий сообщение Салтыкова.
– Погоди, Крупнин, не мельтеши. Если бескозырку потерял не матрос и не курсант мореходки, будем искать иным способом. Задействуем свою агентуру, среди них есть такие кадры – землю носом будут рыть, а хозяина бескозырки найдут. У них у каждого рыльце в пушку, знают, что привлечь их – нам раз плюнуть... Сейчас отправимся в местную командировку по злачным местам, – усмехнулся Салтыков, глядя на удивленное лицо Валеры.
– Жаль, таксист ничего нового не сказал... – Валера на мгновение задумался и вдруг выдал:
– А ты его хорошо рассмотрел, Юра? Ну, там рост, вес, размер головы, руки...
– Рост у него средний, вес на много не потянет, килограммов семьдесят пять на глазок, руки, правда, большие, но тоже не ахти – одной он бы не справился. И голова нам его никак не подходит, к сожалению. У него волосы с проседью, и бескозырку он не носил. Я у него между делом спросил, в каких войсках служил в молодости. Говорит, в танковых. И размерчик головы у него тоже не выдающийся, не больше пятьдесят шестого.
– Хилый-то какой, – разочарованно протянул Валера.
– А иначе не взяли бы в танковые войска, туда солидных не берут, танк ведь не резиновый! – Юра расплылся в насмешливой улыбке.
– Составляй, Салтыков, список проходимцев, пора приниматься за дело! А я пока картотекой займусь. Может, там нас подсказка какая ждет... – Гоголев включил компьютер.
Час спустя Крупнин и Салтыков в старых потрепанных куртках и бесформенных вязаных шапочках спускались по грязным ступенькам в подвал давно не ремонтированного дома.
– Юр, а ты уверен, что там кто-то есть? – Валера говорил шепотом, боясь спугнуть предполагаемых постояльцев подземного убежища. – Указ ведь был – запирать все подвалы и чердаки...
– Указ был, но и бомжи хотят жить. А куда им податься в такие холода? Вот и пускаются на всякие хитрости. Смотри – на двери засов с замком. Издали посмотришь – все в порядке, замок висит. А вплотную подойдешь – засов аккуратненько распилен ножовкой. Мы сейчас эту дверь откроем и тихонечко войдем...
Валера включил фонарик, и они стали осторожно продвигаться по узкому коридору. В толстых трубах вдоль стены что-то тихо гудело, там была какая-то своя жизнь. За поворотом в конце коридора тускло горел свет.
– Подъем, господа рецидивисты! – гаркнул Салтыков, неожиданно появившись перед глазами пребывающих в полудремотном состоянии бомжей.
Те оторопело вытаращились, один из них вскочил и заметался. Но бежать было некуда – глухая стена за ним перекрывала путь к отступлению.
– Мы не рецидивисты, – прохрипел простуженным голосом бородатый, в грязной засаленной куртке бомж. – Мы тут просто кантуемся. Погреемся и уйдем...
– И куда же вы уйдете, мужики? Вас где-то ждут? – Салтыков заговорил ласково, отеческим тоном, что еще больше насторожило бездомных. Четыре пары глаз недоверчиво следили за каждым его движением. – А имущество свое тоже с собой прихватите? – Салтыков указал на драные матрасы и электроплитку с черной кривобокой кастрюлей. – Мы не звери, мужики. Живите, варите свой чифирь... Вон сколько бутылок накопили, – уважительно добавил он и повернул голову к Крупнину. – Прямо санитары города... Макулатуру тоже собираете?
– Вчера сдали, гуляем теперь... – прогундосил молодой, с синей побитой мордой мужик. Следы засохшей крови под расквашенным носом свидетельствовали о знатном празднике.
– И где ж тебя так приласкали? – участливо поинтересовался Салтыков.
– А это ему от Вальки-хулиганки досталось! – заржал косоглазый мужичонка, остервенело скребясь в колтуне на голове.
Валера на всякий случай отступил на шаг назад. Его подташнивало от вони, которую распространяли давно не мытые тела бомжей, а яркая фантазия рисовала ему устрашающую картину: толпы вшей дружными рядами направляются в его сторону.
