Глава вторая
Турецкий начинает
1
В этот вечер Александр Борисович Турецкий решил устроить жене праздник. Утром ему в голову пришла мысль о том, что он слишком мало внимания уделяет любимой жене. Пришла эта мысль не просто так. Вот уже два дня Ирина практически не разговаривала с мужем. На все его вопросы она отвечала односложно — «да» или «нет». Ужин она приготовила из идиотских полуфабрикатов, которые несколько дней пролежали в холодильнике. А после ужина сразу ушла в спальню.
Александр Борисович, понимая, что с женой творится что-то неладное, быстро сходил в душ, побрился, освежился туалетной водой и спустя десять минут предстал пред очами любимой жены во всем своем мужском великолепии.
Но жена уже спала.
Утром, собираясь на работу, она по-прежнему вела себя чрезвычайно странно. Молчала, хмурилась, а когда Турецкий напрямик спросил ее о причинах столь странного поведения, ответила: «С волками жить — по-волчьи выть». И ушла на работу.
Загадочная реплика жены совершенно сбила Александра Борисовича с толку. Весь день он размышлял о переменах, стараясь вспомнить, не обидел ли чем-нибудь жену. Но никаких обид припомнить не удалось.
Свет на ситуацию пролил Меркулов. Заметив, что Турецкий пребывает в дурном расположении духа, он весело поинтересовался:
— Что случилось, страдалец? Опять Ирина пилила за то, что уделяешь мало времени семейным заботам?
В ответ Турецкий холодно улыбнулся и сказал:
— Константин Дмитриевич, ты же знаешь, у меня нет семейных забот. У меня есть только тихие семейные радости.
Неприятная тема, таким образом, была закрыта. Однако осадок от слов начальника в душе остался. Проведя в тягостных размышлениях остаток рабочего дня (благо дел на сегодня было немного), вечером Турецкий решил действовать.
По пути с работы Турецкий заехал в супермаркет и накупил всякой вкусной всячины: копченое мясо, куриный рулет, селедочку в винном соусе, немного фруктов, немного сладостей, немного икры и большой кусок свинины. Поразмыслив, он добавил ко всем этим элементам сладкой жизни две бутылки шампанского и бутылку водки (нужно ведь подумать и о себе).
Вернувшись домой, Александр Борисович, ни слова не говоря жене, прошествовал на кухню и принялся за работу. За час, который Турецкий провел у стола и плиты, жена лишь однажды появилась на пороге. Появилась, глянула на творящийся в ее епархии беспредел изумленными глазами, усмехнулась и ушла в гостиную.
И вот час расплаты настал. Александр Борисович торжественно поставил на стол блюдо с куском запеченной в горчице свинины. К основному блюду добавилось еще несколько тарелок с весьма аппетитными вещицами. А вслед за ними и шампанское с водкой.
Турецкий сел напротив Ирины, провел ладонью по вспотевшему от нечеловеческих усилий лбу и сказал:
— Уф-ф…
— Тэк-с, — сказала Ирина в ответ и насмешливо прищурилась. — И что все это значит? Тебя повысили по службе?
Турецкий покачал головой:
— Нет.
— Уволили? — спросила Ирина.
Александр Борисович усмехнулся:
— Опять мимо.
Ирина задумчиво нахмурила лоб:
— Ты меня пугаешь, Турецкий. Кажется, я перебрала в уме все радостные события. Что еще могло случиться?
— Ничего, — ответил Александр Борисович. — Просто я подумал, что мы давно с тобой не сидели вот так… тихо и по-семейному.
— Да что ты? — всплеснула руками Ирина. — Неужели соскучился?
— Напрасно иронизируешь, — спокойно сказал Турецкий. — Помнишь, как мы любили сидеть вот так в молодости? Тебе тогда не нравились рестораны и кафе. Ты говорила, что на свете нет ничего вкуснее еды, приготовленной руками любимого мужа. Неужели твои вкусы так сильно изменились с тех пор?
Ирина печально вздохнула:
— Да нет, вкусы-то как раз остались прежними. Муж изменился — вот беда.
