Войдя в туалет, он быстро огляделся. Потом приоткрыл окно и выглянул наружу. Там, во дворе, было темно и ни души. Он открыл окно пошире, быстро выбрался наружу, потом бегом, пригибаясь, пересек двор и снова вошел в отель через служебный вход. На ходу любезно улыбнулся и раскланялся с горничной, прошел мимо нее, поднялся к себе в номер.

Там, не зажигая света, он порылся в своей сумке, нашел «жучок» и снова вышел из номера. В коридоре было пусто. Снизу, из бара, доносилась музыка. Осторожно ступая, Михайлов быстро прошел до угла, за которым были номера, где остановилась эта Гретхен, как прозвал ее про себя Михайлов, и с которой сегодня столь неосторожно поздоровался Корнеев, а также ее родители и этот парень.

Ему хватило минуты, чтобы с помощью своей универсальной отмычки открыть поочередно две двери. В первом номере было три комнаты. Как видно, там остановилась Гретхен с мамой и папой, а во втором номере ее женишок. Похоже, основные события и разговоры происходили в трехкомнатном, но самые нежелательные – в двухкомнатном. Черт, выругался про себя Михайлов, надо было захватить еще одну подслушку. Не бежать же за ней? Нет, не стоит. Он и так слишком задержался в здешнем клозете, как если бы страдал старческим простатитом.

Подумав, он решил поставить «жучка» в телефонный аппарат жениха, для чего, опять же не зажигая света, ему пришлось на ощупь отвернуть пару винтов и снова поставить их на место. Затем он быстро вышел из номера и проделал тот же путь в обратном порядке. Наконец он вышел из туалета. И замер, не веря своим глазам и пораженный увиденным.

В полутьме бара с мигающими цветными бликами Корнеев танцевал с Гретхен среди прочих танцующих пар, и она прикрыла глаза, положив свою аккуратно подстриженную голову на его плечо.

Михайлов перевел взгляд на ее жениха. Тот мрачно курил, исподлобья глядя на танцующих. Ее родители сидели окаменев и стараясь не смотреть друг на друга.

Будь что будет, решил Михайлов. Против стихии бушующих гормонов не попрешь. В конце концов, что произошло? Ну, пригласил эту телку по кличке Гретхен. Она же сама непрерывно на него пялилась. А если это любовь, как справедливо ставился вопрос в одноименном фильме? Михайлов сел на место. Оставалось дожидаться, пока они не закончат танцевать.

– Она сама меня пригласила, – сказал Корнеев, оправдываясь, когда вернулся на место. – Подошла и сделала книксен, да? Ну, присела на твое место и вот так сделала...

И показал, как именно. Михайлов молчал, глядя на него.

– Что она тебе говорила? – спросил он.

– Спросила, правда ли, что я русский... Ну я подтвердил. А что я мог сказать? Или сделать? Отказать, когда она сама подошла?

– Больше ничего не спрашивала? – поинтересовался Михайлов. – Ну там не женат ли, не входишь ли в русскую мафию. И не обещала ли привести для меня подружку?

– Я ее не просил об этом, – не понял иронии Корнеев. – Слушай, а где ты так долго был? Она бы не подошла, если бы...

– Как хоть ее зовут? – перебил Михайлов. – Уж не Гретхен ли?

– Откуда ты это знаешь? – поразился Корнеев.

Михайлов не ответил. Он смотрел в сторону этой семейки, где, судя по всему, назревала ссора. Гретхен наконец резко встала и пошла прочь из бара. Женишок побежал следом. Многие за столиками повернули им вслед головы.

– Пойдем в номер, – сказал Михайлов. – Будем развлекаться своими силами.

В номере он подключил к своему микропередатчику две пары наушников, одну из которых передал Корнееву. Потом щелкнул тумблером. Ничего не понимающий Корнеев услышал голоса на немецком. Он хотел что-то об этом спросить Михайлова, но тот предостерегающе поднял указательный палец вверх, потом приложил его к губам:

– Только тихо.

– Когда ты хоть успел? – негромко спросил Корнеев.

– Все потом... Это они так ссорятся... – сказал он через некоторое время. – Этот, Курт его зовут... Говорит, что раз русские, если мы не бандиты, то террористы. Напирает на то, что уже составлен брачный контракт. Что его родители и друзья в курсе предстоящей свадьбы... И ждут их послезавтра к себе... А, это ее папаша поддакивает. Дала, мол, жениху слово, то-се. Слушай, так у них с папашей, оказывается, совместный бизнес. И папаша теперь в долгах... А твоя говорит, мол, Курт этим воспользовался. В общем, обрабатывают твою Гретхен со всех сторон... Кстати, как она хоть на ощупь? – Он обернулся к Корнееву. – Есть там за что подержаться? А то этот Курт напирает на то, что она слишком прижималась к тебе грудью и бедрами... Мать сейчас ему говорит, что не слишком. Она специально следила. Было дело? Вот, не расслышал, ага... А они планировали не менее пяти детишек в его замке в Вестфалии.