Валера затосковал.
– Дело к вам есть! – сурово произнес Салтыков. – Вы остаетесь здесь, никто вас не тронет. А нам нужна информация – кто в ближайшей округе пантовался в бескозырке, а теперь ходит без нее. У вас связи широкие – поспрошайте своих дружбанов. Только информация нужна срочно. Отрывайте свои задницы – и вперед.
– Начальник, ты нам на хлеб дай, – попросил до сих пор молчавший невероятно худой мужик. Его узкое лицо, обтянутое желтой кожей, дергалось от нервного тика. Из глаз непрерывно текли слезы, и он их вытирал рукавом свалявшейся шубы.
Салтыков с жалостью взглянул на него и протянул десятку. Тот жадно схватил ее и мгновенно сунул в карман.
– Придем завтра, – пообещал Салтыков и потянул за рукав слегка обалдевшего Валеру, который с трудом сдерживал тошноту.
– Ты чего? – спросил у него Юра, едва они вышли на свежий воздух и Валера стал жадно дышать, словно минуту назад умирал от кислородного голодания. – Ты что, бомжей не видал?
– Видал, конечно, – отдышавшись, оправдывался Валера. – Но никогда не стоял так близко. – Он почесал за ухом и в ужасе уставился на Салтыкова: – Вши! Я вшей подцепил! – Его передернуло от отвращения.
– Да брось, – снисходительно посмотрел на него Юра. – Ты ж стоял в пяти шагах. Подумаешь, какие нежности – ты что, принц? При королевском дворе воспитывался? Это, Валера, суровая правда жизни.
Я эту компанию давно знаю. Бородатый – он у них за старшего. Был когда-то спортивным тренером в детской спортивной школе, волейболист. Женился на девчонке моложе его лет на двадцать, она ему детей нарожала. А жили они в комнате в коммуналке. Девчонка с ним лет пять пожила, надоела ей коммуналка, она мужа пилить начала. А что он может заработать в районной спортивной школе? На новое жилье его зарплаты никак не хватило бы. Так он придумал – самовольно занял одну из квартир нового дома, а когда его стали оттуда вытуривать, отбивался паяльной лампой и обжег участкового милиционера и техника-смотрителя. Его засудили, а пока он год сидел, жена другого нашла. Когда он возвратился, в дверях новый замок, жена его не пускает, говорит: «Будешь ломиться – опять сядешь. Я эту комнату приватизировала. Ты здесь уже никаким боком...» Пока он искал правду, они с новым мужиком комнату продали, купили квартиру и съехали...
– А худой бомж кто? Он ведь больной...
– У него своя трагедия. Его жену бандит зарезал. В Свердловске дело было. Милиция бандита не нашла, а он нашел и убил. Кстати, не скрывался, так что его-то милиция сразу вычислила. Показательный суд устроили и на семь лет за решетку отправили. Вышел, а его дом снесли – новую улицу проложили. О нем все забыли, пока срок мотал. Вот он и бродяжничает. Он мужик рукастый – и сторожил, и что-то строил по мелочам: то беседку, то сараюшку... Сердобольные хозяйки подкармливали... Но болеть начал, долго не протянет. Знаешь, сколько таких? Конечно, жалко их. А что с ними делать? Отбросы общества, деклассированные элементы... Люди, потерявшие ориентиры в жизни. Ну ладно, пошли, я тебе еще одно местечко покажу.

 

Гоголев сидел в своем кабинете, поджидая Крупнина и Салтыкова. Полчаса назад Салтыков позвонил ему с мобильного телефона. Голос у него был взволнованный, звуки уличного шума врывались в эфир и мешали разговору.
– Мы уже едем, скоро будем, есть новости! – скороговоркой выпалил Юра и отключил телефон.
Прошло минут сорок, наконец дверь распахнулась и ввалились возбужденные опера. Видок у них был тот еще – на затрапезных куртках пятна от побелки, у Валеры с шапки, надвинутой низко на глаза, свисала паутина. Лица у обоих красные, потные, но зато глаза радостно блестели. Гоголев, не терпящий непорядка, осадил их:
– Сначала приведите себя в порядок, умойтесь, потом доложите.