— В таком случае считай этот вечер маленьким путешествием в прошлое!
Александр Борисович взял бутылку шампанского и, помудрив несколько секунд над пробкой, разлил шипящий, пенящийся, благоухающий напиток по высоким фужерам.
Однако Ирина не спешила успокаиваться.
— Не нравится мне все это, — подозрительно сказала она.
— Все это? — удивленно спросил Турецкий, обводя рукой стол, уставленный яствами.
— Я не про еду, я про сам пир. Такое ощущение, что ты меня замасливаешь. Или притупляешь мою бдительность. Шурик, скажи честно, что-то случилось? Тебя посылают в долгосрочную командировку?
— Ангел мой, успокойся, — мягко сказал Турецкий. — Никуда меня не отправляют. Обещаю, что отныне я буду устраивать для тебя маленький пир регулярно.
— Регулярно? Раз в год, что ли?
Турецкий отрицательно покачал головой:
— У-у…
— Еще чаще?!
Он кивнул:
— Угу.
Ирина взяла фужер с шампанским, пересела с кресла на диван, улыбнулась и обвила шею мужа гибкими, тонкими руками:
— Ты моя радость…
— Нет, — возразил Турецкий, — это ты моя радость. А я — дерьмо, которое портит тебе жизнь.
— Дурачок. — Ирина нежно поцеловала мужа в щеку. — Ты не поверишь, но я видела от тебя не только гадости. Иногда мне было очень и очень приятно проводить с тобой время.
— Неужели? — притворно удивился Турецкий.
Ирина кивнула:
— Да.
— Наверное, в те моменты, когда я спал, отвернувшись зубами к стенке?
Ирина засмеялась:
— И в эти моменты тоже.
— Ну тогда давай выпьем за то, чтобы в нашей совместной жизни было как можно больше радостных моментов! — провозгласил Турецкий.
— Давай!
Они чокнулись и отпили из своих фужеров.
— Ну как? — спросил Турецкий.
— Здорово! — сказала Ирина и поцеловала мужа в губы. — Хорошо, что Нинка у бабушки, да?
— Ты думаешь, она бы нам помешала?
Глаза Ирины заблестели теплым, томным блеском.
— Это смотря по тому, как ты собираешься продолжить этот вечер, — сказала она низким, грудным голосом.
Турецкий посмотрел на жену и хищно прищурился.
— Сегодня вечером я собираюсь тебя съесть! — угрожающе сказал он.
Ирина приблизила свое лицо к лицу мужа и улыбнулась.
— Звучит заманчиво, — тихо сказала она. — А не боишься подавиться?
Турецкий, не спуская с жены влюбленного взгляда, легонько покачал головой:
— Не-а. Посмотри, какие у меня острые зубы.
Он щелкнул зубами и тихо зарычал.
— Какие мы страшные, — прошептала Ирина.
Она поставила бокал с шампанским на стол.
И в этот многообещающий для Александра Борисовича момент зазвонил телефон.
— Пусть катятся к черту! — сказал Турецкий, сжимая жену в объятиях.
Ирина покачала головой:
— А если это Нинка?
Она высвободилась из цепких объятий мужа и пошла к телефону.
— Алло, я слушаю. — Лицо Ирины помрачнело. — Хорошо, сейчас позову. — Она холодно посмотрела на Турецкого и сказала: — Тебя.
Мысленно чертыхаясь, Александр Борисович, подошел к телефону. Самые худшие ожидания Турецкого сбылись — это был Меркулов.
— Саня, привет, давно не виделись.
— Угу, — пробурчал Турецкий. — Часа три.
— Так много! С ума сойти. Но ничего, есть повод повидаться. Ты не смотрел сегодня новости?
— Нет. А что?
— Слышал что-нибудь о Лайэме Платте?
— Разумеется. Миллиардер и меценат. Вкладывает деньги в экономику России.
— Уже не вкладывает, — сказал Меркулов. — Два часа назад он умер.
— Очень жаль. А я здесь при чем?
