34

Пока Турецкий продумывал текст разговора с Беловым, оперативники Грязнова придумали, как проникнуть на территорию дачи Станкевича и передать записку Тюменину. Поскольку дачи были бывшего Совмина и к ним подходили трубы газа, воды и отопления, то существовал свой ремонтный участок со слесарями, сантехниками и газовщиками, которые время от времени проверяли, нет ли утечки газа, воды, меняли старые прокладки в кранах. Публика на дачах жила грозная, правительственная, и начальство гоняло обслугу, заставляя их проявлять инициативу. А тут еще пошел разговор о счетчиках на газ и воду, и руководство требовало проводить разъяснительную работу. Вот под этим предлогом Турецкий с Грязновым и решили послать Скопина.

Вячеслав Иванович поначалу жутко сопротивлялся. Лева вызвался сам, и Турецкий согласился.

— Ты что, с ума сошел?! — возмутился Грязнов. — Какой из него слесарь-сантехник?! Типичный интеллигент! Его тут же просекут и по башке наколотят!

— Я, между прочим, когда учился на юрфаке, два года подрабатывал этим ремеслом у себя в РЭУ, — встрял в разговор Лева, обсуждение происходило в его присутствии.

— Это важно!

— Да возьми моих ребят! Они тебе таких сантехников изобразят, пальчики оближешь. Мы же часто для проверки квартир косим под кого-нибудь, а сантехник у них у всех вторая специальность! — настаивал полковник милиции. — Ты не забывай, там Кузьма, каратист, обладатель черного пояса, хладнокровный убийца.

— А я об этом и помню, — кивнул Турецкий. — И твоих муровцев он всех в лицо знает.

— Да у меня есть новые оперативники, которые пару месяцев всего работают! — возразил Славка.

— Для меня важно не только техническое исполнение этой акции, — проговорил Александр Борисович. — Лева быстро оценит обстановку в доме, настроение людей, того же Тюменина, подметит те детали, мимо которых твои новички прошлепают, а от этого визита, единственного, считай, многое зависит. Кроме того, Скопин вообще не производит впечатление человека, каким-то боком относящегося к правоохранительным органам. Есть стереотипы, которые сразу же настораживают. Крепкий, плечистый, с осторожным взглядом сантехник тотчас привлечет внимание. А этот похож на студента, который подрабатывает себе на хлеб, и одним своим видом он сразу же опустит планку подозрительности.

— Ну не знаю, смотри! — раздраженно сказал Грязнов. — Ты у нас бригадир, тебе и решать.

— Давай, Лева, готовься! — помолчав, решительно приказал Турецкий. — Только никакой самодеятельности! Задача одна: постараться найти Тюменина, и точка. Если не получится, если он где-нибудь в лаборатории, в подвале, куда тебя не пустят, не лезь. Поблагодари, выжми чаевые и сматывайся. Будем тогда дальше думать.

Текст записки был уже готов. Турецкий составлял ее вместе с Левой. Остановились на коротком, на страницу, тексте, который с добавлением своих словечек переписал Басов. В послании сообщалось, что следствию все известно об убийстве Шелиша и покушении на Кромина, что дача Станкевича под наблюдением, и Володин поручился за него: если Тюменин придет с повинной, то основная вина падет на организаторов — Станкевича и Кузьму. В конце записки Сергей вспомнил, что у Миши были живы родители, люди простые, нормальные, которых он очень любил, и Басов-Володин дописал: «Подумай о своих стариках, для которых ты единственная надежда и опора, какой для них будет позор, если тебя возьмут как убийцу. Я бы такого не перенес. В.».

Володин всегда все записки так подписывал. В конце были указаны телефоны, по которым Тюменин должен был позвонить и произнести кодовые фразы. «Добрый день! А мне нужна Марина Сергеевна!.. Извините!» — первая фраза на случай согласия. Марина Сергеевна была его тетка, ей он мог позвонить справиться о родителях. Володин не знал, что тетка умерла полгода назад. Тюменин сам узнал об этом спустя три месяца после ее смерти. Вторая фраза: «Извините, это квартира Морозовых? Извините!» — на тот случай, если он не может самостоятельно покинуть дачу и его нужно освобождать, выводить, но и эта фраза также означала согласие. Василий Трофимович Морозов был старый сослуживец отца, и Тюменин с ним часто общался. Память у Володина всегда была хорошая. Имена родственников Тюменина упоминались для того, чтобы не возникло сомнений относительно подлинности записки. Любой почерк можно сымитировать, а такие вещи не подделываются. В конце была приписка: «Телефоны запомнить, записку уничтожить, спустить в унитаз».