– Сейчас, сейчас, – торопливо бросил Валера, и они умчались переодеваться.
Зашли уже умытые, причесанные, уселись на стулья, предложенные Гоголевым.
– Мы тут агентуру подключили, Виктор Петрович. Она нам здорово помогла. В общем, есть ориентировка. Нашли мы хозяина бескозырки! – не удержавшись, хвастливым тоном добавил Салтыков.
– Ну-ка, ну-ка! – Гоголев повернулся всем своим массивным корпусом к Юре. – Что вы там нарыли?
– У нас есть сведения о человеке, который носил бескозырку. Тридцать первого декабря в первой половине дня его видели еще в ней. А второго января он своему корешу жаловался, что потерял ее. Подтвердить это могут по крайней мере два свидетеля.
– Юра, – укоризненно заметил Гоголев, – ну ты прямо как Валера! Не тяни резину, выкладывай уже все сразу!
– Некто Карагодин Игорь, старшина в отставке, проживает по адресу: Транспортный переулок, дом 11, квартира 45. Родился в 1959 году. Служил в Балтийском флоте. Вышел в отставку. Работал на гражданке охранником в районной поликлинике Центрального района, потом уволился. Работал ночным сторожем на мебельной фабрике, тоже уволился. Устороился консьержем в жилом доме на проспекте Бакунина, после увольнения – дежурным в музучилище, опять охранником где-то... В общем, нигде больше трех месяцев не задерживался. Последнее время нигде не работает. Постепенно деградирует – друзья у него такие же. Мы вышли по наводке на его приятеля Виктора Белякова, дворника в ЖЭКе. Прижали маленько, в милиции на него несколько жалоб от его мамаши и бывшей жены. Пригрозили сроком – сразу раскололся. Узнали кое-что интересное о Карагодине. Он, оказывается, большой любитель женщин. Беляков с ним ходил на охоту. Как говорится, группа поддержки. Так Карагодин клеился ко всем подряд, в том числе и к совсем юным девочкам, лет по шестнадцать-семнадцать. Ну, кто с ним соглашался провести время, сами догадываетесь. Хоть морячок-то наш старался пыль в глаза пустить – в морской форме всегда на охоту выходил. По два часа чистился, брился. Одним словом – готовился к свиданиям очень тщательно. Накануне Нового года они с Виктором тоже шатались по городу, но тут Карагодина постигла неудача. С горя они напились вусмерть, подрались с кем-то в баре и разошлись по домам. А на следующее утро, тридцать первого декабря, Виктор отправился прямо с утра к сестре в гости – мы проверяли, он там точно был. Вечером пришел ночевать к своему корешу Александру Симакову, он в бойлерной работает. Ну тот и сказал ему, что его разыскивал Карагодин. Как всегда – весь при параде. Поскольку Виктор уже был хорош, в ЖЭКе с сантехниками приложились, он никуда больше не пошел. Новый год встречали с Александром. Первого января весь день отсыпались. Карагодин к ним не заходил. А второго января пришел какой-то пришибленный. Морда исцарапана, на башке шишка. И в зимней шапке. Он ее сроду не носил. Говорит, бескозырку потерял в новогоднюю ночь. За какой-то красоткой пытался приударить, а она мало того, что спортсменкой оказалась – избила его, так еще по башке чем-то тяжелым треснула. И когда он очнулся, ее и след простыл, и бескозырку его сперла. Он говорит, плохо помнит, как домой возвращался, поскольку сильно выпивший был. Да еще голова очень болела. Первого января весь день спал. К вечеру проснулся с головной болью, да еще бескозырку не нашел – толком ничего не вспомнил и от огорчения опять уснул. И только второго января решил навестить дружка, пожаловаться...
