Глава шестая
Операция «Поминки»
1
Они согласились с ее условиями ввиду ее неуступчивости.
Правда, разговору Евы с полковником Огородниковым предшествовала серьезная и быстрая подготовка. И она не обошлась, конечно, без непосредственного участия Грязнова. Вячеслав Иванович сказал ей, что лично займется устройством предстоящих поминок, чтобы в их процессе не произошло нелепых неожиданностей.
Генерал приехал в небольшой, но очень уютный ресторан «Днестровские плавни», имевший несколько залов для посетителей. Хозяином этого заведения был известный ему Эмин Ротару, выходец из Молдавии, из Калараша, славившегося в прежние времена замечательной розовой, земляничного вкуса «Лидией» – не красной, нет, а именно розовой, из уникального винограда, росшего на горных склонах вокруг этого славного городка.
Этот Ротару год с небольшим назад проходил по одному уголовному делу, в котором были замешаны его земляки, но – свидетелем. А мог бы вполне оказаться и среди обвиняемых. Эмин имел предварительную беседу с генералом, после чего выразил острое желание сотрудничать со следствием, и должен, по идее, век быть благодарным за то, что избежал наказания. Вот ему Грязнов и объяснил – в пределах разумного, естественно, – какая у него в этом ресторане нужда. Ротару уяснил для себя все и в конце рабочего дня, то есть фактически уже под утро, когда служащие разошлись по домам, принял у себя двоих сотрудников частного охранного предприятия «Глория», которым руководил племянник Грязнова – Денис. Эти сотрудники – Агеев и Щербак – быстро установили в самом большом зале необходимую технику, а после Ротару предложил им поработать на ожидаемом мероприятии в качестве охранников. Мужики они оба были некрупные, внимания к себе особого не привлекали, но за порядок могли отвечать на все сто процентов. Хозяин внес их фамилии в список своих сотрудников охраны. И потом, ну как было отказать генералу, который попросил о таком небольшом одолжении? Секретном, разумеется, тем более что оно в свою очередь должно было быть оплачено устроителями траурного, в общем, мероприятия.
Сам же Вячеслав Иванович и оформил заказ, посоветовавшись с Эмином, – так чтоб вышло и красиво, и не очень дорого. Гостей ведь ожидалось, считай, до сотни.
Выполняя указание Турецкого и Грязнова, Ева Абрамовна всю пятницу провисела на телефоне, обзванивая и приглашая гостей. А днем в субботу на машине «Жигули» шестой модели с молодым, розовощеким водителем она съездила к себе домой, переоделась во все темное, как и подобало вдове, внимательно осмотрела квартиру, с сомнением покачивая головой, потрогала кое-какие предметы, оказавшиеся не на своих привычных местах, затем снова села в машину и исчезла в неизвестном направлении. Если бы ее кто-то хотел догнать или просто вычислить адрес, по которому она умчалась, сделать это было бы невозможно – водитель оказался мастером своего дела.
Вечером она стояла у входа в банкетный зал, скромно потупив глаза, рядом с выставленной на столике большой фотографией покойного супруга, перетянутой по углу снизу черной ленточкой, и принимала соболезнования прибывающих на поминальный вечер гостей. Неподалеку от нее суетился обыкновенный, как все фотографы, невысокий лысый парень с траурной повязкой на рукаве. На груди его болтался обведенный черной рамкой бейджик с фамилией, именем и отчеством его обладателя, названием фирмы «Ритуал» и двумя телефонными номерами. В его руках была фотокамера, и блиц вспыхивал, казалось, без остановки.
В дверях ресторана стояли двое среднего возраста мужчин в форме охранников, интересовались у приходящих посетителей, к кому они, и тех, кто явился на поминки, вежливо направляли в банкетный зал. Остальные шли в другие залы ресторана. Мягкость, предупредительность и быстрота – таковы были основные принципы для всех служащих «Днестровских плавней».
Один из гостей, горбоносый и черноголовый, как грач, спросил с явным кавказским акцентом у проходящего мимо официанта, давно ли здесь служат эти охранники, что стоят у входа? Официант поинтересовался: «Которые?» Тот показал. «Эти старички? По-моему со дня открытия», – приветливо улыбнулся официант и, извинившись, убежал дальше по своим делам.
Другой гость внимательно прочитал, что написано на бейдже у молодого фотографа, и, отойдя в сторону, позвонил в фирму «Ритуал». На месте там оказался дежурный. Он ответил, что фотограф Сергей Миронович Мордючков работает в фирме, но в данный момент его нет, он на выезде.
Ева Абрамовна внимательно наблюдала за приходящими, многих из которых она почти не знала. Но вот ни Огородникова, ни Жеребцова среди гостей не оказалось. То ли они испугались чего, ведь Ева два дня была недосягаема – ни дома, ни по телефону, – то ли просто опаздывали, считая, что без них, как говорится, не начнут.
Ева «узнала» – это ей шепнул «случайно» оказавшийся рядом Мордючков, – доктора Баранова. Его скорбный, удрученный вид вполне приличествовал на фоне отличного костюма от Версаче. Он тоже подошел ко вдове и аккуратно и нежно пожал ей руку, но глаза его при этом удивленно блеснули. Не ожидал, видимо. А Ева мягким, волнующим голосом поблагодарила его за память – ибо ему она, кажется, позвонить как раз и забыла.
– Я вас сразу узнала, Вячеслав Сергеевич, Давид много хорошего говорил о вас, жаль, что не довелось познакомиться раньше... Проходите и чувствуйте себя как дома. Просто народу столько, что никакой квартиры не хватит. – И улыбнулась печально.
Баранов отошел, но глаз со вдовы больше не сводил, и это запечатлел «для истории» находчивый Сережа.
Вообще, «молодое дарование» зря здесь времени не терял. По роду службы, а также обладая профессиональной памятью, он уже успел не только мысленно «сфотографировать», но и запечатлеть на пленке несколько знакомых и полузнакомых ему лиц, проходивших в разное время по милицейским сводкам. А что, приятная здесь компания собиралась!..
Наконец всех пригласили к столу – и началась собственно церемония.
Сережа, скорее формально, что было заметно по тому, с какой неохотой он «работал», отщелкал общий вид застолья с нескольких позиций, затем сделал несколько групповых снимков, снял нескольких человек, произносящих краткие траурные речи, больше напоминавшие неумелые тосты, а затем устроился за отдельным столиком в уголке и стал... жрать. Запивая каждый кусок пищи глотком водки – ну типичный трудяга с кладбища. И скоро все перестали обращать внимание на редкие вспышки блица. А под конец он вообще тихо исчез, как растворился в пространстве. Да и народ уже был в ином градусе.
А вот Огородников с Жеребцовым так и не появились.
Зато двое других сотрудников той же «Глории», Демидов и Голованов, еще с утра установившие наблюдение за домом, где проживала Ева Грицман, отметили и запечатлели на пленке появление у двери ее квартиры двоих непрошеных гостей. Они быстро и ловко открыли входную дверь и исчезли внутри. И тотчас на пульте, установленном в припаркованном во дворе микроавтобусе, вспыхнули экраны обзора интерьеров комнат. И одновременно с тем, чем занимались в освещаемой лишь фонариками квартире эти пришельцы, на руках которых были натянуты светлые матерчатые перчатки, шла фиксация их занятий на пленку. Они не разговаривали, только чувствительные микрофоны, установленные в каждой комнате, доносили их напряженное, прерывистое дыхание.
– Вячеслав Иванович, – сказал один из наблюдателей в телефонную трубку, – зафиксировано проникновение. Сейчас они там вдвоем готовят какую-то гадость, похожую на бомбу.
– Филя с Колей на месте? В ресторане?
– Так точно.
– Передай, чтоб усилили наблюдение. А эти – кто?
– Один похож на Жеребцова, мелкий такой, как пацан. Второй – не знаю, у него тоже маска на лице. Он здоровый мужик. Что делать? Будем брать?
– Только очень аккуратно. Обоим по уколу, и везите в Бутово, мы подъедем позже. Только не резвитесь!
– Да, Вячеслав Иванович! – укоризненным тоном протянул наблюдатель. Он отключил мобильную связь и обернулся к напарнику: – Володя, приготовься, берем обоих. Сам дал добро.
– Где лучше, как думаешь? – пробасил Володя. – У квартиры или здесь, внизу? Ты не видел, на чем они приехали?
– Обратил внимание, вон на том «мерине». И не боятся же, суки!
– А чего им, Сева, бояться? Очередные «оборотни»... Они в себе уверены...
– Ладно, сейчас я передам сообщение ребятам, и пойдем.
