Глава восьмая
Продолжение поиска
1
Исчез Баранов.
Это ж просто уже черт знает что! Они приезжают к человеку, а он пропал. И главное – никто вокруг не знает, где он может быть. Случилось что или сам спрятался – непонятно.
Новость принес тот же Валентин Арнольдович, который накануне подобное известие получил в частной клинике «Гиппократ». Но с этой конторой, точнее, с ее шефом решили поступить просто. Выяснили адрес в Праге, по которому проходил симпозиум врачей-наркологов, уточнили, кто там является главным от российской делегации, и отправили на имя профессора Субботина срочный факс. А говорилось в этом пространном послании о том, что Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело в связи с убийством известного нарколога Артемовой и просит содействия профессора и его коллег в вопросе скорейшего возвращения на родину главного врача клиники «Гиппократ» Долина Роберта Каспаровича для дачи свидетельских показаний по указанному делу. Красовались на факсе и все необходимые атрибуты, включая печать Генеральной прокуратуры Российской Федерации и подпись заместителя генерального прокурора Меркулова. Против такой бумажки трудно найти разумные возражения.
Но от имени секретариата симпозиума некий профессор К. Жегни прислал по факсу в Генпрокуратуру ответ, в котором было сказано, что в настоящий момент на конгрессе (ишь ты, как уже себя именуют!) ожидается важное выступление господина Долина, после чего руководством будет оказана профессору Долину помощь для срочного возвращения в Россию. Но никак не раньше, пока в зале конгресса не прозвучит его доклад и не будут выслушаны затем все оппоненты, желающие высказать свою точку зрения.
Таков общий порядок, нарушать который никак нельзя. Ну да, конечно, наркология – наука серьезная! И потом, вероятно, именно таким образом участники конгресса ставили зарвавшихся российских прокуроров на место, хотя и не отказывали в помощи. Ну и черт с ними, приедет так приедет. Но может ведь и остаться там, если знает, что у него рыльце в пушку. Однако время покажет...
Итак, с Долиным ситуация была понятной. А вот с Барановым, напротив, ничего выяснить сразу не удалось.
Конечно, в этой ситуации Валентин Арнольдович Кучкин оказался бессилен. Опрос сотрудников, которые, возможно, могли бы что-то знать, ничего не дал. Никто не видел главного врача диспансера с середины прошлого дня. По словам его секретарши Варвары Анатольевны, беспрерывно строившей Кучкину глазки, Вячеслав Сергеевич вчера после обеда взял с собой какие-то важные бумаги и заявил, что едет в управление по здравоохранению – для каких-то консультаций. Причем это не его якобы инициатива, а его пригласили для серьезного разговора.
Между прочим, разговоры о том, что Вячеслава Сергеевича вполне могут назначить на пост недавно трагически погибшей Татьяны Васильевны Артемовой, главного окружного нарколога, шли не первый день. Кое-кто в диспансере даже сожалел, что его директор может перейти на новую, более важную и престижную работу. Он же не мог закрыть диспансер и забрать с собой всех своих сотрудников, это абсурд. Если и возьмет, то двоих-троих, самых доверенных. И каждый здесь, в диспансере, воображал, что жребий падет именно на него. Уж сама-то Варвара Анатольевна надеялась, хотя... были у нее и некоторые соображения личного плана, которыми она не стала бы делиться даже с ближайшей подругой.
Интуитивно Кучкин ее мысль понял, но поделать ничего не мог. С тем и вернулся в Генеральную прокуратуру, чтобы доложить Александру Борисовичу, как в старом армейском анекдоте: «Товарищ командир! Ваше задание я выполнил! Старшину не нашел!»
Да это от него и не требовалось. Пока длился рассказ о том, как следователь опрашивал медперсонал, в голову Турецкому пришла иная идея, которая, кстати, была уже однажды апробирована и дала нужный результат. Он решил снова натравить на Варьку Володю Яковлева. Секретарша определенно что-то знает из внутренней жизни своего диспансера, о чем вовсе не собирается рассказывать первому встречному. А что губы она облизывала – это манера у нее такая, она при виде всякого мужика, с которым можно заняться сексом, так, видимо, делает. Хобби это у нее, не стоит обращать внимания. Но не сказал он всего этого следователю, зачем же ронять в его глазах авторитет?
Одно только нехорошо – Славкина конспиративная квартира до сих пор занята, хотя давно уже назрела необходимость ее очистить от «населения».
Ну с Жеребцовым понятно. Все, что мог, он и сам написал, и в протоколе ответил. Дал исчерпывающие показания. Осталось только обезвредить бомбу, после чего сдать его в СИЗО – на время дальнейшего проведения расследования.
Сложнее было с полковником Огородниковым. Им собрался заняться сам Славка. Он сегодня как раз планировал встретиться по этому поводу с начальником московского ГУВД. Обсудить по-свойски проблему и прийти к единственно приемлемым выводам. Но пока задержанные находятся в Северном Бутове, Яковлеву с Варькой там делать нечего. Ну так, в конце концов, пусть разок отвезет ее на папашину дачу, от одного раза ничего не случится! Да и девка, поди, не о замужестве мечтает, а о хорошей встряске. Вот и будет ей... «кофе с какавой».
Но брать такую миссию на себя Турецкий не очень хотел, щепетильность, что ли, его вдруг задела своим крылом? Пусть Славка отдает сам команду своему кадру. И делать это надо немедленно. Кстати, пока Баранова на месте нет, там и его секретарше, в общем, делать тоже нечего, так что пусть время даром не теряют.
И Турецкий отпустил Кучкина, пообещав тому, что, как только появится какая-либо ясность в отношении Баранова, сейчас же сообщить ему и отправить на задержание – что было бы даже отчасти делом чести для Валентина Арнольдовича. А сам, едва тот вышел, стал названивать Грязнову, который с утра сидел в своем служебном кабинете в здании на Житной улице и совершал необходимые пассы относительно задержанного без всякой санкции на то полковника Огородникова. Хорошо, что под рукой были уже «чистосердечно» написанные самим полковником показания – но это на крайний случай.
Он уже договорился о личной встрече с начальником ГУВД столицы и собирался выехать к нему, когда его настиг звонок Турецкого.
Грязнов понял все с полуслова и дал добро, но попросил Саню сделать это самому, от его имени: некогда, мол, разговор в ГУВД будет некоротким и не из приятных. Надо себя отчасти морально подготовить.
Турецкий пожелал ни пуха ни пера и положил трубку, чтобы тут же снова ее поднять и найти Володю Яковлева. Он передал ему указание Грязнова и от себя лично попросил не сильно давить на девицу. И только сказав, понял всю двусмысленность своей фразы. Володя засмеялся и ответил, что у нее мнение, как он уже убедился, резко противоположное. Словом, пошутили, и Володя пообещал уже сегодня, до конца дня, получить от нее какие-нибудь наводящие сведения.
Начальник ГУВД, генерал-лейтенант милиции, внимательно читал листы показаний полковника Огородникова, хмыкал при этом как-то многозначительно, хмурился и осуждающе покачивал крупной головой с седым ежиком. Наконец отложил последний лист в сторону, аккуратно поправил их все вместе и задумчиво посмотрел на Грязнова, сидевшего за длинным столом для заседаний напротив. Он помешивал ложечкой давно остывший чай с плавающим кружком лимона.
– Ну что скажешь, Виктор Владимирович? – сделав угрюмое выражение лица, спросил Грязнов.
– Убил бы мерзавца... вот своими руками. – Начальник ГУВД сжал кулаки. – Слышь, Вячеслав Иванович, а вы ему там сами предварительно морду не начистили?
– Для ускорения созревания, что ли? Для истины? Нет, так обошлось. Нарисовали ситуацию, «кино» показали...
– Какое кино?
– Да я ж говорил... Как они вдвоем с тем, отставным бомбистом, заряд закладывали в квартире. Все четко получилось... на записи.
– А чего ж сразу в Петры те же не отправили? – Генерал-лейтенант имел в виду следственный изолятор на Петровке, 38.
– Так ведь объяснили. Сам не захотел. Он прекрасно понимает. Что как только он переступит порог СИЗО, его постараются тут же убрать, чтобы замолчал навсегда.
– Ничего себе! Так это ж, по сути, твоя бывшая епархия!
– Потому и говорю, что знаю, – печально вздохнул Грязнов.
– Да, порядочки у нас, однако... куда ни ткни...
– Что поделаешь, они иногда бывают гораздо сильнее нас. Потому что у нас имеются на все случаи жизни только слова убеждения, наполовину растерявшие свой вес и значение, а у них – огромные деньги, которые перевешивают любые, даже самые убедительные, доводы... Вот так, Виктор Владимирович... И что же ты предлагаешь теперь? Я свою точку зрения тебе уже высказал. Бомбу мы сегодня же снимаем, все оформляем честь по чести, и бомбиста отправляем на нары. Он все сказал и уже все сделал. И большей опасности, я думаю, для них представлять не будет. Это они и сами должны понять. Но охранять придется, никуда не денешься. Все-таки не только исполнитель, но и главный свидетель против заказчика. А с твоим полковником?.. Ей-богу, не знаю. Впрочем, скажешь, отпустить – отпустим. И вот уже в этом случае, как говорится, на дорожку, морду начистим, чтоб хоть помнил.