– Она что им говорит? – нетерпеливо спросил Корнеев. – Она спорит или что?

– Сейчас напирает на то, что им следует на время расстаться и еще раз проверить свои чувства... А это уже речь зашла о тебе. Папе и маме не нравится, что ты русский. Тоже спрашивают, уж не из мафии ли? Ну как в воду глядел! Вот... Она говорит, что тебя зовут Леша. Было дело? Называл? – Он обернулся к Корнееву. – Фамилию, спрашиваю, называл? – Он почти кричал. – Может, и про меня поведал?

– Фамилию я не называл, – сказал Корнеев, опустив голову. – Если она сказала, как ее зовут, я что, должен промолчать?

– А соврать не мог?

Корнеев угрюмо молчал. Михайлов махнул рукой, плотнее прижал наушники.

– Пропустил чуток... Ну вот. Курт этот говорит, что пойдет и посмотрит в книгу портье, как мы с тобой там записаны. Он уверен, что мы не те, за кого себя выдаем.

Он уставился на Корнеева. Потом кивнул на дверь.

– Ну и что теперь будем делать? Он пошел к портье. А мы там записаны помнишь как? У нас с тобой польские паспорта! Ты – Эгениуш, я – Вацек! Забыл уже? Вот что мне с тобой после этого делать?

– Ладно, не ори, – сказал Корнеев. – Подумаешь... Ну узнает. А мы завтра утром отсюда съедем. И с концами.

Михайлов махнул на него рукой. Снова стал слушать.

– Вроде ревет твоя-то... Ну натворил ты делов! А Курта этого уже не слышно. Только папа с мамой совещаются, но так, что не услышишь... Ладно, ты пока думай, какой вид смертной казни предпочитаешь, а я Коляну позвоню. Пусть посоветует, а то не знаю, что с тобой делать.

И стал набирать номер, не снимая с головы наушников. Потом, набрав несколько цифр, прервал набор.

– Вернулся! – сказал он. – Курт, похоже, вернулся, дверь хлопнула, он же к портье ходил... Слышишь, нет?

– Слышу. Только ничего не пойму.

– Тогда слушай... Кричит прямо, слышишь! Что прямо сейчас позвонит или поедет в полицию, пусть они там нас проверят... Ага, видишь, какое дело! Он, хорь, оказывается, нас с тобой сфотографировал. И хочет им показать снимки. Мол, не разыскивает ли нас Интерпол... Они его отговаривают. Гретхен твоя кричит, что ему не верит. Папа с мамой его тоже отговаривают, мол, хотя бы завтра, рано утром, а то уже поздно... Чего на ночь глядя, да по горной дороге? Твоя говорит, что не верит этому Курту, нисколько не верит, ни одному его слову... Сама хочет во всем разобраться. Типа, ее успокаивают, отсылают спать. Ну вроде все... На том и порешили. Утром он смотается в полицию, в Грюнзее, это семь километров отсюда. Разошлись по палатам, вернее, по номерам. Курт остался один. Чего-то бормочет, не поймешь... Ну так что будем делать, Леха? Хорошо, если он нас только сфотографировал и никуда не звонил. Считай, повезло... До утра время еще есть. Что молчишь?

– А чего говорить, – пожал плечами Корнеев. – Ты был прав. На все сто.

– Тогда делай, что я скажу. Звонить Коляну не буду. Он мужик крутой, сам знаешь... Поэтому для нас с тобой лучше проблему решить самим и в окончательном виде.

... Они встали рано утром, чуть свет, взяли с собой чемодан с разобранной винтовкой, осторожно вылезли через окно. Все еще спали. Моросил дождь.

– Вон его «шестисотый», – кивнул Михайлов в сторону серебристого «мерседеса» с тонированными стеклами. – Номер запомни... Не жалко такую машину, а?

Под дождем они скрылись за ближайшим сосняком, потом стали спускаться вниз, пока не увидели внизу петляющую реку в ущелье, над которой извивалось узкое шоссе. Они прошли немного вдоль шоссе, прежде чем нашли нужную позицию.

– Лучше не придумаешь, а? – спросил Михайлов, раскрыв зонт и только после этого открыв чемодан.

Корнеев не ответил. Он сосредоточенно собирал винтовку. В тишине было слышно щелканье фиксаторов. Потом он посмотрел в прицел. Опустил винтовку.

Михайлов косо смотрел на него.

– Ну чего? Жалко, что ли, стало?