– Стоп! – воскликнул Володя. – Они, кажется, заканчивают. Вперед, а то опоздаем!.. Потом передашь, когда этих упакуем...
И в этот момент в кармане одного из работавших в комнате негромко запиликал мобильник. Хозяин его воровато и немного испуганно обернулся, огляделся, потом достал трубку и негромко сказал в нее:
– Кто?.. Ты, Вахтанг? Какие дела?.. Нет, еще буду немного занят. Закончим и приедем... А вы там не особенно торопитесь сами-то... Чем еще Исламбек недоволен? Да пошел он!.. Да, так и скажи, я разрешаю... Да сейчас! – воскликнул он уже не таясь. – Ваня заканчивает... Как это – уходит? Мало ли, что устала? Мы больше ждать устали! Задержите! Пусть ждет, когда мы приедем. Да-да, будет ей обещанный базар! Все будет!
Он спрятал трубку в кармане и негромко сказал:
– Нет, как тебе нравится эта сучка, Ваня?
– А чего она? – отозвался тот, что напоминал пацана, видимо все-таки Жеребцов, раз он еще и Ваня к тому же.
– Да ничего!..
– Тише ты! – предостерег Ваня. – Не ори, как бы соседи не услыхали.
– Да ладно! Кончай уже... Наприглашала чуть не сотню козлов каких-то, а сама смыться хочет. Все, мол, оплачено, отдыхайте, а я устала. Ничего себе?
– А что, умна бабенка.
– Ага, только мы с тобой поумнее будем!
– Это точно, – хвастливо ответил Ваня. – Ну давай, Петр Ильич, выходи, только аккуратно, ни на что не наступай. Иди к двери, я еще проводок протяну и тоже выйду. С Богом! – Он махнул рукой и легко поднялся во весь свой невзрачный рост, держа в руке тонкий конец провода.
– А ведь это Огородников с Жеребцовым, – сказал Сева, – Петр Ильич – это полковник, точно. С Жеребцовым он. Пошли брать наших «нарушителей»...
Им можно было не договариваться заранее, как действовать. Опыт уже имелся – и в Афгане, и в Чечне. Поэтому «разговаривали» короткими жестами – так привычнее.
Было ясно, что вдвоем «нарушители» выходить не станут – пойдут по очереди, один за другим. Не важно, кто первый. Поэтому и брать их придется одновременно, но первого, когда он выйдет на улицу, а второго – на пороге подъезда. Для этой цели Сева Голованов притаился за углом подъезда, а Володя Демидов вошел в дом и укрылся в темноте под лестничным пролетом, ведущим к лифту. Дом был старой постройки, возводился капитально – с широкими лестничными площадками, на которых тогда еще не экономили.
Послышались осторожные, крадущиеся шаги на лестнице – «нарушитель» спускался без лифта. Пока один. И Демидов пропустил его.
Довольно высокий, выглядевший вполне солидно в меховой шапке и теплой камуфляжной куртке, мужчина прошел быстрым, скользящим шагом и, не оборачиваясь, нажал на кнопку выхода. Домофон негромко запищал. Мужчина даже вздрогнул от неожиданности, но дверь отворил. Затем осторожно выглянул наружу, немного осмотрелся и... легко вышел наружу. Дверь хлопнула, и прерывистый писк прекратился.
Так, с одним ясно. А где же второй? Его все не было.
Демидов взглянул на наручные часы – прошло уже три минуты, почему он возится так долго?
Володя выглянул из своего темного угла, сдвинул темную шапочку на голове, прислушался. Где-то высоко вверху что-то негромко хлопнуло, и гул прилетел оттуда. Но ничьих шагов слышно не было. Демидов еще подождал, уже беспокойно поглядывая на свои часы, и вдруг сообразил, что второй «нарушитель», видимо, оказался умнее первого. Он наверняка дожидался наверху, у окна на лестничной площадке, когда его напарник выйдет к машине, чтобы потом спускаться самому. Но тот не вышел, и никакого иного объяснения, кроме того, что его кто-то выследил, быть не могло. Элементарная, к сожалению, логика!
И тогда Демидов тоже спокойно нажал на писклявую кнопку для выхода и, открыв дверь, сказал негромко:
– Это я.
– А где?.. – не закончил своего вопроса Голованов.
– Сказал бы, – буркнул Демидов. – Лопухнулись мы... Он нас просчитал. Из соседнего подъезда, вон из того, из дальнего, никто не выходил?
– Какой-то мальчишка недавно выскочил и убежал в подворотню, а что?
– А то, что это он и был. Значит, по чердаку прошел. Я слышал, – он снова посмотрел на часы, – да, минут пять уже, как что-то наверху хлопнуло. Но сразу не сообразил, а теперь понятно, что это была крышка люка на чердак, скорее всего. Все ведь, сволочи, предусмотрели, смотри ты... А твой где?
– Вон отдыхает. – Сева показал за угол, где сидел на снегу, привалившись спиной к стене и явно спал, мужчина в шикарной меховой шапке и обыкновенной камуфляжной куртке.
– Ну давай, пакуем хоть этого, – вздохнул Демидов. – Второго теперь ищи-свищи, он уже давно ноги сделал... Ох, и попадет нам от Вячеслава Ивановича! Подгоняй машину.
И Голованов, позвякивая ключами, пошел к микроавтобусу.
2
Траурное мероприятие давно уже подошло к концу, но народ расходился неохотно, словно все ждали какого-то продолжения. Ну как же! Снова, как на кладбище, сложили гору цветов к фотографии покойного на столике, который тоже внесли в банкетный зал. Цветы следовало доставить на дом к вдове. И сделать это должен был кто-то из присутствующих, на кого, скорее всего, укажет молодая еще и весьма привлекательная в своей безутешной скорби вдова. Возможно, каждый из мужчин надеялся, что повезет в этом смысле именно ему, и держался наготове, чтобы перехватить инициативу у прочих.
Особенно старался оказаться поближе и произнести слова благодарности потактичнее и помягче Вячеслав Сергеевич Баранов. Он уже произнес прочувствованную речь о покинувшем его друге, у которого, как у всех остальных, были, конечно, и свои мелкие недостатки, но преобладали замечательные достоинства. Однако вдова не обращала на него никакого внимания, и это очень задевало доктора.
Отдельной группой без конца совещались о чем-то тот явный грузин, что интересовался охранниками, и другой, толстый и потный от выпитого и съеденного, похожий не то на азербайджанца, не то на узбека – с маленькими, злыми глазами. Их окружали несколько молодых людей, напоминавших скорее братков на сходке. Они только слушали, о чем говорили старшие, поглядывали по сторонам и изображали полную свою независимость, в то время как двое этих старших беспрерывно куда-то звонили и обменивались между собой сердитыми репликами – что было хорошо заметно по их напряженным лицам.
Остальные потихоньку рассасывались, но неохотно, потому что на столе еще оставалось немало выпивки. Ресторан все-таки молдавский, и поэтому хозяин велел подать много «домашнего» вина, до которого люди бывают большими охотниками лишь в том случае, когда кончается водка.
Ева сделала еще одну попытку подняться и уйти, но ее окружили парни, похожие на братков, и попросили задержаться еще немного. Выяснилось, что еще двое важных гостей немного опаздывают. Точнее, важный там один, а второй – так, его знакомый, но тоже может обидеться, что их не подождали. И выглядело это «предупреждение» так, словно не ради фотографии в рамке на столе, а ради именно них и собиралось все застолье.
Наконец сидение за столом стало невыносимым. И тут неизвестно откуда, как забытый чертик из коробочки, появился явно нетрезвый фотограф Сережа и чуть заплетающимся языком предложил сделать общий прощальный, так сказать, снимок. Но на него замахали руками – многим намек показался просто странным. Тогда Сережа, видимо, с тем же предложением обратился к Еве, при этом низко склонившись к ее уху. Она выслушала, выпрямившись, и кивнула. Сережа куда-то ушел, снова как испарился. Зато вскоре к Еве подошли двое охранников, что стояли сперва у ресторанных дверей, а после переместились к дверям в банкетный зал, где проходили поминки.
И вот один из них, щуплый на вид, тоже, как только что Сережа-фотограф, склонился к уху вдовы и что-то сказал. Она кивнула и решительно поднялась.
– Ну вот, господа, – громко заявила она, привлекая к себе общее внимание – кто-то перестал пить, а кто-то чавкать, – время вышло. Я благодарю всех присутствующих, кто оказал честь мне и моему покойному мужу. Цветы пусть останутся в этом гостеприимном ресторане как память о нем. Я еще раз всех благодарю и прощаюсь. Надеюсь, расстаемся ненадолго, всего на месяц. До свиданья, господа. Вы можете здесь еще остаться, администрация, мне сказали, возражать не будет. За все уплачено.
