Глава третья
Гром сверху
1
– Саня, я все понимаю. Я даже готов согласиться с твоей дочкой Нинкой, которая однажды мне так и заявила, причем открытым текстом и по телефону, отвечая на мой вопрос, о чем думает ее папа. Я уже не помню, по какому поводу, но поставлен был вопрос именно так. И знаешь, что она выдала? И, что меня особо поразило, она почти не размышляла?
– Костя, о чем же речь, к чему такое длинное предисловие?
– Чувствую твое изящное нетерпение. Она ответила: «Дядя Костя, по-моему, папе по фигу». Это ты научил ребенка так формулировать свои мысли?
– Когда это было? – грозно повысил голос Турецкий.
– Увы, давно. Но забыть об этом невозможно.
– Она, к сожалению, не ребенок, а вполне взрослая и самостоятельная девица, которой скоро исполнится пятнадцать лет, не забывай этого. К тому же, видит бог, Костя, наши дети растут скорее, чем мы им того желаем. И тем самым не оставляют нам никаких надежд на продолжение и нашей собственной беспечной молодости. Но ты, полагаю, звонишь не для того, чтобы пофилософствовать по поводу «быстротекущего» времени? Колись скорее, а то меня ждет шеф.
– Вот по этому поводу, наверное, и ждет. Так что приготовься. Лопушок там заготовь заранее, чтобы прикрыть себе эту штуку свою.
– Сказав «а», говори и «бэ», какого размера должен быть лист лопуха, чтобы прикрыть, как ты говоришь, «эту штуку»?
– Ты о взрыве в доме на Бережковской набережной слышал? Там больше недели назад погибла женщина. А через несколько дней подобная история едва не случилась на противоположной набережной, не помню, как ее. Новодевичья, что ли?
– Саввинская. Слышал. Только это произошло всего несколько дней назад. У тебя, Костя, время бежит слишком быстро. Ну и что? Подобные расследования длятся месяцами, если не годами! А тут несколько дней, подумаешь...
– Я тебе говорил, кто меня теребил уже по этому поводу?
– Костя, не тяни! Уж не хотите ли вы, вместе с генеральным, повесить и эту бузу на меня?
– Смотри, ты догадлив! Это радует.
– Я готов сто раз повторить, Костя, – раздраженно закричал в трубку Турецкий, – что сразу после нашего с тобой разговора я позвонил куда следует, проверил и дал соответствующие руководящие указания. Скажу больше. Там работает, по отзывам межрайонного прокурора, приличный и вполне достойный мужик. Нужна его фамилия – посмотрю, где-то записал. Ну звезд он, может, с неба не хватает, но деловой. Я предложил им подключить народ из городской прокуратуры, но они сказали, что сами справятся. Чего еще? Опять же и муровцы там на подхвате, если надо. Соседи из «конторы» бомбами занимались – картина ясная. Оба дела они соединили в одном производстве. Следствие движется. Так чего тебе еще от меня надо?
– Ну да, – сокрушенно как бы подвел итог разговору Меркулов, – я так и понял, тебе именно по фигу, как заявила твоя дочь. И она права, Саня. Ну а теперь иди к своему главному шефу и получай заслуженное. Потом не забудь только поделиться радостью.
Константин Дмитриевич Меркулов, заместитель генерального прокурора по следствию, с сарказмом фыркнул.
Александр Борисович, опустив трубку на аппарат внутренней связи, потер ладонью лоб и задумался. Если вопрос ставится в такой плоскости, то, что же он, первый помощник генерального прокурора, не так сделал? Откуда эти громы и молнии?
Быстро и привычно «провернув» в мыслях все известное ему по убийству главного врача наркологической больницы, фактически крупнейшего центра по излечению алкашей и наркоманов в Юго-Восточном округе столицы, Турецкий не смог найти причин для волнения начальства. Ну а коли это так, то нечего себе и мозги полоскать. Лопушок на задницу, ишь ты, какие мы умные!.. Но фамилию того следователя все же надо вспомнить... Кучин, что ли? Нет, поменьше, Кучкин!
– Слушаю вас, Владимир Анатольевич! – бодро провозгласил Турецкий, по знаку секретарши вошедший в кабинет генерального прокурора.
На лице он изобразил между тем столь глубокую озабоченность, что можно было подумать, будто он с утра и до поздней ночи не покладая рук трудится в своем кабинете во благо государственной законности. Хотел было подумать – социалистической, как говорили раньше, но от нее уже отказались, а к капиталистической пока так и не подошли. Как подмечено у бывшего вождя? Сегодня – рано, завтра – поздно, значит, глубокой ночью. Или что-то в этом духе.
Но зоркого глаза генпрокурора ему обмануть не удалось.
– Присядьте, Александр Борисович... – озабоченным тоном заговорил генеральный. – А что у нас известно по поводу взрыва в доме заместителя мэра? – Он даже поморщился, настолько неприятным казалось ему то событие.
– В настоящий момент по данному делу и аналогичному ему в доме напротив проводятся следственные мероприятия. Имеются рабочие версии, лично я... – Турецкий сделал «логическую» паузу, – знаком с ними. Отчасти. И считаю...
– Меня не устраивает, Александр Борисович, – строго перебил его генпрокурор, – это ваше «отчасти». И, видимо, не только меня. Должен вам с сожалением сообщить, – он уже говорил тоном, каким обычно начальство делает служебный выговор своему подчиненному, – что создавшееся положение категорически не устраивает также и ряд... э-э-э... из...
Теперь уже Владимир Анатольевич, вероятно, сам раздумывал, как назвать определенно звонивших ему – господами или, по-старому, товарищами? Остановился на привычном.
– Некоторых лиц из президентской администрации, а также из Совета Федерации, ну и конкретно нашего уважаемого мэра. И все недовольны теми темпами, которыми движется расследование. Это во-первых. А во-вторых, нам подсказывают, что, возможно, мы – я имею в виду лично вас и работающих под вашим постоянным контролем сотрудников межрайонной прокуратуры – не учитываем всех обстоятельств дела. Но по поводу последнего, я вам честно выскажу, Александр Борисович, свое мнение: вероятно, не стоит так уж всерьез принимать во внимание высказанные нам замечания. Еще ни одна администрация не указывала Генеральной прокуратуре, где и каким способом собирать доказательства вины либо невиновности того или иного человека. Однако, как я уже заметил, выводы следует сделать незамедлительно. Ваши соображения?
– Насколько я понял вас, Владимир Анатольевич, вам было чрезвычайно неприятно выслушивать «советы» руководящих деятелей. Я вижу в этом и свою вину и готов покаяться. Но дело в том, что мне пришлось исполнять ваше устное поручение – в смысле ознакомиться с материалами следствия, создать свое мнение и при необходимости оказывать содействие местным кадрам, работающим, как у нас выражаются, «на земле». Все это и было осуществлено. Если вы полагаете, что мне это дело придется взять официально под контроль Генеральной прокуратуры, в том числе и под свой собственный... – вздохнул Турецкий, – наверное, потребуется ваше письменное распоряжение. Иначе я могу оказаться в роли частного лица, которое производит давление на следствие. Ну точно так же как это сделали те, кто звонил вам.
Это была, разумеется, дерзость, но смягченная совершенно искренним выражением лица. Да генеральному, вероятно, и самому уже осточертели звонки, поучающие его.
– Если вы полагаете, что для скорейшего расследования это вам необходимо, считайте, что получили такое распоряжение. Еще вопросы?
– Они могут возникнуть относительно кадров.
– Согласуйте с Константином Дмитриевичем, вам в этом смысле дается карт-бланш.
– Тогда последний. Кто конкретно звонил? Это для того, чтобы знать, кого при острой необходимости привлекать в качестве свидетелей, а на чьи слова не стоит обращать внимания.
– Ишь ты какой он! – воскликнул генеральный и укоризненно покачал головой. – А если я, к примеру, скажу, что тот потерпевший обратился лично к мэру, а тот во время недавней своей встречи – к самому президенту, который пообещал последнему дать соответствующее указание помощнику, а тот уже – нам, к кому вы собираетесь апеллировать?
– К мэру, естественно. Наверняка он знает больше, чем высказал президенту. Вот и пусть теперь тоже помогает расследованию. Там же, во врагах у Алексеева, я слышал, чуть ли не половина руководства Белого дома, мешающего ему осуществлять политику в Московском регионе!
– Вы это слышали от него? – язвительно поинтересовался генпрокурор.
