Глава первая.
Такого сурового и даже, можно сказать, жестокого шмона криминальные группировки Лечо и Скользкого еще не переживали. После гибели авторитетов бандитам создали невыносимые условия существования. Участились внезапные налеты оперативников на рынки, блатхаты, в гостиницы. Словом, после стрелки на бетонном заводе жизнь братвы превратилась в сплошной дискомфорт.
Обиднее всего для них было то, что по большому счету они ведь не были виноваты в трагедии на бетонном. Житуха наступила настолько плохая, что кавказцы в отместку казнили безвинного Ваграма, хоть он и уверял, что приказ взять муровца он получил от самого Лечо. А тот действовал по указке каких-то государственных людей Москвы.
После гибели авторитетов вражда между осиротевшими на время группировками не прекратилась. Вскоре появились новые лидеры: Скользкого сменил бандит по прозвищу Шнапс. В глубине души новый авторитет был благодарен неизвестным убийцам Скользкого. Но обе группировки были несколько обескуражены событиями, произошедшими на этой кровавой стрелке. Те, кто устроил засаду, по всему, были профессионалами высокого класса. После бойни они как в воду канули. Службам безопасности обеих банд не удавалось на них выйти. Все это вселяло в души бандитов неуверенность и даже страх перед будущим.
Шнапса тоже очень беспокоило такое положение дел. Он рассуждал так: конечно, менты не успокоятся, пока на посчитаются за своего, но им должно быть понятно, что головорезы Скользкого никак не могли сделать то, что случилось на пустыре. Хотя, конечно, гибель, в сущности, одного Скользкого с телохранителями могла зародить в извращенной ментовской голове подозрение, что именно перспективный заместитель, то есть он, Шнапс, готов был пойти на это, чтобы возглавить дело. Надо было быстрее аргументированно доказать им обратное, чтобы оставили в покое и дали работать. Поэтому Шнапс подстегивал и подстегивал своих парней искать хоть мало-мальский след. И ребята постарались не за страх, а за совесть. Впрочем, не обошлось и без счастливой случайности.
Тогда, в тот страшный день, когда по машинам братвы началась пальба, один из телохранителей Скользкого успел связаться по радиотелефону с офисом и предупредил о засаде. Боевики на трех машинах срочно выехали на место, но конечно же опоздали, приехали лишь посмотреть на гигантский костер. Правда, одну из чужих автомашин, мчащихся с того места, из одной тачки засекли. Погнались было, но оттуда пальнули по ним из помпового карабина. Пуля разбила радиатор, пришлось остановиться. Но все же засекли марку машины и номера.
Шнапс пробовал узнать по своим каналам, чья тачка. Безрезультатно, хотя среди его осведомителей были не только милицейские чины, но даже депутат Госдумы. Тогда Шнапс понял, что Скользкий и Лечо оба влипли в очень нехорошую историю, после чего и превратились в раскиданные взрывной волной головешки. Надо было искать контакт с МУРом. Тех, кто там служит, ничто не остановит, они докопаются. Им только зацепку надо дать. Шнапс знал, что у Скользкого водился в МУРе знакомый. Как-то по пьяни об этом проговорился тюремный дружок Скользкого, Сема Бритый – старый, испитой вор с наполовину отмершей печенью и туберкулезными легкими. Он все еще внушал сытой, мало битой братве брезгливое опасение. Сидел тихо сторожем на складе запчастей и комплектующих, доживая в тепле и с бутылкой последние дни.
Шнапс приехал к нему в полночь. Отвратный старик – сорока восьми лет – спал на грязном диване, криво раззявив щербатый рот. Шнапс толкнул его ногой. Никакой реакции. Тогда он как следует ударил сторожа. Это возымело действие.
Бритый зашевелился, забормотал ругательства, затем сел, продрал красные глаза и уставился на незваного гостя.
– Шна-апс… Чего тебе? – узнал он авторитета.
– Шнапса принес, – сказал тот и выставил на стол, покрытый желтой от времени и грязи газетой, бутылку водки.
– Ого! Так я же сторож, на посту, хе-хе!…
– На посту? Да от тебя разит, как из сортира наркодиспансера! Разговор есть.
– Как ты вошел, Шнапс? – подозрительно покосился Бритый.
– Опомнился, идиот! – беззлобно ухмыльнулся Шнапс. – У меня в этой фирме от всего ключи, а ты здесь торчишь исключительно из почтения к твоим боевым заслугам.