– Так я еще ничего не сказал, а ты уже развоевался! Ух! – улыбнулся генерал-лейтенант.
– Так говори, – улыбнулся в ответ и Грязнов, сидевший перед ним тоже в генеральской форме, но с одной звездой на погонах.
– Что ты скажешь, если я предложу такой вариант? Что называется, ни тебе, ни мне, а грех – пополам?
– Это как? – Грязнов озадаченно почесал лысеющую макушку.
– Отпустить, ты говорил?
– Это не я, а ты предложил! – перебил Грязнов.
– Ну пусть я. Отпустим. Но под строгий домашний арест. С подпиской, со всем прочим. А дело его – вот все эти и прочие материалы, которые, ты говоришь, у вас имеются, – передаем в службу собственной безопасности. Пусть они с мерзавцем возятся. Короче, учиняем строжайшее служебное расследование! И пусть только кто-нибудь из законников пикнет! А адвокат ему понадобится не раньше того, как мы ему обвинение предъявим. А вот когда предъявим, это уже наше с тобой дело, Вячеслав Иванович. Вот как я предлагаю поступить. Чтоб и овцы были целы, и эти... сыты.
– Шлепнут они его. Найдут такую возможность.
– А вот и поставим у дома охрану. И его строго-настрого предупредим. Впрочем, если он сам хочет сдохнуть от пули собственных подельников – это, в конце концов, его личное дело.
– Я согласен.
– Ну вот и договорились, – удовлетворенно шлепнул начальник ГУВД ладонью по столу. – А с его отделом я прикажу немедленно разобраться! Это же черт знает что! Борцы с оргпреступностью, мать их! Всех поувольняю! Есть у меня такое право.
– А с подельниками его потом кто воевать будет? Я один, что ли?
– Ну неужели мы, Вячеслав Иванович, не можем набрать в многомиллионном городе сотню честных парней? Чушь!
– Просто никто толком этим делом не занимается. С нашей стороны. А с той – ого-го! Только свистни! Мы вон вчера ночью одного препроводили в наши Петры. Тридцать лет мужику, здоров пока еще, не всего себя отравил наркотой. А мозги, видно, уже в другую сторону направлены. Чужой он, не перевоспитаешь... Наркота в шкафу и «макаров» под подушкой – чего еще надо? Да, еще пачка баксов между простынями. Вот и весь круг его интересов. И ведь что любопытно... Живет один. А у соседей к нему никаких претензий, только дверью громко хлопает, а так – чудный парень!
– Ох, Вячеслав Иванович, сколько таких примеров!.. Значит, давай его сюда, к нам, и мы тут все оформляем как договорились. Никуда он не сбежит, так я думаю. Да и бежать-то некуда, там проще его достать. А тут хоть какая-то перспектива ему светит...
Петр Ильич Огородников принял это решение со стоическим мужеством. Ничего не сказал, вообще долго молчал, только кивнул и, наконец, хрипло выдавил из себя:
– Я понял и согласен с таким решением. Куда меня отправят? Сразу домой или как?
– Для начала в Главное управление, а там как распорядится ваше начальство.
– Ладно... Надеюсь, что больше повода «поправлять» мне физиономию у вас не появится?
– Но ведь и вы не можете мне возразить, – с усмешкой заметил Щербак, – что этот мелкий в прошлом факт, не оставивший серьезного следа на вашем лице, способствовал скорейшему вашему прозрению и установлению взаимопонимания между вами и следствием?
– Не стану возражать, – мрачно констатировал полковник под общие улыбки.
После этого он, в сопровождении Грязнова и Щербака, отбыл в Главное управление, где уже фактически решилась его дальнейшая судьба.
2
Она хотела бы изобразить обиду, но так и не смогла этого сделать. А обижаться между тем было на что. Обещал не оставлять надолго, а сам? Сколько дней-то прошло? Два или уже три? Ах, четыре?! И он ни разу не позвонил?! Не предупредил?! А тут шляются вокруг всякие!..
Нет, это ее возмущение было абсолютно наигранным, неискренним. Просто так – она созналась позже сама – Варвара заводила себя перед свиданием.
А что рабочий день еще не кончился, так на это всем наплевать. Сам отсутствует, Ольга Ивановна, старшая медсестра, возится со срочными пациентами, каждый член медперсонала занят своим конкретным делом, а в приемной – пусто, поскольку нет доктора Баранова. А на нет и суда нет!
Володя отключил телефонную трубку и помчался к зданию диспансера. Варвара, одетая в короткую меховую шубку, открывавшую ее длинные, великолепные ноги, уже приплясывала от холода на ступеньках крыльца диспансера. Прыгнув в машину, она с ходу обхватила его руками, стала, ойкая, прижиматься к нему, норовила засунуть даже свои ноги ему на колени, чтобы он поскорее согрел их, а руки ее тем временем самым беззастенчивым образом полезли в его брюки.
– Это я проверяю, – жарко шепнула она ему в ухо, – не оставил ли ты чего-нибудь важного у себя на работе.
От ее ерзанья он, естественно, немного возбудился, что она немедленно и с удовольствием просекла, после чего спросила:
– Куда мчимся? Снова в твое Бутово?
– Нет, поедем сейчас на дачу, в Фирсановку. Там никого нет, но дача зимняя, мы ее немного протопим – и можем раздеваться хоть догола, так будет тепло.
– Хочу скорее догола! Хочу совсем догола! – фальшиво заныла она и снова капризно полезла к нему в брюки.
Но Володя мужественно пресек и эту попытку, обосновывая свое нежелание немедленно разделить с ней ее неутолимое желание прямо вот здесь, посреди бела дня и под окнами наркологического диспансера, в котором она работает, – надо же соблюдать приличия, в конце концов. Кажется, такой строгий выговор несколько охладил ее и убедил в том, что Володя прав – желание никуда не убежит, поскольку оно взаимное и, напротив, от неблизкой дороги, с заездом в магазин, чтобы набрать нужных продуктов, еще больше разгорится и... окрепнет. Чего тебе еще? А ей, судя по всему, вообще ничего было не нужно, кроме... ну да, кроме того, что находилось вот здесь, рядом с ней, но было пока недоступно из-за каких-то принципов и дурацких приличий. Открытая девушка. Свободная. Простая...
Заправились они всем необходимым для бессонной ночи в универсаме возле «Речного вокзала». И помчались дальше по Ленинградскому шоссе в сторону Сходни, где свернули в поселок и затем вдоль железной дороги проехали до станции Фирсановка. Ну а там – по пустынным, накатанным поселковым улицам добрались почти до дома. Почти потому, что ни машин вокруг, ни людей уже не было видно, а темнеть начало по-вечернему. И Варя сказала, что терпеть она больше не может, поскольку в машине ей стало совсем тепло, а на даче придется еще какое-то время топить печку, и поэтому пусть Володя остановится где-нибудь в укромном месте. Он и приткнул послушно машину возле нехоженого тупичка. А Варька, хлебнув из бутылки глоток коньяка, тигрицей кинулась на него.
В машине было очень неудобно, тесно, но, подчиняясь ее требованиям, он как-то все-таки сумел извернуться, она же немедленно ринулась в вожделенные брюки и уже через минуту, захлебываясь, урчала, как ей стало хорошо и как она долго ждала этого момента. Ему же не оставалось ничего другого, кроме как зорко оглядываться, чтобы не пропустить случайного прохожего.
Отстраненно он думал, что Варька права – пока разгорится печка, пока то да се, можно и дуба дать. А уж желание точно может погаснуть в холоде нетопленой дачи. Зато теперь, когда она будет довольна и собой, и им, нетрудно, за домашними необходимыми делами, затеять нужный разговор, и он пройдет в правильном ключе. Ведь оба они довольны, впереди – целая ночь, правда, к сожалению, не полярная, но и подмосковной немало, а остальное все успеется, еще и с лихвой...
Но разговорить ее на нужную тему ему никак не удавалось. Сперва в доме было действительно холодно, и Варька, чтобы согреться, потихоньку опорожнила чуть ли не полбутылки коньяку, отщипывая на закуску каждый раз по виноградинке. Она заявила, что уже обедала на работе и есть пока не хочет. А чего она сейчас хочет, было видно по ее глазам. Но сама мысль снять с себя шубку казалась ей просто невозможной. А дача нагревалась медленно. Давно здесь никого не было, дом промерз за долгую осень и начало зимы, хотя вроде и морозов особых тоже пока не наблюдалось.