– Я с ним вообще не встречался. Это видно из материалов следствия.
– Вот и займитесь следствием вплотную. И постарайтесь, Александр Борисович, – снова поморщился Владимир Анатольевич, – чтобы звонки больше не беспокоили ни меня, ни иные вышестоящие инстанции. Покажите им всем, что дело попало в надежные руки. А письменное распоряжение вы получите немедленно.
Возвращаясь к себе в угловой кабинет, Турецкий раздумывал, почему столь обыденное задание с такой помпой поручено именно ему? Нет, убийство, кого бы оно ни коснулось, всегда особо тяжкое преступление, тут не возразишь. Но есть же помимо окружной еще и городская прокуратура, где имеются прекрасные кадры! Почему нужно, чтобы уже созданной и работающей бригадой руководил обязательно «важняк» из Генеральной? Да еще первый помощник самого?
Мысль, как это часто бывает, перекинулась на посторонний в данном случае объект – на быстро взрослеющую дочь Нинку с ее «папе – по фигу», и тут же настал момент просветления. Ну конечно, как сразу в голову-то не пришло?! Это же знаменитый эпизод из «Ералаша»! Там директор школы, по примеру своего ученика, истово бьется башкой о стену: «Достали! Достали!..» Вот и весь фокус!
Значит, генеральный прокурор решил на какое-то время даже отказаться от услуг своего первого помощника, потому что его уже достали! Вот кому и требовались лопушки, по меткому выражению Кости.
2
Александр Борисович позвонил в межрайонную прокуратуру начальнику следственного отдела Кучкину.
– Слушайте, Валентин Арнольдович, – со смешинкой в голосе начал он, – а ведь вы накаркали, на свою голову!
– Простите, кто это? – сухо спросил Кучкин.
– Турецкий.
– Здравствуйте, Александр Борисович, – сразу сменил тон следователь. – Чем обязан?
– Да это не вы, это я вам обязан. Вы расследуете себе. А на мою голову шишки валятся, почему нет контроля, понимаешь? Как вам это? Лично мне не нравится. Вот и вышло распоряжение соответствующее. Короче, я сейчас перезвоню вашему шефу, чтобы поставить его в известность, а вы забирайте-ка все наработанные материалы и приезжайте ко мне. Впрочем, если хотите, я подскочу к вам.
– Лучше я, – вздохнул Кучкин. – А то у меня здесь проходной двор и постоянно достают звонками!
– Вот и вас достали! – засмеялся Турецкий.
– А чего тут смешного? – обиделся Кучкин.
– Абсолютно ничего. Просто я вспомнил директора школы из «Ералаша», который бился головой о стену! Не помните?
– Ну как же! Почти гимн времени!
– Значит, мы поняли друг друга. Жду...
Пока Валентин Арнольдович ехал на Большую Дмитровку, Турецкий отправился к Меркулову: надо ж было и с Костей «поделиться радостью».
– Судя по твоему сияющему виду, – сразу сказал Константин Дмитриевич, – тебя только что наградили. Чем?
– Их светлость отобрали у меня принесенный с собой лопушок, чтобы прикрыться самим.
– Да ну? Что ж, диспозиция понятна.
– Ну да, достали!
– Очень верная формулировка. И что думаешь делать?
– Во-первых, хотел с тобой посоветоваться, а после – со Славкой Грязновым. Вы оба, я слышал, умные люди...
Меркулов благодарно склонил седую голову.
– ...и замечательно информированные собеседники.
– Короче, чего надо? Чего хочешь?
– От тебя – Володьку Поремского. От Славки – его орлов, парочку хотя бы. Но чтоб под его крылом.
– Разве там своих кадров не хватает? Ты же сам только что уверял, что этот, как его...
– Кучкин.
– Ну да, толковый следователь? Так в чем же дело?
– Раз вы меня самого втравили, Костя, в эту гнусную, я уже носом чувствую, историю, то дайте людей, с которыми я привык и умею работать. А Кучкин этот, который сейчас привезет мне все материалы, может быть сколь угодно и толковым, и растолковым – делу это мешать не будет. Но обычного следователя, тем более из той же межрайонки, я к мэру либо в Белый дом послать не смогу, его просто не примут. А вот Володьку – пусть только попробуют.
– А сам, значит, не хочешь?
– А я, Костя, буду изображать из себя тяжелую артиллерию. Ка-ак вмажу! Вот они и должны бояться, и каждый знать свой шесток! А то ишь ты, Совет Федерации! Иммунитет неприкосновенности! Запоют, когда потребуется, как миленькие!
– Чего это ты развоевался? – усмехнулся Меркулов. – Или готовишься к затяжным боям?
– А вот этого, Костя, я думаю, не случится. И вообще, у меня есть ощущение, ничем, правда, пока не подкрепленное, что в данном конкретном деле нам придется искать не какую-нибудь суперсекретную мафию на уровне правительства, а самую обыкновенную – с того же, к примеру, Черкизовского рынка. Славного представителя мэрии, между прочим, могли также и на испуг взять. Зато покушения на двоих наркологов, причем на одного со смертельным исходом, лично мне указывают куда более низменные адреса. Но посмотрим. Во всяком случае, у следователя, который сейчас подъедет, кажется, точно такое же мнение.
– Но почему ты считаешь, что в данном случае прав он? А не, скажем, заместитель спикера Совета Федерации?
– Вот и ты, Костя, сознался, откуда ветер дует! А потому, что все убийства подобного рода всегда имели в основе своей совершенно конкретные и порой даже весьма примитивные цели. Дележ!
– А разве в той же мэрии не было аналогичных случаев? Ты вспомни! За последние пяток лет! Трое или четверо серьезно пострадали! Или это для тебя уже не аргумент?
– Я согласен, но если бы такая нужда вдруг, к примеру, возникла у меня, то я бы достал именно самого Алексеева, а не его совершенно безвинную супругу, кстати, говорили, очень милую женщину. И ту же самую ситуацию едва не повторили в квартире другого нарколога из того же района. Вот-с! Извольте видеть! Но в последнем случае у меня есть некоторые вопросы, вот он сейчас приедет, мы и разрешим.
– В логике тебе отказать не могу. Что ж, вникай. Поремского обещаю. А с Вячеславом сам договаривайся. Привет ему, кстати, от меня. Мог бы, между прочим, и в гости пригласить, важный больно генерал-то, да у меня и звездочек на погонах поболе будет, – проворчал Костя, но добродушно. – Ступай, не мешай работать!
Кучкин задерживался, и Турецкий стал названивать Грязнову.
Вячеслав Иванович с юмором отнесся к «новому назначению» друга – посочувствовал в том плане, что «демократические процессы в обществе», кажется, достигли наконец своего апогея, если сам помощник генерального прокурора брошен на искоренение бытовой преступности.
Славка, видимо, не знал, да и не догадывался о подноготной этой истории. В Департаменте уголовного розыска МВД страны хватало и своих собственных проблем – иного масштаба. И пока Турецкий, в самых общих чертах пересказывал ему существо дела, Грязнов поощрительно поддакивал, но, когда разговор коснулся его личной помощи, задумался. Однако, понимая, что поддержка друга в любых смыслах – дело обязательное и круглосуточное, как заметил один покойный уже поэт, обещал и свою посильную помощь.
Ну а тут в дверь постучали, Турецкий крикнул: «Войдите!» – и увидел слегка взъерошенного Кучкина. Сказав Славке в трубку, что к нему пришли и разговор переносится на вечер, Александр Борисович отправил ее на место и предложил следователю садиться.
– Ну давайте посмотрим, что у вас?.. Нет, поступим иначе, сначала расскажите, что вы сами думаете по поводу этих покушений, – начал Турецкий.
– У вас есть намерение соединить их в одном производстве? – спросил в свою очередь Кучкин.
– А у вас разве нет?
– Сложный вопрос, – уклончиво ответил следователь.
– Чем же? – удивился Турецкий.
– Видите ли, Александр Борисович, лично я согласен с вашим мнением. И Иван Иванович – тоже, как я понимаю.
– А что, это очень трудно понять?
– Ну как вам сказать...
– Послушайте, Валентин Арнольдович, – слегка раздражаясь, заметил Турецкий, – давайте не будем ходить вокруг да около, а назовем вещи своими именами! Иначе мы можем не сработаться. Я терпеть не могу экивоков!
– Я тоже! – улыбнулся Кучкин, разряжая возникшее напряжение. – Но в этом деле имеется ряд сопутствующих, скажем так, величин, которые способны помешать нам расследовать дело в избранном нами направлении.