– Понял-понял, – засуетился Бритый. – Сейчас стаканчики достану. Сейчас…
Через минуту стаканы, мутные оттого, что их лишь споласкивали, а не мыли, стояли на столе. Рядом свежевскрытая банка с килькой в томате.
– Где откопал? – радостно удивился Шнапс, вожделенно уставившись на кильку.
– Ребята угостили, что тачки здесь расчленяют.
– Тебе такая рыбка уже, пожалуй, не на пользу, – заметил авторитет, усаживаясь за стол.
– Э, мне теперь вода кипяченая и то во вред! – отмахнулся Бритый и открыл бутылку.
Выпили.
– Так вот, дело у меня такое, – начал деловой разговор Шнапс. – Ты, как я знаю, корешился со Скользким?
– Было, – кивнул Бритый, на секунду скрыв синий шрам над ухом, за который и получил свою кличку.
– Ты говорил как-то, что Скользкий якшался с каким-то ментом из муровских…
– Не помню…
– Не сторожись, я не на понт тебя беру.
– А зачем?
– Надо. А ты если будешь очень любопытным, уволишься по статье за пьянство и кончишь жизнь в подвале. Понял?
– Чего ж не понять, – буркнул уязвленный и оробевший уголовник.
– Повторить вопрос?
– Помню. Были у него контакты, чего уж теперь…
– С кем?
– Да, кажись, запамятовал…
– Не советую, Бритый, хвостом крутить!
– Я не кручу – вспоминаю!
– Ну?
– Был майор, не то Рожнов, не то Резнов фамилия. Только вроде как уволился из органов в частную контору. Скользкий базлал…
– Ладно, разберемся.
Шнапс щедро подлил в стаканы, оглядел стол и спросил:
– У тебя луковицы нету случайно?
– Щас посмотрим, – засуетился Бритый.
Пока он рылся на полке, Шнапс молниеносным движением капнул в стакан собутыльника несколько прозрачных капель из маленького, утопающего в кулаке пузырька.
Вернулся Бритый.
– Нашел-таки небольшенькую!
– Вот и спасибо. Для меня первое дело – водку луковицей загрызть, на Севере приохотился, – крякнул Шнапс.
– Оно да, витамин!
– Ну, за воровскую удачу!
Такой тост Бритый не мог пропустить, поэтому выпил залпом.
Шнапс, выслушивая бессвязную старческую болтовню, терпеливо ждал того момента, когда начнет действовать влитый Бритому в стакан клофелин. Когда старик окончательно вырубился, Шнапс подхватил под мышки тщедушное тело и выволок его из комнаты-сторожки во двор. Там, справа от основного здания, зиял котлован. На дне огромной ямы уже положили фундамент и ощетинили его арматурой для предстоящих монтажных работ.
Шнапс остановился у края котлована, быстрыми от наплывающей брезгливости движениями расстегнул ширинку на брюках безвольно обвисшего Бритого. Посмотрел вниз – хорошо ли упадет тело – и легонько столкнул Бритого вниз. Через мгновение из недр котлована послышался шорох, затем жутковатый треск и хрипение. Шнапс включил фонарик и посмотрел вниз. Тело Бритого висело насаженное на прутья арматуры. Голова его запрокинулась, из открытого рта струилась черная кровь, руки подергивались в предсмертной агонии. Шнапс сплюнул и вернулся в сторожку. Принесенную бутылку он разбил об угол сторожки. На столе хватало пустых бутылок с отпечатками пальцев одного Бритого.
Утром Шнапс созвонился со знакомым ментом из Центрального округа, и тот сообщил ему, что в МУРе майора Резнова нет, но есть начальник МУРа полковник Грязнов, который действительно работал в частном сыске.
– Ни хрена себе другана нашел Скользкий! – положив трубку, присвистнул Шнапс.
По постановлению следователя Турецкого, в почтовом отделении, обслуживающем дом, где ранее проживал Олег Колобов, обязаны были задерживать любую корреспонденцию, поступающую на это имя, и сообщать об этом «важняку».
Работницы на сортировке внимательно просматривали почту. Но писем на имя Колобова не было.
Сегодня, как обычно, женщины в синих халатах разбирали привезенную с Главпочтамта корреспонденцию. В последние годы эта работа не была такой напряженной, как раньше. Полтора десятка лет назад, скажем на время летних отпусков, приходилось приглашать на работу студентов и старшеклассников – такой был наплыв писем. Он не иссякал и осенью. Теперь же потихоньку, без напряга справлялись сами. Что делать: факсы и короткие телефонные информации вытеснили из нашей жизни эпистолярный жанр.