– Машину жалко, – резко сказал Корнеев, и на его обтянутых скулах шевельнулись желваки. Похоже, он себя накручивал.

– Зато твоя Гретхен сразу освободится... – подбодрил его Михайлов. – И танцуй с ней сколько хочешь.

– Помолчи, а? – попросил Корнеев. – А разве мы не уедем отсюда сразу? – спросил он через несколько минут, думая о своем.

– Нельзя, – покачал головой Михайлов. – Подозрительно будет выглядеть. Ведь чем хороша такая штука? – кивнул он на винтовку. – Практически не оставляет следов. И почему так будет цениться твоя профессия? Следов практически никаких. Особенно в этом случае. Свидетелей – ноль. Никто не услышит и не увидит. А там, – он кивнул вниз, – что там увидишь или разберешь в общей куче?.. Ага, кто-то едет.

– Помолчи, – сказал Корнеев, приникнув к прицелу и затаив дыхание.

Теперь он сам услышал ровный шум мотора. Он выстрелил в шину, когда убедился, несмотря на предутренний сумрак, что на бампере тот самый номер, а серебристый «мерседес» с тонированными стеклами стал делать на большой скорости крутой вираж вблизи ограждения.

Машину резко занесло, развернуло, после чего она перекувыркнулась через ограждение и исчезла внизу. Корнеев вскочил, хотел спуститься, чтобы посмотреть, что с ней стало, но Михайлов перехватил за руку.

– Быстро назад! – крикнул он. – Скоро копы нарисуются.

Они успели забраться к себе в номер через окно, прежде чем к отелю подъехал «пикап» хозяина, привозивший из долины утром свежее молоко, сметану и сливки. Быстро разобрали и спрятали винтовку, легли в разобранные постели.

– Мастерство не пропьешь! – возбужденным шепотом одобрил Михайлов, укладываясь в постель. – Нет человека – нет проблемы. Нет, товарищ Джугашвили знал, что говорил! Один выстрел, и – без вопросов.

Уснул он быстро, а Корнеев проворочался около часа, прежде чем услышал за дверью голоса отдыхающих, идущих на завтрак.

– Пошли! – подскочил Михайлов. – Только никаких комплексов и никакого уныния в лице, ты понял? Только недоумение и сочувствие, как только объявят или начнут задавать вопросы.

В баре Корнеев увидел, что родители Гретхен пришли одни. И о чем-то встревоженно переговариваются. Михайлов ел сметану, не поднимая глаз. Корнеев видел, как родители подозвали хозяина, вышедшего к гостям, и все вместе прошли в холл. Похоже, они оттуда собирались звонить.

Корнеев мрачно посмотрел на Михайлова.

– Она тоже поехала с Куртом? – тихо спросил он.

– Откуда я знаю, – еще тише сказал Михайлов. – Чего смотришь? Будто я виноват! Они ж поссорились, сам знаешь... Нет, в натуре, я-то при чем? Уж как они там потом помирились и решили, что я, знаю? Давай, Леха, заканчивай, не фига меня гипнотизировать, нужно перепрятать пушку! Скоро полиция нагрянет.

– Ты знал, что она с ним поедет, но мне не сказал? – с ожесточением, повысив голос, сказал Корнеев. И наклонился к нему через стол: – Только не ври! Ты же говорил, будто она сказала, что ему не верит, что хочет убедиться сама...

– Только без истерики, – спокойно сказал Михайлов, выдержав его взгляд. – Поосторожнее, на нас смотрят... А ты слабак, как я вижу! Ну все, допивай кофе, и пошли.

Когда они встали, он обнял его и вот так, в обнимку, не отпуская, повел его в номер, чувствуя содрогания его сильного, поджарого тела.

– Только тихо, спокойно... Все нормально, ничего не случилось.

Когда приехала полиция, чемодан с винтовкой они уже перепрятали в лесу. И вышли вместе со всеми из мотеля, когда привезли обгорелые тела Курта и Гретхен. Михайлов всеми силами выражал скорбь и сожаление, Корнеев мрачно молчал, глядя только на нее. Сейчас она еще больше казалась ему похожей на убитую им эстонскую биатлонистку. Он не замечал устремленных на него взглядов ее родителей и тех, кто что-то замечал и что-то понимал в случившемся. Заплаканная мать Греты сама подошла к нему и положила руку на его плечо. И что-то негромко сказала по-немецки. Он даже не взглянул в ее сторону.

Полиция почти никого не допрашивала, ничего не искала. Заполнили какие-то протоколы и уехали.

– Ну ты молодец, – осторожно похвалил его Михайлов, когда они остались одни. – Здорово держался.

– Так ты знал, что она поедет с ним вместе? – спросил Корнеев.

– Конечно, знал, – хмыкнул Михайлов. – Я тебя предупреждал, правильно?