– Это вы про Алексеева, что ли? – с уничижительной гримасой спросил Турецкий.
– Вы же наверняка с ним не встречались, а я – только вчера.
– И как впечатление? – насмешливо спросил Александр Борисович. – Страшен?
– Не то слово! – засмеялся Кучкин.
– Что ж, значит, будем пугаться молча. На нас, я имею в виду Генеральную прокуратуру, тоже пытаются произвести впечатление.
– Уж не размерами ли глобальной катастрофы? – неожиданно спросил Кучкин, и Турецкий, внимательно посмотрев ему в глаза, кивнул и ответил:
– А мы с вами все-таки сработаемся, Валентин Арнольдович.
После такого резюме Александр Борисович придвинул к себе папку с материалами и стал внимательно просматривать их, иногда задавая короткие вопросы, на которые следовали столь же лаконичные ответы. Документов набралось уже достаточно. Были среди них протоколы допросов свидетелей и потерпевших, протоколы осмотра мест происшествия, акты судебно-медицинской экспертизы, заключения взрывотехнической экспертизы. И из всей этой груды собранных материалов Турецкого в первую очередь заинтересовали акты экспертизы взрывотехников.
И в первом, и во втором случае были использованы аналогичные заряды – тротиловые шашки со взрывателем натяжного действия. И масса взрывчатки была одинакова – до трехсот граммов, то есть вполне достаточно, чтобы разнести в клочья не только человека, но и все вокруг него. Это говорило прежде всего о том, что в обеих акциях действовал фактически один и тот же подрывник. Правда, в первом случае заряд был установлен в трубе лестничного мусоропровода, а во втором – сразу за металлической входной дверью квартиры.
То есть, другими словами, можно было с уверенностью предположить, что подрывник либо те люди, которые указывали ему, куда ставить заряды, абсолютно четко знали свое дело.
Женщина поднималась по лестнице на свою лестничную площадку. Здесь, при открывании двери, ее и настигла смерть. Значит, убийца прекрасно знал, что все произойдет именно так, а не иначе.
Но в доме есть и другие жильцы, и далеко не все из них, возможно, пользуются лифтом – есть же любители бега, спортсмены, просто мальчишки, покуривающие на лестничных площадках тайком от родителей.
– Вы были в доме на Бережковской набережной? – по ходу чтения спросил Турецкий.
– Был, естественно, и не один раз.
– Там стены на лестнице в каком состоянии? И вообще, она посещаема?
– Все стены, Александр Борисович, исписаны английской похабщиной. Я еще, помню, удивился – такой дом, а живут истинные варвары!
– И окурки, поди, валялись?
– А как же!
Все правильно, значит, по лестнице часто ходят... И тем не менее именно там и была поставлена бомба. А если бы в дверь на девятом этаже вошел другой человек, а не доктор Артемова? Кстати, почему она Артемова, а муж ее – Алексеев? Не захотела сменить фамилию? А сколько лет они состоят в браке? И есть ли дети? Отметил это для себя Турецкий и пошел дальше...
Итак, размышлял он, бомба установлена. Но где гарантия для убийцы, что дверь откроет именно тот человек, который и должен был стать жертвой покушения? Никакой, если убийца – или убийцы – не были абсолютно уверены в том, что ошибки либо случайной накладки не выйдет.
Что говорит в пользу такой постановки вопроса?
Первое. Убийца знал точный распорядок дня Артемовой. А вовсе не Алексеева, который, как он сам признался, никогда на лестницу не выходил и ездил исключительно в лифте, причем в сопровождении охраны. Одновременно возникает вопрос: если это действительно так, то какого черта мину заложили в стороне, а не прямо на пути этого Алексеева? Похоже, что версия с попыткой покушения на уважаемого «мэрского» чиновника притянута за уши. Причем не исключено, им самим же.
Так ведь делают иногда, если хотят создать себе соответствующий имидж либо расправиться с противниками – чужими, так сказать, руками.
Второе. Убийца должен был знать еще и точное время, когда Артемова – именно она, а не кто-нибудь другой – потянет лестничную дверь на себя. Причем абсолютно точно, до минуты. Следовательно, в доме в этот момент кто-то должен был находиться – сам убийца, наводчик, помощник – не важно, но кто-то следил за тем, чтобы не произошла ошибка. Проверено ли это? Судя по отсутствию вопросов на эту тему в протоколах допросов свидетелей, нет. Это серьезная недоработка. Но ничего, пока еще исправимая, хотя время уходит и человеческая память как бы замыливается.
С этим домом покончено. Так, третье. Дом на Саввинской набережной.
Знал его Турецкий. Еще гуляя с маленькой Нинкой, возил ее на саночках в Лужники, благо это рядом с его Фрунзенской набережной, и иногда катал вдоль Москвы-реки. Старый дом, странно, что его до сих пор не снесли. Четыре этажа, мрачные внутренние дворы, отсутствие лифтов – и это практически в центре Москвы! Значит, в нем, на последнем, четвертом этаже, и проживает наш нарколог...
И где же была поставлена мина?
Она, судя по протоколу описания места события, была установлена в квартире, рядом со входной металлической дверью. Что с ней? Так, тип, модель, дата изготовления, стоимость... Все понятно, ставили частные мастера. Два замка – один обычный, английский, второй секретный. Но и тот и другой были легко открыты тем, кто устанавливал заряд, причем с малым допуском натяжения. Либо, что так же вероятно, «убивец» проник в квартиру через окно. И это на четвертом этаже? Но тогда его определенно кто-то видел. Однако свидетели показывают, что никто у них по стенам не лазал, в окна верхнего этажа не проникал и по крыше тоже не бегал. Это хоть проверили, молодцы. Значит, он открыл дверь – подобранными ключами либо отмычкой, имеет соответствующую квалификацию? – затем установил бомбу, взрыватель и сумел протиснуться в оставшуюся тесную щель между дверью и стеной, чтобы своим телом нечаянно не привести в действие взрыватель? Вот это уже больше похоже на правду.
Но тут есть еще кое-какие детали, не отмеченные в протоколе, которые придется прояснить для себя уже на месте действия...
– Заряд был, я вижу, установлен снизу двери?
– Да, прямо за ней. Я сам видел... после уже, когда бомбу обезвредили.
– Со взрывотехником, обезвредившим ее, беседовали?
– В общих словах, тот куда-то торопился. Просто показал, как была закреплена мина и на каком расстоянии от двери. А вас, видимо, щель интересует?
– Как вы догадались? – усмехнулся Турецкий.
– А я сразу задал себе вопрос, каким образом ее могли установить. Через окна квартиры – нет, они были все, кроме одного, закрыты и заклеены на зиму плотным таким скотчем. А то, через которое в квартиру проникли взрывотехники, с помощью машины с подъемной люлькой, пришлось фактически взламывать. То есть они выставили форточку и уже через нее справились со шпингалетами. Дом старый, делали прочно.
– И каков же ваш вывод?
– Тот, кто готовил покушение, был очень худым. Но не мальчиком, тому с таким делом просто не справиться.
– Очень хорошо, вы предвосхитили целый ряд моих вопросов. Итак, вы продолжаете настаивать, вопреки твердому убеждению своего начальства и требованиям верхних инстанций, которые уже не только вам одному плешь проели, что обе эти акции тесно связаны между собой какой-то единой, еще не понятной ни вам, ни им идеей? И что они, то есть ни одна из этих акций к господину Алексееву, который изо всех сил тянет это сомнительное одеяло на себя, ни малейшего отношения не имеет?
Явно пренебрежительный тон, коим это было произнесено, возмутил бы кого угодно, а что говорить о человеке, которого прислали, так сказать, на суд в Генеральную прокуратуру? И Кучкин даже вспыхнул, но сдержал себя и ответил, хмуро отвернувшись от Турецкого, которому он едва ли уже не поверил:
– Да, если вам угодно поставить вопрос в такой плоскости.
– Отлично! Значит, наши мнения полностью совпадают. Остается самая малость – найти им вещественное подтверждение. Собирайтесь!
Следователь был ошарашен таким поворотом дела и вспыхнул, залился краской, но уже по другой причине.
– Ку... куда? – с трудом выговорил он и сглотнул.
– Как – куда? – Турецкий сделал вид, что не понял его. – К господину... как его? К Баранову, к кому ж еще? Домой. Позвоните ему и вызовите, пожалуйста. И не забудьте, если я это упущу, организовать на месте парочку понятых.
