Свирид приехал к Николаю Григорьевичу среди ночи.

– Что за необходимость? – недовольно сказал хозяин, вышедший к нему в переднюю и закрыв за собой дверь в спальню.

– Коля, похоже, следаки из Генпрокуратуры и этот журналюга Залогин вычислили наших ребят, тех, что были в Швейцарии. Я только что послушал один звонок из редакции газеты, хотя он прозвучал где-то в середине дня. Кассета у меня с собой. Хочешь послушать?

– А своими словами можешь? – спросил, недовольно морщась, Николай Григорьевич, слушая болтовню редакционных дам по телефону. – Что хоть в сухом остатке? Они так сколько проговорили?

– Минут двадцать, – виновато сказал Свирид. – Короче, скоро должна разорваться бомба, как назвала одна из них статью этого самого Залогина, где он доказывает, что снайпер – убийца в Швейцарии и у нас в Москве – один и тот же человек. И, мол, следствием уже получены из Интерпола материалы на этот счет... А там наверняка есть фотороботы. Их же в пансионате все видели.

Николай Григорьевич сел на ближайший стул под коридорным бра и закурил.

– Ну и что ты думаешь по этому поводу? – спросил Свирид.

– Думаю, зачем Турецкому понадобилось раньше времени открывать карты?

– Да уж, я тоже подумал, – вздохнул Свирид. – Может, бросим все к чертовой матери и махнем на Кипр? Пока не поздно?

– Вот-вот... Именно на это и расчет. Мы засуетимся, станем делать резкие телодвижения, все бросим, побежим и вообще наделаем ошибок...

– Я тебе еще не все сказал, – продолжал Свирид. – Из лаборатории мне сообщили: Генпрокуратура при проверке отобрала образец ДНК и анализ крови Гены Михайлова! Его они искали, ты понял? Я как услышал... Чуть со стула не грохнулся.

– Час от часу... Теперь у Турецкого в руках не только следы шин...

– Так что делать?

– Все как всегда... Будем искать единственно верное решение, – пробормотал озадаченный шеф. – Ошибки тут быть не может?

– Нет, – помотал головой Свирид.

– Скажи, ты этих ребят, Корнеева и Михайлова, по-прежнему прослушиваешь? – спросил Николай Григорьевич после паузы.

– Да, время от времени, как мы с тобой договаривались...

– Какие отношения у них между собой сложились?

– Вроде нормальные. А что?

– Противоречия между ними, склоки, соперничество... есть или нет?

– Есть, как тут без них? – озабоченно закряхтел Свирид. – Девку они одну не поделили. Я видел ее – рыжая, молодая, Зинка зовут. Генка ее трахает по-черному, а Лехе вроде не говорит. А тот что-то такое чувствует и переживает... Но больше молчит. В себе держит. Да, чтоб не забыть, Леха вроде ей предлагал замуж. А что ты хотел?

– Что я хочу предложить, это мы с тобой сейчас обсудим...

На другой день, когда Михайлов отсутствовал дома, а Леха был один, в дверь позвонил Толян, он же Мамонт.

– Тут такое дело, – сказал он, после того как они пропустили по рюмашке за встречу. – Нехорошо, когда между своими пацанами встает девка. Согласен?

– Это ты к чему? – спросил Леха, закусывая.

– К тому самому... Генка сейчас где?

– Машину поехал мыть. Потом на техосмотр. А что?

– А то. Слушай его больше. Словом, Генка в данный момент трахает твою Зинку у нее на квартире, которую та снимает. И наладился к ней ездить чуть не каждый день. А тебе врет. И она врет.

– А ты не врешь? – дрогнув голосом, спросил Леха.

– А с чего мне врать? – удивился Мамонт. – Не веришь? Сам посмотри...

И достал из кармана своей огромной, вытертой кожаной куртки кассету, которую вставил в видеомагнитофон.

Сначала Леха смотрел, все больше бледнея, потом закрыл глаза, услышав ее смех, наконец взял у гостя пульт и выключил запись.

– Зачем ты мне это показал? – спросил он.

– Колян велел. Мол, далеко у них дело зашло. Скоро начнется разлад и отсутствие взаимопонимания. А это нестерпимо для такого дела, как наше. Надо бы, говорит, из любовного треугольника сделать просто угол. Кто-то из вас троих лишний. А решать, кто именно, он предоставил тебе, как самому ценному и незаменимому для нас кадру. Вот так... Все понял? Смотреть дальше будешь, как они там кувыркаются, или уже достаточно?

– Достаточно... – покрутил головой Леха, в чьих ушах до сих пор звенел голос Зины. – Ну, сука...

– А бабы все суки, – сказал Мамонт, снова наливая по рюмкам. – А вот куда хуже, когда ссучиваются близкие тебе кореша... Я прав? Ну, давай еще по одной. И поедем.

– Куда? – не понял Леха, опорожнив рюмку.

– За кудыкину гору... – отмахнулся Мамонт. – Будем решать проблему, как советовал товарищ Сталин. Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы. Не оставлять же безнаказанными? Давай еще по одной, и в путь. – Он посмотрел на часы. – Знаешь, где она живет? А сталинский дом в одном квартале оттуда, с чердачными окнами, может, заприметил?