— Ни при чем. Если не считать того, что ты будешь расследовать это дело.
— Черт… — Турецкий посмотрел на Ирину. Она была мрачнее тучи. Глаза жены, прежде такие теплые и мерцающие, стали холодными и неприязненными.
— Значит, этот толстосум откинул копыта в Москве, — уныло сказал Турецкий. — Что он здесь делал?
— Это ты узнаешь сам.
— Как он хоть умер-то?
— По виду — сердечный приступ. Ел рыбу в ресторане, схватился за грудь и помер.
Ирина вздохнула и отвернулась к окну. На душе у Турецкого стало тоскливо.
— Так какого черта я понадобился, если это сердечный приступ? — горячась, спросил он.
— Есть подозрение на отравление. Шеф-повар ресторана как в воду канул. А рыбу принес именно он. Опера уже отдали посуду и бокал, из которого пил Платт, на анализ. Слушай, мне сейчас некогда. Я послал за тобой машину, приедешь в управление — там все узнаешь. Пока!
На том конце провода раздались короткие гудки.
Турецкий медленно положил трубку на рычаг. Ирина пристально на него посмотрела и сухо усмехнулась:
— Как я понимаю, романтический ужин отменяется?
Александр Борисович вздохнул, сел на диван и попытался обнять жену, но она выскользнула из его объятий и резко встала с дивана.
— Езжай. Когда вернешься — постарайся не шуметь. Я буду спать.
2
Следующий день, в отличие от предыдущего, выдался пасмурным и ветреным. Солнце почти не показывалось из-за темных, мохнатых туч. К обеду начал накрапывать мелкий, противный дождь, но в ливень он так и не превратился.
Переводчик Никита Андреевич Сергеев съежился под колючим взглядом Турецкого. Обстановка кабинета следователя прокуратуры явно действовала на него угнетающе. Время от времени он прикладывал руку к лицу — на скуле переводчика темнел большой синяк. Турецкий отмечал эти движения ироничной усмешкой. Сергеев в ответ хмурился.
— Вы ведь не в первый раз работали с Платтом? — спросил Турецкий после очередного такого жеста.
Переводчик пожал плечами:
— В прошлый его приезд в Москву я тоже был переводчиком.
Турецкий откинулся на спинку стула и задумчиво склонил голову набок:
— Никита Сергеевич, могу я узнать, что вы с ним праздновали?
— Ничего, — угрюмо ответил переводчик. — Мы просто ужинали.
— Вы всегда ужинаете со своими подопечными?
— Нет.
Александр Борисович кивнул, словно Сергеев подтвердил его подозрения.
— Платт никогда раньше не приглашал вас в ресторан, так ведь? — сухо спросил Турецкий.
Переводчик нахмурился. Видно было, что этот разговор не приносит ему никакого удовольствия.
— Нет. За исключением светских раутов, где я должен был переводить.
— Так что же случилось на этот раз?
— Не знаю, — ответил Сергеев.
Турецкий выдвинул верхний ящик стола, вынул из него помятый чек и положил его на стол.
— Телохранители магната сообщили, что вы беседовали с Платтом о каких-то деньгах, — по-прежнему с холодком в голосе сказал Турецкий. — Не об этих ли?
Сергеев покосился на чек и сглотнул слюну — острый кадык резко подпрыгнул на худой шее.
— Ладно, — с усилием сказал он. — Ладно, я расскажу. Этот чек дал мне мистер Платт. Я пожаловался ему на то, что мне не дают ссуду в банке, и он выписал мне этот чек.
— Вот так вот просто: взял и выписал, да? — усмехнулся Турецкий.
Переводчик нервно поморщился.
— Я говорю вам правду, — сказал он. — Я не просил у него эти деньги. Мистер Платт любил играть в доброго барина. Ему было приятно чувствовать себя благодетелем. У всех есть свои слабости, и я его за это не осуждаю. Но честное слово — я не просил у него этих денег. Я сказал, что не смогу вернуть ему такую сумму в короткие сроки, но он лишь отмахнулся. Он сказал, что это его подарок на мой день рождения.