– Виктор Петрович! – Валера все это время сидел как на иголках и только дожидался паузы, чтобы вставить свои соображения. – Чую сердцем, это он! Я же говорил – моряк срочной службы в грязной бескозырке не ходит. Этот Карагодин – одинокий мужик, за ним нет никакого женского пригляда. Но раз он такой любитель женского пола, да к тому же бескозырка пропала в новогоднюю ночь... Ну не может быть такого совпадения! Брать его надо! Мы спросили у Виктора, как выглядит Карагодин. Он его и описал: рост сто восемьдесят, волосы темно-русые, жидкие... Проведем комплексную медико-криминалистическую экспертизу и прищучим гада! – Глаза Валеры светились вдохновением, и всем своим видом он показывал, что немедленно готов арестовать убийцу.
Гоголев некоторое время молчал, обдумывая полученную информацию. Потом решительно придвинул к себе лист бумаги:
– Что ж, у нас есть все основания просить санкцию прокурора на обыск в квартире Карагодина.

 

В десять часов утра опера стояли под дверью квартиры № 45 и ждали, когда хозяин соизволит открыть дверь. В том, что он был дома, сомнений не возникало, в глубине квартиры слышались какие-то звуки – что-то гремело, иногда с грохотом падало. Потом мужской голос с кем-то заговорил. Может быть, и с самим собой, потому что ответных реплик не слышалось. Валера нажал кнопку звонка еще раз и не спешил убрать с нее палец. Наконец шаги послышались уже у самой двери и злой мужской голос спросил:
– Чего надо?
– Откройте, милиция, – придав голосу побольше твердости, требовательно произнес Валера.
– Вот еще, разбежался! Какая такая милиция? Может, вы жулики, обманом хотите ко мне проникнуть! Хрена вам!
– Откройте, Карагодин, – подал свой голос Салтыков. – Некогда нам тут шутки шутить!
Услышав свою фамилию, Карагодин открыл дверь и нехотя посторонился, пропуская следователей в прихожую.
– Чего надо? – нелюбезно встретил он незваных гостей.
– Пока поговорить. А там видно будет, – спокойно ответил Салтыков и пошел в комнату. Карагодин, недовольно бурча, двинулся вслед за ним. Маленькую процессию завершали Крупнин и Гоголев.
– Что это вас так много? – поинтересовался Карагодин, независимо разваливаясь на диване. Дескать, мне бояться нечего, я человек честный.
– Несколько вопросов надо задать. – Салтыков не посчитал нужным объясняться с Карагодиным.
– Валяйте, – согласился Карагодин, придвигая ногой к себе черепаху. Она замерла, высунув из-под панциря голову и медленно поворачивая шеей из стороны в сторону, будто пыталась что-то разглядеть. Валера с детским изумлением взирал на нее. Он никогда еще не видел так близко черепаху. Увидев ее маленькие злобные глазки, он покачал головой и подумал: «Вот страхолюдина, и на фига держать такую? Небось, еще и кусается...»
– Вы Игорь Карагодин? – Уточнил Салтыков, открывая блокнот.
– Ну, да! – невозмутимо ответил Карагодин, почесывая проплешину на голове.
Валера уже забыл о черепахе, которая на мгновение отвлекла его внимание, и теперь сосредоточился на происходящем.
– Год рождения?
– 1959, город Петербург.
– С кем проживаете?
– Один...
– А с кем разговаривали?
– Когда?
– Когда мы звонили, а вы долго не открывали дверь. Мы слышали ваш голос.
– А, понял. Я гантели поднимал. Уронил одну. Она покатилась, а тут Поручик выполз. Я его и заругал, чтоб не шлялся под ногами. А то зашибу ненароком...
– Странное имя для черепахи, однако... – удивился Валера.
– Моя черепаха, как хочу, так и называю, – не слишком вежливо ответил Карагодин.
– Где вы были тридцать первого декабря с двадцати двух до двадцати четырех часов ночи?
Карагодин помрачнел и задумался.
– Я тогда выпимши был... Гулял по Питеру, искал себе компанию на Новый год. Ну, с девушкой хотел какой-нибудь познакомиться, чтоб не скучно было.
– И как, нашли?
– Нет, одиноких не было. Либо с подругами – а на кой мне две? Либо с мужиками.
– Так-таки и не было одиноких? – уточнил Гоголев, строго глядя на опухшую помятую рожу Карагодина.