На сортировку вошла изможденная женщина с мешками под глазами, что красноречиво говорило о постоянных возлияниях. Поздоровавшись, она взяла немногочисленные газеты, которые жильцы района получали по подписке, и перебрала пальцами полтора десятка писем. Она-то и обнаружила послание мертвецу.
– Эй, бабы! В семнадцатой квартире давно уже Колобов не живет! Че вы мне его суете?
– Кого?
– Да письмо! Угрохали того Колобова да и сожгли в машине. Или не помните? У меня мозги наполовину отпиты, наполовину отбиты – и то помню!
– Да, в самом деле, – вспомнила старшая сортировщица. – И что с ним теперь делать? В мусорницу?
– Может, какая родня есть?
– Кто ж ее искать будет?
– Откуда письмо-то, – догадался кто-то спросить.
Почтальон взглянула на обратный адрес.
– Ну конечно, кто такому хвату писать будет, кроме дружков. Из тюрьмы письмо.
Тут– то старшая и вспомнила о постановлении прокуратуры, лежащем на столе начальника почтового отделения.
– Давай письмо сюда, – сказала она. – Я знаю, что с ним делать: его надо передать шефу!
В кабинет Турецкого зашел Меркулов.
– Как дела, Александр? – поприветствовал он следователя.
– Как дела, как дела… Как сажа бела!
Минут через пять в кабинет Турецкого вошли Грязнов и Яковлев. Полковник осунулся и даже несколько постарел. Смерть Никиты Бодрова и неустанные поиски убийц укатали вечного балагура и хохмача. Даже подполковник Яковлев на его фоне выглядел сейчас классным остряком, хотя никогда этим качеством не блистал.
– Ну что у вас нового? – спросил Турецкий.
– Да ни хрена! Все глухо. В лучших традициях прежнего КГБ.
– Намекаешь, что это их работа, Слава? – насторожился Турецкий.
– Не намекаю, а пришел к такому выводу, – кивнул Грязнов.
– Да, судя по тому, что успел мне сказать Никита, этот тип, который его мучил, из старого КГБ, – вставил Яковлев. – Видно птицу по полету. Да, вспомнил! – добавил Яковлев. – Никита успел сказать мне, что у этого типа какие-то белые пятна под глазами. Примета яркая…
– Да, Бог шельму метит, – кивнул Турецкий. – Эти пятна появляются на лице в результате сильных нервных потрясений. Возьмем сей факт на заметку.
– Из КГБ он или нет, но сработал четко, – пожал плечами Меркулов.
– Куда уж четче. Скользкий еще не успел мне рукой махнуть, а Лечо лишь по золотой цепи да по коронкам опознали, – подтвердил Яковлев.
– Ну а у тебя как дела? – обратился Грязнов к следователю.
– Не лучшим образом. Вынес постановление о наложении ареста на счета «Кононга» и «Каскада». Вот жду высочайшего позволения. Генеральный прокурор сказал, что только он может санкционировать все мои постановления. Хотя мои постановления должен санкционировать Меркулов.
Константин Дмитриевич кашлянул и негромко сказал:
– Само дело неординарное: убит человек, пользовавшийся вниманием Президента.
Все посмотрели на государственного советника юстиции первого класса.
– Ты что-то знаешь? – спросил Турецкий.
– Да. Генеральный просил меня передать тебе, Саша, что он не находит достаточных оснований для санкционирования твоего постановления. Одним словом, генеральный очень обеспокоен развитием событий. Кстати, я полностью согласен с генеральным…
– Все это лишь очередное подтверждение того, что ниточка тянется далеко наверх, – заметил Грязнов.
– Почему? Какие у тебя основания так считать? – спросил Меркулов.
