Эпилог

— Громоздкое дело, Саша, — сказал Меркулов, потерев лоб. Выслушав доклад подчиненного о беззакониях, творившихся в Александрбурге, Константин Дмитриевич чувствовал едва ли не ту же усталость, что и вернувшийся только сегодня в Москву Турецкий. — Очень громоздкое, многоэпизодное. Пожалуй, есть резон ограничить твою деятельность начальной стадией расследования, а затем следствие сосредоточится в руках Владимира Дмитриевича Поремского.

Календарная весна отзывалась в природе весьма незначительным потеплением, однако в Генпрокуратуре стояли весьма и весьма жаркие денечки. Настолько жаркие, что пот ручьем… Как от физической работы! Да ведь и вправду работа нелегкая. Лес валить — и то легче. А тут все-таки живые люди, бывшие товарищи… Правда, трудно иногда в это поверить: настолько, мягко говоря, своеобразен их моральный облик, что не понимаешь, как эти персонажи могли столько лет работать в правоохранительных органах. Особенно потряс Турецкого майор Эдмонд Дубина, который, намереваясь оправдаться, начал строить из себя борца за социальную справедливость и на полном серьезе развивал теорийку, что хотя бизнесмен и не виноват в том, в чем его обвиняют, зато виноват в том, что забирает себе часть собственности, которая должна принадлежать народу, а значит, честных бизнесменов быть не может, и он, героический Дубина, правильно их давил… Ну, Дубина — он и есть Дубина. Чего на него обижаться-то? Обидно, что окружающие столько лет не замечали, что работают бок о бок с этим деревянным… дуболомом…

— Володя в одиночку тоже все не потянет, — возразил Александр Борисович. — По делу проходят такие ответственные лица, как Нефедов, Владимирцев, Ращук… Таскать ему — не перетаскать! Думаю, Поремскому не раз потребуется моя помощь.

— Да, Саша, ты уже многим помог. Считай, что способствовал чистоте нашей правоохранительной системы.

— Вырвал, так сказать, гнилой зуб. Такая уж это процедура: неприятно, больно, а никуда не денешься… Коррумпированных этих сотрудников, Костя, мне не жаль. Об одном только жалею: о том, что, когда мы с Грязновым удаляли этот самый гнилой зуб, из него ускользнула особо крупная и вредная бактерия.

— Ты подразумеваешь Мирослава Вишневского?

— Кого же еще!

Турецкий поморщился. Посадить на нары того, кто заварил всю кашу вокруг «Зевса» и Баканина, с самого начала было одной из его приоритетных целей. Однако пан Вишневский оказался ушлым типом. Когда все начало раскрываться, он, не дожидаясь ареста, пустился в бега. Материальным следом его пребывания в Москве, принесшего столько несчастья Валентину Баканину и Вадиму Мускаеву, остались только записи телефонных переговоров, ну а что такое, спрашивается, голос? Прозвучал — и нет его… В точности так же исчез Вишневский.

— Испарился, — озвучил свою мысль Александр Борисович. — Будто и не было его. Мы направили запрос полякам, но те ответили, что в Польше Мирослава Вишневского нет: должно быть, вылетел в другую страну. А может, не хотят своих преступников выдавать… Связывались и с американским концерном «Профиль», и официальные лица резко заявили, что никакой Вишневский на них не работает.

— Человека будто и не было, — задумчиво повторил Меркулов. — Ценная способность — взять и раствориться в небытии… Особенно если это кому-то крайне нужно.

— Зри в корень, Костя! То же самое приходило в голову и мне, когда на допросе Леонид Ефимов признался, что Вишневский появлялся и исчезал, как оперный черт. Такой ловкий человек не может работать сам на себя. Полагаю, крупные интересы здесь задействованы.

— Так кто же он, шпион?

— Кто его знает… Может, на какую-то долю своей многогранной деятельности и вправду спец по техническому шпионажу. Может, нечестный агент еще более нечестного бизнеса, который не пренебрегает даже грязными средствами. А может… черт возьми, вот так подумаешь: может, и правда черт!

Смех Турецкого, чуть-чуть натужный, для Меркулова не оказался заразительным. Константин Дмитриевич ничего веселого здесь не находил:

— Чертей, Саша, за решетку не посадишь. Так же, кажется, нам и пана Вишневского не видать как своих ушей.

— К сожалению, — сказал Турецкий, — с ним мне не придется встретиться в суде. А если не в суде, то — мир велик и жизнь длинна. Не исключено, что когда-нибудь и встретимся.