– Мы будем... производить обыск?
– Можно назвать и так... А станет отнекиваться, оправдываться срочными делами, скажите, что вскроем и без него, в присутствии милиции.
– Но ведь это же...
– А ему разве известно? Вы вообще, Валентин Арнольдович, имейте в виду – на будущее, что Государственная дума каждый божий день рассматривает какую-нибудь очередную поправку то к Уголовному, то к Уголовно-процессуальному кодексу... Когда соберут их в кучу и примут – тогда уж, как говорится, другое дело.
– Но это же всем известно! – возразил Кучкин.
– Я тут с приятелем ездил однажды, несколько лет назад, в глухое Подмосковье – он рыбак отчаянный, а я просто так, водочки на природе попить. И вот увидели нас местные жители и стали жаловаться. Батюшка, мол, у них – так-то он хороший, но с чудинкой. Тоже вроде нас заядлый рыбак. Иной раз, говорят, за рыбной ловлей в такой азарт входит, что про службу свою забывает... Ну и самый свежий, как говорится, пример тому. Троица, что ли, у них тогда была... Словом, исчез батюшка – день его нет, другой, а тут и праздник подходит. Послали мальчишек искать. Даже лошадь им дали. Нашли – забрался он со своими удочками черт-те куда на острова. И вот видят бабки, собравшиеся у церкви, как верхом на кобыле – без седла! – скачет батюшка. Бородища развевается, ряса, или что там у него, крыльями во все стороны машет – демон верховой! Примчался, с кобылы спрыгнул и кричит: «Вы чего, мол, дуры старые, головы людям морочите? Какой праздник, когда такой клев?! Завтра будет вам праздник!» Те хором: «Нынче уже, батюшка! Нынче Троицка родительская суббота!» Вот тут он стал в позу, руки в бока, бородища кверху! «Сказал – завтра, значит – завтра! Кто к Богу ближе – я или вы, сороки старые? Он, стало быть, – мне, а уж я – вам!» Повернулся, взлетел на кобылу – и только его и видели. Вот они нам и говорят: «Вы, мол, на такой важной машине, – это у приятеля джип мерседесовский был, – вы б его урезонили малость, озорника-то!» Такое, понимаете, отношение к власти...
Кучкин рассмеялся, представив прямо-таки чудовищную картинку, взятую со страниц фантастических книг.
– Поняли, зачем я это вам рассказал? – строго спросил Турецкий и... не выдержал, сам рассмеялся. – Затем, чтоб вы себе уяснили: это вы с кодексами на «ты»! Кому ж, как не вам, и знать, что в данный момент нужно, а с чем можно погодить! Вперед, коллега!
3
Вячеслав Сергеевич Баранов был чрезвычайно недоволен, что его самым наглым образом оторвали от серьезных и не терпящих отлагательства дел – как минимум государственных! – и заставили мчаться к себе домой, чтобы в очередной раз выслушивать глупости самонадеянных следаков.
Все это он и продемонстрировал на своем ухоженном, не потревоженном никакими сомнениями лице, когда увидел на лестничной площадке, возле двери своей квартиры, знакомого уже следователя из межрайонной прокуратуры, который успел надоесть еще в прошлые встречи иезуитскими вопросами, а рядом с ним высокого, молодого, светловолосого человека. Еще двоих – мужчину и женщину – он знал, они проживали двумя этажами ниже. Был и еще один – совсем молодой, но совершенно лысый парень с видеокамерой в руках. Все они смотрели на Баранова вопросительно, словно чего-то ожидали от него. А что им было нужно, Вячеслав Сергеевич даже и не догадывался. Может, кино хотели ему показать? При свидетелях, так сказать! О чем он тут же и спросил с грубоватой прямолинейностью врача, которому за годы его нервной работы до чертиков надоели бесконечные пациенты с их вечными глупыми жалобами.
Соседи заметно смутились. А парень с видеокамерой поднял ее тубус к глазам, посмотрел, прикинул и обвел объективом, словно сделал панорамную круговую съемку.
Между тем незнакомец подал знак оператору, тот направил на него камеру, и этот человек заговорил в нее:
– Я, помощник генерального прокурора, старший следователь по особо важным делам, государственный советник юстиции третьего класса Александр Борисович Турецкий, находясь по адресу: Москва, Саввинская набережная, дом шестнадцать, на лестничной площадке перед квартирой номер пятнадцать, принадлежащей гражданину Баранову Вячеславу Сергеевичу, – глазок камеры переместился на доктора и запечатлел также и его, – с согласия хозяина квартиры и в присутствии понятых, проживающих в этом же доме, в квартире девять, граждан Коротковых Петра Ивановича и Марии Гавриловны, произвожу следственный эксперимент.
Возникла короткая пауза. У Баранова слегка отвисла от такого поворота дела челюсть, и он с некоторой растерянностью уставился на соседей.
– В чем дело, Вячеслав Сергеевич? – недовольным тоном спросил Турецкий. – У вас имеются возражения относительно проведения необходимых следственных мероприятий?
– Нет... я просто...
– Просто – что? – уже строго настаивал Турецкий. – Вы отказываетесь помогать следствию в раскрытии покушения на вас? Валентин Арнольдович, – обратился он к Кучкину, – отметьте, пожалуйста, в протоколе, что потерпевший категорически отказывается...
– Да нет! Я не отказываюсь! – воскликнул Баранов и провел ладонью по лбу. – Я просто не был готов к этому...
– А теперь готовы? – сухо осведомился Турецкий.
– Теперь – да, – растерянно ответил доктор.
– Тогда продолжаем. Не надо отмечать, – Александр Борисович показал жестом Кучкину. – Итак, сейчас потерпевший Баранов продемонстрирует нам для видеосъемки, как он возвращался в день покушения на него к себе домой и каким образом ему удалось обнаружить заложенную за входной дверью в его квартиру взрывчатку. Сережа, начинай, – сказал он оператору.
Этот Сережа Мордючков, специалист из Экспертно-криминалистического центра, которого Турецкий с Грязновым называли «способным молодым дарованием» и относились к нему по-отечески, но выпивать разрешали в меру, был действительно настоящим профессионалом в своем деле и уже не раз, с подачи Грязнова, помогал Александру Борисовичу, когда требовалась быстрая и тщательная экспертиза на выезде.
Перед выходом из Генеральной прокуратуры Турецкий позвонил Вячеславу Ивановичу и попросил об одолжении. Славка ухмыльнулся и, записав себе адрес, ответил, что Сережа уже в пути.
– Вячеслав Сергеевич, покажите точно, как было дело. Понятых прошу отойти немного в сторону и не мешать действиям господина Баранова.
– Как? – озадаченно задумался доктор. – Да разве сейчас вспомнишь? Во-первых, это когда было, а во-вторых...
– Что – во-вторых? – спросил Турецкий.
– Во-вторых, понимаете ли, – озабоченно начал доктор и стал озираться, словно искал глазами, за что бы зацепиться. – Дело в том, что я возвращался примерно в седьмом часу утра. Да, кажется, так и было. Вы же слышали, я звал всех соседей! – обернулся он к понятым.
– Шум мы слышали, – ответил мужчина, – но значения не придали. А вот когда уже понаехала милиция и велела всем покинуть жилье и выйти на улицу, имея в руках документы и самое необходимое, вот тут – да, поняли, что чего-то случилось. Это было, да, в девятом часу. Светло уже...
– Понятно, – кивнул Турецкий. – И откуда вы возвращались, господин Баранов?
– Это имеет значение? – резче, чем следовало бы, спросил тот, и Александр Борисович немедленно зацепился за эту его интонацию.
– Обязательно. Этот факт может иметь прямое отношение к подготовке преступления, – и в упор уставился на доктора.
– Я возвращался... э-э... с работы.
– Так рано? – удивился Турецкий. – Или, правильнее сказать, так поздно? У вас была тяжелая ночная работа, доктор? Какая, уточните, пожалуйста. Если не ошибаюсь, у вас же диспансер, а не стационар. Выезжали со «скорой»?
– Не понимаю, зачем нужны эти подробности?
– Чтобы установить ваше алиби, Вячеслав Сергеевич. Вы ведь не в одиночестве, надо думать, находились в наркологическом диспансере? Кто еще? Кто мог бы подтвердить ваше присутствие там, на протяжении всей ночи, вплоть до указанного вами времени?
