Случилось так, что ночью в городе практически одновременно раздалось несколько взрывов и вспыхнули пожары. Пожарные расчеты не могли поспеть во все места одновременно. И пока в центре города, на проспекте Победы, пытались погасить бушевавшее пламя, которое грозило перекинуться от полыхавшего ресторана «Сокол» на соседние здания, фактически дотла сгорел супермаркет «Воздвиженский»; что на Центральной улице.

Вообще-то какой там супермаркет? Просто одно название, а по существу — большой двухэтажный магазин, где на первом этаже размещался продуктовый отдел, а на втором — одежда и обувь. Ну и подвальные помещения для хранения товаров.

А в Заречном районе, на улице Химиков, в это время тоже что-то громко рвануло в подвале магазина «Стройматериалы». Примчавшиеся пожарные, спасаясь от постоянно взлетающих снопов искр после повторяющихся взрывов в глубине самого магазина и в складском помещении — крытом оцинкованным железом ангаре, только тем и занимались всю ночь до утра, что поливали из шлангов обращенные к огню крыши и стены стоящих рядом частных деревянных строений. И больше всего боялись того момента, когда запасы лаков и красок, находящихся в подвале магазина, рванут все разом и зальют пламенем округу. Очень сильно горело, окрестности заволокло ядовитым, вонючим дымом, но до катастрофы, к счастью для соседних домов, дело не дошло, видимо, запасы взрывоопасных веществ были невелики, и пожарным удалось-таки залить пеной раскаленное пепелище...

Ну а на фоне таких мощных пожаров говорить уже о нескольких взорванных иномарках, возможно, вообще не стоило бы, поскольку подобного рода разборки ни для кого в России не новость, если бы не одно важное обстоятельство. И о нем стало широко известно в городе уже к середине дня.

Пожарная инспекция вместе с представителями милиции и межрайонной прокуратуры, в буквальном смысле разрываясь на части, торопились установить причины всех пожаров, а сотрудники взрывотехнической экспертизы исследовали остатки обугленных машин. И все они сходились в едином мнении, что пожары и взрывы можно однозначно квалифицировать как звенья единой цепи, по сути террористических актов, прокатившихся по городу в течение одной ночи. И разве эти факты могут означать что-нибудь еще, кроме наглого вызова криминальных структур существующему порядку? Тем более что скоро многим стало известно, о чем говорят между собой братки из организованной преступной группировки, возглавляемой Солдатенковым.

А разговоры всякие шли про то, что эта прокатившаяся волна — только первая часть дела и скоро последуют новые акты «протеста». Короче, возмущение простых людей против преступного бездействия городской администрации, поддерживающей исключительно грабителей населения, «новых русских», настроивших себе на ворованные народные деньги богатые особняки и стремящихся к полному и окончательному захвату власти в городе, уже вылилось в первые столкновения с работниками правоохранительных органов, а попросту говоря с продажными ментами. И в этой борьбе их немедленно поддержали криминальные структуры, увидевшие во вспыхнувших беспорядках ту пресловутую мутную воду, из которой они смогут теперь без труда таскать себе золотых рыбок.

Что же касалось бандитских разговоров, то кто-то услыхал ненароком и передал другому, а там и покатилось, как один из солдатенковских братанов говорил якобы своему коллеге о том, что подорвать, к примеру, ресторан — ему как два пальца... Килограмм сахара, запал свой имеется, ну и еще кое-что по мелочи для антуража. Главное ведь в таком деле что? Уничтожить блок питания, а в данном случае — кухню — и организовать соответствующий случаю фейерверк, чтоб сразу не погасили. Ну а когда уже займется, считай, дело сделано. Наверное, он знал, что говорил, этот Федя Саратовский, бывший сапер, потому что все эксперты сходились во мнении, что сгорел комплекс увеселительных заведений «Сокол», включая и шикарный ресторан, скорее всего, именно по этой причине. Взрыв на кухне произошел глубокой ночью, когда в самом здании, занимавшем почти городской квартал, не было ни единого человека, за исключением охранника у парадного входа. А тот даже своевременно вызвать пожарных не успел, потому что огонь по всем помещениям распространился с невероятной быстротой и, пока он соображал, что к чему, звонить уже пришлось из телефонной будки напротив входа.