Послышался шум. К Еве бросились несколько молодых людей, которые ее окружили со всех сторон, и стали уговаривать не покидать застолье. Или, если она устала сидеть здесь, можно перейти в другое место, более удобное для важного разговора, который касается наследства покойного. Ведь работа не может стоять! Надо что-то делать с торговыми помещениями, складами, прочим. Кто этим должен заниматься в первую очередь? Конечно, ближайшие друзья покойного, которые просто обязаны помочь вдове в трудную для нее минуту. К тому же накопились кое-какие важные документы, с которыми она должна познакомиться и подписать. Опять же и у нотариуса есть к ней дело, он ожидает ее... недалеко... совсем рядом. Просто в другом помещении, тут два шага. Ему, конечно, очень неудобно будет разговаривать в такую трудную для нее минуту и еще в этом зале.
Короче говоря, слов сказано было много, и все, как оказалось, попусту, потому что Ева руками раздвинула подступивших к ней молодцов, включая сверкавшего глазами, горбоносого Вахтанга – тот сам так представился, когда произносил выспренний, цветистый кавказский тост.
– Нет, господа, – решительно заявила она, – я сегодня устала, и никакого продолжения банкета не будет. – Это она по инерции произнесла фразу Грязнова, сказанную ей накануне. – Все вопросы будем решать завтра и только в присутствии моего личного адвоката.
– Слушай, откуда у тебя свой адвокат? – в полной тишине неожиданно прозвучала презрительная фраза Вахтанга. – Какой еще у тебя может быть адвокат, когда я сам, лично, этим делом занимаюсь?!
Он шагнул к ней и хотел рвануть за руку. Но его кисть ловко перехватила чья-то сильная рука.
Вахтанг вспыхнул, дернулся, но ладонь его попала словно в железные тиски. Он выкрикнул что-то яростное уже на своем языке и дернулся снова. Молодцы расступились, и все увидели, что руку Вахтанга держал всего-то тщедушный охранник, глядевший на него с явным осуждением.
– А еще с Кавказа, – укоризненно сказал Филипп Агеев. – Ай нехорошо кричать на женщину! Еще хуже – руку поднимать.
Он сделал почти неуловимое движение, не отпуская руки Вахтанга, и тот вдруг изогнулся всем телом, скорчился и взвыл диким, истошным голосом. Филипп отпустил его и шагнул ближе к Еве.
– А-а-а! – раздалось со всех сторон, и на Еву уставились десятки звериных глаз. – Тварь! Сука! Блядь! – неслось отовсюду. А кричали-то и бесновались всего пять-шесть братков и их предводитель Вахтанг.
И снова в этой небольшой группе произошло синхронное движение, все качнулись к вдове. Но перед ней на этот раз вырос Николай Щербак – мужчина повыше Филиппа, но тоже не богатырского телосложения. Однако он не остановил решительных молодых людей, к нему тоже протянулось несколько рук, чтобы убрать, как помеху, с дороги. Но Щербак быстро выхватил из кобуры пистолет – не газовый, а настоящий «макаров» – и передернул затвор.
Руки исчезли. Молодежь отступила на шаг. Но яростный Вахтанг, прижимая одной рукой другую к груди, продолжал кричать по-своему, ругаться и плеваться.
– Ти мене ответишь за сломанная рука! Ти – сволочь грязный! – перешел он на русский язык.
Филипп тоже достал, но уже из-за пояса со спины, пистолет, передернул затвор и спокойно направил ствол прямо в лоб Вахтангу:
– Отвечаешь за свои слова, подонок?
Воцарилась мертвая тишина. Всем показалось, что палец этого хилого охранника медленно потянул спусковую скобу. И народ враз отхлынул в стороны. Отступил на два шага и Вахтанг. Теперь он был уже не красного, а бело-синего цвета. Отступил, не отводя немигающих глаз от пистолетного ствола.
– Мамой клянусь... – негромко, но слышно в тишине произнес он. – Ты мне ответишь за такую угрозу.
Щербак вдруг топнул ботинком по полу. Вахтанг вздрогнул, чуть не подпрыгнул, но поскользнулся и едва не упал. И словно сжался. Ну прямо клубок сплошной, черной ненависти.
А Щербак с Агеевым нахально и громко расхохотались, показывая Еве пальцами на Вахтанга. Но той было сейчас совсем не до смеха – она стояла, почти не дыша.
– Слушай, ты, хрен мамин, – отсмеявшись, крикнул Филипп, – ты не забудь, я тебе обязательно отвечу. Если ты не сядешь раньше, уголовник. Иди лечись, хачик. – И насмешливо добавил по-грузински слово, которое теперь в их государстве означает дерьмо, ну, может, чуть покруче – то есть едва ли не самое страшное оскорбление для любого «горного орла».
– Все свободны, – приветливо улыбаясь, сказал Щербак и, повернувшись, предложил Еве следовать впереди себя.
А Филя еще постоял, покачивая на пальце пистолет, потом поставил его на предохранитель и, сунув, как это делают спецназовцы, снова за ремень на спине, отправился следом за своим коллегой.
Никто и не обратил внимания, что во время этой так, к счастью, и несостоявшейся стычки фотограф Сережа, уже без всякого блица, успел сделать несколько впечатляющих снимков и тоже незаметно исчез из зала.
Уезжая из ресторана на машине в сопровождении своих удивительных охранников, Ева Абрамовна думала о том, что поступила очень правильно, послушавшись Грязнова.
– Куда мы едем? – спохватилась вдруг.
– Приказано доставить к месту назначения, – туманно объяснил Филипп, сидевший сзади рядом с ней. Впереди, справа от Щербака, который и вел серую оперативную «девятку», разместился со всей своей аппаратурой Сережа Мордючков, проявивший сегодня немалую выдержку и умение. Он был, естественно, не совсем трезв, но отвечать за свои слова и действия мог без всякого сомнения.
Ева уточнять ответ не стала и продолжала думать о своем.
Вячеслав Иванович фактически навязал ей эту охрану. Но только говорил он о четверых людях. Значит, еще двое осуществляли охрану ее квартиры, так получалось? А зачем? Что там могло без нее случиться?
Нет, то, что в доме уже побывал кто-то чужой, пока ее не было всего какие-то два дня, это несомненно. Она, переодеваясь к выходу на поминальный банкет, заметила сдвинутые со своих привычных мест предметы. Даже сейф, где она до того хранила все семейные сбережения и свои немудреные драгоценности, был открыт, хотя она помнила, что запирала его. Но в доме вроде ничего не пропало. Но кто-то же приходил? Открывал, сдвигал, а зачем? И кто? Вопрос пока без ответа.
Ева еще не виделась сегодня ни с Грязновым, ни с Сашей и даже не предполагала, когда встреча может состояться, – что-то они все были заняты. И вчера весь день, когда она звонила и приглашала гостей на поминки, ее тоже никто не навестил. Только совсем поздно приехал Грязнов, привез еду и отбыл по делам. Так сказал, во всяком случае. Тогда и зашел разговор об охране.
В принципе Ева не видела необходимости немедленно обзаводиться личной охраной, да еще не одним телохранителем, как делают некоторые крутые дамы, а целым кагалом. Но Грязнов при ней подсчитал прямо на пальцах, что охрана ее жизни и имущества ей просто необходима, а работа секьюрити обойдется всего-то по сто баксов в день на нос. То есть за неделю и набежит-то всего какие-то две – две с половиной тысячи баксов, зато полнейшая гарантия. Ева подумала и согласилась. К тому же Вячеслав Иванович сказал, что охрана у нее будет такая, что сам президент позавидовал бы.
Так-то оно, может, и так, но когда она увидела своих спутников сегодня вечером у входа в ресторан – едва не расхохоталась. Это они-то станут рисковать собой, защищая ее жизнь? Эти хиляки? Да она сама их обоих уложит одним ударом каблука! Но финал поминок заставил ее усомниться в собственных способностях и даже с уважением посмотреть на Филю, как он себя простецки назвал, и Колю. Надо будет похвалить их потом перед Вячеславом Ивановичем, им будет наверняка приятно.
А по поводу нечаянно вырвавшихся у нее слов, когда Грязнов собирался уже отъезжать, она если и сожалела, то так, без особой печали, все равно ведь чему не быть, о том и мечтать не стоит. Проза жизни...
