Книга: Ищите женщину
Назад: ЗАСЕКРЕЧЕННЫЙ ДРУГ
Дальше: НАЧАЛО ДНЕВНИКА ВАДИМА КОКОРИНА

ФАКТЫ И АРГУМЕНТЫ

Открывая дверь, Лиза интуитивно почувствовала, что в квартире кто-то есть. Она не закричала, но испугалась. Словно сжалось сердце, стали каменными и неподвижными ноги, чем-то ледяным мазнуло по спине. Не вжимая ключа, она чуть толкнула дверь, и сквозь щелку до нее донеслась музыка. И так же сразу отпустило. Почему-то показалось, что, если играет музыка, опасности нет.
Но вошла она тихо, не зажигая света в прихожей, вынула ключ и аккуратно, без щелчка прикрыла дверь. Музыка доносилась из большой комнаты, меньшая была ее спальней. Лиза решительно шагнула к стеклянной двери гостиной и толкнула ее. Увидела светловолосый затылок человека, сидящего в кресле спиной к ней и слушающего по телевизору выступление симфонического оркестра.
Незнакомец повернулся вместе с креслом и поднялся. Это был Турецкий.
— Извините, Лиза, — просительным тоном сказал он, — но у меня не оказалось другого выхода. Я сейчас вам все объясню.
Больше всего ее поразил не сам факт присутствия московского следователя в ее квартире и даже не возникший было риторический вопрос: каким образом он умудрился проникнуть в ее квартиру, запертую на два секретных замка, как ее убеждал слесарь из РЭУ, а то, что он стоял перед ней в домашних тапочках — своих, потому что у нее таких не было. И она с тяжелыми сумками в руках смотрела, как самая настоящая дура, на эти тапочки.
Турецкий проследил за ее взглядом и рассмеялся.
— Понимаете, какая штука… Номер мне забронировали в «Октябрьской», это не так далеко, на Лиговке. А из вещей у меня — одна маленькая сумка. Я подумал, что ради нее ехать в гостиницу, а потом возвращаться сюда, к вам, и при этом, как у нас говорят, «светиться» — вот он, мол, я, — никакого резона нет. Еще и хвост к вам, не дай бог, за собой притащу! А вам это надо? Вот я и решил подождать вас возле вашего дома, благо и времени-то оставалось не бог весть сколько. Ну а ваш замечательный начальник сыщиков говорит: чего ты будешь у подъезда ошиваться, внимание привлекать? И прислал специалиста, для которого всякая техника подобного рода — игрушки. Но я клянусь вам, что ни к чему здесь не притрагивался. Вот кроме этого кресла и телевизора. И еще на кухню заходил. Просто посмотреть. Давайте же ваши сумки!
Он взял ее сумки в одну руку, другой помог ей снять плащ и повесил его на крючок вешалки в прихожей. Она тем временем прошла на кухню. Увидев на столе бутылки, пакеты и надломанный батон, с новым интересом обернулась к Турецкому.
— А-а, — кивнул он, — я забыл вам сказать, что со вчерашнего вечера ни черта не жрал. Если не считать бутылки коньяка, которую мы в купе выпили пополам с моим другом, я о нем уже имел честь вам сообщить, с генералом Грязновым. Он начальник Московского уголовного розыска и всегда провожает меня в командировки. Обычай у нас такой, понимаете? Вот я и прихватил по дороге к вам, чтоб перекусить немного. Ну а остальное — так, за компанию. Вы не будете сердиться?
— Уже нет, — ответила она и стала разбирать свои сумки, вытаскивая и загружая в холодильник пачки пельменей, замороженной рыбы, банки каких-то консервов, пакеты с зеленью и овощами и прочее. — Ну а это зачем? — она показала на бутылки. — Вы же, насколько я понимаю, работать собираетесь. Или ваши планы с утра изменились?
— А одно другому никогда не мешало, — уверенно произнес он. — Спросите хоть того же Славку. Он подтвердит. Вас соединить с ним? — он достал из кармана мобильный телефон. — Я забыл, какой код Москвы? Ноль девяносто пять?
Она смотрела на него как на шутника, пытающегося заморочить ей голову.
— Ну о чем же я буду с ним говорить? Что за нелепость?