Леха рассеянно пожал плечами, думая о своем.

– А я туда уже слазил, – сообщил Мамонт. – Прежде чем к тебе сюда ехать. И позицию для тебя присмотрел. Кстати, новую винтовку успел пристрелять?

Леха неопределенно кивнул.

– Что? Да, пристреляли.

– Ну, так давай, милый, не тяни... – Мамонт взглянул на часы. – Скоро уже закончат, так что времени у нас в обрез... Да что ты, в натуре, как неродной! Твоя будет, если очень захочешь. Не эта, так другая, на твой выбор. Где ствол?

Позицию на чердаке Мамонт и в самом деле выбрал со знанием дела. Окно выходило как раз на шестнадцатиэтажную башню, где Зина снимала квартиру на девятом этаже.

– Сейчас должны выйти, – негромко сказал Мамонт, пристроившись сбоку. – Ей в салон к мамке нужно ехать к семнадцати часам... У них там, слышь, – он толкнул Леху в бок, – профсоюзное собрание и производственное совещание в одном флаконе. Прикол, да?

– Не толкайся, – нахмурился тот. – Все, помолчи, больше не отвлекай.

– Последний вопрос, – хмыкнул Мамонт. – А правду говорят, будто Генка тебя уже второй бабы лишил?

– Врут, – ответил Леха. – Ну, все вопросы?

И приник к прицелу.

– Вон они, голубки, – еле слышно сказал Мамонт. – Видишь?

Леха не ответил. Перекрестье прицела скользнуло по лицам Генки Михайлова и прильнувшей к нему Зины. Он еще ни разу не видел Михайлова таким оживленным и улыбающимся. А Зина прижалась головой к его плечу и слушала, тоже улыбаясь.

Леха поднял голову:

– Может, черт с ними, пускай живут? Я в сторону, и никакого треугольника. А с Генкой как-нибудь сами договоримся. А про то, что мы здесь, я ему ничего не скажу.

– Ну, кореш... Как знаешь. Тогда лишним будешь ты, – протянул Мамонт и достал из куртки пистолет. – Такой вариант Колян тоже предусмотрел. Если вдруг жалко станет...

– Кого? Михайлова? – спросил пораженный таким открытием Леха.

– Его самого... Что тут непонятного? А кто поручится, что ты потом Генке по пьянке не расскажешь, как по приказу Коляна на мушке его держал?

Он щелкнул предохранителем, взвел курок пистолета и ткнул ствол в бок Лехе.

– Не теряй время, если хочешь сам жить, и с этой бабой!

Приклад привычно толкнул в плечо, пахнуло порохом, Леха уронил голову и зажмурил глаза, чтобы не видеть, что там творится.

– Вот это я понимаю! – воскликнул Мамонт, глядя в бинокль. – Вот это выстрел! – И толкнул его. – Смотри, смотри, как ты ему влепил! А она, дура, никак не поймет, что с ним...

– Все, пошли, – сказал Леха, поднявшись на ноги и по-прежнему стараясь не смотреть вниз. – Смываться надо, по-хорошему, а то сейчас менты нарисуются.

И стал быстро разбирать винтовку, складывая ее по частям в припасенный чемодан.

Они спустились и вышли из разных подъездов, потом через квартал Мамонт посадил Леху в свою «девятку». Оглянулись. Облавы, погони или проверки документов нигде не было.

– Ну вот, а ты боялась! – Настроение Мамонта было явно приподнятым.

– Куда теперь? – спросил Леха отрешенным голосом.

– А куда скажешь! – воскликнул Мамонт. – Надо бы отметить начало нашей совместной работы! И не смотри на меня, это Колян так решил. Он теперь только на братанов, как ты и я, решил поставить. И правильно делает!

Вечером Свирид заехал к Николаю Григорьевичу.

– Коля, а Ромео-то наш, Леха этот твой, он же Вильгельм Телль, переживает! – заплетающимся языком сказал он с порога. – Несколько раз этой Зинке звонил, а та, зараза, молчит, не отвечает.

– Ну а как ей прикажешь не молчать? – равнодушно сказал Николай Григорьевич, провожая гостя в комнату. – Что она ему скажет, лежа в морге?

– Вот так, да? – уважительно присвистнул Свирид. – И здесь ты отрубил? Молоток! А кто хоть ее?

– Толя Мамонт, – пожал плечами Николай Григорьевич. – Веришь, не успел ему об этом ни слова сказать, как он сам мне позвонил и предложил свои услуги. Он в ящике увидел, когда передавали «Криминальные новости», как она милицейским следакам что-то рассказывает, плача над трупом Генки Михайлова... Инициатива снизу, так это, кажется, называлось?

– Может, и мне проявить такую же инициативу и...

– Наши паспорта и билеты готовы?

– О чем и речь. Обещали к пятнице. Тебе, мне и Толяну. Пора делать ноги.

– Хм... – Николай Григорьевич заходил по комнате. – А почему ты не назвал Леху? Кто нас там, в Европе, будет содержать своими заказами, когда мы поистратимся?