– Потому что бандитам не было никакого смысла устраивать такую разборку. Иное дело, если бы на стрелку приехал кто-нибудь один из авторитетов, тогда понятно: убрали конкурента и всех, кто оказался рядом. Но убили-то обоих, а третьей бригады по оперативным данным не имеется. Нет. Тут совсем другое дело. Мы знаем, что в подсобке у Лечо, а потом и на даче с Никитой разговаривал какой-то мужик, который и мучил Никиту. Так вот, среди погибших есть тот самый мужик, но выяснилось, что погибший русский числился водителем в фирме «Каскад». И это само по себе любопытно: водитель «Каскада» засвечивается в качестве водителя Ваграма! Но вернусь к этому мужику. Контрразведчик, как он себя обозвал, на стрелку не поехал. Можно предположить, что он занимается более серьезными делами, чем автомафия. Знает что-то о МУРе, осведомлен о ходе следствия… Словом, я считаю, что он вполне мог бы возглавить ту, третью, бригаду, открывшую огонь из засады…
– Все это надо проверять, – буркнул Меркулов и, обращаясь к Турецкому, спросил: – А ты пробовал выяснить, что связывает группировку Лечо и концерн «Кононг»?
– Конечно, выяснил, Костя. Чисто экономический интерес. Лечо осуществлял свои торгово-закупочные операции через «Кононг», оставляя им определенный процент. Сотрудничали, так сказать.
– Понятно. А кто-нибудь из этих бандитов знает, кто и зачем встречался с Бодровым? – поинтересовался Меркулов.
– Нет. У них дисциплина: что не надо знать, того не знают. Один Лечо знал, но… – развел руками Турецкий.
– А когда мужик этот приехал? До того, как привезли Никиту, или после?
– Почти одновременно. А что? – спросил Турецкий.
– Да как-то вокруг этой фигуры «контрразведчика» все накручиваться стало…
– А мне вот, Костя, хотелось бы знать, не по просьбе ли Тураева Бодрова прихватили? Может быть, этот «контрразведчик» искал возможность выйти на кого-нибудь из нашей епархии. Скажем, для покупки информации или всучивания компромата на конкурентов. А также допускаю, что его цель была предостеречь нас от излишнего любопытства. Но ничего, мы еще до них доберемся, – повысил голос Турецкий. – Не на тех нарвались, подонки!
– Не кипятись, Саша, – осадил его Меркулов. – А то все в месть за друга превратим.
– А что! Одно другому не мешает! – сурово отозвался Яковлев.
В разговор вклинился Грязнов:
– Вот что мне еще непонятно: когда я начал переговоры со Скользким, то лишь один раз позвонил по телефону его марухе. Потом все разговоры велись только через пейджер или по мобильному телефону. О месте встречи договорились за сорок минут до стрелки. Ума не приложу, как эта третья бригада узнала, где нас найти? Хвоста точно не было. Да если бы и шли за нами, то не успели бы развернуться в боевой порядок. Значит, хоть пять минут, но они нас уже поджидали на позиции. Да и среди кавказцев на стрелке погиб не тот русский, который допрашивал Никиту.
Муровцы в расстроенных чувствах вернулись в свою контору и разошлись по кабинетам.
После похорон Никиты полковника Грязнова не покидало чувство вины за гибель молодого сыскаря. Никто его ни за глаза, ни в глаза не обвинял, но сам он знал, что это его вина… Тревожило его и все нарастающее напряжение вокруг дела Иванова. Он был уверен, что все шаги Турецкого и МУРа кем-то предугадываются. Но кто эти люди? Тот, неизвестный, или целая группа, которая опережала в своих действиях розыскников и «важняка»?
Одно было ясно Грязнову, что невидимый пока противник или денег имеет немерено, или свободно расхаживает по коридорам высшей власти. Скорее, и то и другое вместе. Из всего этого напрашивался грустный вывод: раскрыть это дело с большим количеством трупов трудно. К тому же участники следственной оперативной группы постоянно рискуют пополнить печальный список жертв.
Зазвонил телефон. С тревожным чувством Грязнов поднял трубку.
Услышав голос своего племянника Дениса, который после его ухода возглавил частное сыскное агентство «Глория», Грязнов облегченно вздохнул.
– Ты что такой смурной, дядя Слава? – забеспокоился Денис.
– Да так, есть проблемы. А у вас как?
– Да тоже проблем хватает, а тебя нет, – скаламбурил Денис.
– Подожди немного. Разгребусь с одним дельцем и вернусь, – заверил Грязнов.
Денис дал понять, что у него сидит человек, который хочет встретиться с Грязновым.
– Сейчас приеду, – согласился Грязнов. – Но запомни, Денис, моя жизнь должна быть надежно защищена.
В офисе сыскного агентства «Глория», казалось, ничто не изменилось. Та же мебель, те же стены.