Что касается супермаркета, там дело оказалось проще, — как всегда, причиной очередной беды оказалась старая электропроводка. Короткое замыкание — опять- таки в подвальном помещении, где оставалась включенной лишь дежурная лампочка в коридоре, — стало исходной точкой в дальнейшем распространении огня. Хотя замыкание в электросети вполне могло быть создано и искусственным путем — это если будут найдены следы преступления. Но даже когда кто-то из невольных свидетелей, наблюдавших пожар, стал доказывать, что огонь вспыхнул сразу с четырех сторон здания, выводы пожарных остались прежними. Ну разве что кто-то из неизвестных преступников мог воспользоваться ситуацией в своих целях и, заметая следы, скажем, ограбления, подбавить жару — плеснуть на стены бензином, например. Запах горючего, кстати, ощущался, несмотря на то что почти все выгорело.

Примерно к таким же выводам пришли и на пепелище бывшего магазина «Стройматериалы», где вообще не осталось никаких следов — сгорело все. Сухое дерево, легковоспламеняющиеся лакокрасочные материалы — чего ж еще желать лучшего для сильного огня? Тоже первоначально грешили на электропроводку, но работники магазина возражали — проводка была здесь повсюду новой. И значит, что тогда — тоже поджог? Не исключено.

А вот с автомобилями, принадлежавшими известным в городе бизнесменам, братва действительно обошлась круто — сразу семь дорогих машин! Причем в каждом случае сработали аналогичные взрывные устройства — толовая шашка и взрыватель натяжного действия. Поставил, отошел в сторону, дернул за тросик — и громкий фейерверк! Уж не его ли имел в виду Федя Саратовский? Как отвлекающий маневр от основных «мероприятий»?

Во всех этих вопросах теперь предстояло разобраться работникам межрайонной прокуратуры, которые прямо с утра уже все поголовно носились по городу с высунутыми языками, словно гончие собаки. Да только толку от этой их беготни не замечалось никакого.

Никто, собственно, и не обратил пристального внимания на то, что во двор районного управления внутренних дел въехали два больших автомобиля — грузовой камазовский фургон и небольшой автобус «ПАЗ». Из кузова и салона в огороженный от посторонних глаз двор вышло десятка три бойцов ОМОНа при всей необходимой амуниции — бронежилеты, каски — и с автоматами Калашникова. И пока их начальник ходил к подполковнику Затырину, бойцы вольготно расположились на лавочках, просто на пожухлой осенней травке — отдохнуть и покурить перед делом.

Затем возвратившийся вместе с подполковником, командир разбил свою команду на десятки и вручил старшему каждой группы оперативные задания. Помимо этого им были приданы офицеры милиции из городского отдела, которые должны были координировать действия этих групп, и сотрудники РУВД, знающие обстановку в городе и лично знакомые со своими обидчиками. А затем последовала команда: «По машинам!»

Первым пунктом, где требовалось немедленно провести операцию по защите правопорядка, была все та же площадь перед зданием городской администрации. Там, уже не возле памятника, а прямо перед входом в мэрию, снова митинговала небольшая сравнительно со вчерашним днем группа горожан, требуя немедленно отпустить нескольких граждан, задержанных вместе с организатором митинга протеста Котовой. Лозунги при этом выкрикивались прежние: долой... в отставку... к суду!

На этот раз перевес был явно на стороне власти. Из вылетевших на площадь машин выпрыгнули здоровенные парни, одетые в черную форму, в бронежилетах и шапочках-масках, вооруженные прозрачными щитами и электрошоковыми дубинками. Плотной шеренгой они бегом двинулись на небольшую митингующую толпу, а за их спинами этой ударной группы резво передвигались сотрудники милиции, которые и должны были заниматься собственно зачисткой.