— А я вам объясню. Между прочим, это была его идея показать по телевизору фотографию Вадима. Дело-то в том и заключалось, что ни у него, ни у американца при себе не оказалось никаких документов. Убийца, выполнявший чей-то заказ, унес с собой буквально все, что было у них в карманах. Понимаете, в этом-то и была вся сложность. Убит — а кто? Ну с американцем быстро разобрались, его назвал охранник, находившийся в коридоре. Он, между прочим, и убийцу видел.
— А почему вы уверены, что стрелял один? — проявила она неожиданную литературную грамотность.
— Убийца был в форме официанта ресторана… Но это все детали, которые вам наверняка неинтересны. Да и знать вам это, честно говоря, совсем необязательно. В нашем деле вообще — чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Вечером фото показали по телевидению, а спустя короткое время пошли звонки. Вот так мы и вышли на вас. Знаете что! Давайте мы Славке позвоним попозже. Очень есть хочется. Да я б и от рюмочки не отказался. Ах, совсем потерял нить! Слушайте, Лиза, вы совсем мне мозги запудрили!
— Я?! — она задохнулась от такой наглости. — Словечки же у вас!
— Ну не я же. Мы о коньяке говорили, так? И я сказал, что он полезен. А вы почему-то стали возражать. Я предвидел это и купил бутылку вина. Лиза, это очень вкусное вино, я знаю, пил его однажды. Когда-то в Абхазии, еще советской, его мне наливали из бочек. Представляете? И ничего не брали, пока ты пробуешь. Можешь залиться вином, пока сидишь вместе с хозяином в его погребке. Но на вынос — плати, пожалуйста! Эх, и времена были! Так вот это самое «Псоу» — нежное и легкое полусладкое вино. Я давно его не видел. Или вы предпочитаете коньяк?
— Слушайте, Саша, вы хоть руки-то мыли?
— А как же! На Литейном, в угрозыске. Как прибыл — сразу первым делом.
— Тогда пойдите в комнату и посмотрите еще телевизор. Дайте мне возможность привести себя в порядок и приготовить на стол.
— Если вам не нужна моя помощь, нет возражений. Но может быть, чтоб мне даром не терять время, вы дадите посмотреть материалы Вадима? Я успел прочитать только часть его дневника и в этой связи хотел бы уточнить вместе с вами некоторые неясные вопросы. Надеюсь, вы не будете возражать?
— Ну хорошо, а если я скажу: буду, — вы ж все равно не отстанете?
— Логично. Тогда из двух зол выберите меньшее и на нем остановитесь.
— И какое из двух вы рекомендуете?
— Послушаться меня.
Он, словно нечаянно, отщипнул от батона кусочек и сунул в рот. Жевал и улыбался, чем окончательно добил Лизу. Слишком все происходящее было каким-то домашним, искренним, чтобы подозревать Турецкого в изощренной, хитрой игре.
— Идите в гостиную и сядьте за стол. Я сейчас вам принесу.
Он послушно ушел, не забыв отщипнуть еще кусочек батона. Она лишь покачала головой — без неприязни или строгости, а словно бы укоряя непослушного мальчишку. И тут же одернула себя: «Ты чего это, мать, расквасилась-то? Опять, что ль, потянуло?…»
Куда потянуло, не стоило и рассуждать. После возвращения Вадима из Штатов и последнего его приезда в Питер, после того неожиданного события, которое, по ее убеждению, полностью перевернуло ее мироощущение и даже характер, Лиза вдруг почувствовала, что ей удалось-таки добиться того, о чем мечтала, к чему стремилась со всей своей неумелой настойчивостью. Но шло время, а Вадим не спешил возвращаться к ней, чтобы, по его словам, наверстать упущенное за доброе десятилетие. И ей снова показалось, что любви как не было, так и нет, но есть опять одна сплошная физиология.
Лиза прошла в спальню, достала из комода старую, еще бабкину шкатулку, в которой хранила немногие свои драгоценности — материнское обручальное кольцо, несколько пар сережек и прочую бижутерию, носить которую почему-то стеснялась. Высыпав все содержимое на покрытую пледом широкую тахту, заменявшую ей кровать, Лиза поманипулировала с каждой из маленьких ножек шкатулки, и изнутри выпало дно, обнаружив небольшой тайник. Вот из него она и достала нетолстую пачку сложенных пополам листов и вырванные из тетради в клеточку страницы. Потом она вставила дно на место, сгребла туда свое «богатство» и убрала шкатулку обратно в комод.
Турецкий сидел за столом и указательным пальцем крутил по скатерти пепельницу в виде морской раковины.