Денис встретил Грязнова на пороге. Он сначала провел его к себе в кабинет и налил в маленькие, с наперсток, рюмки коньяку.
– Поговорил бы ты со своими, дядя Слава, а то житья нет. Когда начинали, еще ничего было, а теперь не продохнуть, – пожаловался Денис.
– Не совсем понял, кого ты имеешь в виду?
– Да уголовку. И местную и РУОП – все считают нужным выпендриться, а то и дорогу перейти.
– Их можно понять. Вы выбираете дела, которыми хотите заниматься, у вас и гонорары бывают повыше их зарплаты…
– Бывают и пониже! – заметил Денис.
– Об этом они не хотят знать. Но они знают, что им не приходится выбирать, чем заниматься, и платят им «огромнейшие» оклады. Завидуют тебе, понимаешь?
– Понимаю, но нам от этого не легче.
– За этим и позвал?
– Нет. Просто пожаловаться некому, вот и ляпнул…
– Ладно, при случае проведу беседу.
– Позвал тебя вот зачем. Пришел человек, тебя ищет.
– Кто он?
– Темный. Думаю, сидевший. Спросил, работаешь ты тут или нет. Говорю: нет. Тогда он сразу про МУР твой вспомнил. Вижу, человек осведомленный. Спрашиваю осторожно: он вас знает? Нет, говорит, но он знал Скользкого.
Денис вопросительно взглянул на Грязнова.
– Знал, – согласился полковник.
– Так вот, он говорит, что кое-что знает про то, как убивали Скользкого и твоего человека.
– Да? И где он? – заинтересовался начальник МУРа.
– Сидит в комнате для посетителей, благо таковых негусто.
– Ну пошли поглядим.
– Не жалеешь, что ушел? У нас-то стрельбы не было.
– Сейчас не время толковать. Веди к этому темному.
Денис пожал плечами и пошел вперед. Он проводил Грязнова до двери и, оставшись в коридоре, шепнул:
– Если что, кричи. Мои ребята рядом.
– Еще чего! – усмехнулся полковник и резко открыл дверь.
Харя, конечно, бандитская, сразу отметил он, оглядев вставшего при его появлении мужчину.
Они не подали друг другу руки. Оба имели кое-какой опыт и сразу поняли, кто есть кто. Прежде времени тянуть руку для пожатия не позволяла корпоративная честь.
– Добрый день. Я Грязнов.
– Здорово. Я Шнапс. Слыхал?
– Положено слышать. Адъютант Скользкого, – кивнул Грязнов.
– Уже не адъютант! – как ни старался Шнапс, а самодовольства скрыть не удалось.
– Ах да. Король умер – да здравствует король!
– Чего?
– Пословица английская.
– А, ну да.
– И что же тебе надо, Шнапс?
– Чтоб твои волкодавы успокоились. Ты же понимаешь, что на нас нет крови твоего оперка.
– Мало ли что я понимаю. Мне доказательства нужны.
– Доказательства! Мы что, отморозки, ради какого-то оперка авторитета гасить!
– Ради власти и не на такие жертвы идут. К тому же удачно получилось: заодно и конкурента Лечо на куски разнесли.
– Не наша работа, Грязнов! Ты и сам это знаешь, только понты кидаешь.
– Ну допустим. Но если ты пришел только это сказать, уверяю – риск напрасный. На слово я тебе не поверю. Ты лишь замажешься перед своими, что со мной встретился, и на правилку пойдешь.
– Не пугай! Мне невелик кайф с тобой якшаться, но за мной люди, я за них теперь отвечаю, а вы житья им не даете.
– И не дадим, если порядка не будет. Что хотел сказать, кроме жалоб?
– Могу наколку дать. Мои ребята ехали по тревоге Скользкого спасать, да не успели, но одну подозрительную тачку заметили. Погнались так, на всякий случай, а оттуда из помповика моим в радиатор как пальнули, так машинка и сдохла. Вот тут записаны марка, цвет и номер…
Шнапс протянул Славе листок с немудреным текстом.
– Спасибо, – совершенно искренне сказал полковник.
– За спасибо на маршрутке не доедешь! – усмехнулся Шнапс.
– Тебе ли, крутому, за маршрутку переживать? – в тон ему ответил Грязнов, пряча записку в карман пиджака.
– Не потеряешь?
– Я запомнил.
– Александр Борисович, вам с почты письмо передали.
Турецкий поднял усталые глаза на секретаршу следственной части.
