На этот раз Турецкий приехал в НИИ Сахнова с твердым намерением вытрясти из Долговой абсолютно все и о Жеке, и о Сахнове, и о Столяровой со Щетининым. Независимо от того, сколько на это понадобится времени и сил. То, что из Долговой каждое слово придется тянуть клещами, Турецкий предвидел – и не ошибся. Пожалуй, будь ее воля, она бы «важняка» и на порог своей лаборатории не пустила.

– Вы разве в прошлый раз узнали не все, что хотели? – спросила она, не поднимая головы от журнала, в котором что-то быстро писала карандашом. Компьютер, повизгивая от удовольствия, медленно строил жирный зеленый график. Несмотря на раннее по конторским меркам утро – начало десятого, когда уважающим себя ученым полагается мирно пить кофе и обмениваться впечатлениями о прошлом вечере или о других мировых проблемах, в лаборатории кипела работа.

Турецкий уселся, не дожидаясь приглашения:

– Нет, конечно, разве можно выяснить все в получасовой беседе?

Долгова наконец взглянула на него. Судя по покрасневшим, припухшим глазам и отсутствию макияжа, она сегодня вообще не ложилась.

– Не в получасовой, а в сорокапятиминутной, – поправила Долгова, глядя на часы, очевидно собираясь и на этот раз точно подсчитать, сколько драгоценного времени уйдет на беседу со следователем, то есть впустую. – Что вас теперь интересует?

– Начнем с Сахнова...

Она была крайне удивлена:

– У вас странная манера вести расследование.

– А у вас есть какое-то представление о том, как должно идти расследование?

– Может, объясните, почему для допросов о Георгии Емельяновиче вы выбрали именно меня? Я что, центр вселенной, средоточие всего неживого и регрессивного? Вы ведь не говорили больше ни с одним человеком. Вы хоть знаете, что у Сахнова была секретарша, которую после его смерти уволили и у которой на днях случится нервный срыв, если ее не допросит следователь. Я не гарантирую, что вы получите от нее много полезной информации, но вы же должны допросить всех. Или я ошибаюсь?

– Нет, вы абсолютно правы. – Ну, положим, это не у меня странные методы, а у Азарова, подумал Турецкий, ведь именно он ведет дело об убийстве Сахнова.

А почему он элементарно не допросил ближайшее окружение убитого? Он что, действительно лопух и понятия не имеет о том, как нужно вести следствие, или гнет конкретную стратегическую линию, желая завести следствие в тупик? Ждет, пока они тут переварят все внутри себя, перегрызутся, как пауки в банке, созреют и упадут к его ногам переспелыми грушами? – С секретаршей мы поговорим, но сейчас меня интересует не просто смерть профессора Сахнова. Меня интересует убийство профессора Сахнова в ряду других убийств сотрудников вашего института и конкретно вашей лаборатории. Именно поэтому я разговариваю с вами в первую очередь.

– Вы что же, предполагаете, что это как-то связано? – спросила она рассеянно, больше обращая внимание на зеленый график, нежели на Турецкого. Линия резко поползла вниз, а потом метнулась вправо, и конец ее исчез за границами экрана. Долговой это явно не понравилось. – Их что, убил один и тот же человек?

– Не исключаю, – кивнул Турецкий. – Согласитесь, это более вероятное предположение, чем то, что институт просто преследует злой рок или порча, насланная конкурирующим учреждением.

Долгова только пожала плечами, строго посмотрела на Турецкого своего небесного цвета глазами и перезапустила программу с новыми параметрами. На этот раз график строился гораздо быстрее, но сыграл с Долговой ту же шутку: до середины экрана послушно полз вверх, а потом безнадежно спикировал.

– Что конкретно вы от меня хотите?

– Во-первых, поподробнее узнать, чем занимается ваша лаборатория.

Долгова вдруг забыла о компьютере и возмущенно уставилась на Турецкого:

– А во-вторых, в-третьих, в-десятых? По поводу убийств моих коллег нас уже многократно и подолгу допрашивали. С тех пор ничто не изменилось, и мне лично нечего добавить. Просто просмотрите эти дела – они у ваших коллег, а у меня много важной и срочной работы.