– Не было, – замялся Карагодин. – я потом замерз и домой пошел.
– В каком районе вы гуляли?
– Cначала по Лиговскому проспекту, дошел до Площади Восстания, потом завернул на Невский, оттуда на Литейный...
– А в чем вы гуляли?
– Понятно в чем – как обычно. В шинели и бескозырке, – бесхитростно ответил Карагодин, не чувствуя подвоха.
– Вы можете нам показать свою одежду, в которой гуляли?
– Cмотрите, коли вам интересно.
Карагодин принес из прихожей шинель и бросил ее на кресло. Салтыков взял шинель в руки, стал ее внимательно рассматривать.
– Вы говорили, что были в бескозырке. А где она?
Карагодин угрюмо насупился и буркнул:
– Потерял я ее... Спьяну.
– Обстоятельства помните?
– Чего? – Карагодин непонимающе уставился на Гоголева.
– При каких обстоятельствах вы потеряли бескозырку?
– Не помню, я же пьяный был, поддал сильно, для сугреву.
– Вы сможете опознать свою бескозырку, если мы вам ее покажем?
– А что, вы ее нашли? – обрадовался Карагодин. – Я свою бескозырку завсегда узнаю.
– Тогда одевайтесь, проедем с нами.
Сидя на заднем сиденье между Гоголевым и Крупниным, Карагодин все не мог поверить:
– Это ж надо, нашли! А я все переживал. Она же мене дорога как память, я в ней на Балтфлоте сколько служил...

 

В кабинете Гоголева Карагодина усадили на стул, и Валера вручил ему бескозырку, которую вытащил из пластикового пакета.
– Точно моя, – радостно воскликнул Карагодин, повертев ее в руках. – Я ж говорил – сразу узнаю!
А чего это вы ее в пакете держите? Прямо как ценность какую...
– Вещественное доказательство всегда в пластик кладут, для сохранности, – невозмутимо пояснил Салтыков.
– Не понял! Что за вещественное доказательство? Вы мне толком объясните...
– Карагодин, может, хватит дурака валять? Уголовный розыск потерянными вещами не занимается. Вы лучше припомните, где оставили бескозырку. – Салтыков сурово смотрел на глупо улыбающегося Карагодина и не мог решить – то ли тот действительно не понимает, чего от него хотят, то ли притворяется.
– Да я же говорил уже, что не помню. Выпимши сильно был, а когда забрел в тот двор на Литейном, отлить приспичило, потом еще выпил – замерз очень.
– А дальше что было? Выпил, отлил, опять выпил... Это мы уже усвоили. Продолжайте, Карагодин, что вы делали дальше?
– Cпать захотел, домой пошел... – Лицо Карагодина покрылось испариной, и он рукавом вытер лоб.
– Так, Карагодин, вижу, вы не хотите говорить. Тогда я вам напомню, где вы потеряли бескозырку.
В лифте. Рядом с трупом девушки!
– Каким трупом?! Какой девушки? Гражданин следователь, я никакого трупа не видел! Ну привязалась ко мне какая-то девка, я пьяный был, ничего не помню... – Карагодин растерянно переводил взгляд с Салтыкова на Крупнина, потом на Гоголева.
– Девушка к вам сама подошла? Ей захотелось познакомиться с такой пьяной рожей? Вы слишком высокого мнения о собственной персоне, Карагодин. Надо же какой неотразимый! Кончай, Карагодин, лапшу на уши вешать. Не понимаешь, что тебе грозит? – Салтыков перешел на «ты». Комедия, которую разыгрывал допрашиваемый, ему уже порядком надоела. – Колись, запишем явку с повинной. Твоя бескозырка рядом с трупом изнасилованной девушки валялась. Тут уж не отвертишься...
– Изнасилованной?! – В глазах Карагодина появился страх, он обхватил голову руками, пытаясь что-то вспомнить.
– Девушка была... Да... Я не хотел говорить, стыдно было. Здоровый мужик, а она меня так исколошматила... Она мне чуть яйца не отбила! – Обиженно вспомнил он.