Потом, когда стало заметно теплеть и можно было снять верхнюю одежду, оказалось, что Варьку здорово развезло. Поторопилась девушка, а Володя как-то не уследил. А в таком виде она, естественно, не была готова ни к какому серьезному разговору, кроме как все о том же сексе. И тут ее стало заносить, но Яковлев слушал хоть с иронической усмешкой, но и с определенным интересом – могла промелькнуть полезная информация.
Она рассказывала с видом крупного знатока об увлечениях своего шефа, которые, оказывается, не были для любознательной секретарши секретом. У него, например, кушетка в кабинете зачем? А он на ней каждую свободную минуту свою старшую медсестру натягивает. Володя наверняка видел ее в диспансере, он же был... Ах так и не удосужился? Тогда можно будет как-нибудь ее показать. Она хоть и замужем, но обожает это дело, про то всем известно. Вот и держит ее возле себя Вячеслав Сергеевич. Ну иногда и на нее, Варьку, глаз кладет. А что, он мужчина способный, такому сделать – одно удовольствие... А еще он своих клиенток некоторых на кушетку тоже укладывает. Есть у него такие, что приходят вроде как нервишки подлечить, а им от него одно только и надо. Ну как этот, в Древней Греции, который коз ловил и так заделывал, что у них роги выпрямлялись. Ну как его? А, не важно... А они, бывает, даже орут там, в кабинете, дуры... будто у себя дома... Но та все слышит, а иногда даже и заглядывает, когда шеф забывает дверь на ключ закрывать. Заглянет вроде нечаянно, огромные глаза такие сделает – вот, мол, какой ты молодец! – а он глядит и хохочет... и хохочет, показывая, как клиентка богатенькая под ним дергается, извивается вся. Конечно, заводит, куда денешься?..
Вот примерно в таком ключе и длилось ее признание, пока голова не склонилась на плечо и Володя не перенес уже безвольную девушку в кровать. А в безволии, между прочим, тоже есть своя прелесть, и Володя это уже знал. О многом успела рассказать ему еще во время прошлой встречи чрезвычайно способная девушка-медичка. За себя она не боялась, ничего не стеснялся и он, а потому вели они себя максимально раскованно.
Она проснулась среди ночи, голышом отправилась к столу – пить, а вернувшись, юркнула в его объятия и задала такой темп, что у него голова кругом пошла. Но недолго, и сама быстро устала. Вот и возникла пауза, когда можно было наконец поднять нужную тему.
Полагая, что ревности своими вопросами он у Варьки не вызовет, Володя стал расспрашивать ее о старшей медсестре. Где живет, да кто у нее муж, да как у них там, если она ведет себя так свободно?
Повторялось то, что он уже слышал. Это Варька забыла, что уже об этом рассказывала. Ну ничего, повторенье – мать, говорят, ученья. Глядишь, что-то новенькое и промелькнет. И ведь промелькнуло.
Оказывается, Баранов хоть и живет один, но и в свое «логово», как он называет квартиру в доме на Саввинской набережной, ну где у него недавно бомбу обнаружили, никого посторонних не водит – даже Ольгу не пускает. А уж она у него самое доверенное, можно сказать, лицо. Варька слышала между ними сердитый разговор, что ей надоело по знакомым с ним скитаться, когда у него своя отличная жилплощадь. Но он говорил что-то о принципах, Варька не поняла, а спросить, естественно, не могла, и, мол, поэтому квартира его для всех прочих табу. Так и сказал. А как понимать «табу»?
И Володя объяснил между делом свободной и раскрепощенной девушке, что табу – это, надо понимать, то самое, что ей никогда не грозит. Она и успокоилась, хотя вряд ли поняла.
Так, значит, у Ольги имеются подруги? Ну а как же! Как у всякой порядочной женщины. Варька даже знала о некоторых из них. Вот Леся Водолагина, потом Ленка Кривцова, еще Ася Малиева. Достаточно? А для чего это ему нужно? А чтоб понять, у кого из Ольгиных подруг может прятаться Вячеслав Сергеевич, которого нет ни дома, ни на работе. Вот только адресов их она, к сожалению, не знала.
Естественно, Варьку сразу заинтересовало, что будет Вячеславу Сергеевичу, когда его найдут? Ответ был прост: важно, кто раньше найдет. Если бандиты, а они не такие уж и глупцы, чтобы не додуматься до той же мысли, которую вот только что Володе невольно подсказала сама Варька, то будет Баранову очень плохо. Его попросту убьют, чтобы убрать ненужного свидетеля. А вот если это удастся сделать, например, ему, Володе, то тогда Баранов будет отчасти спасен. Нет, если докажут, что это по его указанию была убита Татьяна Васильевна, то его осудят и посадят в тюрьму. Но не навсегда, конечно, выйдет лет этак через десять – пятнадцать. И будет совсем еще нестарым. Ему сколько? Немного за сорок, вот, значит, к шестидесяти годам и окажется на свободе. Если других грехов на нем нет. Ну а если имеются, значит, такая уж судьба...
Посетовала Варька по поводу судьбы-злодейки и решила, что лучше уж заключение, там хоть люди живые кругом ходят. А на том свете – одни трупы, и зря попы рассказывают сказки, будто души мертвых переселяются на небо и продолжают жить. Варька была пока отчаянной материалисткой и ни в каких привидений, а также в реинкарнацию не верила. Она верила прежде всего себе, своим силам, а также силам партнера по сексу. А все остальное для нее была мура, от которой никакой пользы человеку. Замечательное, по-своему, заблуждение. Как все на свете...
Но слова словами, а надо было знать, что делать, где искать. И вот тут у Варьки проснулся, видно, врожденный женский талант к сыску. Женщин не надо этому учить, они мастера сыска уже от природы. Мужчина – явление грубое, а сыск – дело тонкое, не всякий способен, в то время как женщины – готовы все поголовно.
Она сказала, что если взять за точку отсчета – ишь ты, как завернула! – мнение Володи, то тогда надо просто проследить, куда Ольга бегает во время работы, если у нее есть свободное время, а особенно после, потому что ночует она, когда нет срочных вызовов, всегда у себя дома. Ее Борик – человек неревнивый. Он ученый-генетик, и ему все, кроме цепочек хромосом, до лампочки. Да у него и не стоит вообще – это сама Ольга однажды говорила. Мол, если бы Борька мог, она бы ни за что ему не изменяла. А так – он не может, а ее бабье естество требует удовлетворения. Сам виноват, на каком-то полигоне облучился – и вот результат.
Но это мало волновало Володю. Его интересовали подруги Ольги. А идея проследить, куда она бегает, – просто отличная мысль. Надо будет прямо с утра, завтра же, выдать ее Вячеславу Ивановичу. Пусть, что ли, Галка поездит пока, а потом и сам Володя может подключиться. Или еще кто-нибудь, возможно, из сотрудников «Глории» – у них для такой работы есть все возможности.
Он, кстати, вопреки мнению Грязнова, не ощущал никакого неудобства перед Галей за свое нынешнее поведение, на которое его подвигли старшие товарищи. Ну, во-первых, это не столько удовольствие, сколько работа. Служба! Хотя если дело связано также и с удовольствием, то какой же осел откажется? А во-вторых, Галина и сама не питала к Володе ничего, кроме чисто товарищеских чувств. Так что какие могут быть неудобства? Нет, разумеется, он ни за что не стал бы ей рассказывать о своих похождениях с Варькой, это уже дело сугубо личное. Но обсудить, скажем, подозрения девушки насчет того места, где Ольга могла спрятать своего любовника, почему же нет? Очень даже можно.
Потом он пытался все-таки выяснить еще один вопрос: нет ли у Баранова какой-то дачи? Нет ли родственников в других городах? И вообще, почему он до сих пор еще не женат? Почему не хочет устроить свой холостяцкий быт? Но на это не было ответов. Ничего не знала Варька, да и, честно призналась, не хотела знать. У нее есть работа. Есть свои деньги. Есть институт, который она все равно закончит, чтобы работать врачом, а не медсестрой вроде Ольги и втыкать бесконечные шприцы в задницы пациентов... Хотя именно это Ольга делает мастерски, надо отдать ей должное, руки у нее золотые.
– Зато у меня губы золотые, верно? – похвасталась Варька.
И Володя был вынужден подтвердить, что она, как всегда, права. Эгоизм молодости – он все-таки что-то да значит!
3
Разряжать взрывное устройство они отправились ближе к вечеру, когда все жильцы должны уже были находиться дома, на Семеновской улице. Перед выездом Жеребцов поклялся, что сделает все в лучшем виде, без единой запинки – уж ему ли не верить, если он сам и ставил! Но безопасность есть безопасность. И ни Грязнов, ни Турецкий, ни находившиеся рядом – для охраны – сотрудники «Глории» не простили бы себе, если бы, не дай бог, что случилось. Да что они! Им бы никто не простил.