У Баранова на спине вдруг стало влажно и прохладно. Совершенно ведь идиотские вопросы, а ставятся так, что и увильнуть в сторону невозможно! Да и кто был в кабинете? Варька, чтоб ее, сучку! Говорить? Подождать?
– Я работал с секретаршей, которая помогала мне оформлять дела на больных. Варька новичок в нашем деле, – угрюмо хмуря брови, говорил Баранов, – запустила по неопытности дела, вот и пришлось срочно выправлять...
– А вот это понятно, – с иронией подтвердил Турецкий, пряча улыбку. – Значит, Варька... Валентин Арнольдович, вы потом запишите ее полное имя, отчество, фамилию и домашний адрес – алиби так алиби, верно? Продолжаем. Итак, вы явились наконец сюда и... что сделали? Который час был, простите?
– Седьмой. Или чуть больше, я не посмотрел.
– Но откуда вы узнали время?
– Я поставил во дворе машину и там посмотрел на часы.
– Понятно. Тогда вопрос: в это время здесь, на лестничной площадке, было светло? Вот как сейчас? Или еще темно и вам пришлось чем-нибудь светить на дверь? Фонариком там, спичкой. Лампочка у вас тут, смотрю, сиротская, как раньше говорили.
– Я посветил фонариком, – быстро сказал Баранов.
– Он у вас с собой? Покажите.
– Нет, – растерялся Баранов, – он либо дома, либо на службе. Я ведь торопился.
– Вы ведь его постоянно с собой носите, да? – подсказал Турецкий.
– Обычно да, – ухватился за подсказку доктор.
– Отлично. Вы потом нам обязательно предъявите этот ваш фонарик. Заметьте себе этот факт, Валентин Арнольдович. А теперь, Вячеслав Сергеевич, возьмите что-нибудь в руку... авторучка?.. подойдет. И изобразите нам, как вы подходили, как светили себе, как обнаружили и что делали после этого. Начинайте! Сережа! Съемка!
Актер из Баранова был, конечно, не очень. Но он очень старался выглядеть, видимо, так, чтобы демонстрация полностью соответствовала его собственной установке. Он подошел к двери, затем отступил на шаг, затем стал быстро оглядывать дверь, «подсвечивая» себе фонариком, даже присел на корточки, а затем с легким криком отскочил в сторону.
– Вот, – сказал он, задыхаясь. – После этого я стал звонить и стучать в эти двери. – Он обвел рукой соседей.
– Так, – кивнул Турецкий. – Снято, Сережа? – И сделал тому непонятный знак рукой – то ли: «Отойди, не мешай!», то ли, наоборот: «Будь внимательным!» – А теперь вернемся к началу, Вячеслав Сергеевич. Подойдите к двери!.. Так! Осветили, осмотрели? Ответьте, чем была вызвана у вас необходимость оглядывать всю дверь? У вас уже имелись подозрения, что на вас готовится покушение? Почему? Чем это вызвано? Но давайте по порядку. Были подозрения?
– Понимаете ли, – решил играть в дурачка Баранов, – сказать «да» со всей уверенностью не могу. Сказать «нет» – совесть не позволяет. Ведь только что убили Татьяну Васильевну. И этот случай у всех у нас был на слуху. Мало того, мы буквально только что похоронили ее и очень переживали потерю. Она была превосходным человеком, замечательным доктором, умницей, доброй женщиной, моей хорошей знакомой... – Баранов печально опустил голову, отдавая должное памяти безвременно погибшей. – А потом, признаюсь вам честно, я возвращался... ну не совсем в себе. Немного, можно сказать, подшофе.
– Это на машине-то? – с ужасом в глазах воскликнул Турецкий.
– Что поделаешь? – скорбно развел руками Баранов. – Но я и принял-то самую малость... Опять же – раннее утро, машин еще никаких...
– Тем более в компании, – понимающе подмигнул Турецкий.
– Вот видите, вы и сами все понимаете. Но это у меня не традиция, скорее – исключение.
– Поехали дальше, – с выдохом облегчения махнул рукой Турецкий. – Оглядели и...
– Вон там что-то вроде бы блеснуло. – Баранов и сам уже, видимо с облегчением, присел перед дверью и ткнул пальцем в нижний ее угол. – Вот здесь. И я лег на пол... извините, вот так.
Он растянулся на несвежем полу.
– И тогда обнаружили? – подсказал Турецкий.
– Точно! – воскликнул Баранов с явным уже облегчением. – Теперь вспоминаю: все именно так и было!
– Поднимайтесь, камера вас зафиксировала... Далее вы перебудили весь дом, затем вызвали милицию, а потом?
– А потом приехали люди из ФСБ, так мне, во всяком случае, сказали. Они здесь осмотрели и сказали, что придется проникнуть в квартиру через одно из окон. И еще спросили про форточку. Я сказал, в каком окне. Другие были заклеены на зиму.
– Ясно, – вздохнул Турецкий. – А теперь откройте дверь.
Доктор достал связку ключей, выбрал один – длинный и замысловатый. Им открыл секретный замок, вторым ключом повернул английский и отворил дверь.
– Вот здесь была бомба, мне потом показали, – сказал он, тыча пальцем в нижнюю часть дверного косяка.
Турецкий, уже читавший акт экспертизы, кивая, осмотрел место, а потом задумчиво и озабоченно спросил:
– Вы свои ключи никому не давали? Их не могли у вас украсть? А где запасные держите?
– Запасные на службе, в сейфе. А свои я вообще никому не даю. Может, отмычкой открывали, как это теперь делают, а? – поинтересовался Баранов сразу у всех.
– Ну с английским – картина понятная, его еще Остап Бендер открывал ногтем мизинца. А вот секретный? Придется вам денек-другой потерпеть без него. Мы снимем его для проведения экспертизы. Ее ведь не делали? – обернулся он к Кучкину.
И тот с виноватым видом отрицательно покачал головой и потупил взгляд.
– Ничего страшного, а мы сделаем. Сережа, займись!
– А зачем это? – забеспокоился доктор.
– Проверить, нет ли в нем посторонних следов, – ответил Сережа, вынимая из чемоданчика отвертку. – И ключик ваш пожалуйте. – Он протянул руку, и Баранов положил ему на ладонь, отцепив от связки, длинный ключ с замысловатыми бородками.
– Значит, заканчиваем, – сказал Турецкий и обернулся к следователю Кучкину, который вел тем временем протокол следственного эксперимента. – Валентин Арнольдович, будьте добры, покажите протокол понятым, пусть прочитают и распишутся где следует. А также и Вячеславу Сергеевичу. С той же целью, – педантично сообщил Александр Борисович. – И не будем больше отнимать у граждан Коротковых их драгоценное время.
Кучкин сделал таинственное лицо и шепотом напомнил Турецкому:
– У вас проскочил без ответа один вопрос к нему, Александр Борисович. Я заметил. Про его недоброжелателей. А он промолчал.
Турецкий едва заметно кивнул Кучкину и продолжил:
– А вот вас, Вячеслав Сергеевич, я попросил бы немного задержаться, поскольку у меня к вам есть еще несколько мелких, уточняющих, я бы сказал, вопросов...
– Прошу в дом, – радушно предложил Баранов, полагая, что буря промчалась мимо.
4
Но буря и не намечалась. Зато стоял, выражаясь морским языком, такой мертвый штиль, от которого совершенно воротило душу.
Дотошный Турецкий совершенно измотал Баранова своими бесконечными повторяющимися вопросами о том, кого из своих недоброжелателей тот мог бы подозревать в попытке покушения на себя. Уже давно приучившийся также быть предельно вежливым с пациентами – если они того, естественно, заслуживали, – Вячеслав Сергеевич с трудом переносил столь изощренную пытку. Ему ведь пришлось вспомнить буквально всех своих знакомых и каждому дать соответствующую характеристику. И в результате – это уже как бы помимо воли доктора Баранова – получалось так, будто все до единого известные ему врачи-наркологи, включая и помянутую недавно добрым словом Татьяну Васильевну, оказались злобными завистниками и весьма слабыми специалистами, которым нельзя доверять здоровье людей. Зато сам Вячеслав Сергеевич, со всеми своими уникальными методиками, как никто другой подходил на роль спасителя ну если не всего человечества, то хотя бы московской ее части.
Вот здесь-то, как выяснилось, и гнездилась та причина, по которой и могли организовать на него покушение – со смертельным, естественно, исходом. Ну как с его предшественницей – Татьяной Васильевной Артемовой, которую он все-таки, исправившись, назвал классным специалистом.