— Гм… Весьма великодушно. А когда у вас день рождения?
— Да еще не скоро.
Сергеев перехватил недоверчивый взгляд следователя и в сердцах воскликнул:
— Не смотрите на меня так! Клянусь Богом, это правда! Он выписал мне чек, а потом предложил отпраздновать это событие в ресторане. Я не знаю, что ему так припекло. Вероятно, у него было хорошее настроение и ему нужен был человек, с которым он мог этим настроением поделиться. С вами такого никогда не бывало?
— Ну почему, бывало. Конечно, я не разбрасывался направо и налево тысячами долларов. Но, с другой стороны, я ведь и не миллиардер.
— Вы мне не верите, — угрюмо отозвался Сергеев. — И напрасно.
На самом деле Турецкий верил переводчику. За долгие годы работы в прокуратуре он научился хорошо разбираться в людях. Иногда ему хватало одного взгляда, чтобы сказать, кто перед ним — честный работяга или человек, вступивший в сделку с собственной совестью. Некоторые называют это интуицией, Александр Борисович же считал «обыкновенной профессиональной проницательностью».
Турецкий внимательно вгляделся в лицо Сергеева.
— Значит, рыбу вам принес сам шеф-повар? — спросил он.
— Да.
— Расскажите мне об этом поваре.
Лицо переводчика выражало крайнюю степень недовольства.
— Я уже рассказывал оперативнику из МУРа, — резко ответил он.
— А теперь расскажите мне.
Сергеев пожал плечами:
— Да тут, собственно, и рассказывать-то нечего. Заказ Платт сделал официанту. Пока горячее готовилось, он принес нам сок и пиво. Потом подошел повар с рыбой и рассыпался в любезностях. Сказал, что рыба — подарок заведения.
— За какие заслуги? — поинтересовался Турецкий.
— Платт так и спросил. А тот ему ответил: за то, что вы наш постоянный и лучший клиент.
— И как это воспринял Платт?
— Слегка напрягся. Сказал, что не привык получать подарки. Сказал что-то насчет русской халявы и… Черт, а почему бы вам не расспросить обо всем самого повара?
— Расспросим. Когда найдем.
Глаза Сергеева округлились от удивления.
— Так что, он пропал?
— Угу. Скрылся в неизвестном направлении. Сразу после смерти Платта.
Высокий, бледный лоб переводчика покрылся испариной.
— Вот черт… Значит, его все-таки отравили. А ведь я мог быть на его месте.
— В каком смысле?
— Ну если бы этот проклятый повар перепутал блюда.
— Но ведь он не перепутал, — с легкой усмешкой заметил Турецкий. — Скажите, о чем вы говорили с Платтом.
— Да ни о чем не говорили. Он разглагольствовал о русском языке. О том, что русский язык красивый и выразительный. Помянул Томаса Манна.
— И все?
— И все.
— Он ничего не говорил об опасности, которая ему угрожает?
Сергеев задумался, потом пожал плечами:
— Да нет. Наоборот, он был в прекрасном настроении. И на рыбу набросился так, будто не ел три дня. Конечно, поначалу он немного удивился, что повар сделал ему подарок, отпустил шутку по поводу того, что рыба, наверное, несвежая. Но потом попробовал и остался доволен. — Сергеев еще немного подумал и заключил: — Это все, что я знаю. Больше мне нечего добавить.
Беседа продолжалась еще пять минут, после чего Турецкий удовлетворенно кивнул и потянулся за ручкой, чтобы подписать пропуск.
— Я вернусь в изолятор? — угрюмо спросил Сергеев.
— Нет. — Турецкий подмахнул пропуск. — У нас нет причин для вашего задержания, Никита Андреевич. Постарайтесь в ближайшие две недели никуда не уезжать из Москвы. Возможно, вы нам еще понадобитесь.
— В качестве свидетеля? — осторожно спросил Сергеев.
— Если все, что вы говорите, подтвердится, то да.
Сергеев замялся.
— А как насчет… чека? — слегка порозовев, спросил он.