Поэтому прежде всего заехали в ОВД «Семеновское» и обо всем рассказали начальнику. Тот всполошился, но его тут же успокоили, заявив, что есть специалист, который все сделает правильно, однако жильцов дома придется всех предупредить и вывести на короткое время, пока бомба не будет обезврежена, на улицу. Во избежание непредвиденных обстоятельств. Но и паники поднимать при этом не следует, ибо все находится под жестким контролем. Пусть люди оторвутся от вечерних телевизоров, выйдут на полчасика на улицу и подождут, пока сапер сделает свою работу.
Начальник приуныл, но, видя перед собой двоих генералов – милицейского и прокурорского – отдал соответствующую команду. Его люди немедленно помчались на объект и быстренько очистили дом от жителей. Народ, послушный после всех взрывов в Москве, выполнял распоряжения четко. Но любопытство все же брало верх, и некоторые лезли, стремясь увидеть своими глазами, как будет обезвреживаться опасный заряд. Таких провожали подзатыльниками – без всякого стеснения.
Рисковать так рисковать. Оставив внизу охрану вместе с Евой, Грязнов с Турецким поднялись следом за Иваном Жеребцовым в квартиру Грицман и удивились разгрому, царившему во всех комнатах, кроме одной – находящейся за стеклянной дверью. Видно, те, кто здесь был – а кто был, они уже не примерно, а точно знали, – дали волю своей бандитской фантазии. Странно, что соседи ничего не слышали. Или слышали, но боялись выглянуть за дверь, пока в квартире шел погром.
Странное дело, Турецкий позже опросил соседей по этажу – никто ничего не слышал. Все отрицательно мотали головами, пряча при этом глаза. И это, к сожалению, тоже понять было можно...
Но стеклянную дверь, кстати говоря, никто не тронул, даже близко не подошел, следов, во всяком случае, рядом не было. Значит, они знали, что за дверью. А откуда? Это они, вероятно, заранее обговорили – что можно трогать здесь, а чего категорически нельзя. Ну да, явившись после погрома, Ева, естественно, должна была поневоле пройти в единственную не тронутую варварами комнату, где ее и ждала... смерть. Но им помешали.
А жаль, мелькнуло у Турецкого, вот бы кто-нибудь из них схватился за дверную ручку – что б от него осталось? Но эта злорадная мысль быстро исчезла, как только Иван Жеребцов включил в прихожей свет, присел на корточки и стал спокойно разматывать с кнопки внизу двери тонкий блестящий тросик. И никакого волнения он не испытывал. А потом, откинув его в сторону, поднялся, так же спокойно открыл дверь и присел теперь перед бомбой.
Посмотрел, помолчал, обернулся к Грязнову с Турецким, стоящим рядом, как-то странно ухмыльнулся и сказал:
– Я сейчас все сделаю, но только вы, если опасаетесь, отойдите все-таки подальше к двери. А лучше вообще выйдите на лестничную площадку. Так мне будет спокойнее.
– Слушай сюда, Иван, – резко бросил Грязнов, – никуда мы не пойдем. А ты это запомни и действуй как профессионал, учти, тебе зачтется. Я сам постараюсь. А ты дурака не валяй и в опасность с нами не играй. Делай свою работу. Если бы у меня хоть на минуту возникло сомнение по поводу тебя, ты бы у меня уже был вон где. А здесь работали бы саперы-взрывотехники из ФСБ. Не тяни резину, на улице люди мерзнут.
Странный вот такой произнес Славка монолог, а Турецкий улыбнулся и поощряющее подмигнул ему. И тоже сделал спокойный жест в сторону Жеребцова, хотя где-то в глубине живота, под печенкой-селезенкой, что-то вроде как екнуло и неведомая сила так и потянула присесть, опуститься на корточки, чтобы стать меньше в размерах.
– Тебе видно? – спросил твердым голосом Грязнов у Жеребцова, низко склонившегося над собственной бомбой. – Посветить?
– Не надо, – хрипло ответил тот.
А потом вдруг как-то странно осел, отложил в сторону какой-то блестящий предмет и откинулся от бомбы.
– Все, – сказал почти задушенным голосом. – Пусть они возвращаются...
Грязнов тоже отер пот со лба. Он вышел на лестничную площадку, где находились сотрудники «Глории», и отдал распоряжение сообщить тем, кто внизу, что опасность миновала и люди могут возвращаться в свое жилье. А Щербаку предложил освободить квартиру от техники, снять все видеокамеры.
– Там у нее полнейший разгром, – добавил он. – Как ты полагаешь, у вас зафиксировано, кто в квартире шалил?
– Мы сами специально, как вам известно, не наблюдали, пока дама была, так сказать, у нас, но записи с каждого объекта циклически шли на общий блок, так что разобраться можно будет. А по сегодняшней акции – это надо посмотреть внизу, у Севы, он все видел, как вы там старались... – Щербак чуть улыбнулся, а Грязнов беззлобно показал ему кулак.
– Последнюю запись мы приобщим к делу, связанному с бомбой, отдельно. Я обещал этому Жеребцову. Особого геройства тут нет никакого, но, может, на суд как-то подействует. Опять же добровольно... Он, во всяком случае, повел себя честнее, чем тот полковник...
А у помянутого, как говорится, не к добру, глядя на ночь, в это время шел в квартире обыск. Работала оперативная группа сотрудников Управления собственной безопасности ГУВД. И к ним, в качестве наблюдателя, был по просьбе Турецкого прикомандирован Владимир Поремский. Надо же быть в курсе происходящего! А еще лучше иметь там свои глаза.
Поремский, для которого характер полковника Огородникова в какой-то мере оставался загадкой, быстро понял, почему того так тянуло в разгульную жизнь. Стоило лишь взглянуть на дородную супругу, напоминавшую мраморную греческую кариатиду, как все становилось ясно.
Полковник был, в общем, высокого роста, где-то под метр восемьдесят. Но Ариадна Константиновна оказалась выше его на полголовы. А что касалось телосложения, то на ее фоне супруг выглядел просто щуплым человеком. И если учесть еще низкий, баритональный голос супруги, с отчетливыми визгливыми акцентами в окончаниях слов, а кроме того, пронзительный взгляд выпуклых черных глаз, становилось понятным, что семейная жизнь у полковника могла желать много лучшего.
И уж конечно он не мог пропустить мимо себя Еву с ее броской, сексуальной фигурой. Зря только он поступал с ней так по-скотски. Но это был бы уже другой разговор, который Поремский вовсе не хотел сейчас затевать. Супруга и без того смотрела на своего проштрафившегося мужа как на полное ничтожество, а узнав про его сексуальные выходки – раздавила бы своей стопой сорок второго размера, обутой в домашний тапок без задника.
Сначала Ариадна Константиновна громко возмущалась бесцеремонностью непрошеных гостей, затем, когда сообразила, что дело в самом деле серьезное, перестала шуметь и только гневно наблюдала за действиями сотрудников милиции, производивших обыск.
На вопросы об оружии, крупных суммах и наркотиках, имеющихся в доме, Огородников отвечал отрицательно – не было у него ничего подобного. Но когда из домашнего сейфа извлекли несколько пачек американской валюты на сумму более ста пятидесяти тысяч долларов и примерно столько же в европейской валюте, вот тут с супругой случился сердечный припадок. Даже пришлось вызвать врача из ведомственной поликлиники.
Происхождение данных сумм Огородниковы могли объяснить исключительно личными долгими накоплениями, что само по себе выглядело смешно и нелепо, ибо большинству присутствующих было известно, что Ариадна отродясь не работала, а из зарплаты Петра Ильича подобные суммы ну никак не наэкономишь. Деньги были пересчитаны, суммы внесены в протокол и зафиксированы подписями понятых – пенсионеров, соседей Огородниковых, смотревших на них с плохо скрываемым злорадством.
А еще Поремского поразило одно обстоятельство: во всей большой, четырехкомнатной, квартире, где не наблюдалось никаких следов детского присутствия – у Огородниковых не было потомства, так для кого же копились денежные средства? И между тем нигде также не обнаружилось ни одной книги, даже тех, что продаются на массовых развалах и повествуют о странных перипетиях любви и крутой ревности. Зато имелась современная видеотехника – огромный телевизор, видеомагнитофон, какие-то приставки, колонки и прочее, и масса видеокассет с фильмами, такими как «Твердый кулак» и «Эротические сны Изабеллы». В общем, и этический, и образовательный уровень этой семейки лучше и представить было невозможно.
Затем понятых отпустили. У полковника отобрали подписку о невыезде, затем ему зачитали приказ о его домашнем аресте, сообщили, что с этой целью внизу, у консьержки, будет установлен временный милицейский пост. Правда, Петр Ильич попытался возразить, что последнее лишнее, ибо он и не собирается нарушать приказ своего руководства, но старший группы ответил, что милиционер будет дежурить не для того, чтобы следить за возможными действиями полковника, а, напротив, чтобы оградить его самого от преступных посягательств его нынешних дружков-подельников. Уж им-то наверняка стало известно о его аресте. Следовательно, даже дураку ясно, что полковник сдал их. А если еще не успел, то сделает это в самое ближайшее время. Тут двух мнений быть не может.