Таким образом, версию о том, что первое покушение было устроено не на супругу все-таки, а на ее мужа, на заместителя мэра, этот потерпевший отметал полностью. Ибо и сам оказался в таком же положении. В каком? Так ведь злобная же месть недоброжелателей-коллег! Неужели это еще неясно?
Ясно-то было как раз очень даже хорошо. Баранов как минимум предлагал следствию «перелопатить» всю наркологию Москвы, в поисках заказчика преступления. Хороший план. И отличная возможность полностью отвести от себя всякое подозрение в причастности к преступлению.
Зная, насколько неповоротлива в этом смысле юриспруденция, Вячеслав Сергеевич мог рассчитывать, что следствие будет длиться бесконечно и где-нибудь обязательно найдутся подозрительные следы, ибо сама наркология далеко не безгрешна, и к ней при желании нетрудно предъявить немало серьезных претензий.
– Тут же может быть все что угодно, – с жаром убеждал Турецкого Баранов, изображая ярого поборника справедливости, – от распространения тех же наркотиков до прямых преступлений, продиктованных контактами с мафиозными структурами. Вы только представьте себе!..
Турецкий представлял, конечно...
Но сам Вячеслав Сергеевич ко всем своим же обвинениям, естественно, не имел ни малейшего отношения, его деятельность на посту главного врача наркологического диспансера была всегда чиста и прозрачна. Любой в этом сомневающийся может проверить, он даже сам готов оказать посильную помощь в этом вопросе.
И Турецкий принял предложение как должное. Заметив при этом, что Баранов словно поежился. Ну да, наверняка сообразил наконец, что сам же и напросился, и если прокуратура действительно начнет проверку, то, не исключено, что именно с него, с его наркологического диспансера.
«А ты не лезь в пекло поперек батьки», – вспомнил Александр Борисович любимую присказку друга Вячеслава Ивановича, которую тот унаследовал от своей начальницы Шурочки Романовой. Родной тетки, между прочим, Галки Романовой, которая теперь работала у Славки...
– Ну что ж, вы, помню, сокрушались, что я оторвал вас от неотложных дел? Так я готов отчасти искупить свою вину перед вами, доктор. Здесь у вас мы в общих чертах закончили – пока! – и я предлагаю проехать к вам на работу. Надо же подтвердить ваше алиби! А кроме того, я хочу, чтобы вы более конкретно прояснили лично для меня вопрос о том, как могут врачи-наркологи нарушать данную ими при вступлении в медицинский, так сказать, цех клятву Гиппократа. Надеюсь, вы не станете возражать? – Александр Борисович посмотрел на Баранова таким чистым и невинным взглядом, что тот просто и не смог бы возразить, отделавшись снова своими какими-нибудь очередными проблемами.
И они отправились, причем Турецкий сел в «семерку» к Баранову, а Кучкин со всеми материалами отправился на служебной «Волге» Александра Борисовича, которая должна была доставить следователя к нему на службу, в межрайонную прокуратуру, а затем вернуться за Турецким. Александр Борисович хотел поговорить с доктором с глазу на глаз, постаравшись вызвать его, во что он и сам не особенно верил, на откровенность, а кроме того, оглядеться у него в диспансере и посмотреть, какую еще пользу можно будет извлечь из этого посещения.
Доктор изображал за рулем исключительное внимание к дороге, и Турецкий не отвлекал его разговорами. Наконец они приехали.
В довольно обширной приемной сидели несколько посетителей, но, видимо, не к главному врачу, а к старшей медсестре – на процедуры. Здесь же, в приемной, Александр Борисович просто не мог не заметить несколько простоватую, с неброской, но крепенькой, спортивной фигуркой девушку-секретаршу, приподнявшуюся при их появлении за столом и обратившую на себя его внимание откровенно порочным выражением глаз.
Неторопливо и важно проходя мимо нее вслед за чрезвычайно озабоченным доктором в его кабинет, Турецкий вежливо поздоровался с ней, а потом лукаво и многозначительно подмигнул – втайне, естественно, от Баранова.
Другая определенно отреагировала бы на этот нарочито нахальный выпад оскорбленной миной либо хотя бы чуточку покраснела, а эта, даже не повернув головы, лишь плавным движением выпуклых глаз проводила его от двери до двери и в завершение кончиком языка сладострастно облизнула ярко накрашенные губы. Никакого более выразительного ответа этому необычному посетителю она и придумать не могла бы. И Турецкий сразу сообразил, что шла у них речь именно об этой Варьке, секретарше, с которой всю ту ночь до утра, перед неудавшимся покушением, неустанно «работал» доктор.
И еще он вспомнил из собственных студенческих времен, что для таких вот девиц, особенно студенток начальных курсов медицинских вузов, запретных тем вообще тогда не существовало. Как наверняка и сейчас. Если времена меняются, и главным образом в худшую сторону, то что рассуждать о людях?.. Все-то те девицы знали и все умели, ничего и никого не стесняясь и откровенно бравируя своими знаниями, почерпнутыми не столько в аудиториях, сколько на институтских лестницах и в курилках. Похоже, и эта Варька из таких же. Но если она не первый день работает в этом диспансере у Баранова, то наверняка является носительницей не одного десятка секретов наркологической деятельности своего шефа, и этот факт надо будет обязательно иметь в виду. Хотя сама, вероятно, в темных делишках Баранова не участвует – слишком молода. Ну разве что – по мелочам, а за это ее никто судить пока не собирается. Опять же, чтобы выискивать хитроумные подходы к этой девице, а затем выуживать ее тайные знания, тоже никаких сложностей определенно не предвидится – судя по ее мимике. Просто Александр Борисович подумал, что лично для него такого рода «победа» ровным счетом ничего не принесет, а вот кого-нибудь из молодых, к примеру того же Володьку Поремского, который пока в этом деле нигде не засветился, натравить можно. И в минуту приятного откровения с ним эта Варька – три против одного! – продаст своего шефа с потрохами. А уж ее-то потом всегда можно будет аккуратно вывести из-под следствия, так что и риск для нее невелик. Надо будет это обстоятельство иметь в виду на будущее...
И это было, пожалуй, единственной действительно серьезной находкой за все время посещения Турецким наркологического диспансера. Прежде всего потому, что никаких секретов доктор Баранов, естественно, не выдал, а мелкие нарушения его профессиональной деятельности Александра Борисовича решительно не интересовали. Зато Вячеслав Сергеевич старательно пробовал живописать, как некоторые его коллеги, имена которых он, исключительно из сугубо этических соображений, назвать не может, ибо пока все это только слухи, а возможно, и грязные сплетни, на которые честный врач полагаться не должен, а твердыми фактами он не располагает, – так вот, как они иной раз не столько лечили, сколько, наоборот, сажали своих пациентов на иглу. И рассказал об этом довольно подробно, будто сам сотни раз уже это делал.
Или о том, как в отдельных случаях, якобы купируя абстиненцию, то есть снимая наркотическую зависимость у пациента, врач на самом деле вводит ему – в малых дозах – наркотик либо какой-нибудь легкий заменитель, на короткое время избавляя наркомана от ломки, но привязывая таким образом его к себе надолго, если не навсегда. Разумеется, это преступление, но поймать врача за руку и доказать его вину практически нельзя. Тем более что такие варианты возможны разве что в частных клиниках, а в государственных, как в его диспансере, – никогда, ни боже мой!
Другими словами, получалось так, что подстроить, мягко выражаясь, серьезную пакость как Татьяне Васильевне, так и доктору Баранову мог фактически любой их коллега, заинтересованный в том, чтобы завладеть креслом главного нарколога. Вкупе, разумеется, с постом главного врача ведущей наркологической больницы.
Но опять-таки с Алексеевой еще понятно, она и занимала эти посты. Значит, они кому-то срочно потребовались. А почему тогда Баранов? Оказывается, что он наиболее вероятный претендент на место Татьяны Васильевны. У него и опыт, и большой стаж работы, и масса благодарностей, и постоянное участие в многочисленных, в том числе и зарубежных, симпозиумах по проблемам наркологии, и освоение новейших методик – как отечественных, так и западных. То есть он постоянно держит руку на пульсе современных достижений в области психиатрии вообще и в наркологии в частности, как одной из ее непременных составляющих.