Только менты были способны написать три последние фразы, ибо всегда держали преступников за дебилов. Интересно, что на этой фразе настоял Грязнов.

— Сразу почувствуется ментовский дух! — сказал он. — А то пишете, как пособие для нелегала.

— Не чрезмерно мы педалируем? — спросил Турецкий.

— А как еще? Он наверняка об этом ночи напролет думает, — заметил полковник Грязнов.

Лева считал тон записки довольно суровым.

Они втроем поспорили относительно того, стоит ли сообщать об убийстве Старостина и Клюквина, но Грязнов настоял и на этом, дабы Тюменин знал, что такая же участь ждет и его. Турецкий боялся перегнуть палку. И без того информация убойная, а тут еще о Старостине и Клюквине.

Экипировал Скопина Турецкий, сам слегка подгрязнил берет и спецовку, чтобы сантехник имел соответствующий вид: не чумазый, но и не ухоженный. И время выбрали послеобеденное, когда Тюменин, пусть даже проработавший всю ночь, должен проснуться, хотя Басов не замечал, чтобы напарник любил работать по ночам. Когда конструировали аппарат, просто была вынужденная ситуация, но Турецкий предположил, что ностальгия по старым временам и нежелание видеть себя на ярком свету могли переменить распорядок жизни физика, в чем, как убедился чуть позже Скопин, руководитель следственной группы не ошибся.

Впустили его на территорию дачи не сразу. Сначала проверили документы, потом, видимо, звонили в РЭУ, проверяли. Александр Борисович специально запретил местным начальникам звонить самим и предупреждать о приходе, что иногда делалось. «Но тут должно пахнуть русским разгильдяйством», — сказал он. Начальница эксплуатационной конторы даже с уважением на него посмотрела.

— Вы и такие вещи продумываете? — удивилась она.

— Когда не нужна лишняя дырка в голове, то будешь продумывать и это, — усмехнулся «важняк».

Наконец Леву впустили. Охранник провел его к дому и сдал на руки Кузьме, который пронзительным зеленым глазом прощупал его, как рентгеном, осмотрел сумку, прошарил комбинезон.

— У вас доступ как в министерство, — насмешливо заметил Скопин.

— А ты в первый раз, что ли? — спросил Кузьма.

— Я уже два месяца работаю. У Снегиревых был, у Потаниных, но такого супершмона не было.

— У нас и есть министерство, — отозвался Кузьма. — Куда тебе?

— Мне надо осмотреть все точки в доме, где есть водяные, газовые краны и конфорки. Потому что там будут поставлены счетчики. Если скроете и обнаружится утечка, а мы сразу это засечем, то заплатите огромный штраф, а можем в наказание вообще отключить газ и воду. Теперь с этим делом строго.

— Что, так сразу и обнаружите? — усмехнулся Кузьма.

— А как же! Меня, собственно, на компьютер взяли, его на следующей неделе поставят, а машину не обманешь, она будет все считать: сколько вы потребляете по счетчикам и сколько фактически. На выходе тоже будет счетчик, и по разнице сразу обнаружится, сколько у вас лишних кранов и горелок. Из «Московского комсомольца» уже звонили, попросили им сообщать, кто газ и воду утаивает. Живут-то здесь министры, а для «комсомольцев» кого-нибудь из больших чинов выстегать — удовольствие на первую полосу.

У Левы разыгралась фантазия, и он лил воду как из ведра, чувствуя, что Кузьма клюет. Скопину было важно, чтобы он показал все горелки. Несколько штук обязательно должно было быть в лаборатории, и сейчас обладатель черного пояса напряженно обдумывал, вести сантехника туда или нет.

— Значит, скоро ты будешь главный человек в нашем ремонтном ведомстве? — спросил Кузьма.

— Ну не главный, но и не последний, а может быть, первый, потому что все цифры будут у меня в электронной памяти, а каждая цифирька, сами понимаете, — немалая денежка. Конечно, не такие уж астрономические суммы вы будете платить, но все же.

— Ну что ж, значит, будем дружить! — весело сказал Кузьма. — А ты краны-то чинить умеешь? У нас в ванной и на кухне подтекает. А если счетчики поставите, то за день столько накапает, что жить не захочется.

— А как же! Все краны починим. Я и прокладочки захватил. Немецкие! Личные!