Но ей было скучно оставаться одной, а на Сашу рассчитывать никак не приходилось. Вот и спросила она Грязнова по поводу семьи Турецкого. А тот вдруг стал рассказывать, какая у него чудная, великолепная жена-красавица, музыкантша, какая умная и воспитанная дочь! В общем, напел столько, что стало совсем уже тошно на душе. Ясно, что вырвать его из семьи не выйдет, а быть любовницей – оно хоть и приятно, но скоро может наскучить, вот как сейчас: нет его – и словно никогда не было.
Она спросила Грязнова про его собственную семью, которой, кстати, не видела в его доме, а сразу поинтересоваться как-то постеснялась.
Он ответил, что давно уже холостякует, но это обстоятельство дела не меняет, поскольку менять свой жизненный статус он не собирается.
И вот тут она обрадовалась и даже намекнула, что не возражала бы, если бы Слава не торопился по делам. Вечер длинный, все можно еще успеть. И если он не против, она попросила бы его сходить в ближайший магазин и купить чего-нибудь покрепче сухого вина, а там... можно и посидеть, скоротать вечерок... за милой беседой.
Но Грязнов почему-то насупился. Он сразу, конечно, понял, на что она намекала столь прозрачно. Так и сказал насчет «прозрачности». Она действительно была одета легко, потому что в квартире было жарко, хорошо топили, и она накинула полупрозрачную кофточку и такую же короткую юбку, которая не столько прикрывала, сколько подчеркивала ее зрелые прелести.
Нет, не клюнул. А она уж было настроилась. А что, в конце концов? Разве она тоже давала кому-нибудь слово любить до гроба? Полностью и навсегда принадлежать кому-то? И потом, это же у нее от полноты чувств, а не из жалкой корысти. А женская благодарность иной раз не знает границ...
И эта аргументация не подействовала на Грязнова. Не клюнул генерал на полуобнаженную красавицу. Однако заметил при этом, что с удовольствием сделал бы это, скажем, позавчера. Но теперь?!
– А что изменится, если «вернуться к вопросу» сегодня, прямо сейчас? – тут же нашлась она как бы в шутку.
Грязнов не принял шутки, но с некой грустью отрицательно покачал пегой головой. Нет, он никогда не перебежит дорожку другу, как бы Ева ни относилась сейчас к Сане. Есть вещи, через которые друзья не переступают.
Видно было, как тяжело дается такое признание генералу. Но он был тверд в собственной уверенности, и Ева не стала продолжать свои уловки. Но поцелуй, более жаркий, нежели просто прощальный, как при кратком расставании, он все же запечатлел на ее разгоряченной, пухлой щечке.
«Жаль, что не удалось», – думала Ева, но теперь уже как-то отстраненно, будто о пустом, необязательном деле.
А чем закончится вечер сегодня и где она проведет очередную ночь, она тоже не знала. Куда-то везут по ночной Москве... Ничего не сообщают конкретного... Сплошные тайны. Ей почему-то даже свидания с Сашей сейчас не хотелось, она так устала от напряжения, хотя о нем думала почти весь вечер, представляя с собою рядом. Уж он-то бы наверняка не подпустил и на пушечный выстрел этих бандитов. Особенно Вахтанга...
И о нем самом, и его имя она сегодня услышала впервые. Странно, что Давка никогда не упоминал этого типа, если они были чуть ли не ближайшими друзьями... И потом, эти странные претензии! Какие-то документы, о которых она ни черта не знает, какие-то нотариусы... Ведь если осталось завещание, то уж она первой должна бы знать об этом, и не от каких-то посторонних типов. Да, и насчет собственного юриста она соврала, не было у нее никаких адвокатов, даже таких, с которыми она просто спала когда-то. Не было! Но эту мысль ей подсказал кто-то из ее охранников, вовремя, надо сказать, подбросил – ух как они сразу все взвились! Наверняка жулики – вот кто они такие... А с жуликами у прокуроров – она имела в виду прежде всего Сашу – разговор должен быть коротким, вот так!
И Ева немного успокоилась, перестала горячиться. С новыми друзьями она, разумеется, не пропадет – почему-то очень хотелось ей в это верить.
3
Она даже не ожидала, что так обрадуются ее приезду.
– Жива-здорова наша красавица! – едва не захлопал в ладоши Грязнов, развалившийся в кресле.
Турецкий, напротив, вскочил, нагнулся к ее руке, поцеловал, как на приеме в великосветском обществе, и усадил в свое кресло. Еще двое крупных, средних лет мужчин в черной форме охранников привстали и слегка поклонились ей. Ну прямо как в театре при появлении примадонны.
Были здесь, в не такой уж и просторной комнатенке, еще двое – тот краснощекий водитель, который возил ее домой, а затем в ресторан на своей «шестерке», и девушка, которая, как показалось Еве, взглянула на нее не то с насмешкой, не то с ревностью, и только кивнула в ответ на Евино приветствие.
– Ну рассказывай, как прошло мероприятие, – сказал Грязнов. – И вы, ребятки, садитесь, – обратился он к прибывшим вместе с Евой. – Послушаем, добавите со своей стороны. А потом еще с одним деятелем познакомимся и кино посмотрим. Интересное! Я немного только проглядел – одно удовольствие. Детектив! Такая вот у нас на сегодня программа... Володя, глянь там, в ванной, порядок?
И один из крепышей – вот бы кого видеть сегодня рядом с собой, подумала Ева – поднялся и вышел из комнаты. Вскоре вернулся и молча кивнул – в порядке. И Ева, повинуясь знаку Грязнова, начала свой рассказ.
Она не торопилась, но также избегала многих, неинтересных, с ее точки зрения, подробностей. И, рассказывая, сама стала замечать, что все это ей теперь абсолютно неинтересно. Это как будто старый, отрезанный и зачерствевший ломоть, от которого никому никакой пользы. Тем более – вкуса.
Грязнов, слушая, морщился. Турецкий откровенно зевал, и это раздражало Еву еще больше – сами просят, а сами же... Не буду больше рассказывать, решила она и замолчала. Неинтересно, видите ли, им!
– Все? – спокойно спросил Грязнов.
Она кивнула, не удостоив его ответом.
– Хорошо, будем иметь в виду, а все остальное проясним своими вопросами, не возражаешь, Ева?
– Не возражаю, – буркнула она, чем вызвала у всех веселые улыбки. Но не обиделась. За что на них обижаться-то?
– Сережа, – сказал Турецкий, – если тебе необходимо заняться своей техникой, можешь удалиться на кухню, она пока свободна.
– Нет нужды, Сан Борисыч, – что-то жуя, видно унесенное в кармане с поминок, помотал головой Мордючков. – У меня техника цифровая. На экране компьютера всю программу и продемонстрируем.
– Так чего мы ждем? Давай начинай. Или прожуй сперва, – добавил под общий смех. – Небось там не оценили труды, даже пожрать как следует не дали, не то что выпить...
– Да-али, – глотая, пробормотал Сережа. – Емени не было.
– Чего? – переспросил Филя. – Семени? А при чем здесь это? – Он подчеркнул интонационно последнее слово, чем вызвал уже волну смеха.
– Да ну вас! – отмахнулся Сережа. Он поднялся с дивана, где примостился на уголке, и направился к компьютеру, стоявшему в углу комнаты на специальном столике. Стал там колдовать. Обернулся к остальным: – Вы не ждите, продолжайте, я скажу, когда пойдет программа...
– Ну давай хоть ты, Филипп, – сказал Грязнов. – Что важного пропустила наша дама?
– Да, в общем-то, она рассказала все правильно, проверить можно будет позже, по записи, которую мы заберем из ресторана сегодня ночью. Сейчас там еще гужуются эти деляги. Кому положено, тот проследит, чтоб эти ничего не нашли и не нарушили, так что там – в порядке... А из деталей? Сережа вон сказал, что узнал некоторых – по старым сводкам. Но не брать же их! Так и песню испортить можно. Главное – теперь мы знаем, где они и как выглядят. Это первое. А второе? Были там двое – по моим сведениям, оба тянут на местечковых наркобаронов. Невысокого пошиба. Один – это наглый Вахтанг Гуцерия – бакинский грузин, а другой – Исламбек Караев – тоже бакинец, плотно обосновавшийся в Москве. Если помнишь, Вячеслав Иванович, он в массе проходил по делу Мамедовых, тех еще.
Филя неопределенно кивнул куда-то в пространство, а Грязнов, подумав, сказал:
– Но он же был мелкой сошкой, чуть ли не тремя годами тогда отделался, нет?
– Точно. Но теперь, видать, вырос. Так вот, по некоторым сведениям, они начали делить между собой сферы влияния. Ну а более точно и подробно нам может наверняка поведать наш уважаемый гость, который отдыхает в ванной, да? Я правильно понял?
