Эпилог
На следующий день они вдвоем сидели дома у Дениса. Грязнов-старший задерживался: его вызвали на ковер – отчитываться за несанкционированные действия Грязнова-младшего в Италии. А Константин Дмитриевич вместе с генеральным прокурором укатил в Совет Федерации. У последнего там было плановое выступление-отчет о проделанной «хирургической» и профилактической работе в борьбе с наркобизнесом. Меркулов же требовался в качестве компетентного консультанта на случай, если сенаторы вдруг зададут какой-нибудь каверзный вопрос.
Жара вроде бы спадала, но внутри Турецкого стояла своя собственная непогода – непроходимый туман в мозгах, развеять его можно было только одним способом. Он раздраженно похлопал себя по карманам: курева не было.
– Денис, дай сигарету.
– Кончились, дядя Саша.
– Ну так сходи купи, что ли, – раздраженно буркнул Турецкий. – Внесем в счет к Промыслову.
Денис вернулся через пять минут с «Парламентом» для Турецкого и с «Мальборо» для себя и сказал:
– Надо как-нибудь попробовать покурить кальян...
Турецкий выразительно покрутил пальцем у виска и сказал только:
– Ты переработал.
– Да нет, вы не поняли, дядя Саша, травку через него не курят. Там специальный такой табак, шиша называется.
– На гашиш похоже.
– Похоже, но не он. Я же сказал, это не наркотик. Кроме того, и не так вредно, там специальный фильтр есть, никотин отсасывает. А ощущения, говорят, очень глубокие. Очень сильные. Очень, я бы сказал, э... конструктивные.
– Чего?
Денис смутился, а Турецкий подумал, что после знакомства с Боженой Долговой Грязнов-младший довльно часто стал применять эпитеты, которые раньше ему были несвойственны. Собственно, прежде Денис прилагательными вообще не пользовался. Его речь обычно состояла из существительных, называющих предметы, с которыми ему приходилось иметь дело, и глаголов, кратко характеризующих их действие. Но в конце концов, ведь это здорово, подумал Турецкий и хлопнул по плечу своего молодого приятеля.
Турецкий распечатал пачку, сунул сигарету в зубы и наклонился, чтобы поднять выпавший из пачки флайерс. Повертел в руках и уставился на него с недоумением. На вкладыше было написано дословно следующее (Турецкий прочитал вслух, безо всякого выражения):
Тихо дремлет река.
Темный бор не шумит.
Соловей не поет,
И дергач не кричит.
– Дядя Саша, вы что? – забеспокоился Денис. – Переработали? Какой соловей, какой дергач?!
– Это еще не все.
Ночь. Вокруг тишина.
Ручеек лишь журчит.
Своим блеском луна
Все вокруг серебрит.
Сергей Есенин – певец экологии
А что на обороте? «За экологическую поэзию! Покурил – выброси в урну». И совсем уже крохотными буковками: «Совместная акция Гринпис и Института русского языка РАН».
– Вот черт, у меня тоже, – сказал Денис, доставая из «Мальборо» аналогичный вкладыш:
Серебрится река.
Серебрится ручей.
Серебрится трава
Орошенных степей.
Ночь. Вокруг тишина.
В природе все спит.
Своим блеском луна
Все вокруг серебрит.
Сергей Есенин – певец экологии
Ай да Кривой, подумал Турецкий, ай да сукин сын! Ушлый «ботаник» оказался, дай ему бог здоровья.
Денис с сомнением разглядывал сигареты, потом сказал, сунув одну себе в зубы, но так и не закурив:
– Или, может, вообще бросить это дело, а, дядя Саша? Закодироваться, что ли? Или леденец сосать каждый раз, как курить захочется? Ведь губим же себя.
– Леденец, говоришь, – задумчиво переспросил Турецкий. – Каждый раз, как сигарету захочется? А вдруг мы подсядем на это дело?!
notes