— Понял! — рассмеялся Кузьма. — Не бойся, не обидим! Пивка, водочки, мартини для разгона?

— Не, это после. Сначала — дело.

— Молодец! Пора на смену старым козлам и вымогателям приходить молодой поросли! — бодро сказал Кузьма. — Со знанием компьютера. Учишься?

— А как же! На программиста и учусь. Кончаю уже.

— Значит, и программы составлять умеешь?

— А як же ж, — на украинский манер отозвался Скопин, приняв шутливый тон разговора распорядителя-охранника.

За полчаса Лева сменил прокладки в ванной и на кухне. Кузьма постоял, посмотрел, как он работает, и ушел, оставив сантехника одного: сомнений в его подлинности у охранника не появилось. Лева прислушивался к звукам и запахам, исходящим из дома. То сверху, то снизу доносился непонятный шорох, в доме находились люди. И один из них был Тюменин. Встретятся ли они? Физик мог читать в своей комнате и за все это время не выйти оттуда, а Скопин при такой плотной опеке Кузьмы, естественно, туда не сунется. Он даже не знает, где эта комната находится.

— Молодец, — проверив краны, проговорил Кузьма и протянул пятьдесят долларов. — За личные прокладки. Хватит?

— Нормально! — пряча деньги, кивнул Лева.

— Кофейку тяпнешь? Или чего-нибудь покрепче?

— Кофейку, — согласился Скопин. Ему важно было тянуть время, чтобы придумать ситуацию, при которой он мог встретиться с Тюмениным.

— Вот настоящий интеллигентный сантехник! — радовался Кузьма. — Он и работу делает на совесть, с ним и о политике потолковать можно, — доставая кофе, сахар и печенье из старого буфета и снимая чайник с горелки, комментировал он. — Если лет через десять ваше поколение займет ключевые позиции, то можно будет надеяться, что мы приблизимся к Европе. Тогда и машину можно будет бросать где угодно, не включая охранную сигнализацию. Механическое соблюдение порядка — обязательный признак цивилизованного человека. В Германии или во Франции, когда загорается красный свет на перекрестке, все механически останавливаются, а на зеленый идут, точно так же и водители. Ни у кого в башке и мысли не возникает, что можно перебежать. А у нас черт-те что! Я бы разрешил гаишникам пристреливать нарушителей, потому что по-другому это быдло не понимает! А едет в «мерсе» слизняк упакованный, гонит на желтый, и не стукнет ему в башку, что надо притормозить.

Кузьму понесло, и он еще минут пять, пока они пили кофе, разглагольствовал о порядке, который любил больше всего на свете, а потому и немцев — как самую разумную нацию.

— Недаром у них больше всего философов, и каких! Гегель, Кант, Шопенгауэр, Ницше — это вершины!

Они сидели на кухне, Кузьма не торопился показывать ему краны и горелки, точно ждал, что Леве надоест его болтовня, он запишет количество и спокойно удалится. Так оно и оказалось.

— Ну что, может, ты запишешь количество и на этом покончим? — спросил он. — Тут я тебя не обману, потому что из-за копеек мы себе сложности устраивать не намерены. Потом притащишь свои счетчики, мы их поставим, и найн проблем.

— Мне надо обязательно самому посмотреть краны и горелки, — с грустью сказал Лева, точно ему не хотелось делать всю эту черновую работу. — У нас есть разные конфигурации счетчиков: квадратные, прямоугольные, круглые, плоские. Есть наши, а есть импортные, разных цветов. К примеру, к какому-то крану прямоугольник не подойдет, не поместится или по цвету смотреться будет некрасиво. Надо прикинуть, чтобы потом прийти и за полчаса все поставить. Порядок такой.

— И опять ты прав! — согласился Кузьма. — А во мне, чуешь, сидит эта русская закваска анархии! Пошли!

И он повел его сразу в лабораторию, уставленную приборами, сказав, что Хозяин в прошлом технарь, физик, любит науку и для собственного удовольствия сидит паяет, и тут пара кранов и пара конфорок. В лаборатории никого не было. Лева пристально оглядел ее, оценив, что оснащена она весьма пристойно. Даже есть установка для вакуумной пайки, а огромные микроскопы предназначены для сборки микроплат.

— Усек, какие нужны счетчики?

Скопин кивнул, с сожалением покидая лабораторию. Внутренне он уже смирился с тем, что Тюменина не увидит.