– Правильно, – улыбнулся Грязнов. – А ты, Николай, добавишь что-нибудь?
– Мелочи, не стоящие, может, отдельного внимания. Но один момент меня заинтересовал. Они очень хотели умыкнуть куда-то нашу клиентку. Рядом, говорили, отъедем, всего в двух шагах, – ну всякая матата. На записи наверняка будет. Так вот, там должен был присутствовать какой-то нотариус. И, я думаю, с той целью, чтобы заставить – уж об их способах я не говорю – Еву Абрамовну, стало быть, отписать им все имущество мужа. Другой цели и надобности просто не просматривалось, так велика была настойчивость. Пришлось нам даже стволы продемонстрировать – это немного их охладило. А так бы – увезли без всяких сомнений. А Филе Вахтанг поклялся памятью собственной родительницы, что этого он так не оставит. Отомстит, значит, надо понимать. Поэтому Филе придется теперь сильно остерегаться, – опять почему-то под дружный смех закончил Щербак.
– Почему вы смеетесь? – возмутилась Ева. – Этот Вахтанг, наверное, опасный бандит! И окружали его такие же! Я их в первый раз видела, но впечатление они произвели страшно неприятное.
– Есть одна тонкость, Ева Абрамовна, – заметил улыбчивый Филя, – о которой вам пока неизвестно. Но если вы со временем узнаете, то тоже будете смеяться.
Смех вспыхнул с новой силой, а Ева ничего не поняла и немного даже обиделась. Но эта ее обида прошла незамеченной.
– А как вел себя Баранов? – спросил Турецкий. – Он, кстати, был?
– Ага, – кивнул Филя, – и глаз не сводил с нашей дамы. Кабы разрешили, так бы и слопал вместе с траурными одеждами. Видать, большой ценитель! А наша красавица млела...
– И ничего я не млела! – вспыхнула Ева. – Я его тоже в первый раз увидела. Мужик как мужик, ну смазливый немного. Некоторым такие нравятся, а мне – нет... Погодите! Так это же его вы подозреваете в убийстве Давки? – воскликнула вдруг, озаренная догадкой.
– Вот именно, – ответил Турецкий.
– Какой же он негодяй! – протянула Ева. – А так смотрел...
– Значит, все-таки смотрел? – утвердительно спросил Грязнов. – А ты и таяла, нет?
– Таяла, таяла, – сказал, обернувшись, Сережа. – Я даже зафиксировать успел – просто так, на память. Сейчас все увидите. А еще они все ругались. И обзывали кошмарными выражениями женщину, которая их же и угощала. Вот свиньи! – Чем вызвал улыбки.
И все с интересом посмотрели на Еву, но она, словно замкнулась, нахмурилась, что давалось ей, между прочим, с трудом – лоб не хотел принимать морщин и оставался чистым и ясным, как белый день. Похоже, что никогда еще настоящие, подлинные заботы не тревожили эту женщину. Ну и дай ей бог, как говорится...
Тут Сережа сказал, что у него все готово, и все повернулись к экрану монитора. Одна за другой пошли цветные фотографии уже прошедшего траурного мероприятия. Их смотрели, но особо не задерживались даже для того, чтобы обсудить ту или иную ситуацию. Снимки были рабочие, а не для выставки, поэтому на композицию тоже никто не обращал внимания. Смотрели в молчании.
Ева поглядывала с интересом лишь на те из них, на которых присутствовала сама – и то с целью оценить себя теперь со стороны. Кажется, ей некоторые из них очень нравились. Она даже дернулась было остановить Сережу и что-то у него спросить, но он и без слов понял, ответил, что напечатает любые, на которые она укажет, и подарит их ей просто на память. Ева успокоилась и стала смотреть спокойней.
Несколько раз объектив камеры брал группки сосредоточенных лиц, никак не вязавшихся по своему настроению с общим настроем присутствующих на поминках. Сугубо деловые, жесткие лица. Никаких эмоций. Взгляды неприветливые и недвусмысленные. Братва в новом исполнении.
– Вот их отпечатай побольше, понадобятся, – походя заметил Грязнов.
– Бу сделано! – отметил Сережа.
И вот подошли к финалу.
Конечно, следовало бы сначала посмотреть видеозапись, которую «ребятки» заберут из ресторана поздней ночью, когда разойдутся все посетители, а останется лишь один Эмин Ротару. Надо было бы и текст послушать. Но даже беглых фотографий хватило на то, чтобы все могли увидеть, как вдруг озверели просто строгие, каменные лица. А вот и Филя, хладнокровно направивший пистолет прямо в лоб очумевшему от животного страха Вахтангу, глаза которого выпучились до такой степени, что едва не выпали из орбит. Страшный, между прочим, был снимок. Народ, увидевший его, притих.
Еве и самой стало очень неуютно. Там, в ресторане, все это показалось ей пусть и неприятной, но все же игрой, чем-то выдуманным, нарочным, а здесь она увидела вдруг, что все абсолютно всерьез. Она даже тихонько ойкнула, и все посмотрели на нее. А Галя даже с осуждением.
– Ну и что, – разрядил гнетущую тишину Турецкий, – стрелял бы?
– А то! – хмыкнул Филя, но никто не отреагировал. – Ну превышение при исполнении. Опять же явное нападение. Ручки-то видели? Там у двоих-троих стволы при себе были, мы с Колей учли и это обстоятельство. Отнимать не стали, но запомнили. А этому, – он небрежно кивнул на очумевшего Вахтанга, – я, буквально за минуту до этого кадра, пожал руку. И он оценил, я думаю. Поэтому стрелять бы не пришлось. Сережа, верни-ка на пару снимков назад!
На экране снова появилась фотография, на которой с пистолетом в руке стоял Щербак, закрывая своим телом перепуганную Еву.
– Вы же видите... – продолжил Филя. – Мы при исполнении, а они этого не хотят понимать... Ничего, Сан Борисыч, вы с генералом не дали бы пропасть мальчонке. А уголовка сказала бы еще спасибо – за уничтожение опасного преступника, разве не так?
И своим «наивным» вопросом он разрядил тягостную тишину.
Наконец закончили и с этим.
– Ну хорошо, – сказал Вячеслав Иванович, – мне кажется, что Галя с Володей Яковлевым могут отдыхать, дальнейшее их пока не касается. «Глорию» я попросил бы остаться всю, ненадолго – до решения проблемы с полковником. А вот Ева? Может, тоже отправишься отдыхать? Зачем тебе эту гнусь видеть? Я почти уверен, что тебе вряд ли понравится.
– А куда? К себе домой?
– Нет, туда категорически нельзя. Там могут случиться крупные неприятности. Пусть тебя Яковлев, нет, лучше Сережа, отвезет ко мне на квартиру. Там и переночуешь, потому что это помещение нам сегодня еще понадобится, понимаешь?
– Понимаю, я поеду. А взглянуть хоть можно?
– Любопытство женщин губит, – наставительно сказал Грязнов. – Ты уверена, что хочешь видеть его?.. Ну посидите с Сережей. А ты, – он обернулся к Мордючкову, – возьмешь потом мою машину. Доставишь даму на Енисейскую улицу, ты знаешь, и оставь машину возле дома, во дворе. Она мне сегодня не понадобится, я у Дениса заночую или вот к Сане заскочу... Так, хлопцы, не будем тянуть, вносите! Свободным – до свиданья. Володя, довези Галю.
– Ну а как же иначе! – развел руками Яковлев.
– Выполняй команду. Спокойной ночи. Ева, пересядь тогда и освободи кресло. На стуле ему сидеть будет еще трудно...
4
Он с трудом передвигал ноги. Видно, не отошел еще от укола снотворного, который вкатил ему Голованов, после того как вырубил, когда полковник высунул голову из двери подъезда. Яркий свет в комнате заставил его заморгать и прищуриться, чтобы разглядеть собравшихся. Он еще плохо соображал и, похоже, никак не мог понять, что с ним случилось и где он оказался.
Его усадили в кресло, в котором он попробовал снова немного подремать, как только что, когда лежал в пустой ванной. Но Сева крепко похлопал его ладонями по щекам, сунул в нос флакончик нашатыря, заставив хорошенько нюхнуть и резко отдернуть голову, чем вскоре и привел полковника в чувство.
Все молча смотрели на него. И сам Огородников наконец обратил на это внимание. Почему-то в первую очередь он разглядел Еву и приятно удивился. Даже улыбку смог выдавить.
– А ты... – проговорил невнятно. – А где я? А чего делаешь? – Вот это уже был совсем глупый вопрос.