– С какой почты? Какое письмо?
– С нашей почты, московской, – терпеливо уточнила секретарша. – Сказали, что вы дали распоряжение письма изымать.
– Давайте.
Следователь взял порядком измятый от долгих странствий конверт, прочел, кому адресовано послание, и вскрыл. Довольно интеллигентным почерком были начертаны предложения, пестревшие блатными словечками: «Привет, братан! Пишет тебе Остап. Ты там, наверное, арбузы у аров покупаешь и с шампусиком трескаешь, а мы тут ханку жрем, да и то раз в день. Больше хозяин выбить не может, потому что работы нет. На грев от местных особо рассчитывать не приходится. Народу мало, а понятливого и того меньше. Сам понимаешь, мишка из берлоги передачку не притаранит. Поэтому у воров тоже брюханку подвело. Тем только и хорохоримся, что одежки у нас поприличнее да лопаты в руки не берем. Ты, Олежка, наверное, тачку себе надыбал и раскатываешь с марами по белокаменной. Но, как говорится, дай тебе Бог. У меня к тебе просьба, Олежка. Навести эту сучку еще разок. Я ведь ни ее, ни тебя по делу не потянул, пошел паровозом без вагончиков за всю гастроль. Она, сука, божилась тогда, что пол-Черкизовского мясокомбината для меня вывезет, только бы я все на себя взял. Я не фуфло, и так бы групповуху лепить не стал, но она обещала, а обещалка ее не очень-то меня греет. Пригрози ей от моего имени, что, если грева не будет, заговорю. Есть еще, что вспомнить. Да и ты, Олежка, если тебе не западло другану помочь, подсуетился бы с посылочкой. Ну будь. Всегда твой братан Остап».
Турецкий отложил письмо и позвонил Грязнову.
– Если имеешь время, забеги ко мне, я тебе кое-что покажу, – сообщил Турецкий.
– Я и сам к тебе, Саня, собирался.
…Через полчаса муровец уже сидел в кабинете Турецкого и читал письмо Остапа, адресованное Олегу Колобову.
Ознакомившись с текстом, Грязнов задумчиво произнес:
– Не уведет ли нас этот Остап в сторону? Можешь, Саня, запросов на его счет не посылать. Я вспомнил. Это его при помощи телика Яковлев поймал. Ловкий мошенник. Подсел еще до того, как вся эта каша заварилась. Так что я очень сомневаюсь в его искреннем внимании к неизвестной тете и Колобову, – покачал головой Грязнов.
– Вполне возможно, но коль уж зацепка получена, можно при случае выяснить, кто помогал работать нашему великому комбинатору. И что это за тетя.
– Ну разве что на досуге, – кивнул муровец. – Тут мне одни знакомые передали номер автомашины и ее описание. Хотелось бы узнать, кто ее хозяин. – Грязнов протянул листок.
– Что за машина?
– Эта машина почти в тот же час, когда была стрелка, ехала со стороны бетонного завода.
– Понятно. А через автоинспекцию еще не пробовал уточнить? Там ведь всех регистрируют, – поинтересовался Турецкий.
– Еще не услышав совета из твоих разверстых уст, я уже все проверил – не зарегистрирована такая тачка.
– Почему? Номера же московские.
– Вот поэтому я и адресую вопрос тебе, Саня. Мало ли что – вдруг она по интересному ведомству проходит, – сощурился муровец.
– Думаешь?
– Да. Что-то мне последнее время так кажется.
– А смысл? – вздохнул Турецкий.
– Кто-то из наших залез в карман или в банк данных слишком глубоко, – продолжал Грязнов.
– Ладно, сейчас узнаем, – согласился следователь. Он включил компьютер. – О, заморгал, сатана! – улыбнулся Турецкий, взглянув на монитор.
– Ну что там? – с нетерпением спросил Грязнов.
– Все о'кей! Тачка эта проходит по военному ведомству, дорогой. Японский джип.
– Японский?! – изумился Грязнов.
– А что тебя так удивляет? Может быть, гуманитарная помощь НАТО. Ага! Вот и воинская часть указана. Сейчас перезапросим, какой конкретно полководец на ней катается, – потер ладони следователь.
– Я вижу, Саня, у тебя там бутылка коньяка стоит, – кивнул Грязнов на дверцу холодильника-бара. – Думаю, не подаришь ли ты мне ее, а я бы тебя угостил, – хитро улыбнулся Грязнов.