— Есть еще одна ванная и туалет наверху, рядом со спальней хозяина, но тебе придется поверить мне на слово, потому что туда мы не пойдем. Хозяин там не один, а с невестой, сам понимаешь, что вторгаться туда неудобно. Но там, я тебе расскажу, два крана, ванна, душ, туалет и биде. Все. Сантехника итальянская, поэтому ты себе представляешь. Туда счетчики желательно поэлегантнее, может быть, импортные, подумай. Все сделано под белый фарфор, так что и счетчики желательно такие же. Кстати, я видел итальянские, они хорошо вписываются, поэтому если в вашей конторе нет, то мы сами купим. Ты позвони мне, когда проверишь.

Лева кивнул. Они зашли еще в ванную, Скопин записал в блокнот цвет стен, прикинул, где ставить счетчики.

— А на кухне у вас тесновато, — проговорил Скопин, направляясь туда. На удачу, там наливал себе кофе Тюменин. Он был в длинном махровом халате, на редких седоватых волосах блестели капельки воды, видимо, он только что вышел из душа.

— Проснулся, Миша! — радостно поприветствовал его Кузьма. — А это наш сантехник, скоро придет счетчики ставить, и прощай вольная вода! Сколько за перерасход там?

— Пока копейки, но потихоньку начнут увеличивать, сами понимаете, и каждая лишняя пригоршня будет отражаться на кошельке… — заверил Лева.

— Вот так, Миша, поэтому лишняя копейка не помешает!

«Понятно, чем они его держат», — подумал Скопин.

Зазвонил телефон, Кузьма снял трубку с аппарата, стоявшего в кухне.

— Слушаю… Да… Привет!.. Понятно! Подожди, я переключусь на радио! — Он вытащил трубку, включил ее. — Я сейчас, — бросил он Скопину. — Попей пока кофейку! Миша, налей ему!

Кузьма вышел, продолжая разговор. Лева посмотрел на физика. Выглядел он ужасно: вздутые мешки под глазами, дряблая кожа щек и жуткий взгляд самоубийцы. Момент был подходящий, и Скопин тотчас его использовал, потому что Кузьма мог вернуться в любую минуту. Лева оглядел кухню, но глазка видеокамеры не обнаружил, значит, можно было действовать открыто. Он протянул Тюменину записку. Тот недоуменно посмотрел на сантехника.

— Это от Володина. Спрячьте, потом прочитаете.

Тюменин взял записку, развернул, увидел почерк, подпись, свернул ее и спрятал в карман. Проглотил комок, вставший в горле.

— Где он?

— Здесь… — Лева сделал себе кофе. — Нам очень важно, чтобы вы приняли правильное решение. — Там телефоны, по которым вы сможете позвонить и сказать кодовые слова. Мы будем ждать три дня. Не делайте глупостей. Если сложно вырваться, то скажете другие слова, технология в записке изложена.

Тюменин со страхом смотрел на Скопина. Он вытащил записку, пытаясь понять, что происходит.

— Потом прочитаете, не сейчас! — натянуто улыбнулся Лева. Он сел за стол, глотнул горячего кофе, обжегся. — С водой перебоев не бывает? — заговорил Скопин на нужную тему. Кузьма мог специально уйти, чтобы послушать, о чем они могут говорить. Кроме того, в кухне мог стоять «клоп», чтобы Хозяин имел возможность прослушивать, о чем тут говорят. К счастью, если он сейчас с невестой, то вряд ли этим занимается. — Хорошо тут у вас. Тихо. Я у Потаниных был, там двое сыновей как врубят свои колонки, оглохнуть можно. Мы все держим под контролем. И водоочистку, и канализацию. Абсолютно все, — добавил Лева, глядя в глаза Тюменину.

Последний, кажется, понял, кто такой Скопин и о чем идет речь. Спрятал записку и опустил голову.

— Ладно, я пойду, а то дел еще много!

Лева вышел. Кузьма болтал по телефону в гостиной.

— Подожди, у меня тут сантехник! — Кузьма оторвался от трубки.

— Мне еще весь поселок обойти надо. — Скопин показал на часы.

— Тебя как кличут-то?

— Лев Скопин.

— Давай, пока, Лева! Позвони насчет счетчиков!

— Договорились!

Скопин ушел. Вышел за ворота, двинулся в сторону опушки леса, где его поджидал Денис.

— Ну что? — спросил Грязнов-младший.

— Нормально! Все получилось!