Так вот где «собачка-то порылась», говоря словами Нинки! Либо доктор, увлеченный своими соображениями, сам себя невольно выдал, либо он сделал это совершенно сознательно, как бы намекая лопуху следователю: вот он, мол, я – перед вами, я честно излагаю свои мысли и дальнейшие планы, а вы попытайтесь, со своей стороны, найти в них хоть какой-нибудь криминал! Черта лысого найдете! Ну да, наступление такого рода – тоже способ самозащиты. Тем более при таком алиби, как покушение на убийство, аналогичное совершенному ранее...
А теперь насчет алиби.
Александр Борисович максимально серьезным тоном, на который был способен в данный момент, спросил у доктора, есть ли у него, не важно какое, любое помещение, где он смог бы побеседовать с Варварой? Причем сделать это, как и недавно, в доме Баранова, под протокол.
По всему было видно, что Баранов немедленно узрел в просьбе явный личный интерес следователя. И предложил допросить Варвару в его кабинете, в своем присутствии. Но Турецкий возразил, что это нарушение уголовно-процессуального производства. Свидетель должен быть допрошен при отсутствии посторонних лиц, которые могли бы оказать на него давление. Кажется, доктор оценил-таки значимость проблемы и сказал, что если допрос продлится не очень долго, он может предоставить опять-таки свой кабинет, а сам временно перейти в процедурную. На этом варианте и остановились.
Затем Вячеслав Сергеевич вызвал из приемной Варвару, объяснил ей цель приезда самого помощника генерального прокурора, – на девицу, по ней было видно, эта должность если и произвела впечатление, то скорее в обратном смысле. Так, во всяком случае, сказали ее глаза. После чего, сделав строгое лицо, Баранов вышел.
А Турецкий, достав из своей папки свежий лист протокола допроса свидетеля, принялся заполнять его. Фамилия, имя, отчество, возраст, должность, домашний адрес... Все по анкете. Где учится, на каком курсе. В какой-то момент он даже восхитился собственной прозорливости – все было в точности так, как он и подумал. Но миг восхищения не прошел мимо ее глаз, тут он явно сам дал маху.
Девица заерзала на заскрипевшем стуле, выпрямилась по-спортивному, выпятив небольшую грудь и приоткрыв в ожидании рот, а взгляд ее изобразил настоящее плотское удовольствие, которое находилось от нее буквально на расстоянии протянутой руки. Она только воровато оглянулась на незапертую дверь. И вот этого взгляда Турецкому было достаточно, чтобы немедленно остеречься и изгнать из головы все «крамольные мысли».
– Перейдем к делу, Варвара... э-э... Анатольевна, – откашлявшись, сказал Александр Борисович и нахмурил брови.
– Можете звать меня Варей, так мне привычнее. – Она подвигала плечами и придвинулась на стуле поближе к нему – теперь их разделял только письменный стол, но она, кажется, уже собиралась нырнуть под него.
– Спокойно, Варя, – чувствуя, что у него по-прежнему першит в горле, сказал Турецкий. – Мы с вами делаем серьезное дело. Я должен установить алиби вашего шефа. Действительно ли он пробыл всю ночь, как утверждает, здесь, в кабинете, работая вместе с вами над важными медицинскими документами до самого утра, после чего отправился домой, где и обнаружил... М-м, ну, словом, где он обнаружил бомбу под собственной дверью. Все было так, как он рассказывает?
Она повела плечами и изобразила на лице выражение, которое могло говорить, что, мол, если доктор это сказал, значит, так оно и было. Но это не ответ.
– Тогда расскажите мне, что вы здесь делали, над какими документами работали и сколько на эту вашу работу ушло времени? Вы понимаете, зачем мне это нужно знать?
Она снова молча изобразила согласие, но при этом на лице ее мелькнула недовольная гримаса, будто следователь занимался совершенно не тем, что требовалось в данный момент. Ситуация, понял Турецкий, становилась все более рискованной. Нельзя было исключить, что они – доктор со своей секретаршей – заранее не договорились, а теперь в любой момент могла быть совершена провокация. Или все это глупые страхи испуганной вороны, которая, как известно, куста боится? Да что она, в конце концов, ринется на него, что ли? А если в ответ – по шее?
И вот это изменение в лице Турецкого, видимо, подействовало на нее, девица опустила глаза и протяжно вздохнула:
– Да чего отвечать-то? Неужели не понятно, какие документы он со мной изучал? Был он здесь правда всю ночь. И ушел от меня довольный, если вам именно это надо знать. От меня никто не уходит недовольный, вот!
– Кто у тебя родители, Варя? – строго спросил Турецкий.
А она с вызовом усмехнулась, и лицо ее стало из простоватого и наивного прямо-таки хищным.
– Интересуетесь, где меня достать? Нет, у меня дома нельзя. Но если у вас есть место, я согласна. Вы мне нравитесь. Я люблю таких мужчин – решительных и сильных.
– С чего ты взяла, что я решительный и сильный?
– А увидела, я ж на врача учусь, на психиатра, это нынче модно и денежно.
– Смотри-ка! А здесь что? – Турецкий окинул глазами тесноватый и неприхотливый кабинет.
– А здесь, чтоб иметь на жизнь, на шее у родителей не сидеть и получать удовольствие. Разве мало?
– Если умеешь – хорошо.
– А вы попробуйте! – Она с вызовом высунула между зубов кончик язычка.
– Не хулигань, – погрозил ей шутливо пальцем Турецкий, – а то накажу. Давай рассказывай, я буду за тобой записывать. Только не надо болтать, чем ты тут с ним действительно занималась.
– Значит, соврать? – улыбнулась она.
– Лучше соври. Он вправду пробыл здесь всю ночь и никуда не выходил?
– Правда. Да он бы и не смог.
– Почему?
– Я ж говорю, что от меня не уйти, пока я сама не отпущу. А ты не веришь. Попробуй вот!
– Когда он ушел домой? В котором часу?
– Он уехал на своей лайбе ровно в шесть часов утра, еще темно было, а я вернулась на диван в ординаторскую. Поспать до работы.
– Вы смотрели с ним личные дела ваших пациентов? – Турецкий, сдвинув брови, посмотрел на нее в упор.
– А чем же еще можно всю ночь заниматься? – усмехнулась она. – Конечно, делами пациентов. Я в них вечно что-то не так пишу, а он сердится и исправляет. Но с работы не гонит, слава богу. А ты куда ездишь обычно, когда подворачивается ситуация, а?
– И последний вопрос...
– Жалко.
– Что тебе жалко? – уже грубовато спросил Турецкий.
– Что последний. Раз уж ничего у нас не получится, так хотя бы поговорим, – уже с откровенной насмешкой ответила она. – Трепачи вы все! А как до дела...
– Ты всех ваших пациентов знаешь?
– Ну не всех, многих, а что?
– Есть среди них такие, кто хотели бы... или решились за что-то отомстить доктору?
– Так на это каждый обдолбанный наркоша способен. А вот взрыв устроить, как Артемовой, это вряд ли.
– Почему?
– А ты сам не понимаешь? – Она уже упорно называла его на «ты», но Турецкий не обижался – у нее это получалось очень непосредственно. – Они же, наркоши наши, с техникой не в ладах. Ручонки трясутся.
Александр Борисович вспомнил аргумент Баранова по поводу какого-нибудь обиженного на него пациента и понял, что девица абсолютно права. Тут мог действовать только совершенно трезвый и здоровый профессионал. А раз это так, то нужно искать взрывника не в кругу врагов доктора, а среди его знакомых и приятелей. Такая вот получалась логика.
– Хорошо, – сказал он, – спасибо за подсказку.
– Это по поводу кого? – удивилась она.
– По поводу ваших обдолбанных, как ты выразилась. Вот прочитай протокол и напиши на этой и обратной стороне, что с твоих слов записано верно. Если что-то не так, поправь.
Она стала читать. Расписалась на одной стороне, перевернула лист, снова прочла и опять расписалась.
– Эй, что это? – нахмурился Турецкий, видя, как она выводит в конце цифры.
– Мой мобильный. На всякий случай. – Она хитро уставилась на него. – Вдруг тебе потребуется что-нибудь срочно уточнить? Так учти, я всегда готова, как юная пионерка.
– Ну ты и хулиганка. – Турецкий улыбнулся, пряча лист в папку.
– Этого ты еще не знаешь! – предупредила она и поднялась. Выпрямилась, потянулась всем телом, предъявив длинные ноги, и добавила: – Если у нас уже все, тогда я пошла?
– Иди, свободна.