И Огородников как-то сразу скис, словно вспомнил те свои прегрешения, о которых, возможно, пока еще неизвестно следователям, но которые могут отныне представлять прямую опасность для него самого. Не говоря уже о благополучии его более чем дородной супруги и шикарной квартиры, в которую «вбухано» немало денег...
Покидая весьма негостеприимный дом, Владимир Поремский испытывал неприятное ощущение, какое может испытать человек, неожиданно вступивший в дерьмо, от которого и подошву невозможно оттереть, несмотря на все старания...
4
Едва только Яковлеву удалось получить три интересующие его фамилии подруг Ольги Ивановны, как Турецкий предложил свой вариант поиска пропавшего Баранова. Нет, Александр Борисович в принципе не отвергал выдвинутого Володей Яковлевым предложения установить слежку за тремя определенными квартирами, а после подвести итоги того, куда чаще всего бегала посреди рабочего дня Ольга, чтобы и сделать соответствующие выводы.
– Ну да, как же, – парировал Турецкий, – с этими молодыми и неутоленными бабами надо постоянно держать ухо востро. Вот установим мы искомый адрес, явимся туда всем кагалом. А там очередной любовник Ольги! И что будем делать? Краснеть? Есть другой вариант. Надо выяснить в соответствующих ЖЭКах, в каких квартирах и с кем проживают три указанные женщины, а вот когда выясним, тогда и будем плясать от той печки, которая покажется нам наиболее теплой.
– А проследить? – настаивал Яковлев и с надеждой посматривал на Галину в ожидании, видимо, ее поддержки.
Но Галя только усмехалась. И сказала, что готова смотаться в ЖЭКи, если ей скажут в какие.
Грязнов тоже усомнился, что будет просто отыскать даже по спецсправочной всех этих Ась, Лесь и Лен со слишком распространенными фамилиями. И предложил все-таки выяснить, куда побежит Ольга, а уже затем, в том же ЖЭКе, прошерстить фамилии жильцов дома. Путь куда более скорый и результативный. А ежели искомых фамилий там не окажется, продолжать следить дальше. Можно опять же и «Глорию» отчасти задействовать – гонорар, выданный Евой Абрамовной, еще весь не выработан, убийца-то не найден, хотя все теперь, в общем, сходится на Баранове.
Так и поступили.
В экипаж Филиппа Агеева села Галя, а к Голованову – Володя Яковлев.
В полдень, когда у врачей диспансера начался обеденный перерыв, Варвара, как и обещала Володе, позвонила ему и сказала, что Ольга куда-то засобиралась. Она зашла к ней и с торопливой озабоченностью сказала, что должна отлучиться по своим делам и может немного запоздать, так что пусть пациенты немного подождут. А вторая медсестра в курсе, выручит, если что.
Яковлев, который сидел в машине, припаркованной неподалеку от диспансера, только успел спросить, во что одета Ольга, как женщина в белой шубке уже выпорхнула из подъезда и быстро уселась в синий «дэу». И пока она заводила свою юркую машину, Володя успел услышать от Вари, что на той белый и очень дорогой, между прочим не всякой медсестре по карману, полушубок из норки. Ну что ж, просто небедная девушка...
«Дэу» рванул так, что белая пыль завилась столбом. Сева Голованов – за ней. А уже за ними в отдалении, чтобы не мозолить глаза, двигалась серая «девятка» с Филей и Галей. Это на тот случай, если Ольга зайдет в один дом, а потом помчится дальше – ведь такое могло случиться. И пока Яковлев будет искать и проверять в ЖЭКе фамилии жильцов дома, второй экипаж будет висеть на хвосте у Ольги, если ей захочется посетить еще кого-то. Так одним ходом можно убить сразу двух зайцев.
Ольга неслась к центру города. По Бульварному кольцу домчалась до Мясницкой площади, там, на конечной трамвайной остановке, развернулась в противоположную сторону и, проехав сотню метров до Архангельского переулка, затем свернула в Кривоколенный и остановилась у темного подъезда многоэтажного старого дома.
Сева остановился на углу, откуда синяя машинка хорошо просматривалась. Ольги не было минут десять – пятнадцать. За это время сзади подъехала и остановилась машина Филиппа. Теперь он должен был сопровождать свой объект внимания.
Наконец Ольга снова выпорхнула из подъезда, прыгнула – у нее это получалось как-то лихо – в свой «дэу» и понеслась в сторону Мясницкой улицы. Филя – следом.
Ольга двигалась настолько шустро, что даже опытный Филипп Агеев сумел догнать ее, точнее, разглядеть впереди только на Лубянской площади, где та разворачивалась в сторону бульвара и Славянской площади. Пришлось поднажать. Совсем догнал ее Филя уже в Китайгородском проезде и дальше следовал, не отставая и не приближаясь, до Пречистенской набережной, где в доме на углу Пожарского переулка и Остоженки Ольга задержалась надолго. Но, оставив машину у самого подъезда, еле втиснув ее между двумя джипами, Ольга сделала одну ошибку, непростительную для опытного шпиона, да и просто умной женщины. Видно, очень торопилась.
Выйдя из машины и вякнув сигнализацией, она достала из кармана шубки несколько ключей и выбрала тот, который ей был нужен. Из чего Филипп немедленно сделал соответствующий вывод, которым не замедлил поделиться с сидящей рядом Галей.
– У нее имеется личный ключ от квартиры, вот что. Которым она пользуется нечасто, иначе он висел бы в связке с другими, а так – видишь? – отдельно! – У Фили был прямо-таки соколиный глаз. – Значит, если там кто и есть, то сидит фактически взаперти. А хозяйка помещения либо на работе, либо просто в отсутствии. Поэтому тебе, Галя, есть прямой смысл не терять времени, а быстро выяснить, где тут местные домовые службы, и уточнить фамилию. А я последую за мадам дальше. Тут рядом метро «Кропоткинская», так что не заблудишься. Привет, приступай, а я подожду ее.
Галя Романова покинула машину, а Филипп остался терпеливо ждать.
Ольги не было долго, минут сорок, не меньше. Филипп за это время успел поставить свою машину на освободившееся место у соседнего дома, как раз напротив Ольгиного «дэу». Затемненные стекла делали его почти неразличимым.
Мадам – именно так окрестил для себя эту слегка распаренную, как после бани, женщину, которая вышла наконец теперь уже неторопливо из подъезда, оперлась локтем о крышу машины, постояла так, закинув непокрытую голову к верхним этажам, а потом полезла в машину. Долго возилась, устраиваясь поудобнее, и поехала, неторопливо, без гонки, в сторону своей службы. Куда ее и проводил Агеев, прекрасно представляя себе, сколько серьезных физических усилий пришлось приложить этой цветущего вида мадам, чтобы в течение сорока минут выполнить все то, к чему она мчалась будто угорелая.
С точки зрения Филиппа, вообще говоря, можно было больше не гадать, где следует искать доктора Баранова, – именно здесь, в угловом доме в Пожарском переулке, фактически в самом центре Москвы, в двух шагах от храма Христа Спасителя.
И когда вечером команда собралась для подведения итогов прошедшего дня, он прямо так, без предисловий, и сказал об этом.
Галя горячо возразила, и тогда и второй экипаж выложил свои данные, которые говорили, казалось бы, больше в их пользу. Но...
Дело в том, что в Кривоколенном переулке на восьмом этаже в двухкомнатной квартире номер девяносто проживала одинокая, незамужняя Олеся Водолагина – женщина тридцати семи лет, по мнению работницы ЖЭКа, вполне симпатичная. И очень серьезная – она учительница. Может, кого и пускает к себе, все – живые люди, но про ее гостей ничего не было известно даже ее соседям, которых также успел порасспросить Володя Яковлев, отличавшийся, как известно, общительностью. Ну соседи тут же наверняка решили, что спрашивает потенциальный жених, хоть он и представился работником милиции и даже удостоверение не забыл предъявить, тем более что парень, расспрашивая, все как-то наивно краснел. Вот они и постарались выдать соседке самые лучшие характеристики. Но Володя, сделавшись серьезным, заявил, что в таком случае, видимо, он ошибся. Та гражданка Водолагина, которую зовут также Олесей, была замужней, имела двоих детей и подозревалась в ряде мелких хищений из универсамов, отчего ее и разыскивает теперь милиция.
– А кстати, – вдруг как бы опомнилась соседка, – чего бы вам самому не заглянуть к Лесе? У нее свет в прихожей горит, через дверной глазок видно, что она дома.
Но Володя убедил своих собеседниц, что делать этого ему не следует, зачем же обижать подозрениями хорошую женщину? Раз не все данные сходятся, не следует человека зря беспокоить. И этим он еще больше расположил к себе собеседниц – ишь какая нынче милиция пошла! Вежливая!