– Во-первых, как ты через дверцу можешь ее видеть, а во-вторых, почему вдруг я тебе должен дарить последнюю бутылку? – нарочито серьезно проворчал Турецкий.
– А ты себе еще купишь, – бросил муровец.
– Да, если буду так умело раскрывать с твоей помощью убийства, как эти, выгонят меня из прокуратуры без выходного пособия.
– Ничего. К моему племяшу, Денису, в «Глорию» пойдешь или в газетку. Сиди себе пописывай… – хмыкнул Грязнов, чувствуя, что расслабиться не удастся.
– Ну-ну, ласковый ты мой! Полковник Грязнов тоже что-то чудес раскрываемости не демонстрирует! – отмахнулся Турецкий. – А ведь это в первую очередь твоя обязанность, Слава, а не моя. Читай лучше, видишь, ответ пришел.
На голубой экран одна за другой выбегали строки краткого сообщения:
«Запрашиваемый автомобиль в январе 1996 года был отправлен в Чечню в составе подразделений автомобильной техники. В результате военных действий пришел в негодность и списан по акту».
– Все понял, мой друг Слава? – кивнул следователь на экран.
– Все, Саня, и даже то, что пить надо меньше, а то не только раскрываемости не будет, но и с работы попрут…
– Отлично, полковник! – похвалил Турецкий друга за догадливость. – Кстати об автомобилях. Там, возле охотничьего домика, были обнаружены следы от протекторов колес машины «скорой помощи» и двух джипов, а не одного. Судмедэксперты, которые по моей просьбе сделали экспертизу холодного оружия боевиков, прихвативших Володю Яковлева, не обнаружили следов крови, идентичной той, что была на полу в охотничьем домике… да и вообще, никакой другой крови они на ножах парней не обнаружили.
– Вот это, Саня, как ты любишь говорить, уже интересно! – воскликнул Грязнов. – Стало быть, Иванова убили те, кто приехал на втором джипе. Потом обе машины уехали, но одна по известной причине вернулась…
– Вернулась и вторая машина, Слава. Вернее те, кто на ней ехал, убийцы Иванова. Они оставили джип подальше от дома и, пешком дойдя до наших оперативников, связали их. Это вообще не входило в их планы. Когда их товарищи-растеряхи, оставившие на месте преступления улику, должны были вернуться в дом, те, убийцы, просто вынуждены были их подстраховать. Потом последовали все остальные события.
– Теперь я понимаю, почему Никите Бодрову дали спокойно уехать. Они не знали, что он увозит улику, водительское удостоверение одного из незваных гостей этого дома, – вставил Грязнов, и по лицу его вновь скользнула тень печали.
Турецкий продолжал:
– Не тот ли «контрразведчик» со своей бригадой был во втором джипе? Поезжай, Слава, немедленно, в воинскую часть и узнай, кто купил эту машину.
Сергей Колобов вошел в кабинет и поприветствовал Турецкого.
– Прошу! – следователь указал на стул.
Колобов молча сел и протянул Турецкому повестку.
– Вас это расстроило, – кивнул «важняк» на повестку.
– Да нет. Меня расстроила смерть моего брата, Александр Борисович.
Турецкий понимающе покачал головой.
– Сообщаю вам как родственнику убитого, что убийство вашего брата раскрыто. Следствие установило факт убийства Олега Колобова бывшим продюсером телекомпании «Спектр» Юрием Ивановым. Олег был задушен, когда явился к нему с требованием какого-то долга.
– А его жена Ангелина проходит как-нибудь по этому делу? – спросил Колобов.
– Она – соучастница убийства, – информировал следователь.
– Можно узнать обстоятельства смерти брата?
– Иванова утверждает, что сначала они его усыпили, а потом уж задушили, – пояснил Турецкий.
– А где теперь находится Ангелина? – бесцветным голосом спросил Колобов.
– Ангелина в следственной камере. Арестована, как я уже сказал, по обвинению в соучастии в убийстве вашего брата.
– Понятно. Что ж, за эту новость вы хотите поживиться какой-нибудь новостью от меня? – улыбнулся Колобов.
– Моя профессия – добывать информацию, правда, не всегда мне ее охотно выдают, – посетовал Турецкий.
– Это допрос? – посерьезнел Колобов.
– Да. У меня есть все основания сообщить вам эту новость.