– Я б тебе их вовсе оторвал! – Салтыков стал закипать. – Давай по порядку. Я тебе помогу вспомнить твои подвиги. Где ты там пил и отливал? Помнишь?
– Я зашел в подворотню, в арку такую. Там справа во дворе садик – кусты, я там стоял. А тут она идет в шубке, – вспоминал он с трудом события четырехдневной давности. – Я к ней подошел, а она в подъезд. Я за ней. А она лифт вызвала, а меня обзывать стала. Идиотом обозвала. Ни за что.
– Как это «ни за что»? Ты поподробней вспоминай. Она девушка из культурной семьи, просто так не обзывала бы. Вот, взгляни на фотографию. Это она? – Гоголев извлек из папки фотографию Алехиной и протянул Карагодину.
– Она, – тихо ответил он и замолчал. Какое-то время в кабинете было тихо. Салтыков вытащил пачку сигарет и закурил, предложив Валере.
– Мне бы закурить... – От былой самоуверенности Карагодина не осталось и следа. Юра протянул и ему сигарету. Матрос явно собирался продолжить свое признание, но ему надо было успокоиться и собраться с мыслями. Он затянулся несколько раз и продолжил:
– Я просто хотел с ней познакомиться... Она вызвала лифт, а я зашел с ней. Хотел ее обнять... А она стала отбиваться. Ну, я распалился, хотел ее поцеловать... А она, наверное, спортсменка – сильная такая оказалась, вырываться начала, драться. Рожу мне исцарапала, чуть глаз не выколола своим маникюром... Но я не помню, что было дальше! – в отчаянье крикнул он. – Я был как в тумане, я ж бутылку, наверное, всю выхлестал! Почему сразу и справиться с ней не мог! Я к ней со всей душой, а она меня по яйцам! А потом по башке как огрела... Я и отрубился. Пришел в себя, валяюсь на ступеньках, на первом этаже... Бескозырки нет... Думаю, сама смылась и бескозырку сперла, чтобы отомстить мне. Я и ушел домой. Спать.
– Неувязочка получается, старшина! Как это ты на ступеньках первого этажа оказался, если девушку обнаружили на четвертом, в лифте? Может, ты ее изнасиловал, задушил и спокойно спустился вниз? А бескозырку потерял, когда она с тобой боролась. Но ты же распалился, только об одном думал, вот и не заметил, что потерял свою драгоценность.
– Я ее не душил... Боролся, правда... Может, случайно и за горло ухватил, кто ж такое помнит, если тебе по яйцам со всей дури ногой. А потом еще и по башке... У меня потом башка два дня болела!
– У тебя башка от перепоя болела, Карагодин! Скажи, зачем задушил девушку, сволочь?
– А это уже оскорбление, гражданин следователь! Вы слова-то выбирайте!
– Я тебе выберу, – пообещал Салтыков. – Ты только прикинь, что тебе светит в тюряге, когда почта передаст, за что сидишь... Прикинул? А теперь колись, что было дальше, после того как девушка тебя ногой пыталась в чувство привести...
Безрадостная картина будущего пребывания в тюрьме, видимо, нарисовалась Карагодину в таких мрачных красках, что он совсем приуныл и надолго замолчал.
– Думай, Карагодин, думай, и поскорее – нам тут с тобой рассиживаться некогда. Девушка, значит, сдаваться не собиралась, ты распалялся все больше, а когда она тебя звезданула по дорогому тебе месту, вообще впал в ярость. Наверяка себя уже не помнил... Только объясни нам, мужикам, как же тебе удалось ее изнасиловать, если тебе со всей дури, как ты говоришь, саданули в это самое место? Ты что у нас, половой гигант?
– Cам удивляюсь, – в голосе Карагодина звучало недоумение. Помню, ударила. Больно было. Я даже заорал... Потом по башке как дала мне... Я и отключился... Пришел в себя – даже удивился. Не понял сначала, где это я. Лежу на ступеньках, в разных местах болит... Встал и пошел домой.
– Что-то ты самое интересное пропустил. Как насиловал, как душил... У тебя состояние амнезии выборочное получается... За что срок можешь схлопотать – не помнишь. Как будто и не было ничего. Не хитри, Карагодин, у тебя мозги от алкоголя атрофировались, не получается у тебя перехитрить нас...