— Вы его получите, но не раньше, чем закончится следствие. Вам придется здорово помучиться, чтобы обналичить его. — Турецкий протянул пропуск переводчику: — Счастливого пути. И впредь будьте осторожнее, когда едите рыбу с миллиардерами.
— Я эту рыбу в рот больше не возьму, — угрюмо пообещал Сергеев.
3
Персонал отеля «Балчуг», в котором проживал до своей нечаянной смерти мистер Платт, смотрел на Турецкого настороженными, перепуганными глазами.
— Ничего необычного не было, — заверил Турецкого менеджер, невысокий толстячок с розовыми, как у куклы, щечками. — Уезжал мистер Платт обычно рано, приезжал поздно. Вы ведь знаете бизнесменов.
— Сколько он прожил в отеле?
— Три дня.
— К нему кто-нибудь приходил?
Менеджер лишь развел руками:
— Честно говоря, не знаю. Давайте спросим у портье.
Тощий, бледный портье, выглядевший полной противоположностью менеджеру, меланхолично закатил глаза, пошевелил тонкими губами и, вновь выкатив глаза из-под век, сообщил:
— Так точно, приходили. Позавчера. Двое господ. Они полчаса ждали его в холле.
— Вот как? Значит, они не договаривались с Платтом о встрече?
Портье вновь закатил глаза, но на этот раз выкатил их намного быстрее.
— Мне кажется, встреча была назначенная. Когда мистер Платт увидел этих господ, он не удивился, а стал извиняться за свое опоздание.
— Ясно, — кивнул Турецкий. — Раз эти господа полчаса ждали в холле, значит, вы должны были хорошо их запомнить?
Тощий портье посмотрел на розовощекого менеджера. Тот сурово сдвинул брови.
— Вообще-то я их не разглядывал, — сказал портье. — Но память у меня неплохая. — Портье вновь, в третий раз за последние пять минут, закатил глаза, и губы его задумчиво зашевелились: — Один был невысокий и упитанный. Светлые волосы, голубые глаза. Рот… Рот неприятный, маленький, мокрый. И очень подвижный. Когда он говорил, было такое ощущение, что его губы дергаются в разные стороны. Второй… Второй, наоборот, был брюнет. Чернявый, как цыган. Тоже невысокий. Волосы слегка кучерявые, на висках седые. В руках у светлого был портфель. Коричневый, кожаный, с позолоченными застежками.
Турецкий восторженно покачал головой:
— Вам только в милиции работать!
— Ничего сверхъестественного, — возразил портье. — Обычная профессиональная память. Кстати, одеты оба были весьма прилично. Дорогие костюмы, галстуки. По виду преуспевающие бизнесмены. Вот только лица у них были озабоченные.
— Озабоченные, говорите…
Портье кивнул:
— Так точно. Пока сидели и ждали, все время потихоньку переговаривались. Навроде как спорили. А когда мистер Платт вошел, оба вскочили из кресел, как будто Иисуса Христа увидели.
— Он их встретил приветливо?
— Да. Улыбнулся, пожал обоим господам руки, извинился за опоздание… Потом они вошли в лифт и поднялись к мистеру Платту.
— Долго их не было?
Портье наморщил лоб.
— Час или полтора. Вышли оба довольные. Видно, мистер Платт сказал им что-то такое, от чего они здорово обрадовались. Светлый даже руки потирал — вроде как получил то, на что рассчитывал.
— Это все, что вы помните?
Тощий портье вытянул руки по швам и кивнул:
— Так точно. Все.
— Отлично. — Турецкий поднял руку и глянул на часы: — Во сколько вы заканчиваете работу?
— Через два с половиной часа, — ответил портье.
— Сможете приехать в следственный отдел Генпрокуратуры и составить фоторобот этих господ?
Портье вновь глянул на толстого менеджера. Тот пожал плечами.
— Что ж, — сказал портье, — если нужно, я подъеду.
Турецкий достал из сумки визитку и протянул ее тощему портье:
— Перед тем как ехать, позвоните мне. Я объясню, как лучше добраться.