– Мы все тут занимаемся сейчас одним, – строго сказал Грязнов, – собираемся выслушать ваши объяснения, полковник, чем это вы вместе с отставным майором Жеребцовым сегодня занимались в квартире гражданки Грицман, куда проникли как бандиты. И естественно, без разрешения хозяйки. Начинайте рассказывать. Вы меня знаете?
Огородников сосредоточил взгляд на генерале, долго смотрел и кивнул:
– Знаю... вы генерал Грязнов... заместитель директора Департамента... уголовного розыска МВД... Чем обязан такой... высокой чести? – Речь его была еще хоть и сбивчивая, но тон – наглым. – О каком преступлении вы... говорите, если у меня имеются... ключи от ее квартиры, где она меня с приятелем не раз... принимала? Она сама дала... для удобства общения. И вообще... я заметил, она любит... большие компании...
– Ева Абрамовна, – официальным тоном сказал Грязнов, перебив отрывистую речь полковника, – а я ведь вас предупреждал, что это ничтожество, спасая свою шкуру, будет топить всех вокруг себя. Может, вам уже достаточно?
– Да! – она встала. – Более чем!
– Сергей! – Грязнов кивнул Мордючкову на выход.
Турецкий подчеркнуто вежливо поднялся, взял ее под руку, чтобы проводить в прихожую. Огородников наблюдал за этими передвижениями, не теряя, однако, самообладания. Держаться он пытался, во всяком случае, уверенно. И когда Ева выходила из комнаты, кивками прощаясь с каждым, кроме него, полковника, он пренебрежительно бросил ей вслед:
– Шлюха!..
Турецкий обернулся.
– Ты не схлопочешь по морде, гад, только потому, что я не хочу марать об тебя руки.
Полковник только вызывающе хмыкнул. Его никто не трогал и ни о чем не спрашивал, пока Ева с Сергеем не уехали и Турецкий не вернулся в комнату и снова не уселся в кресло.
Но тут Огородников, будто впервые, обнаружил у себя на запястьях наручники. Он посмотрел на них с неподдельным изумлением, затем вытянул перед собой руки и спросил:
– А это еще что? Зачем?! – Но ему никто не ответил, просто не обратили внимания, а сил вскочить из кресла у него еще не было. Поэтому он поерзал, бормоча что-то под нос, и успокоился.
Между тем на экране монитора пошла видеозапись, сделанная в квартире Грицман. Все смотрели молча, не задавая вопросов. Наконец досмотрели до того момента, когда появилась речь. Выслушали диалог внимательно, при произнесенных вслух именах «Петр Ильич» и «Ваня» разом обернулись к Огородникову, но тот безразлично пожал плечами. Остановили показ на том моменте, когда Жеребцов закончил возню с бомбой, поднялся с колен и, махнув рукой, сказал: «С Богом!»
– Это ж какими мерзавцами надо быть, а? – задумчиво проговорил Турецкий. – Какими грязными циниками! Нет, ребята, я этих нелюдей не понимаю... Слушайте, а может, прекратим ненужные попытки? А вы его просто заклеите сейчас скотчем, чтоб не блевал в помещении, и превратите в отбивную котлету? А потом мы то, что от него останется, где-нибудь под воду спустим, а? До следующей весны? Ведь противно сидеть с ним в одной комнате!
Огородников издал какие-то горловые звуки, очень похожие на рвоту.
– Ну я ж говорил! – с омерзением продолжил Турецкий. – Ребятки! Ну, заклейте кто-нибудь ему харю! Ведь изгадит все кругом!
– Я... скажу... – выдавил из себя полковник. – Н-не надо!
– Послушаем? – с таким же мерзким выражением на лице спросил у присутствующих Грязнов. – Или ну его?
– Я бы послушал, – пожал плечами Щербак.
– Ну давайте, – неохотно согласился Грязнов. – Временно отставить, пусть говорит, – сказал он Филе, который уже стоял возле полковника с мотком широкого скотча в руках. Филя отошел к окну и устроился на подоконнике, затянутом плотной шторой.
– Протокол будем заполнять? – спросил Щербак, достав из папки Турецкого протокол допроса. – Он подозреваемый или сразу обвиняемый?
– Какой протокол? – криво усмехнулся Турецкий. – Ты в самом деле решил, что мы будем его дело в суд передавать? Это же чистая формальность. Подотремся потом...
– Так я и писать тогда не буду, – словно обиделся Щербак.
– А кто тебя заставляет? – снова презрительно хмыкнул Турецкий. – Пусть говорит, так и быть, раз сам хочет, а там посмотрим. Смазливая рожица-то... – Он вдруг с таким пристальным интересом посмотрел в глаза Огородникову, что того охватила оторопь. – Старые зэки, – продолжал Турецкий, – рассказывали мне на допросах, что с такими вот пацанчиками в камерах происходит.
Огородников стал совсем бледным, наглость его словно водой смыло. Он даже в размерах будто уменьшился.
– Ну чего молчишь? – яростно закричал на него Турецкий и тут же остыл. – А завтра мы возьмем Вахтанга Гуцерию и Караева Исламбека, которым давно место в Бутырках, и те охотно сдадут тебя, пустив впереди себя «паровозом».
И полковник сдался.
Он собирался, конечно, приехать на поминки. И не один, а вместе с Ваней. Не в том дело, что вдова, как баба, представляла для них еще какой-то интерес, они уже все с ней перепробовали – еще когда был жив ее муж, недоносок Додик. И держали бабу на крепком крючке, потому что Додик – при всей его импотенции – был бешено ревнив и вполне мог в приступе ярости либо под кайфом задушить шлюху. А этого как раз им не требовалось. Ева еще могла пригодиться в будущем.
– Но тогда зачем же бомба?
Ответ на вопрос Грязнова оказался примитивно простым. На взрыве настаивал Вахтанг. После поминок Еву должны были отвезти к нему домой, где ее ждал юрист, в присутствии которого она должна была написать дарственные на имущество мужа. После этого, обойдя круг любителей изысканных забав, другими словами – после веселенькой групповухи, Ева должна была отправиться к себе домой, где и завершить цикл земного существования. Жаль, конечно, красивую бабу, от которой было бы еще немало пользы другим, но выход тоже не просматривался – Вахтанг был жесток и неумолим. Давид взял в долг у него крупную сумму, не вернул и умудрился утонуть, как неопытный щенок! Значит, пусть вдова отвечает. Всем своим состоянием. Но так как стало известно, что у нее завелись какие-то шашни с одним прокурором из Генеральной, решили убрать ее вообще, чтоб и следов не осталось. А поручение – что оставалось делать, все уже отчасти замешаны в общих делах – вынужден был принять на себя полковник Огородников. Он тоже сидел у них на крючке, благодаря одной неприятной истории.
Было дело, пролетел с деньгами, пришлось срочно выкручиваться, эти – Вахтанг со своими помощниками – выручили, тоже попросили о малом одолжении, помог. Так и пришлось сотрудничать. Банальная, в сущности, история. Он еще и философствовать пытался, этот смазливый герой нашего времени. Как же, молодой, удачливый, перспективный полковник милиции! А туда же...
Выслушав «исповедь» Огородникова, решили все же досмотреть «кино» до конца. Полковник же не знал еще, что взяли его одного. А требовалось срочно выяснить, где мог бы спрятаться его напарник. Оттого и соблюдали такую таинственность.
Показ снова пошел. И вскоре они поняли, что совершили тактическую ошибку. Даже две.
...Вот Огородников, стянув маску, вытер ею лицо и стал легко узнаваем. Он передал Жеребцову связку ключей.
– Ну так я пошел, – сказал он. – Закроешь дверь, ключи на всякий случай не выбрасывай, они нам потом могут еще понадобиться. Помощь тебе моя сейчас нужна, Ваня?
– Да какая от тебя помощь? – отмахнулся тот движением локтя. – Фонариком светил, вот и вся подмога. Иди. Я сейчас сам закончу, а потом выйду на лестницу, погляжу в окно. Как только ты мигнешь фарами, я разом спущусь. Договорились?
– Лады. – И полковник вышел из квартиры.
Жеребцов, осторожно протягивая провод, вышел в коридор, закрыл за собой стеклянную дверь комнаты, без всякого инструмента вдавил сильными пальцами в нижний угол ее филенки что-то похожее на обойную кнопку с длинным жалом и намотал на головку конец провода. Поднялся, отряхнул руки и, погасив фонарик, висящий у него на груди, вышел за дверь. Послышались металлические звуки поворота ключа...