Никто среди митингующих и ахнуть не успел, как черная стена словно опрокинулась на людей — раздались крики, вопли, народ кинулся врассыпную, но людей догоняли щиты и дубинки, швырявшие их на асфальт. И тут же наваливались местные стражи порядка, заламывали им руки за спины... щелкали наручники. Людей волоком, подхватив под руки, быстро подтаскивали к машинам и заталкивали в салоны грузовых милицейских «рафиков». Тех же, кто сопротивлялся, пытался вырваться, отключали с помощью электрошока и просто швыряли как дрова в фургон «КамАЗа».

Вся операция не заняла и десяти минут, настолько ловко и оперативно сработали омоновцы и их помощники. Площадь была полностью очищена, а те, кто случайно оказались невольными свидетелями происходящего, постарались поскорее покинуть опасное место.

Одна подслеповатая бабуля, едва не оказавшаяся в зоне действий доблестного ОМОНа, с осуждением пробормотала:

— Ишь как они ноне распоясались, энти фулюганы- бандиты! Вовсе проходу от них нет... — и, качая седой головой и постукивая палочкой, побрела себе дальше.

Другие же прохожие, видя, как, развернувшись один за другим, набитые людьми автомобили умчались с площади, с облегчением подумали, что все, слава богу, кончилось и опасность для них миновала. Это они так решили, даже не предполагая, как на самом деле не правы, ибо все только начиналось и последствия дальнейших действий никто в городе предвидеть не мог...

Инспекция безопасности дорожного движения получила прямое указание начальника РУВД останавливать и производить досмотр всех без исключения автомобилей, в первую очередь крутых иномарок, и в случае малейших подозрений задерживать транспортные средства, а их владельцев без всяких разговоров доставлять в отделения милиции, где, не стесняясь в средствах, проводить дознание. Цель вышеуказанных действий — предотвращение возможных противоправных выступлений на стороне оппозиции, добивающейся, по всей видимости, введения в городе и районе чрезвычайного положения.

В тех же ситуациях, когда подозрения сотрудников инспекции БДД не найдут видимого подтверждения преступных намерений, но владелец автосредства готов к сотрудничеству с правоохранительными органами, ограничиваться денежными штрафами.

Указание это было, естественно, негласным и нигде не зафиксированным в качестве официального приказа, но оно развязывало руки гаишникам, предлагая им действовать решительно, хотя в определенной степени и на свой страх и риск. Ну а уж эти психологические тонкости никогда не связывали рук дорожным инспекторам. И в тот же день крупным штрафам подверглись несколько десятков богатеньких автовладельцев — чаще без объяснения конкретных причин, поскольку уже успел прокатиться по городу слух, что инспекция свирепствует и легче отделаться штрафом-взяткой, нежели вызывать на свою голову самые нежелательные последствия.

Но не все водители сразу поняли тонкий замысел милицейского руководства и пробовали протестовать, качать права, ссылаясь на не нужные никому законы и правила дорожного движения. Таких, шибко строптивых, быстро успокаивали. А в тесных камерах районного следственного изолятора, плотно набитых задержанными возмутителями общественного спокойствия, от появления новых постояльцев свободнее не становилось. И если еще учесть, что многие из тех, кто сюда попал не по своей воле, нуждались в медицинской помощи, которую им никто не собирался оказывать, несмотря на их совершенно бесполезные, кстати, протесты, то положение у людей вполне можно было назвать аховым. Всю надежду они теперь возлагали только на тех своих друзей и родственников, которые остались на свободе. Однако и весточку послать на волю не было реальной возможности, и свежие свидетельства новых задержанных, которых вталкивали в переполненные камеры, указывали на невообразимые бесчинства местной милиции и прибывшего ей для помощи и силовой поддержки областного ОМОНа. Казалось, город захлебнулся от беспредела — не бандитского, который был в общем-то привычным, а от беспредела именно властей, в одночасье ощутивших полную для себя безнаказанность и вседозволенность.