– Если вы так ставите вопрос, пожалуйста, я вызову вас завтра повесткой к себе в Генпрокуратуру для продолжения допроса, и времени на этот визит вам придется потратить несравненно больше, чем на разговор со мной сейчас. – Черт, почему она так упирается, удивлялся про себя Турецкий.

Это врожденная вредность и вздорность или благоприобретенное недоверие к правоохранительным органам? Или ей действительно есть что скрывать и она боится выболтать лишнее? Но в этой глупой полемике намного проще проколоться.

Долгова размышляла секунд двадцать, покусывая кончик карандаша.

– Хорошо, спрашивайте сейчас. – Она решительно отодвинула журнал и отложила карандаш.

– Я, собственно, уже спросил: чем конкретно занимается ваша лаборатория?

– Разработкой одного лекарственного препарата на растительной основе.

– И от чего этим лекарственным препаратом, предполагается, будут лечить?

– В первую очередь это мощный иммунный стимулятор, и, может быть, повторяю – может быть, препарат окажется эффективным при лечении наркозависимости.

– А поподробнее можно? – заинтересовался Турецкий. – Без спецтерминов, на пальцах, это что-то вроде легкого наркотика, перейдя на который можно отвыкнуть от тяжелых? – сымпровизировал он.

– Нет. Мы здесь гомеопатией не занимаемся. Разрабатываемое средство теоретически будет работать где-то на клеточном уровне, корректировать нейронные реакции на действие наркотиков.

– Непонятно, но здорово, – подытожил Турецкий. – Я, конечно, не большой специалист, но, по-моему, это достаточно новая методика в борьбе с наркоманией?

– Почему же, такие разработки ведутся давно. Со времен зарождения генной инженерии, решаются и проблемы наркоманов в том числе. Вопрос заключается лишь в том, насколько успешно.

– И насколько? Вы конкретно готовы запускать в производство свою панацею?

Задав этот вопрос, он уже был морально готов к тому, что вот сейчас она оседлает любимого конька всех российских непонятых и непризнанных ученых и прочтет лекцию о трудностях естествоиспытательства в России, раскрепостится, раскроется – и информацию нужно будет только успевать запоминать.

– Нет, мы еще не готовы. – Долгова на эту удочку не попалась. – Может, вы лучше объясните, как наши успехи или неуспехи связаны с убийством профессора Сахнова и моих сотрудников?

Ладно, будем продолжать ковырять в час по чайной ложке, авось...

– У Сахнова нашли наркотики, много наркотиков.

– Это мы уже обсуждали, – энергично запротестовала Долгова. – Георгий Емельянович не был наркоторговцем.

– Ваша уверенность меня радует, но факты, как известно, упрямая вещь. Давайте просто порассуждаем, не переходя на личности. Итак, у Сахнова нашли наркотики, и если он все-таки имеет к ним непосредственное отношение, а более ранние убийства Столяровой и Щетинина имеют отношение к его убийству, то можно предположить, что Столярова и Щетинин тоже имели отношение к наркотикам и кто-то уничтожает некую сеть наркоторговцев. Или, – Турецкий жестом пресек очередную попытку Долговой вступить в дискуссию, – или кто-то заинтересовался, скажем, вашими разработками и попытался до них добраться. Что скажете?

– Продолжайте фантазировать, я слушаю.

– Вначале через рядовых сотрудников, а впоследствии через Сахнова. Насколько этим предполагаемым злодеям это удалось, я не знаю, но если вдруг не удалось, то, естественно, они убирают Сахнова, который для них опасен, и из этого можно сделать два вывода. Первый: они своих попыток не оставят – и второй: поскольку Сахнову подбросили именно наркотики, а не, скажем, бриллианты или фальшивые доллары, они – это, скорее всего, наркодельцы. Как я понимаю, первую версию вы даже обсуждать не желаете, поскольку и Сахнов и Столярова со Щетининым были в вашем понимании кристально честными людьми.

– «В вашем понимании»... – фыркнула Долгова.