Вот, значит, какой способ они решили применить! Расчет строился на том, что именно эта, единственная в квартире, стеклянная дверь открывалась из комнаты в коридор, и, потянув ее на себя, Ева немедленно была бы убита. Изрезана осколками стекла, растерзана начинкой бомбы и, вообще, размазана по стенам. А следов убийцы не оставили, потому что работали в целлофановых бахилах, надетых поверх ботинок, и в перчатках.
Но и это еще не все. Наблюдатели наконец увидели и главную свою ошибку, из-за которой ими не был взят Жеребцов: они поторопились, не дождались, как говорится, последнего аккорда – заключительных фраз преступников, боясь, что сами могут опоздать занять выгодные позиции для захвата. А у тех, оказывается, был свой договор. Ждали-то обоих, а те выходили порознь! Вот Жеребцов и понял, что могло произойти внизу и почему не просигналила ему машина. А раз так, то... все правильно. Такой «артист» заранее предусмотрел способы отхода. Обычный вариант, скорее всего, – в потолочный люк на верхнем этаже, вниз через другой, уже в соседнем подъезде, а там – дай бог ноги! Главное, чтоб замки не висели. Ну а уж об этом они наверняка позаботились заранее. Что и произошло.
И вторая ошибка в том, что зря посмотрели видеозапись при полковнике. Теперь он мог бы догадаться, что ему здесь врут, что Жеребцова не взяли, тот все еще на свободе. Значит, нельзя было дать ему опомниться и придумать для себя удобную версию.
– Куда ушел Жеребцов? – резко спросил Грязнов. – Его адрес! Немедленно! Где у него «крыша»?
– Не знаю, – на всякий случай сказал Огородников.
– Ну не знает, – облегченно сказал Турецкий, – и хрен с ним, ребятки. Надоело возиться! Забирайте и кончайте!
– Но вы обещали! – взвизгнул полковник, снова сжавшись в кресло.
– Мы?! – как о чем-то невероятном спросил Турецкий, обводя всех взглядом. – Кто-нибудь слышал, чтобы я что-то ему обещал? Вячеслав Иванович, может, у меня стало плохо с памятью? – Он сурово и пронзительно посмотрел на генерала, и Огородникову показалось, что Грязнов тоже съежился под этим взглядом.
«Так вот кто здесь главный, а вовсе не Грязнов! Тогда этот, наверное, и есть тот самый Турецкий?!»
Фамилию-то слышал полковник, и про должность знал, и про все остальное, а вот в глаза до сих пор не видел, как-то не доводилось. Значит, вот кто из него душу вынимал!.. Зря он тогда тут перед ними бахвалился... А судя по тому, как заботливо разговаривал этот Турецкий с Евой и даже проводить ее вышел, очень похоже, что и ему она тоже мозги успела запудрить. И значит, с соперниками такого рода прокурор может быть просто беспощадным. Вот откуда и такая агрессия. Наверняка может... этот может...
В конце концов, он уже столько им всего наговорил, что, если бы до суда дело и дошло, мелочовкой не отделаешься. Хотя можно всегда и отказаться от своих показаний, если заявить, что они были выбиты из него силой или под угрозой жизни. Не принимаются сегодня судом признательные показания самого обвиняемого без серьезной доказательной базы. Но эти наверняка что-то уже против него имеют... Ну тогда есть еще возможность посотрудничать со следствием. Выдать им побольше компромата на Вахтанга с Исламбеком, подсказать адрес Вани Жеребцова – человека малых форм и гигантских потребностей... Да подбросить им, в конце концов, заказчика убийства Артемовой! Вот кто им сейчас нужен больше всего! А там, глядишь, где-то что-то скостят, дадут поменьше, опять же на «красную» зону пошлют, к бывшим своим, учтут прежние заслуги. Да и не любят особенно в органах кадры свои сдавать. Правда, и тех, кто попался, тоже не жалуют... А вот на Ваньке и на заказчике его отыграться – это еще, кажется, можно. И он решился, спросив осторожно:
– Вы ж меня, как я понимаю, взяли без всякой санкции? – и позволил себе даже несколько натужно выдавить улыбку.
– Ага, – кивнул Голованов, – на месте преступления.
– Верно, но это вам еще придется доказывать? – уже осмелел он и стал ждать ответную реакцию.
– Не беспокойтесь, – презрительно махнул рукой Турецкий, – как-нибудь разберемся. А вот наше снисхождение надо заработать. А это очень нелегко. И он останется здесь, на цепи, ровно до той минуты, пока нам от него будет хоть какая-то польза, пока он нам будет нужен, и пусть не особо тешит себя надеждой! Либо все на стол, либо... – И он сделал резкий жест, которым стряхивают мусор со стола.
– У меня другое мнение, – заметил Грязнов и подобострастно взглянул в сторону «сердитого большого начальника» Турецкого. – Я полагаю, что он просто рискнул поторговаться, думая, что его номер пройдет. Но он не пройдет, потому что, когда я завтра перед совещанием покажу отдельные кадры из этого «кино» министру, никаких специальных санкций не потребуется... Это если я покажу. Но мы ведь еще не решили окончательно, да, Александр Борисович? – решил наконец раскрыть инкогнито Турецкого Грязнов.
– А чего ты за него заступаешься? – без всякого почтения к генеральскому мундиру спросил Турецкий. – Лично мне он совершенно не нужен. Даже больше, своим присутствием – вообще! – будет только мешать, как отвратительное напоминание. Значит... – И он снова повторил свой жест, как бы избавляясь от помехи.
Понял Огородников, что угадал, но легче ему от этого не стало. Зря вырвавшиеся слова про Еву теперь только вредили. Придется аккуратно давать задний ход, думал он, объясняя сказанное своей злостью за ее, к примеру, неуступчивость его домогательствам. «Вот же черт! Сам себя в угол загоняю!..»
Он теперь не знал, что движение его мыслей ясно отражается на его лбу, покрытом испариной. В комнате и в самом деле было жарковато. А он ведь в теплой куртке, которую с него так еще и не сняли.
– Ладно, – вроде бы смягчился Турецкий, прислушавшись к аргументу Грязнова. – Можно и подождать с окончательным решением. Обыщите его и разденьте. Посмотрим, на что он сгодится...
Но Огородников отчетливо видел, что Турецкому совсем не хочется менять своего мнения, что сам для себя он, скорее всего, уже мысленно решил судьбу захваченного с поличным полковника и разбираться с дальнейшим не собирался. У них тут своя, тесная, видать, шайка-лейка! И вдруг его снова прошибло потом. «Нет, Ваньку придется сдавать... Ты уж извини, Ваня, не судьба тебе, видно, больше, да...»
– Я могу вам сказать, что на совести Жеребцова уже имеется убийство врача Артемовой, жены Алексеева. А заказал ее ему доктор Баранов, о котором вам, я уверен, ничего вообще неизвестно. О настоящем его лице...
Он решил, что открывает им глухую тайну, но Турецкий презрительно хмыкнул:
– Да ну? А мы думали, что ты и там свечку держал... Ну-ну, не тяни собственного времени. Это оно не у нас, оно у тебя бездарно уходит... Адрес говори немедленно! – вдруг рявкнул он.
Полковник смешался, сделал вид, что усиленно вспоминает, и, наконец, сказал:
– Записывайте...
Турецкий записал его на пустом бланке протокола, оторвал край с записью и протянул Голованову:
– Быстро туда...
«Как же, – злорадно подумал про себя полковник, – сидит там Ваня и ожидает вас, голубчиков, как же...» А в общем, решил он для себя, сдать его можно будет и в последнюю минуту – эти с виду такие крутые, а ведь ни разу еще не стукнули, мелькнула спасительная надежда...
– А теперь рассказывай про своего Жеребцова, – потребовал Турецкий. – Все и подробно!
5
Владимир Поремский во второй половине этого же дня, примерно около шести вечера, явился на аудиенцию к московскому мэру, проявившему такое необычное рвение в деле своего заместителя.
Александр Борисович решил, что самому ему в кабинете мэра делать нечего, в крайнем случае мог бы вызвать того к себе в Генеральную прокуратуру – не мальчик все-таки по чиновникам бегать. Но за таким демаршем наверняка последовало бы и определенное обострение амбиций, а оно сейчас было лишним. Вот и отправился Поремский.
Мэр долго выбирал в своем напряженном расписании свободные полчаса и не выглядел при этом человеком, который просто оттягивает ненужный и, возможно, даже неприятный для себя разговор, а дело действительно в его занятости.
Володя слышал, что мэр – человек деловой и не любит всяческих экивоков. Поэтому и вопросы свои заготовил, что называется, с прямотой римлянина – в лоб, без расшаркиваний и извинений.