Те из задержанных, кого уводили на допросы, а затем снова возвращали в камеры со следами новых «уговоров» на лицах, были просто в шоке. Они ничего ровным счетом не могли понять, чего от них требовали словно озверевшие от запаха крови милиционеры. Требования их были поистине абсурдными: где храните огнестрельное оружие? Где прячете наркотики? От кого получали и то и другое? Кому продавали? Где деньги, нажитые преступным путем? И так до бесконечности. Вопросы повторялись, варьировались так или иначе, но суть оставалась прежней — сознавайся в преступлении, и хотя неопровержимых доказательств у следствия пока не имеется, они обязательно появятся, а до тех пор ты будешь париться в ИВС вместе с уголовниками, которым очень нравятся такие вот, как ты, упрямцы. И затем следовали сладострастные рассказы о том, как «синие» поступают с богатенькими буратинами, которые волею судьбы попадают в их тюремные владения. Кровь стыла от подобных историй, но милиционеры, похоже, искренне наслаждались произведенным эффектом и продолжали живописать жанровые картинки, перемежая их моментами физического воздействия на допрашиваемых.

Ну а потом их приволакивали обратно в камеры, и те, придя наконец в себя, с ужасом делились своими впечатлениями, казавшимися остальным, не прошедшим еще стадии допросов, кошмарными фантазиями психически больных людей.

В одной из камер, где сидели, ожидая своей привычной участи, захваченные на улицах в предыдущие дни проститутки, находились и больше десятка женщин, которых взяли во время операции по разгону митинга С ними поступали совсем просто.

Их заводили в кабинеты, специально освобожденные для допросов, напялившие на себя маски доблестные сотрудники правоохранительных органов», — возможно, из чувства осторожности, неизвестно ведь, как может обернуться дело в дальнейшем, — и раздевали. А затем, собравшись в круг, обсуждали достоинства и недостатки каждой из своих жертв. Для тех же истязателей, у которых могла вдруг пробудиться совесть либо нечто напоминающее это неведомое им чувство, на подоконниках стояли бутылки водки и стаканы — своего рода моральная анестезия. Там же кучей были свалены пачки презервативов, доставленные из ближайшей аптеки.

Между прочим, в аптеках города были зафиксированы в эти дни многочисленные факты оптовых закупок этого ходового товара.

Вдоволь насмеявшись и возбудившись для дела, эти «мужчины» предлагали несчастным женщинам добровольно согласиться испытать свою судьбу прямо вот на этих сдвинутых один к другому письменных столах. Предлагались и возможные варианты.

Отказ не принимался. Истерики обрывались на корню. Сильные, как жеребцы, «бойцы» набрасывались на свои жертвы. Истошные крики насилуемых женщин разносились по всем коридорам изолятора временного содержания. В камерах тоже творилось совершенно невероятное. Возмущенных и протестующих против милицейского произвола задержанных людей били и унижали. Была команда — гасить на корню любые возможные бунты, и она, похоже, исполнялась с особым вдохновением. Господин Гузиков обещал ведь показать им всем кузькину мать, и вот теперь его обещание приводилось в жизнь с истовой, завидной страстью...

А может, она генетически заложена в российского холуя — эта сдерживаемая до поры до времени страшная жажда мести всем, кто на тебя плюет в обычной жизни? Недаром же с давних пор стал сакраментальным, едва ли не важнейшим в жизни вопрос: «Ты меня уважаешь?» «Нет, не уважаю!» — и... понеслось по кочкам...

Женщин меняли — нельзя же было насиловать бесконечно все одних и тех же. Так и до смертоубийства недалеко, а такой команды не было. Вот проучить — это было. И учили. Пока силы оставались, даже проституток и тех употребили, чувствуя уже, что жажда наказания как бы заходит в тупик... Один из уставших ментов, которому, видно, окончательно опротивели и водка, и однообразное насилие, вынес к помойке полведра использованных презервативов, да так и задремал с незастегнутыми брюками на лавочке во дворе ИВС.