– Леху жалко, – кивнул Свирид. – Я о нем еще вчера подумал. Может, еще пригодится. Только больно впечатлительный он для нашего дела, тебе не кажется? Ладно, сделаем паспорт и для Лехи...

– Талант! – развел руками Николай Григорьевич. – А они все с заморочками... Правда, Леха в Европе «замазан» после Швейцарии... А значит, придется нам потратиться на пластическую операцию... ладно, сделаем, учитывая его несомненные заслуги. Но прежде чем делать отсюда ноги, нам не помешало бы сначала как следует здесь прибраться. Провести большую стирку и зачистку местности. Не много ли мусора, а значит, следов и свидетелей после себя оставляем? Это нужно, чтобы потом Турецкий не мог вытащить нас оттуда, с острова богини любви. И еще есть человек, которого мы должны беречь как зеницу ока.

– Ты кого имеешь в виду?

– Нашего дорогого Рустама из солнечного Нальчика, единственного, на чье имя придут эти бабки и кто сможет их получать. А когда здесь все утрясется и устаканится, он выпишет на мое имя доверенность на их получение... Я его об этом очень попрошу. А после подумаю, что с ним делать дальше... Достал он меня, куда я дел его Тамару, он ведь на ней жениться пообещал и, как настоящий джентльмен, уже подал на развод. Теперь по другому поводу меня достает: пачэму, дарагой, дэньги до сих пор не переведены? – Николай Григорьевич настолько артистично передразнил Рустама, что озабоченный Свирид от неожиданности прыснул от смеха. – Я ему сказал: прилетай, дорогой, здесь посидим, поговорим и все узнаем и проверим! Не по телефону же с ним объясняться? Уговорил. Завтра прилетает. Обещал мне бурдюк вина из собственного подвала и несколько бутылок местного коньяка... Которым я вымою руки, прежде чем откупорить бутылку «Мартель» сорок второго года... Мамонт его встретит завтра в аэропорту самым гостеприимным образом, на который он способен.

– А остальных?

– А зачем нам с тобой – там, на Кипре, – остальные? Среди них обязательно найдутся недовольные, начнут интриговать, доносить друг на друга, стучать.

– Не опасно? – осторожно спросил Свирид. – Зачистку имею в виду... Нет ли здесь перебора? Что-то больно много набралось в последнее время тех, от кого мы избавляемся.

– Аксиома: для собственной безопасности нельзя жалеть ничего и никого.

– И меня, если придется? – спросил Свирид.

– Если придется, – кивнул Николай Григорьевич. – Но ты ведь меня не продашь? Ты, кстати, подал рапорт на увольнение?

– Думаешь, пора?

– В этом сегодняшнем своем качестве ты мне больше не нужен. Но будешь еще долго нужен как носитель бесценной информации, – добавил Николай Григорьевич, опережая встречный вопрос Свирида. – А сейчас позвони Лехе и договорись с ним насчет нового загранпаспорта и билета на самолет.

Свирид несколько раз набрал номер телефона квартиры, где жил Мамонт и куда переехал Леха Корнеев.

– Занято, – констатировал он.

– Куда-то он названивает, – сказал Николай Григорьевич. – Интересно только кому? Все той же Зинке?.. Значит, об этой шлюхе он ничего не знает и не должен знать. Для своей же пользы. А Толян ему ничего не скажет.

– С чего ты решил? Может, это Толян на телефоне сидит?

– Исключено. Толян сейчас выехал в мою сторону.

Леха снова и снова набирал номер телефона Зины. Но там никто не отвечал. Наконец, он решился: пренебрегая опасностью, поехал к ней домой.

Ее квартира была опечатана. Смутная и тревожная догадка, возникшая в его голове, едва не парализовала его волю. Он уже не думал о том, что оставаться ему здесь становится опасно. А еще опаснее – если кто-то из ее соседей его увидит.

Он позвонил в ближайшую дверь. Открыла женщина средних лет в очках, что-то жующая и вытирающая руки о передник. Она подозрительно оглядела Леху.

– Извините, я двоюродный брат Зины Сорокиной, не подскажете, где она сейчас? И почему дверь опечатана, что хоть случилось?

– А убили ее, – сказала женщина спокойно. – Доигралась ваша кузина! Водила к себе мужиков, водила, и вот самый последний, здоровый такой, задушил ее стальной удавкой. Сначала снасильничал, потом задушил.

Леха прислонился к стене.

– А... это когда случилось?

– Вам чего, гражданин, плохо стало? Может, водички налить?

– Нет, не надо... А откуда вы знаете, какой он? Вы его видели?

– Видела, как же. Здоровый такой, морда рябая. Стучался к ней, орал, мол, письмо тебе привез. Я и выглянула на шум... Сейчас она в морге шестьдесят седьмой больницы. Адрес знаете? Слушайте, может, вам чего надо? Лекарство какое? Подождите, валокордина вам сейчас накапаю.

Отрицательно мотая головой и слегка пошатываясь, Леха стал спускаться по лестнице, забыв про лифт.