– Скажите, Михаил Юрьевич, почему вы считаете, что готовилось убийство именно вашего заместителя, а не его супруги?
– А разве я так считаю? – удивился мэр, и глаза на его широком лице сузились. – Кто вам сказал... – Мэр посмотрел в запись на своем столе, в блокноте, и добавил: – Владимир Дмитриевич?
Поремский чуть улыбнулся.
– Мне бы не хотелось открывать источник своей информации.
– Тоже мне источник! – совсем непочтительно фыркнул мэр. – Небось трепанул кто-нибудь из администрации президента, так?
– Почти так, – снова улыбнулся Поремский.
– Тогда я сам скажу. Терпеть не могу недомолвок! И потом, вы же не газетчик, не журналист, и высказанные вам мною сведения, я надеюсь, не станут немедленно достоянием средств массовой информации?
– Ни в коем случае, за это отвечаю головой.
– Ну, – снисходительно заметил мэр, – голову оставим в покое, а мне будет вполне достаточно вашего слова.
– Даю слово, – серьезно сказал Поремский. – Да, в общем-то, наш разговор не имеет прямого отношения к уголовному делу, возбужденному по факту одного убийства и подготовки аналогичного второго.
– Да-а? И кто же этот второй? Тоже наш работник? Я имею в виду мэрию.
– Нет. Совсем нет, врач-нарколог, как и Татьяна Васильевна Артемова. Просто рангом пониже.
– Скажите пожалуйста... А чего ж я не знал?
– Убийства-то не было. Жертва обнаружила заряд раньше, чем тот сумел сработать. А коллеги из ФСБ быстренько разобрались с бомбой.
– Интересно, что за разборки начались в наркологии? – задумчиво произнес мэр и что-то черкнул для памяти в блокноте. – А с этим случаем?.. Да Георгий... ну Алексеев, заместитель мой, панику устроил. Это, говорит, они не в Таньку, они в меня целили, а она приняла на себя незаслуженный удар. Ну действительно, – стал он рассуждать, – если подумать, кому она могла быть опасна? Кому перебежала дорожку? Абсурд! А у Георгия?.. У него длинный послужной хвост, так сказать. Он ведь, если вам это неизвестно, начинал, как вы любите говорить, «на земле» – в прямом смысле, в прорабах, после строительного института. Дослужился до Госстроя! Был одним из замов председателя, еще когда там короткое время после того своего злосчастного выступления на Политбюро служил небезызвестный будущий первый российский президент. Где-то и в чем-то они конфликтовали, наверное, между собой, потому что когда тот зам стал президентом, он не забыл своего оппонента и, как рассказывал мне Георгий, просто выкинул его со службы. Однако, как специалист, как человек, который умеет налаживать деловые контакты с фирмами, Георгий по-своему был незаменим. И я, придя в мэрию, разыскал его в мелком коммерческом предприятии. Глупо тратить крупные деловые возможности человека на игру, скажем, в кегли. Вот с тех пор и работает. Устает, наверное... Опять же нервы...
– У вас с ним конфликты случаются?
– Как у всех людей, занятых одним общим делом. Не обходится и без конфликтов.
– Как они вам обходятся, ваши конфликты, к примеру, с тем же Алексеевым, это другой разговор, а вот как они обходятся ему, вы не задумывались?
– Честно говоря, нет. И даже не совсем понимаю, почему вопрос возник именно в такой постановке?
– Приведу пример. Вот он мог же кому-то оказать помощь? Говоря парламентским языком, лоббировать в мэрии чьи-то интересы? Или категорически нет?
– Ну чьи-то интересы мы, так или иначе, соблюдаем, хотим того или нет... Но я не совсем понимаю...
– Предположим, он кому-то что-то хорошо наобещал. Взял за это дело либо нет – тоже десятый вопрос, он в данном случае не самый важный. А вы, как мэр, переиграли все по-своему. Такое могло быть?
– Так сколько раз! – воскликнул мэр, до которого наконец дошел смысл интриги. – Он привлек к строительству ряда объектов... это у нас совершенно новый район столицы, там будет множество градостроительных новшеств... привлек представителей одной давно известной ему зарубежной строительной фирмы. Даже, можно сказать, концерна. Ну те соответственно и заломили, как у нас говорят. А я посмотрел на это дело, прикинул наши возможности и предложил объявить аукцион. Ох как Георгий сопротивлялся! Но мы таки его дожали! И главное – все пошло на пользу делу! И он сам это вскоре понял.
– Он-то, может, и понял, да поняли ли те фирмачи, которых он подвел?
– И вы считаете, что серьезные люди пойдут на такое дело? Ну сегодня в чем-то проиграли, зато завтра выиграли! Нет, у значительных партнеров так просто дела не делаются... Хотя, с другой стороны...
– Вот именно, если брать не глобальные интересы международного, скажем, партнерства, а личные, частные потери отдельного лица... такое может быть? Причем не обязательно с иностранцами, а именно с нашими, пролетевшими, как говорится, как фанера над Парижем?
– А черт его знает? – И мэр неожиданно засмеялся. – Слушайте, Владимир Дмитриевич, а можете вы мне в свою очередь ответить на один давно интересующий меня вопрос?
– Постараюсь... если смогу.
– Скажите, почему прокуроры, следователи, ну и все судейские говорят «возбэждено», а не «возбуждену», как все нормальные люди?
Поремский рассмеялся:
– Я и сам не знаю, честно говоря. По-моему это из области профессионального жаргона. Наш обычный кумпас у моряков – компбс. Или еще есть объяснение. Когда мы говорим «возбэждено», то предполагаем дело, то есть как бы заранее утверждая: будет преследование! А просто возбужденным может быть кто угодно. Вот как мы с вами, обсуждая кандидатуру господина Алексеева, который, по моему мнению, скажем, совсем не тянет на занимаемую им должность, но которого вы защищаете. Может, даже и из чувства противоречия по отношению к кому-нибудь. К тому же бывшему президенту. Но это я говорю не буквально, а условно, как бы предполагая, не больше. Ну в качестве примера, который первым пришел в голову.
– Нет, возможно, вы меня не так поняли, я не защищаю, я прежде всего смотрю на рабочие, деловые качества своих ближайших коллег – это для меня всегда являлось единственным мерилом. А все остальное – так, попутно. Но мерзавцев тоже не терплю, ни в каком виде.
– Точно?
– Понимаете, за что я не люблю политику... За терпимость, именно за нее. А в хозяйственной деятельности политики быть не должно.
– А разве ваши аукционы – это не та же политика? – спросил Поремский.
И мэр засмеялся.
– Так можно договориться до того, что лень действительно является основой прогресса. Лень куда-то топать собственными ногами, и человек придумал велосипед!.. Ну я вам, кажется, что-то прояснил?
– Именно кое-что, спасибо.
– Но если у вас имеется собственная твердая версия, то какого же... э-э... лешего вы занимаетесь еще и этой, представляющейся вам ложной?
– А вот видите, какая цепочка образовывается? Алексеев нажаловался, поди, вам, что все силы расследования надо бросить на выяснение не того, кто убил Татьяну Васильевну, а кто покушался на его жизнь? Так?
– Ну примерно, – кивнул мэр.
– А вы, возможно походя, упомянули об этом на аудиенции у президента. Тот, подозреваю, ничего не ответил, но согласно кивнул. И этого было уже вполне достаточно, чтобы из его администрации поступило в Генеральную прокуратуру категорическое указание весьма «сведущих» в нашем деле людей не заниматься всякой чепухой, не искать кошку в темной комнате, потому что ее там все равно нет, а делать то, что нам указано. Извините, я нарисовал примерную картинку, в которой, не исключаю, вы, возможно, и не участвовали. Но путь «указания» – он самый обычный и нам давно известный.
– Все происходило почти так, как вы нарисовали. Но вы... я могу назвать вас молодым человеком?
– Запросто, – улыбнулся Поремский.
– Так вот, молодой человек, вы невольно преподали мне сейчас хороший урок. И я вам благодарен за это. Действительно, мы иной раз мним о себе куда больше, чем сами того заслуживаем. А вам после этого только лишняя морока. Впрочем, если вы намерены прошерстить окружение Алексеева, вероятно, он возражать не станет. А я дам указание своему помощнику Виктору Андреевичу, и он составит для вас список фирм, которые... с которыми работал в последнее время Георгий и которые, как вы правильно заметили, «пролетели» над Парижем. Если это вас устроит.
– Вполне. Буду вам весьма признателен. Когда обратиться?
– А прямо сейчас, в приемной, и договоритесь. Я ему скажу. Но мой вам совет, плюньте и занимайтесь той версией, которую считаете для себя правильной.