Итак, в квартире проживала одинокая Леся. И у нее в прихожей горел свет. Все правильно, разве у подруг мало общих дел? Значит, к ней Ольга могла зачем-то приезжать.
А вот в доме в Пожарском переулке проживала семья Аси Малиевой. Она сама и ее муж Виктор, инженер «Мосводоканала». Тут уже Галя выяснила, что у Аси ожидается прибавление в семье, это и соседям известно, но в данный момент они с мужем вроде бы взяли отпуск на две недели, потому что собирались отправиться к родственникам на юг, куда-то под Краснодар, где, собственно, Ася и хотела рожать.
А если они никуда еще не уехали? А Ольга, как врач по образованию, и медсестра с богатейшей практикой, вполне могла оказывать подруге какие-то медицинские услуги? Ведь она и мчалась так, словно по экстренному вызову! Тогда как быть? Врываться в дом, где женщина рожать собралась? Бред же...
А если они все-таки уехали? Послать как бы дамочку с почты с неожиданной телеграммой? Или позвонить якобы с телефонного узла? Можно, конечно, и такими способами проверить, но... опять-таки это но! Если там кто-то есть, он на телеграмму может и отозваться, а может и трубку не поднять, но неожиданный визит его обязательно насторожит.
И что же тогда делала в пустой квартире – если она пуста – целых сорок минут озабоченная Ольга Ивановна? И почему она вышла на улицу словно после хорошей бани – вся распаренная и красная? Ответ, к неудовольствию Гали, в присутствии которой мужчины старались сдерживать свои языки и эмоции, но все же иногда прорывались, напрашивался самый недвусмысленный. Значит, возможно, в пустой квартире Малиевых и прятался в настоящее время Вячеслав Баранов. Его там и навещала «верная» медсестра Ольга Ивановна, пытаясь или стараясь скрасить своему шефу его вынужденное одиночество.
Турецкий предложил взять обе квартиры под временное наблюдение, хоть оно и хлопотно, а проще ему самому отправиться к Ольге и поговорить с ней серьезно, без всяких оговорок.
– Нам, – аргументировал свое предложение Александр Борисович, – многое о ней известно, а также и о ее подругах. Как воспользоваться этой информацией, будет видно по ходу разговора. И если она умная баба – а она, по мнению той же Варвары, очень неглупа и, судя по ее действиям, очень даже решительна, – с ней будет нетрудно договориться, объяснив, чем наше резкое вмешательство может закончиться не только для ее шефа, но и для нее самой, как и для ее подруг. Короче говоря, Ольга должна понять и пойти нам навстречу, как бы нелегко ей это ни было.
А главную миссию Александр Борисович решил взять на себя. Пошутили и по этому поводу, но приняли-таки его вариант как самый реальный. И тут же решили не откладывать дела в долгий ящик и начать операцию завтра прямо с утра. Пока никто ничего не подозревал, Александр Борисович хотел встретиться с Ольгой Ивановной. И в помощники для этой цели он себе выбрал Володю Яковлева – надо же было каким-то образом отвлечь внимание секретарши от важного разговора со старшей медсестрой!..
Но на всякий случай, скорее теперь для страховки, решили проследить и вечерний путь Ольги Ивановны. Куда она поедет? Оставалась ведь еще и третья подруга.
Однако Ольга Ивановна, как доложил совсем уже поздно Володя, который вместе с Севой заканчивал наблюдение за объектом, поехала к себе домой. Причем делала она это как-то неохотно. Пока ехала, часто останавливалась, приткнувшись в обочине, курила, потом выбрасывала окурок за окно и ехала дальше. Так и «довезла» своих наблюдателей до самой Стромынки, где и проживала с мужем в бывшем когда-то райкомовском доме. Этот адрес Володя уже знал от Варвары. Так что они проследили и... отправились по домам.
Операция, как уже знал Яковлев, должна была начаться рано утром, с приходом врачей на службу.
5
Вячеслав Иванович решил вспомнить и навестить еще одного своего, можно сказать, отчасти агента, с которым встречался лишь в тех случаях, когда в деле были замешаны проживавшие в Москве либо недавно прибывшие в столицу азербайджанцы.
Впрочем, назвать Рустама Алиевича агентом бывшего начальника МУРа было бы явной натяжкой. Случалось, Грязнов выручал директора ресторана «Узбекистан» от крупных неприятностей, грозивших тому со стороны потерявших чувство ответственности земляков, иногда Рустам Алиевич подсказывал Вячеславу Ивановичу верные решения, особенно когда они касались разветвленной азербайджанской диаспоры в России. Рустам Алиевич был очень уважаемым человеком в своей среде и пользовался большим, а в отдельных случаях и непререкаемым авторитетом среди соотечественников.
В данном случае Грязнову не давал покоя Исламбек Караев, появившийся в Москве относительно недавно, но проходивший по отдельным милицейским сводкам лишь тенью. Изредка его упоминали некоторые свидетели, но ничего путного сказать о нем не могли – не было компрометирующего материала. Однако, если судить по поступкам тех же Огородникова, Жеребцова, Вахтанга Гуцерии с его молодцами, врачей Баранова и Долина с их «гиппократами», то создавалось ощущение какой-то довольно устойчивой преступной группы, которая до сих пор действовала чрезвычайно скрытно. Разве что лишь последнее убийство Артемовой да попытка устроить дымовую завесу из якобы покушения на самого себя кинули следствию тот кончик веревочки, за который и следовало осторожно тянуть, чтобы не оборвать раньше времени.
Вот об Исламбеке и хотел поговорить с Рустамом Грязнов. Причем с той же прямотой и решительностью, с которой не так, кажется, и давно, каких-то пять – семь лет назад всего, говорил о братьях Мамедовых, о других преступниках, пытавшихся навязать России наркотическую войну. И где они все теперь? Сидят как миленькие либо вернулись на этническую родину в принудительном порядке. Но на место «павших бойцов» становятся новые «волонтеры», поскольку земли российские немереные и потенциальных потребителей наркотической заразы, по их убеждению, здесь пруд пруди.
Узнав от мэтрдотеля о приходе в ресторан Вячеслава Ивановича, Рустам Алиевич вышел сам встретить его как почетного гостя и проводить в личный, закрытый для всех прочих кабинет, где любое прослушивание исключалось. А в том, чтобы это было действительно так, да и при особой нужде, Рустаму Алиевичу охотно помогали сотрудники из ведомства Вячеслава Ивановича.
Пока Рустам – пожилой, щуплый и абсолютно полысевший за последние пару лет мужчина с орлиным взглядом и стальными нервами, совсем не похожий на большинство своих тучных и ленивых с виду, но чрезвычайно скорых, а в иных обстоятельствах и очень жестоких соотечественников – это все сказки про их восточную «женственную мягкость», – словом, пока Рустам предлагал гостю испробовать его лучшие коньяки на выбор, Грязнов, хваля напитки, сумел ненавязчиво намекнуть на свой интерес.
Он сказал, что, собственно, интерес к Исламбеку Караеву привел его сюда. Кто таков, откуда, чем занимается, какие планы? Вон сколько вопросов слились в один, главный, – необходимо самое всестороннее досье на этого человека. По возможности, и на его окружение, среди которого есть и грузин родом из Баку – Вахтанг Гуцерия. Кажется, очень неприятный тип.
Грязнов лишь упомянул имя Вахтанга, как по лицу Рустама словно тень пробежала. И он тут же легко согласился, что названный Вячеславом Ивановичем человек действительно неприятен многим.
А что же Исламбек? Или, как его зовут близкие знакомые – это и у Огородникова проскакивало вроде бы нечаянно, – Ислам?
– С ним, – изящно уклонился от прямого ответа Рустам Алиевич, – видимо, будет посложнее. Он умный и опытный человек, себя светить не любит. Возможно, для этой цели у него и состоит в подручных тот же Вахтанг, к которому у многих членов диаспоры отрицательное отношение. Нет, не потому, что тот грузин, в Азербайджане, хвала Аллаху, сто народов рядом уживаются, хотя случаются и проблемы, типа карабахской, а потому, что ведет себя с земляками вызывающе. Будто это не он к ним, а они к нему приехали и обязаны делиться. А здесь, в России, каждый из земляков-азербайджанцев пытается свой бизнес вести так, чтобы и соседу не помешать. Мирные люди азербайджанцы, мягкие... семьи свои любят, а воевать не любят...
Это Рустам завел свою любимую песню, понял Грязнов и остановил наконец свой выбор на старом «Юбилейном» армянском коньяке, чем ничуть не обидел хозяина – тот и сам предпочитал в своем заведении из коньяков именно армянский. Потому что знал истинный толк в этом божественном напитке. А все эти новомодные «керосины» типа многочисленных зарубежных бренди, включая даже французские коньяки старинных марок, не уважал. Все-таки в бывшем Советском Союзе Рустам Алиевич Алиев не зря считал себя настоящим патриотом в своем деле.