Портье спрятал визитку в карман. Турецкий посмотрел на его угрюмое, сухое лицо с невыразительными голубыми глазами (ему бы охранником в темнице работать) и улыбнулся.
— Кстати, — спросил Турецкий, — а почему вы все время говорите «так точно»? Вы что, раньше были военным?
— Так точно, — отчеканил портье. — Бывший прапорщик Свиридов.
— Как же вас в гостиницу-то занесло?
Портье на секунду задумался, а затем философски изрек:
— Видать, такая судьба.
4
Разговор с Меркуловым состоялся на исходе того же дня. Константин Дмитриевич был строги ироничен. Впрочем, как всегда. Он насмешливо глянул на встрепанного Турецкого, провел ладонью по седым волосам и спросил:
— Ну что, господин «важняк», что удалось узнать?
Турецкий вынул из сумки несколько листков бумаги, сцепленных степлером, и положил их на стол.
— Вот заключение эксперта. В рыбе, которую изволил откушать господин Платт, находился яд. Захочешь узнать какой, полистай эти бумажки. Там все по полочкам разложено, разве что химических формул нет.
Меркулов взял заключение, надел очки и пробежал по нему глазами.
— Гм… Интересно. — Он вновь снял очки и положил их на стол. Посмотрел на Турецкого. — А что с этим… как его…
— С Маратом Соколовым? — Турецкий невесело усмехнулся. — Пропал наш повар. Как в воду канул. Жил он один: ни жены, ни детей, ни собаки. Родственников нет. Соседи по площадке говорят, что редко встречали его в подъезде и ничего не знают о его жизни. Коллеги по ресторану отзываются о Соколове как об отличном работнике. За два года работы в ресторане он ни разу не опоздал, ни разу не получил жалобы. В книге отзывов ресторана по поводу его стряпни сплошные восторги. Особенно господину Соколову удавались блюда из рыбы.
Меркулов посмотрел на заключение эксперта и мрачно сказал:
— Я это уже понял. Значит, в связях, порочащих его, наш Марат Соколов не замечен?
— Чист как стеклышко, — кивнул Турецкий.
— А что, официантов не удивило, что он сам взялся подать блюдо Платту?
Турецкий покачал головой:
— Нисколько. Это у них обычная практика. Лучших клиентов угощает сам шеф-повар. Официанты уже не первый раз обслуживали Платта и, конечно, знали, кто он такой.
— Так-так… — Меркулов надел очки и еще раз просмотрел заключение, словно надеялся увидеть в нем ответы на все загадки. Однако ответов в заключении не было. Меркулов вздохнул, снова снял очки и принялся задумчиво постукивать дужкой по столу. — А что насчет мотивов убийства? — спросил он.
— Мотивы установить сложно. Платт был крупной фигурой в международном бизнесе. Само собой, найдутся сотни — если не тысячи — людей, которым он не нравился, — Турецкий посмотрел на постукивающие по столу очки и добавил: — Обычно на такие высоты забираются, лишь шагая по чужим головам.
— Это уж как пить дать, — поддакнул Меркулов. — Интересно, наши бандюганы его шлепнули или импортные гастролеры руку приложили?
— Спросил старик гадалку, — хмыкнув, сказал Турецкий. — Чую, Костя, завязнем мы в этом деле по самое не горюй.
— Да уж, скучать тебе не придется. Радуйся, Саня, у других вон вообще работы нет, а у тебя ее непочатый край. Можно сказать — счастливчик!
Александр Борисович невесело усмехнулся:
— Вы к тому же еще и циник, господин государственный советник юстиции первого класса?
Меркулов мило улыбнулся в ответ.
— Чем обзываться, лучше скажи, что твой миллиардер делал в Москве?
— А то ты сам не знаешь. По телевизору теперь только об этом и говорят. Как тебе наверняка известно, мистер Платт был большим филантропом и привез в Москву несколько картин русских и зарубежных художников, купленных им на аукционах за границей. Эти картины Платт намеревался передать в дар Третьяковской галерее и Пушкинскому музею. К тому же Платт хотел разобраться с делами своего фонда, функционирующего в России. До него дошли слухи, что Фонд Платта, учрежденный для финансирования работ российских ученых, потихоньку разворовывается российскими руководителями.