– Что-то вы, гражданин следователь, мудреные слова говорите, не понимаю я вас, – мрачно произнес Карагодин. – Только нечего мне дело шить, не душил я ее. Может, изнасиловал. Только и этого не помню.
– Слушай, Карагодин. У нас ведь улики есть. Твоя бескозырка – раз. Ты сам ее признал. Да нам и не требовалось твое признание – сейчас отправим тебя на экспертизу. Анализ твоих волос проведут, сравнят с теми, что на внутренней стороне бескозырки обнаружили. Далее, под ногтями Алехиной обнаружены частицы эпителия, сравним с твоим – вон у тебя как рожа разукрашена. Богатым биологическим материалом ты нас обеспечил, старшина. Как получим заключение генотипоскопической экспертизы – тут тебе и кранты. А сейчас пальчики твои откатаем, сравним с отпечатками пальцев на стенке лифта. Не отвертишься, морда твоя уголовная.
Карагодин молчал, опустив голову. Казалось, ему уже безразлично, какая участь его ждет.
– Ну что ж, Карагодин, не хочешь написать явку с повинной, будем действовать согласно Уголовному кодексу. Прочитай пока постановление о возбуждении уголовного дела. А я сейчас допишу протокол, прочитаешь и подпишешь его.
Гоголев вручил допрашиваемому бумагу и буднично добавил:
– Мера пресечения – заключение под стражу.
– Да вы что?! – вскочил со стула Карагодин. – Ничего себе работнички! Человек ни сном ни духом, а на него уголовное дело заводят! Я же сказал – пьяный был, не помню ничего!
– Сядьте, подозреваемый, успокойтесь. Читайте бумаги, а ваше право – соглашаться или нет. У вас полдня и ночь впереди, много чего вспомнить можно.
Уже через час взволнованный Валера влетел в кабинет Гоголева с заключением эксперта:
– Виктор Петрович, а пальчики-то совпали! Мы тогда весь лифт прочесали, там же отпечатков полно – кто только не хватался за стены. Я уж думал – гиблое дело. Ан нет! Наш Карагодин все-таки засветился, его отпечатки обнаружены на стенке на высоте сто тридцать сантиметров.
Еще через два часа все результаты экспертиз лежали в папке на столе Гоголева.
– Ну, парни, пусть Карагодин ночку посидит на нарах, привыкает, завтра прижмем его к канатам!
Наутро невыспавшийся Карагодин сидел в знакомом кабинете напротив следователей. Он настороженно смотрел на оживленное лицо Салтыкова и не ждал ничего хорошего. А когда Гоголев зачитал результаты экспертиз, от изумления даже поперхнулся. У Карагодина было слабое место – он свято верил печатному слову. А уж документам тем более. И зная за собой малоприятный дефект – не помнить наутро, после особенно продолжительной пьянки, где и с кем он был и что при этом натворил, понял, что дела его действительно очень плохи. Какие-то обрывки воспоминаний стали восстанавливаться в целостную картину еще ночью, когда он пытался уснуть. Но тяжелые мысли отгоняли сон, и в состоянии полусна, полукошмара он обливался потом и сердце у него то замирало, то бешено колотилось где-то у самого горла... Он вспомнил тот злосчастный двор, девушку, за которой побежал, чувствуя зов плоти. Ее тело в своих объятиях, похотливое желание обладать ею. Она вырывается, словно дразня его, но он опять сжимает ее в своих объятиях. Его взгляд останавливается на ее открытой шее – шарф сбился, и обнаженность нежной кожи притягивает его руки, а острое желание наконец достигает своего завершения... Он вспомнил все, но тут же прогнал свои воспоминания и забылся в беспокойном сне...
– Ну что, Карагодин, будешь говорить? – Жесткий голос Гоголева вернул его к реальности. – Теперь тебе деваться некуда. Всюду ты отметился – мы же тебя предупреждали. Экспертиза все докажет.