Не очень много знал он об Исламбеке с распространенной в Азербайджане тоже громкой, как и Алиев, фамилией Караев. По некоторым данным пытается держать в своих руках Юго-Восточный округ. Достаточно богат, чтобы иметь десятки магазинов и более мелкие торговые точки. Всерьез замахивается на оптовые рынки. Но, по тем же слухам, действует чаще всего через подставных лиц, тесня соотечественников. У него, кажется, даже нет российского гражданства, тогда как у других – и российское, и, естественно, азербайджанское. Поэтому если и имеется вид на жительство, то, скорее всего, какая-нибудь фальшивка, сработанная в тех же милицейских органах за крупную взятку.
И еще один красноречивый факт. Он собирается, говорят, купить себе целый коттеджный поселок по Каширскому шоссе. Есть там такой, из новостроек, – Зарядье называется, как район столицы, что рядом с Кремлем. И эта сделка, кажется, уже проходит стадию оформления, но тоже через подставных лиц.
Вероятно, выдавая осторожно генералу эту информацию, Рустам имел тут какой-то личный интерес. Скорее всего, защищал интересы диаспоры, с которыми, видимо, не захотел считаться Исламбек Караев. Ведь выдал же он информацию о гражданстве и подставных лицах. Все это нетрудно проверить, сделать выводы, и тогда отправится Исламбек восвояси, несолоно в Москве хлебавши. Хотя он наверняка уже сделал себе гигантское состояние именно здесь, если решил прикупить ни много ни мало целый поселок. И ведь что самое интересное, если вовремя не схватить за руку, ведь купит же! И сделку, как положено, другие продажные души оформят и в паспорт не посмотрят, потому что у него есть то, чего нет у них, – «дэнги».
Это как в том старом анекдоте. Стоит кацо на углу, деньги в пачке считает, а тут прохожий пытается уточнить, как удобнее пройти на соседнюю улицу. Кацо на глазах звереет! Сбивается со счета, трясет пачкой и кричит, плюясь, в лицо прохожему: «Дэлом надо заниматься! А не пустяки спрашивать!»
Так что и Караев примерно такой же. Вот у него Вахтанг и на подхвате. Впрочем, возможно, что они даже соперничают в чем-то, говорил же Огородников, точнее, писал в своих показаниях о каких-то тайных трениях между ними. А на что это указывает? На то в первую очередь, что если уж имеется хотя бы мельчайшая трещинка, то в нее можно и нужно вбить клинышек, хотя бы небольшой, и водичкой его полить, чтоб он разбух. И нбчать процесс, как говаривал последний генсек и он же – первый и последний президент СССР.
Вячеслав Иванович не стал требовать от Рустама Алиевича, чтобы тот немедленно выдал ему полную информацию на Караева, пока было достаточно. Но он намекнул, что тоже, пожалуй, не заинтересован в том, чтобы Исламбек прикупил себе поселок и поэтому хотел бы уточнить, где конкретно, в какой юридической конторе оформляется приобретение недвижимости. И, кроме того, добавил Грязнов, раз уж у них у обоих – он имел в виду себя и Рустама – сложилось весьма неприглядное отношение к Вахтангу Гуцерии, было бы неплохо выяснить, какими подвигами он отличился на родине, в Баку, и есть ли основания для немедленной экстрадиции его по требованию азербайджанских властей? А что касается выдворения Исламбека Караева за пределы России, то это, видимо, тоже вопрос недалекого будущего, если опять же он, Грязнов, правильно понял позицию Рустама Алиевича. Ему ведь, как одному из уважаемых старейшин, вовсе не нужны раздоры подобного рода в диаспоре, к которой высказал недавно столь уважительное отношение сам мэр столицы.
Вот в таких примерно взаимных экивоках и закончился легкий ужин Вячеслава Ивановича вместе с директором ресторана, который с удовольствием принял приглашение своего гостя, кстати говоря самим же Грязновым и оплаченное. Дружба, как говорится, дружбой, а в застолье платит тот, кто заказывает...
Уже утром следующего дня, когда группа приступала к проведению операции, связанной с доктором Барановым, на мобильник Грязнова вышел директор «Узбекистана» и сообщил адрес юридической конторы, в которой Исламбек оформлял документы на приобретение недвижимости в ближнем Подмосковье. А еще он добавил, что азербайджанские правоохранительные органы готовы представить целый ворох документов относительно господина Гуцерии. А не делали они этого прежде по той простой причине, что не знали о его местонахождении.
– Там, возможно, будет много интересного, – многозначительно сказал Рустам Алиевич.
Грязнов посоветовал сделать это, как обычно, по международным каналам, то есть связаться с международным отделом Генеральной прокуратуры, а там люди будут заранее поставлены в известность. Затем он сердечно поблагодарил своего... как сказать правильнее? Агента? Нет, не получается. Помощника? Пожалуй, да, но лишь в какой-то определенной степени. Наверное, человек просто не должен забывать сделанного ему добра, вот и все...
А тем временем оперативно-следственная группа пребывала в ожидании последних указаний своего руководителя Александра Борисовича, который в настоящий момент открывал дверь в ординаторскую, где за столиком, ожидая очередного пациента, сидела Ольга Ивановна Заборская – старшая медсестра.
Она с удивлением взглянула на Турецкого, которого вспомнила, поскольку тот приходил к доктору Баранову, а после беседовал с секретаршей Варькой. Та еще собиралась, по ее словам, «запудрить мозги» этому следователю, который выглядел вполне еще ничего.
Но теперь он входил в ее кабинет – просто, без приветливой или, наоборот, хмурой усмешки.
– Здравствуйте, – ответила она на его кивок, – вы к нам по делу или как? Вячеслава Сергеевича, к сожалению, нет на месте, и, когда он появится, мы не знаем. Вы хотите присесть? – Она заметила, что он взглянул на стул.
– Ну стоя разговаривать не совсем удобно, тем более что разговор, боюсь, может оказаться не коротким. И, я бы сказал, не формальным, а таким, от которого будет многое зависеть, в том числе и в вашей собственной биографии.
Тут Александр Борисович позволил себе приветливо улыбнуться, чтобы у медсестры, напрягшейся при его появлении – это же было видно и невооруженным глазом, – немного отлегло от сердца.
– Так я присяду?
– Да-да, конечно, – заторопилась она. Даже встала сама, как бы невольно продемонстрировав непонятному гостю всю свою привлекательную, сексуальную стать, туго затянутую в ослепительно белый, выглаженный халат со множеством карманчиков, над одним из которых затейливо вилась вышивка «Оля».
И Турецкий не счел возможным упускать такой приятный случай заставить напрягшуюся женщину тоже улыбнуться, сказав:
– О-ля... красиво вышито. А звучит как завлекательно! – Он едва не закатил глаза, а она ни с того ни с сего вдруг покраснела от такого пустячного комплимента.
«Кажется, контакт налаживается», – подумал Турецкий и жестом показал, что она тоже может сесть.
– Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, все, что в вас есть внешне весьма привлекательного, вы мне уже показали. Поговорим о том, зачем я сейчас явился к вам, никем не позван, как говорил мой приятель, и, в сущности, не нужен. Секретаршей вашего директора в данный момент занимается мой помощник, поэтому нас ничто не будет отвлекать, вы согласны, Оля? Ольга Ивановна, извините! Виновата ваша вышивка. – Он значительно показал взглядом на кармашек, расположенный на высокой и тугой ее груди.
– А что мне еще остается в такой ситуации? Но, может быть, вам удобнее было бы побеседовать с другими врачами, более опытными и знающими? Я всего лишь старшая медсестра, вот если бы вам прописали уколы, тогда, – она тоже многозначительно посмотрела на него и даже подмигнула, – на меня еще никто не жаловался, говорят, у меня рука легкая... – Она показала свою руку, обнаженную по локоть.
«Хорошая рука, – отметил Турецкий. – Наверняка, этот поганец Баранов получал большое удовольствие, когда эти руки его обнимали»... Он даже позавидовал на минуту, но одернул себя: дело, прежде всего дело!
– Видите ли, Ольга Ивановна...
– Вы, – подчеркнула она, – можете звать меня Олей, я вам с удовольствием разрешаю, Александр Борисович.
«Смотри-ка, даже как зовут меня, запомнила!»
– Хорошо, Оля. Уже в первой вашей фразе, обращенной ко мне, вы сделали минимум две логические ошибки. Сказать какие?
– Интересно, – без всякого интереса ответила она и немного помрачнела.
– Вы сказали, что доктора Баранова нет на месте и, когда он появится, никто не знает. Но дело в том, что об отсутствии Баранова на рабочем месте всем уже известно несколько дней. А вот когда он появится, известно именно вам – по той простой причине, что прячете его вы, Оля.
Она набрала полную грудь воздуха и... молча выдохнула.