— Ага! Вот тебе и первая зацепка!
— Да какая там зацепка, — махнул рукой Турецкий. — Он бы все равно ни черта не раскопал. Ты же знаешь, как у нас в России такие дела делаются — лучше даже не соваться. Да и не стали бы они таким дурацким способом афишировать свои темные делишки. Я, конечно, эту версию проверю, но, мне кажется, в данном направлении глубоко копать не стоит.
— А в каком стоит?
Турецкий вздохнул и пожал плечами:
— Кабы я знал, я бы прямо сейчас за лопату взялся. По-любому начну я с трех версий, которые первыми приходят на ум. Первая — Фонд Платта. — Турецкий сделал реверанс в сторону Меркулова. — Вторая — картины, которые Платт собирался подарить Третьяковке и Пушке. Возможно, это как-то связано.
— А третья? — спросил Меркулов.
Турецкий пожал плечами и сказал:
— Разборки на бытовой почве.
Меркулов усмехнулся:
— Это в каком же смысле? Думаешь, у Марата Соколова были причины для личной неприязни?
— Как знать, — в тон шефу ответил Александр Борисович. — Может, мистер Платт обругал в свой прошлый приезд фирменное блюдо ресторана? А может, увел у Соколова жену.
— Или отравил его любимую собаку, — поддакнул Меркулов. — Что ж, проверь. Миллиардеры сплошь и рядом травят чужих собак. А как только покончат с собаками, сразу переключаются на жен.
— Правда? — ернически спросил Турецкий.
— Конечно!
Турецкий состроил серьезную физиономию и сказал:
— В таком случае приму версию с собачкой в качестве основной.
По пути домой Турецкий решил заехать в цветочный магазин.
Цветы он выбирал долго и придирчиво. У одних были подвядшие лепестки. У других — слишком короткие стебли. У третьих Александру Борисовичу не нравился цвет, у четвертых — запах. В конце концов измученная продавщица спросила:
— А вы, вообще, по какому поводу покупаете? На день рождения или на банкет?
— Ни на то, ни на другое, — ответил Турецкий.
— Без повода?
Турецкий улыбнулся и кивнул:
— Без повода.
— А для кого? Для подруги или для жены?
— Для любимой жены, — ответил Турецкий.
Продавщица улыбнулась:
— Задобрить, наверное, хотите?
— Почему вы так решили? — удивился проницательности продавщицы Александр Борисович.
— А это единственный случай, когда мужчины так избирательны. Обычно они берут все подряд. Они думают: главное, чтобы были цветы, а какие — не имеет значения.
— Для меня имеет, — сказал Турецкий.
— Гм… — Продавщица задумчиво обвела взглядом вазы с цветами. — В вашем случае лучше избегать ярких, агрессивных расцветок. Пожалуй, лучше всего подойдут вот эти розы. У них очень нежный и психологически нейтральный цвет. — Она показала на букет больших розовато-белых роз и добавила: — Если бы мой муж подарил мне этот букет, я бы простила ему все грехи на пять лет вперед!
Турецкий улыбнулся и сказал:
— Заверните.
На крыльце магазина он остановился и вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух улицы. Если бы «важняк» Турецкий был чуть-чуть внимательнее и если бы большой ароматный букет роз не заслонял ему обзора, он бы, конечно, обратил внимание на невысокого, юркого паренька в черной куртке, который, проходя мимо «важняка», на секунду замешкался, словно разглядывал табличку с расписанием работы магазина. Но Александр Борисович был слишком сильно поглощен своими мыслями, чтобы обращать внимание на такие мелочи. А зря.
Дома Турецкого ждала неприятная неожиданность. Едва переступив порог, он сразу почуял неладное. Однако, будучи профессиональным сыщиком, Александр Борисович — как это водится — досконально все проверил, прежде чем делать выводы. Заглянул на кухню, в гостиную, в спальню, в комнату дочери… Ирины нигде не было.