— Вот, — сказала Лиза, входя и кладя перед ним стопку листов. Он посмотрел на них, потом поднял удивленные глаза к Лизе:
— Это что, все?
— Прочитайте, — с непонятной для себя усталостью сказала она и припечатала листы ладонью. — Здесь то, за чем, вероятно, и идет охота. Думаю, что остальное вам вряд ли понадобится. Там сугубо личное.
Она повернулась, чтобы вернуться на кухню, и вдруг почувствовала, что из ее души в этот миг что-то ушло безвозвратно. Будто состоялись похороны, могильщики уже насыпали свежий холм и воткнули сверху железную табличку с надписью: фамилия, которая уже никому ничего не скажет, а ниже — даты рождения и смерти. И черточка между ними. А в эту короткую черточку, иначе говоря, тире, как заметил какой-то очень наблюдательный писатель, вместилась вся человеческая жизнь, полностью и без остатка… Вот это она сейчас и поняла.
Полчаса спустя Турецкий, шлепая тапочками, вышел на кухню и увидел, что хозяйка так ни к чему и не притронулась. Молча сидела на стуле и глядела в окно. А перед ней стояла пепельница с окурками.
— Э-э, моя дорогая! — сообразил он, что случилось. — Так нельзя! Зачем же изводить-то себя? Никто из нас не вечен, но это совсем не значит, что народ должен теперь помирать от голода. Я прошу вас взять себя в руки и… А собственно, зачем вам это делать?
Турецкий взял нож и косым движением вскрыл упаковку с бужениной. Потом без спросу залез в холодильник и достал оттуда бутылку с острым кетчупом. Из шкафчика над столом достал два высоких стакана. Свернув пробку на коньячной бутылке, плеснул в один, в другой налил побольше. Затем разломил батон, раскрыл мякиш, уложил пластины буженины, щедро полил кетчупом между ними, а сверху тоже прижал хлебом. Протягивая это изделие Лизе, сказал:
— Вот если бы без кетчупа — гамбургер, а когда в доме имеется кетчуп — чизбургер. Так мне моя дочка объяснила. Дети — они все досконально знают! Ну вот, берите свою посудину. Так мы обычно делаем, когда на душе по-сволочному тяжко. И еще если закуска имеет место быть. Давайте, земля ему пухом! — Он влил в себя свой коньяк. И снова отщипнул от батона.
Лиза храбро выпила, но поперхнулась и закашлялась. Турецкий легонько стукнул ее по спине. Она наконец пришла в себя, вытерла глаза и откусила «чизбургер».
— А вы сами чего же? — сказала она с набитым ртом.
— О! Заметили? Уже полегчало! Все, девушка, жизнь продолжается. И я вам должен доложить, та еще жизнь!
Он повернулся, чтобы идти, но она его остановила:
— Не уходите. Теперь-то вам уже спешить некуда. Посидите со мной.
Он послушно опустился на стул напротив, взялся за бутылку:
— Еще?
— Но я же стану пьяная!
— Не-а, — покачал он головой. — Можно мне закурить?
— Нате, — она подвинула к нему свою пачку сигарет.
— Спасибо, я свои, — он достал «Честерфилд», закурил.
— Какие мы! — Она вальяжно повела плечами. Большие черные глаза ее вызывающе заблестели, в движениях проявилась раскованная грация крупного зверя, этакой Багиры.
Турецкий улыбнулся.
— В наше время говорили так: девушка, кажется, нарывается.
— Это в какое же ваше-то? — спросила с вызовом.
— Когда вы, дорогая моя, еще, к счастью, не знали, что это такое. Устраивает?
— А почему — к счастью?
— Не испортились раньше времени.
— Все, уходите! Разговор становится опасным, — безапелляционно заявила она и поднялась. — Идите, идите, там тоже можно курить. А здесь вы мне мешаете готовить обед…
Кризис миновал, понял Турецкий и послушно удалился в комнату, к тем страничкам дневника, которые Кокорин вырвал из своей общей тетради и не без вызова озаглавил — «Факты и аргументы».
Почерк, конечно, собачий, но Александр Борисович, уже скорее по инерции, смог разобраться в нем и уяснил для себя, почему автор не пожелал оставить эти странички у своего приятеля.
Назад: ЗАСЕКРЕЧЕННЫЙ ДРУГ
Дальше: НАЧАЛО ДНЕВНИКА ВАДИМА КОКОРИНА