Тюменин, запершись в своей комнате, несколько раз перечитал записку. Почерк Володина он узнал сразу же, как только раскрыл ее еще на кухне. Сомнений у него не возникло и в том, что не сегодня-завтра их всех повяжут, а значит, тюрьма, следствие и, несмотря на все обещания Валериана, он будет проходить как соучастник преступной группы, совершившей умышленное убийство важного лица и причинившей тяжкие телесные повреждения второму государственному чиновнику. А если брать во внимание убийства Старостина и Клюквина, то уже три трупа и один калека. А это вышка без всяких разговоров. В России пока что смертная казнь не отменена. Нажимал кнопку он, а не Кузьма и не Станкевич. Тюменин знал особенности аппарата, пошел на это добровольно, есть счета и полученные им деньги за смерть Шелиша и за нанесение тяжких повреждений Кромину.

Володин тут никак повлиять не сможет, решение примут высшие государственные и судебные власти, а они за убийство рассчитаются с ними на полную катушку. Газеты и телевидение поднимут дикий трезвон, приедут к его родителям, будут расспрашивать, не проявлял ли Миша в детстве садистских наклонностей, будут терзать жену, а самое главное — дочку. Она уже совсем взрослая, закончила седьмой класс, и ученики будут показывать на нее пальцем и говорить друг другу: вон дочка маньяка-убийцы идет!

Тюменина от одной этой мысли встряхнуло в ознобе. Он зашел в туалет, спустил записку в унитаз. Решение пришло сразу же: он должен уничтожить аппарат, как хотел это сделать еще раньше Володин, и уйти из жизни сам. Этим он хоть как-то сгладит тот позор, который выпадет на долю его близких. Суда над ним уже не будет, а значит, и позора. Решение пришло легко, потому что об этом Тюменин подумывал и раньше, когда казалось, что их никто и никогда не схватит за руку. Он понимал, что стал убийцей, и для его самолюбия это падение в страшную пропасть было нестерпимо. Физика хорошо знали в ученом мире, и Володин не раз восторгался его неожиданными решениями, когда они конструировали аппарат. Тюменин сделал «пулю-ловушку» с особой магнетической оболочкой, которая, разрывая кожу, одновременно анестезировала нервные окончания, в результате чего человек не ощущал, что в него входит инородное тело. Когда Кузьма сообщил о капельках крови, Тюменин усовершенствовал «пулю». Новый вариант испытали на Кузьме. Охранник согласился на эксперимент за тридцать тысяч долларов. Стрелял сам Хозяин. Пуля вошла без единой кровинки. Испытав «ловушку», они легко извлекли ее из тела охранника.

Мысль о том, что он убил человека, то пригасала, то вспыхивала с новой силой и терзала его. Спасала работа, возможность заниматься конструированием, разработкой новых «игрушек». Конечно, они тоже были небезобидные, но хотя бы впрямую не убивали, как «фантом Володина». Тюменин давно уже пришел к мысли, что «фантом» должен исчезнуть. Володин был также честолюбив, но, несмотря на это, решился своими руками уничтожить свое детище, ибо понял, что оно страшнее любой пули и яда.

Аппарат лежал в сейфе у Станкевича, ключ он постоянно носил с собой, и нужно было найти подходящий повод, чтобы взять на время «фантом». Можно придумать, что Тюменин нашел одно приспособление, которое позволяло увеличивать дальность действия волн. Миша знал, как можно обмануть Хозяина. Таким способом он обманул даже Володина: вынул внутренности, все снова закрыл, а внутрь вставил магнитик, который сохранял прежний вес. Он сделает и сейчас точно так же, а детали распаяет, сожжет платы, и больше этого электронного монстра не будет. Хотя если жив Володин, то он в состоянии сделать такой же, но новый аппарат будет уже на его совести.

Тюменина привела к Станкевичу нужда в деньгах. Он хотел вернуть если не жену, то дочку, которой он купил бы отдельную квартиру, машину или послал бы учиться за границу. Этим он бы искупил свою вину перед ней. Но когда он получил первую крупную сумму за убийство Шелиша, то понял, что деньги его больше не интересуют. Он даже не хотел их брать. Доллары пахли кровью и жуткими страданиями вице-премьера. Тюменин мог себе представить, какой жуткий страх испытал он, когда стали лопаться сосуды на его лице и в мозгу. Шелиш не мог пошевелить даже пальцем, но сознание работало, и он не понимал, какая дикая сила его убивает. Наверняка он поверил в дьявола, а последнему только этого и надо.

У Тюменина в запасе три дня. Остаток субботы, воскресенье и понедельник. Три дня не так мало. Последние дни его несостоявшейся жизни.