– Да... Это я ее... И задушил я... Нечаянно... – Ночные видения Карагодина были совсем свежи в памяти, и он ничуть не сомневался в их реальности. Теперь его терзали муки раскаяния, а ему так хотелось поскорее от них отделаться.
– Во дает! Нечаянно! – изумился Валера. – Ну, ты гад, Карагодин! Попался бы ты мне на улице!
– А теперь рассказывай, как ты задушил Алехину. – Гоголев включил магнитофон.
Страдая косноязычием, Карагодин с трудом подбирал слова. Но картина преступления постепенно обрастала деталями, и вскоре следователям стало ясно – предыдущая попытка представить себя как жертву воинственной девушки – миф. Несомненно, она сопротивлялась, на теле Карагодина обнаружили несколько синяков, особенно на ногах. Видимо, девушка пыталась отбиваться ногами, когда он сжимал ее в объятиях. Но его рост и вес сыграли свою роль – он сломил ее отпор.
– Нужно провести следственный эксперимент. Подозреваемый, вы готовы показать на месте преступления, как именно вы совершали сексуальное насилие? – Гоголев заговорил официально, юридическим языком, и Карагодин напряженно слушал непривычную терминологию.
– Готов, – наконец ответил он, переварив в голове сложный для него вопрос.
– Тогда нарисуйте план места преступления. – Гоголев протянул ему лист бумаги и карандаш.
– Когда выедем на место? – деловито спросил Валера.
– Сегодня ночью, чтобы народу не было. И чтобы максимально точно воссоздать картину. Он же там днем не был, может что-то упустить, не узнать...
Ты, Валера, обеспечь техническую сторону. А мы с Юрой еще раз просмотрим протокол первичного осмотра. Да, фотографа тоже предупреди, пусть готовится к выезду.
Поздней ночью во двор дома на Литейном проспекте въехало несколько машин. Из одной вышел человек в морской шинели в сопровождении конвоя. За ними шли понятые и следователи, завершали процессию специалисты. Валера нес диктофон, рядом шагал фотограф с видеокамерой. На Карагодина скопление вокруг него такого количества людей подействовало странным образом. Он преисполнился чувством собственной значимости и шагал важно, по-военному чеканя шаг. Еще никогда его персона не удостаивалась такого внимания. Наконец он остановился возле кустов в глубине двора. Подошел Валера с магнитофоном и нажал на кнопку «Старт».
Карагодин отвечал на вопросы, иногда задумываясь, иногда путаясь в ответах, каждый раз напоминая следователям, что был пьян. В подъезде, демонстрируя на манекене, каким образом душил Ольгу, он сделал такое зверское лицо, что Валера не выдержал и прошептал на ухо фотографу:
– Я его сейчас убью!
Фотограф, Семен Иванович, ткнул кулаком Валерия в бок и, сделав страшные глаза, указал взглядом на диктофон, дескать, молчи – лента записывает... А Карагодин, войдя во вкус, комментировал свои действия с явным удовольствием. Он был в центре внимания, его слушали не перебивая, главная роль в этом представлении ему очень нравилась.
Кое-где в окнах горел свет, но в это позднее время почти все жильцы дома уже спали. В одном из окон с открытыми шторами виднелась фигура с поникшими плечами. Человек пристально всматривался в происходящее во дворе, ему хорошо было видно движение людей – включенные фары машин освещали двор, как сценическую площадку. Но в его окне свет не горел и никто его не видел. Он стоял у окна до тех пор, пока люди не закончили свою работу. И когда все уселись в машины, дверцы захлопнулись и машины кавалькадой двинулись к арке, человек отступил от окна в глубину квартиры.
Старушка в квартире № 120, тихо погружаясь в неглубокий сон и прислушиваясь к обычному шуму морского прибоя в ушах, на этот раз слышала далекий вой, похожий скорее на звуки человеческого голоса, чем звериного. «Ну, это еще ничего, – подумала она. – Это не так страшно...» Она не успела додумать, какие же звуки страшнее, и незаметно уснула, натянув тонкое одеяльце почти на глаза.
Назад: Глава первая Страшная новогодняя ночь
Дальше: Глава третья Бранденбургский концерт