Через минуту вернулся Баранов и уже от дверей с вопросительным интересом уставился на гостя. Турецкий сказал:
– Варвара Анатольевна подтвердила ваше алиби, можете не волноваться, к вам по этой части больше вопросов тоже нет. Но я хотел бы вас попросить, Вячеслав Сергеевич, взять лист бумаги и все же перечислить мне как минимум десяток фамилий людей, коих вы можете подозревать во враждебности к вам лично. Ну тех, о которых мы уже говорили у вас дома. Полагаю, поскольку среди наркологов или психиатров вам известны многие, то антипатии круга этих лиц вполне могли распространяться помимо вас также и на покойную теперь Артемову. Не так ли?
– А что? Вполне.
– А среди них могут оказаться не только явные враги, иногда случаются и фальшивые друзья, их нам далеко не всегда удается распознать с ходу. И должности их, пожалуйста. Если помните телефоны – тоже. Следственная работа – это не такая простая штука, уважаемый Вячеслав Сергеевич. А рутинная, нудная и кропотливая работа, так же как и ваша.
– Да-да, в самом деле... Но, я надеюсь, вы не станете сообщать им, будто бы я... Есть же, как я упоминал, этическая сторона!..
– Ни в коем случае, можете на меня полностью положиться, как и в случае с... – Турецкий как бы непроизвольно взглянул на дверь, вслед ушедшей секретарше, – вы понимаете?
Баранов так же непроизвольно кивнул.
– Вот и отлично. Поэтому сделайте одолжение напишите.
И Баранов, хотя по нему было заметно, как он не хотел этого делать, стал писать столбиком фамилии, указывая против каждой должность и телефонный номер – и все по памяти. Она у него была, вероятно, исключительной.
5
Еще в тот же день Турецкий решил съездить к Алексееву – чтобы окончательно расставить для себя все точки над «и».
Заместитель мэра был «безумно» занят, так предупредила секретарша – важная дама, так повторил и его помощник, который даже попытался выведать, с чем прибыл в мэрию первый помощник генерального прокурора, но Александр Борисович был непроницаем. Пришлось срочно прерывать какое-то срочное совещание и запускать его в кабинет.
– Ну наконец-то! – Это была первая фраза, которой мнимый потерпевший – сейчас Турецкий определял его именно так – встретил важное прокурорское лицо.
Самое невероятное, что с ходу понял и оценил Александр Борисович, заключалось в том, что этот руководитель действительно считал себя абсолютно правым в своих подозрениях. Да что там подозрения! Какие еще они могут быть, когда это твердая его уверенность!
Парадокс заключался в том, что однажды на Алексеева уже была совершена попытка покушения, к счастью неудачная. Стреляли метко, но одна из пуль лишь едва задела макушку Георгия Витальевича, обозначив на ней розовую, безволосую дорожку. Которая, кстати, скоро заросла, и все о ней забыли. Так, во всяком случае, утверждали «злые языки». Но Алексеев долго ходил с перевязанной головой, принимая заботливое сочувствие и сострадание от коллег и посетителей.
Вот, вероятно, с тех пор и отложился глубоко в его душе страх перед заказным убийцей. И потому уже саму весть о взрыве, не говоря о его страшных последствиях, Георгий Витальевич немедленно переадресовал на себя, любимого. Жена якобы оказалась совершенно случайной жертвой. Ужасно, обидно, горько, но... было бы гораздо хуже, если бы дело коснулось его. Такую вот видел во всем происшедшем логику Александр Борисович, и она, честно говоря, даже если бы полностью соответствовала действительности, все равно не вызывала в душе ни малейшего сочувствия к овдовевшему Алексееву.
Но если бы все, что он сейчас чувствовал, рискнул бы изложить в этом кабинете, хотя бы и предельно доказательно, разразился бы невероятной силы скандал! И до тех пор, пока следствие не скажет настоящую правду, вот эту ненужную работу придется тем не менее проводить! И в этом тоже своеобразная и по-своему всесильная логика времени...
Александр Борисович решил не оригинальничать. Он кратко известил чиновника, что указанием генерального прокурора на него, госсоветника юстиции третьего класса Турецкого, возложена миссия – досконально разобраться в этом запутанном деле.
– Да ничего тут запутанного! – воскликнул побагровевший Алексеев. – Не понимаю, кому могла прийти в голову эта идиотская мысль, будто здесь какая-то неразбериха?!
– Именно по этой самой причине, – тоном педантичного учителя оборвал заместителя мэра Турецкий. – Я прибыл сюда, оторвав вас, естественно, от важнейших, государственного значения, дел, чтобы выяснить раз и навсегда главный вопрос, а не заставлять прокуратуру, да и руководство столицы, не говоря уже о президентской администрации, питаться пока сплошными необоснованными слухами и домыслами. Итак, – он положил перед собой на стол новый лист протокола допроса потерпевшего, снял колпачок с авторучки, – чем, как вы полагаете, была вызвана эта жестокая попытка убрать вас? Извините, что я вынужден ставить вопрос с такой римской прямотой. О вашей супруге мы пока речь не ведем, хотя я искренне приношу вам глубокие соболезнования.
– Спасибо... А причин сколько угодно, – стал вроде бы успокаиваться Алексеев. – Да хоть начиная с наших строительных проблем! И пусть я к ним не имею прямого отношения, сам этот факт нельзя рассматривать иначе как попытку не просто устранить с дороги одного из ответственных государственных лиц, а желание придать совершенно иное направление всей политике Московского правительства. Это безусловно!
– Но, прошу прощения, такое важное и чрезвычайно опасное дело, как физическое устранение государственного лица, обычно вызывает и достаточно предсказуемые последствия. Это, к сожалению, смерть какого-нибудь бомжа может расследоваться годами, если еще будет по этому факту возбуждено уголовное дело, – Турецкий сознательно произнес слово с ударением на «у», как это делают в прокуратурах, – а по вашему делу нет никаких сомнений, что следствие уже в самое ближайшее время способно выйти на заказчиков. Но с одним непременным условием, Георгий Витальевич! Вы должны прямо при мне, сейчас, продумать и назвать лиц, на которых падает ваше подозрение. А уж раскручивать их, требуя признательных показаний, – это сугубо наше собственное, профессиональное дело. Найдем мы, разумеется, и исполнителей, с этим тоже, я уверен, проблем не возникнет, особенно когда дело на личном контроле у генерального прокурора! Если бы вы только слышали, какой это был гром среди ясного неба! Повторять слова президента, адресованные нашему генеральному, Владимиру Анатольевичу Кудрявцеву, я вам не стану, но, можете мне поверить, я бы не хотел их слышать в свой, скажем, личный адрес. Итак, я вас слушаю.
И произошла осечка.
Алексеев открыл рот, но, видя напряженную готовность Турецкого записывать каждое его слово, подумал и рот все-таки закрыл.
– Вы правы, я действительно должен хорошо подумать, чтобы не оговорить приличных людей. Мне просто собственная совесть не простит тогда такой ошибки...
– Я готов подождать сколько вам будет угодно, Георгий Витальевич, – учтиво заявил Турецкий. – И выслушать вас, когда у вас появится возможность для нашего закрытого для всех остальных краткого разговора. А что касается следов киллера, как теперь модно называть убийц-исполнителей, то у нас уже имеются кое-какие наметки. Я внимательно смотрел все материалы по этому уголовному делу, оно возбуждено, – повторил Турецкий, – по признакам статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации, и, поверьте мне, исходя из собственной многолетней практики, я могу заявить со всей ответственностью, что дело будет раскрыто и преступники строго наказаны.
– Да, – покачал головой Алексеев, – это все, конечно, ужасно и еще раз ужасно... Но я в самом деле должен подумать, Александр Борисович...
О, уже первая победа! Он вспомнил имя-отчество следователя.
– Тогда не стану больше вас задерживать и прошу запомнить – по первому же вашему звонку... Вот моя визитка, здесь есть номер мобильного. Поручите, пожалуйста, своему симпатичному помощнику, мы с ним уже познакомились, и он немедленно известит меня о нашей с вами очередной встрече.
Турецкий встал, откланялся, пожал дружески протянутую ему руку и, четко повернувшись, как человек военный, покинул кабинет.
«Ты у меня теперь долго будешь думать, – злорадно ухмылялся Александр Борисович, покидая здание мэрии. – И заодно перестанешь нам морочить голову своими глупостями».
Когда будут названы фамилии, придется сделать по каждой из них телефонный звонок, а затем по возможности встретиться и переговорить со всеми, на кого только падет «карающий взор» Алексеева. А это все то драгоценное время, которое будет хотя и потеряно, но не совсем бездарно.