День благополучно заканчивался, служивый народ устал, притомился, разбираться с задержанными дальше никому не хотелось, да и потом, куда они все отсюда денутся? Подождут и до завтра, когда появятся новые силы либо последует очередное указание начальства. Исполнители стали разбредаться по домам. А вслед за ними волнами катились страшные рассказы об учиненных ими насилиях в кабинетах следственного изолятора. И вечерний город, казалось, оцепенел от ужаса. Такого здесь еще не происходило.

Улицы опустели, люди заперлись в домах. Город словно вымер. Шедший в здание администрации подполковник Затырин искренне удивлялся этому обстоятельству — ему-то пока никто не докладывал о том, как отличились его молодцы. Но главное — видел он — было достигнуто: в городе установился порядок.

Как человек, который твердо полагает, что он умеет видеть перспективу, Павел Петрович размышлял о проведенных мероприятиях. И между прочим, устраивало его в этом смысле далеко не все.

Ну утихомирили народ. Показали лицо хозяина, чтоб запомнили и не рыпались без указа. Но взяли-то смутьянов — а сколько их? Десятка три-четыре? На такой город?! Да где ж оно видано, скажут в области, чтобы из-за такого мизерного количества народу пришлось задействовать ОМОН?! Они там в районе, скажут, с ума все посходили? А если сами уже не умеют справляться с ситуациями, значит, им и не место на занимаемых должностях! И ведь будут, думал обуреваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями подполковник Затырин, по- своему правы... И если так, то, значит, надо немедленно выправлять положение.

Вот, собственно, с этой идеей он и шел теперь к Савелию Тарасовичу — отчитаться за прошедший день и обсудить ближайшую перспективу, план которой он себе в принципе наметил. Ну а если и произойдут какие-то нестыковки, то мелкие неудачи, а скорее всего, незначительные недочеты можно будет списать на сложность ситуации в районе вообще.

Затырин считал для себя необходимым зачистить, как это было уже проделано, не только левобережную часть города, на которой располагались центральные властные учреждения и основные культурные заведения — казино с ресторанами, клубы игровых автоматов, стадион со спортивными сооружениями, кинотеатры и редакции газет — и были сплошь асфальтированные улицы, но и правобережную его часть, населенную главным образом заводской молодежью, всегда отличавшуюся строптивостью и вольными нравами, которые были вовсе не по душе милицейскому начальнику. Там, среди этой молодежи и подростков, набирали преступные сообщества своих волонтеров и там же — уверен был подполковник — таились основные резервы протестной части населения.

Зарплату рабочий люд уже давно получал не вовремя, если вообще получал. Молодые парни покуривали травку, частенько устраивала пьяные драки с увечьями, девицы «работали» на сияющих по вечерам всевозможными огнями центральных улицах левобережья — и ведь находились же охотники до их прелестей!

Дикий был, по мнению Затырина, район, бескультурный, да и не новый к тому же, состоящий главным образом из одноэтажных частных домов, окруженных садами и огородами, с водоразборными колонками на улицах и удобствами в глубине дворов. Его, этот Заводской, или, как его раньше называли, Заречный район, можно было бы с полным основанием назвать большой, в десяток улиц, деревней, каковой он, собственно, и являлся до той поры, пока на высоком правом берегу реки не построили предприятие «Химволокно». Вот оно и еще авторемонтный завод и стали главными работодателями малооплачиваемой части населения Воздвиженска. Они- то и превратили две прибрежные деревни, соединенные мостом через реку, сначала в поселок, а затем и в город — в районный центр, со всеми вытекающими из этого обстоятельства привилегиями.

И потому, уверенно считал подполковник, наглядный урок, преподанный жителям центрального района, следовало продолжить и среди заводчан, которые вечно всем недовольны и от которых постоянно исходила неопределенная опасность. Следовательно, надо было и там произвести показательную зачистку.

Савелий Тарасович, выслушав аргументы Павла Петровича, возражать не стал, но велел по-прежнему избегать рукоприкладства, если оно не вызвано исключительными обстоятельствами. Все было вроде бы в рамках законности, ну а каковыми они окажутся на самом деле, эти обстоятельства, кто ж мог предугадать заранее?