Устало опустившись в кресло и подперев подбородок кулаком, Турецкий пару минут сидел молча, размышляя над тем, куда могла пойти жена. Ничего путного ему в голову не приходило. Тогда он подошел к телефону и набрал номер сотового жены. Первый гудок… Второй… Третий… Лишь после четвертого гудка жена соизволила взять трубку:
— Алло.
Голос у Ирины был веселый и слегка (как показалось Турецкому) нетрезвый.
— Ир, ты где? — ошарашенно спросил он.
— А, Саш, это ты. У нас тут небольшая вечеринка. Вернусь часа через два. Ты меня не жди. Еда в холодильнике, вчерашняя. Разогрей и съешь…
— Погоди. Что значит — вернусь через два часа? Что значит — вечеринка? Ты, вообще, знаешь, сколько сейчас времени?
— Часов восемь?
— Скоро девять!
— Ну и что? Я уже взрослая девочка и знаю дорогу домой. — В трубке послышался чей-то жизнерадостный смех. — Ладно, милый, извини, с меня тут требуют тост. Я тебе потом перезвоню, хорошо?
— Ир, подожди. Я…
Ирина не ответила.
— Интересное кино, — пробурчал Турецкий и тоже положил трубку на рычаг.
Больше, как ни старался, дозвониться до родной жены Турецкий так и не смог. Ирина отключила телефон.
Вернулась она почти в полночь. Александр Борисович спал в кресле с газетой в руке. Очки сползли на кончик носа, рот открыт, и из него доносился негромкий, но вполне внушительный храп.
— А чего это ты в потемках? — весело спросила Ирина, включая большой свет.
Турецкий вздрогнул и открыл глаза. Поправил очки, пригладил ладонью волосы и строго посмотрел на жену. Потом перевел взгляд на часы, и лицо его вытянулось.
— Так-так-так, — угрожающе сказал Александр Борисович. — И где это мы шляемся до полуночи, уважаемая Ирина Генриховна?
— Вы, может быть, и шляетесь, Александр Борисович, а я культурно проводила время в обществе близких мне людей.
— Близких, значит? — иронично уточнил Турецкий.
Ирина кивнула:
— Угу.
Александр Борисович сардонически усмехнулся.
— А позвонить и предупредить ты не могла? — холодно спросил он. — Я, между прочим, волновался. Места себе не находил.
— Турецкий, не нагнетай. Место ты себе нашел, и вполне удобное. Вон даже уснул в нем. И вообще, дорогой, давай ты не будешь изображать примерного мужа, ладно?
— Что значит изображать? — нахмурился Турецкий.
— А то, что мне надоело сидеть по вечерам дома в гордом одиночестве и дожидаться, пока мой суженый соизволит прийти с работы.
Турецкий нетерпеливо поморщился:
— Старая песня.
— Пусть старая, зато о главном. В общем, милый, я решила: отныне я завязываю с жизнью отшельницы. Буду ходить всюду, куда меня позовут: к подругам, к коллегам, на вечеринки — всюду! Отныне у нас с тобой равные права.
— Глупости. Какие, к черту, права? Можно подумать, я каждый день шляюсь по вечеринкам и друзьям.
— Это неважно, — отрезала Ирина. — У каждого из нас давно уже своя, отдельная, жизнь. Давай не будем строить иллюзий на этот счет. — Ирина подняла руку, прижала ладонь ко лбу и устало произнесла: — Господи, как же я устала. Голова болит, и спать хочется.
Александр Борисович взглянул на бледное лицо жены и решил оставить заготовленную гневную тираду при себе.
— Я вижу, ты сейчас не в том состоянии, чтобы мыслить трезво, — сердито сказал он. Затем встал, подошел к жене и обнял ее за плечи: — Пойдем, уложу тебя спать… гулена. Но обещаю тебе, что завтра я продолжу этот разговор.
Последняя реплика прозвучала как угроза, но Ирина Генриховна лишь слабо улыбнулась в ответ.