– Отлично. Давайте пока что ограничимся второй версией, где они выступают в роли жертв. Итак, кто из троих погибших ученых обладал достаточно полной информацией о ваших исследованиях?

– Щетинин работал у нас недавно и точно ничего рассказать не мог. Хотя, если исходить из ваших построений, то ни от Столяровой, ни от Щетинина ваши метафизические злодеи ничего не добились, иначе зачем бы им понадобилось идти дальше и иметь дело с Сахновым. Но, кстати, Сахнов также не был абсолютно в курсе. Он осуществлял лишь общее руководство проектом, не более. Конечно, если наркоторговцы пожелали прекратить исследования, то с убийством Сахнова им это практически удалось, новое руководство не проявляет по отношению к нам большого энтузиазма. Но если они охотились за формулой, то все эти жертвы были совершенно напрасны. Никто из убитых формулы не знал, просто потому что... ее пока не существует.

– Уже предвижу, что ответ будет отрицательным, и все-таки спрашиваю: к вам лично никто с предложениями о сотрудничестве не обращался?

– Как вы проницательно предвидели, ответ: нет. – Она, считая, что допрос подошел к концу, отвернулась к компьютеру, который наконец ее порадовал: новая зеленая дрожащая линия, уже было собравшаяся последовать примеру своих предшественниц, вдруг выровнялась и потянулась вверх.

И тут Турецкий, заканчивая оформление протокола, выдал свой последний козырь:

– Да, пользуясь случаем, хочу передать вам привет от Дмитрия Романовича Коржевского, который открыл мне страшную тайну о вашем романе с Промысловым.

– Ему тоже при случае привет передавайте, – совершенно спокойно ответила Долгова, записывая в журнал характеристики последнего графика.

Ну зануда! Где же у нее, черт возьми, кнопка?!

– Из того, что в прошлый раз вы об этом не упомянули, я сделал вывод, что эта тема вам неприятна. И тем не менее из того же факта и из совокупности многих других следует, что вам судьба Промыслова далеко не безразлична, а значит, вы просто обязаны мне помочь.

– Чем?

– Я прошу вас подумать и рассказать мне все, чего вы еще не рассказали. Промыслов делился с вами своими ближайшими планами?

– Нет.

– Не замыкайтесь, Божена Анатольевна, – чуть не взмолился Турецкий. – Поймите наконец, у нас с вами общая цель: вернуть его домой живым и невредимым.

– Вы что же полагаете, что я сама его прячу, в собственном шкафу? Или под кроватью? Или в компьютере, в заархивированном состоянии?!

– А вы не прячете?

– Нет. И ни в какие другие клиники под чужой фамилией я его не устраивала, и он не признавался мне в совершенном преступлении и тем самым не давал повода укрывать его от правосудия, и о возможном преследовании со стороны кредиторов он тоже не говорил, так что и от них я его не прячу. Еще варианты? Ах да, я сама его убила, расчленила и растворила в серной кислоте, я же химик, я умею. И поступила так, подозревая его, скажем, в гомосексуальных контактах. Все, моя фантазия истощилась.

– Ну, – подсказал Турецкий, – вы еще могли вместе с Промысловым инсценировать его похищение и на полученный от родителей выкуп приобрести себе аптеку где-нибудь на Гавайях.

– А что, с его родителей действительно потребовали выкуп? – удивилась она.

– В том-то и дело, что нет. А с вас случайно не требовали?

– Не требовали.

От Долговой Турецкий ушел выжатый как лимон.

Она вымотала ему все нервы, тем не менее наверняка не рассказала и половины того, что знает. Хотя то, что удалось вытянуть из нее, похоже на правду. А нежелание Долговой говорить может иметь и совершенно банальное объяснение: предположим, злодеи добрались и до нее да еще угрожают перебить всех оставшихся в живых сотрудников, если она не отдаст им формулу. Естественно, что она молчит со мной как рыба об лед, а собственный страх маскирует под агрессивность.

Короче, наводнить эту контору «жучками» под завязку, причем лучше – Денисовыми. Через Костю это, во-первых, дольше, а во-вторых, больше совершенно необязательных посвященных.