– Вот послушайте, я вам расскажу, откуда мне это известно. Итак, ваш любимый доктор... нет, скажу иначе, доктор, к которому вы неравнодушны в силу... ну, впрочем, тоже не важно, в силу чего. Предположим, что вы любите то же самое, что и он, а все остальные вас не понимают. Все, включая мужа. Отсюда и несколько странные, но не обременительные и даже приятные отношения, длившиеся до последнего времени. Пока не грянул гром. А вот гром таки грянул. А Баранов не посмел сказать вам об этом, возможно не желая втягивать вас в порочный круг своих интересов. Ну не стал, и на том, как говорится, спасибо...
– Вы рассказываете какие-то странные вещи, которые я должна слушать. Вы уверены в этом?
– Ага, – кивнул Турецкий, – вы просто обязаны, Оля, для своей же собственной пользы. Да что там польза! Для того чтобы остаться нормальным человеком, которого... которую любят друзья и подруги, у которой какая-никакая, но семья. Вы ведь не циничная в своей простоте Варвара. Слушайте дальше. Короче говоря, когда Баранов почуял, что с фальшивой дымовой завесой у него ничего не получилось, когда его, более того, прижали к ногтю и старые его подельники, и новые, с которыми он меньше всего хотел бы иметь дело, он решил на время спрятаться. Залечь на дно и никому о себе не говорить. И в этом он очень рассчитывал на вашу верность и вашу помощь. И не ошибся. Вы помогли, спрятали его, я даже знаю где, готов это немедленно сказать. Но если я об этом уже скажу, то есть произнесу вслух, мы обязаны будем применить к вам статью закона, по которой вы, помогая преступнику уйти от наказания, сами попадаете под действие статьи закона. А вот если вы мне сами сейчас назовете это место, можно будет считать такую вашу помощь осознанием собственной вины. И мера может вполне оказаться условной.
– Я должна подумать? – спросила она, и было заметно, что упрямство в ней сейчас сильнее всех остальных чувств.
– Я предлагаю еще более щадящий вашу совесть вариант. Дайте мне листок бумаги и карандаш. Я напишу адрес, по которому скрывается ваш доктор, а вы только посмотрите и решите, что вам делать. Потому что прямо от вас, и вместе с вами, мы отправимся за ним. Оперативная группа ждет внизу. А некоторые сотрудники уже второй день стерегут его, чтобы не сбежал раньше времени. Писать?
– Пишите! – с каким-то отчаянием махнула она рукой.
Турецкий написал: «Пожарский переулок, квартира Аси и Борика». Затем перевернул листок к ней и спросил:
– Писать дальше или достаточно?
– Достаточно, – выдохнула она. Но тут же снова напряглась, как героиня-партизанка перед гадким фашистом из гестапо. – А почему я должна вам верить, что от меня отвернутся?
«Это хорошо, что она спросила о себе, а не о Вячеславе Сергеевиче, значит, там не так уж все и серьезно».
– Ну сами поставьте себя на их место, Оля, вы же умная женщина! Является Генеральная прокуратура – это не представитель ЖЭКа какой-нибудь – и предъявляет им обвинение в том, что они прячут у себя преступника! Как они после этого должны посмотреть вам в глаза?.. Ну хорошо, скажем, их нет сейчас в Москве, они под Краснодаром. Но ведь и к готовящейся к родам Асе придут и там – с тем же обвинением. И картина окажется той же самой, с той лишь разницей, что вы прятали преступника в их квартире втайне от них! Еще хуже! А что скажет ваша Леся, которая, возможно, помогает вам советами, когда и ее привлекут как соучастницу? Да вы же все немедленно перессоритесь! А из-за чего? Вернее, из-за кого? Из-за человека, который ради своих шкурных, корыстных, дьявольских интересов пошел на подлое убийство прекрасной женщины Татьяны Васильевны Артемовой? Пожилого врача, коллеги. Да какой же он мужик-то после этого? Он преступник, совершивший по нашим твердым предположениям также недавно еще одно убийство, но уже своими руками. И тому имеются свидетельства.
– Да этого не может быть! – возбужденно воскликнула Ольга Ивановна. – Зачем вы на него наговариваете?!
– Это не наговор, а, к сожалению, факты. А они говорят о том, что доктор Баранов, призванный лечить людей от их мерзких пристрастий, сам вколол своему приятелю большую дозу наркотика, после чего тот, будучи на машине и потеряв всякую ориентацию – вам должно быть известно это, – врезался в парапет набережной, разбился и утонул. Вот таким бесчеловечным способом Баранов избавился от того, кто дважды организовывал по его указанию и за его же деньги акции с бомбами. Во время первой, как вы знаете, погибла доктор Артемова, а от второго покушения он якобы сумел избавиться сам, обнаружив заряд у себя под дверью. Такой вот хитрец! Но мы арестовали самого взрывника, и тот все нам чистосердечно выложил, рассчитывая на снисхождение в суде... А вы, я вижу, Оля, даже и не догадывались о том, какую двойную игру ведет ваш любимый доктор? Что ж, я уверен, это будет принято во внимание в судебной инстанции. Ничего более определенного обещать вам не могу. Так что скажете?
– Вы сейчас меня арестуете?
– Зачем? – искренно изумился Турецкий, и она поняла, что он не врет. – Вы будете работать, заниматься своими делами до тех пор, пока от вас не потребуют дачи свидетельских показаний. Ничего сложного – надо будет просто рассказать всю правду. Вы можете сделать это и раньше, написав чистосердечные признания, скажем, на мое имя, объяснить, что никакого отношения к делам Баранова не имели, а что видели?.. Ну вы же не следователь, в конце концов, чтобы на всякий мелкий, с вашей точки зрения, факт обращать пристальное внимание. И это вас освободит от ответственности.
– Но ведь я же прятала его, так получается, а вы сами говорите об уголовной ответственности.
– Заметьте, Оля, выражение «уголовная ответственность» я ни разу не произнес, это вы сами сейчас так назвали свои деяния. Но ведь вы же действительно могли не знать, что Баранов – преступник и что те акции организованы им самим, верно? А прятаться он мог от своих недоброжелателей, которых у него, при его-то профессии, возможно, немало, так? А вы просто помогли найти ему временное убежище, воспользовавшись отсутствием в Москве ваших друзей. Так что же здесь преступного, а?
Демагогия, знал Турецкий, тем и хороша, что может в устах опытного человека представить в одну минуту черное белым, в зависимости от требования момента. Такой момент и настал. Ольга Ивановна колебалась, – значит, следовало сделать легкий толчок – и она из твоего врага превратится в союзника.
– Да, в общем-то, да-а... – задумчиво протянула она. – Я как-то сразу и не подумала... Вот ведь куда, Александр Борисович, могут иной раз нас затянуть наши бабьи привязанности... А ведь все казалось таким простым и понятным...
– Мимикрия тем и опасна, Оля, что, умело пользуясь ею, человек запросто выдает свои преступные замыслы за самые привычные человеческие проявления. И чем убедительнее он это делает, тем больше мы им восхищаемся.
– Да, вы правы. Что ж, я готова поехать с вами... Мне надо будет, – она хмуро усмехнулась, – как показывают по телевизору, сделать так, чтобы он открыл дверь и не оказывал сопротивления?
– Ну вы уж его действительно держите за отпетого уголовника со многими судимостями! – засмеялся Турецкий. – Дверь он вам откроет. А мы ему объясним, надеюсь без мордобоя, зачем явились. И от того, как он станет себя вести, зависит его будущее – это уж могу сказать стопроцентно. Признание ведь всегда отчасти облегчает вину. А он крепко виноват, и самое время подумать об этом, чтобы не отягощать свое будущее более тяжкими преступлениями... Хотя, я думаю, он уже и сам все прекрасно понял и дополнительных объяснений ему не потребуется. Так едем?
– Что поделаешь? Мне ничего другого не остается.
– Да, в общем-то, вы правы... Кстати, Оля, вот такой попутный, что называется, вопрос. Вам незнаком доктор, который тоже занимается наркологией, – профессор Долин Роберт Каспарович. Кажется, он владеет частной клиникой «Гиппократ», не слышали?
Она подумала и честно ответила:
– Нет, скорее всего, нет, хотя... Может быть, именно что-то слышала, ведь круг наркологов не так велик, как, кажется, вы понимаете... Но мне он незнаком, это точно. Может, Слава знает... – вот так, запросто, назвала она Баранова и тут же поправилась: – В смысле доктор... знает. То есть он-то наверняка, особенно если тот работает в нашем округе.
«Это хорошо для нее, – подумал Турецкий, – значит, Баранов все-таки посвящал ее не во все свои преступные замыслы...»
– Ну что ж, сообщите о своем отъезде – ненадолго – своим коллегам, да поедем. И запомните, Оля, от вас сейчас требуется только одно – спокойствие. Постарайтесь держать себя в руках, не срывайтесь. А доктору, если он спросит, объясните, что у вас просто иного выхода не было. Потому что любые другие варианты задержания были бы весьма чреваты для него. Это и будет вашим алиби, если хотите...