– Стало быть, с этой минуты ни на коммерческие, ни на политические, ни на человеческие тайны я отныне перед вами права не имею? – полушутя-полусерьезно спросил бизнесмен.
– Разумеется, – хмыкнул Турецкий.
– Хорошо, – спокойно согласился Колобов.
Следователь придвинул к себе бланк протокола допроса, взял ручку и начал:
– Вы по-прежнему утверждаете, что Олег посещал Иванова не по вашему поручению и не по просьбе кого-нибудь из руководства концерна?
– Лично я его об этом не просил, но не утверждаю, что об этом его не мог попросить Тураев. У директора концерна, помнится, были вопросы к Юрию Иванову по работе. Но, насколько я знаю, все они отпали после смерти продюсера телекомпании «Спектр», и полагаю, что не Олег эти вопросы Иванову задавал.
– Допускаете, что у вашего брата могли быть дела с женой Иванова?
– Почему нет? Она баба ушлая. Охраняйте ее хорошенько, а то уйдет, и тогда я ее прищучу.
– Не накаркайте, Сергей Васильевич! Иначе, случись что, первым подозреваемым будете вы, – предостерег Турецкий. – Вы знали всех приятелей брата?
– Думаю, что далеко не всех. Но некоторых встречал, приходилось. Те еще фигуры!
– А человека по имени Остап знали?
– Не припоминаю. Каков из себя?
– Лет сорок. Колымский загар. Знает не только феню, но и хорошие манеры.
– Нет, вряд ли вспомню. Но такой вполне мог быть. А кто он, если не секрет?
– Мошенник. Сидит в колонии. Недавно Олегу письмо прислал. Жалуется, что Олег его забыл и какая-то, извините, сучка не помогает ему посылками и передачами, хотя перед судом клялась и божилась не забывать. Остап поверил, взял на себя всю вину и пошел в зону один.
– Если бы жена Иванова не была такой засвеченной в массах телевизионщицей, я бы мог предположить, Александр Борисович, что именно она и есть бывшая подельница этого Остапа и Олега.
– Да. Такой женщине порочащие ее связи не нужны. Но тем не менее в убийство она все же вляпалась. Извините за вопрос, но какую роль мог играть в шайке Остапа ваш брат?
– На первых порах, полагаю, обычный «бык», предназначенный для выбивания денег. Этим он точно занимался. Не знаю только при ком: при Остапе или при Семене.
– Что за Семен? – поинтересовался Турецкий.
– Да это так, к слову.
– А вы можете объяснить, где перехлестнулись интересы вашей фирмы «Каскад» с Тураевым?
– Нас не устраивает тот факт, что благодаря Тураеву мы стали заложниками в чьих-то не очень чистых политических играх.
– А как вы относитесь к тому, что Тураеву не нравится ваша самостоятельность? – улыбнулся Турецкий.
– Это не имеет никакого значения. Сейчас такие отношения – обычное дело.
– Тогда я вам, Сергей Васильевич, скажу больше: Тураев сотрудничает, если можно так выразиться, и с бандитской группировкой ныне покойного Лечо. Пирог этот, как видите, весьма многослойный.
– Да неужто?! – сделал удивленные глаза Колобов.
– Знаете Джигита?
– В общем, да, – буркнул Колобов.
– А вы сами, Сергей Васильевич, не сотрудничаете с какой-нибудь бандой? – впрямую резанул Турецкий.
– Как можно?! А престиж, деловая репутация, – покачал головой бизнесмен.
– Тогда вам, конечно, наплевать на то, что вместе с Лечо погиб и Скользкий…
Турецкий смотрел как бы в никуда, но на самом деле его взгляд прощупывал собеседника. Он уловил, что после упоминания о Скользком по лицу Колобова пробежала тень.
Значит, Скользкий тебе был роднее, чем Лечо, отметил про себя следователь.
– Говорите, Скользкий? Не слышал… – как-то вяло ответил Колобов и отвел взгляд в сторону.
– Я вам не верю, конечно, ну да ладно, – махнул рукой Турецкий. – Ответьте еще на один вопрос. Концерн «Кононг» занимается продажей военной техники?
– Нет. Камуфляж, гуманитарка… Металл продаем. А к технике мы доступа уже не имеем… Ни концерн в целом, ни моя фирма в частности этим не занимаются, – категорично заявил бизнесмен.
– Вам о чем-нибудь говорит имя Сергей Соловьев? – спросил следователь, имея в виду боевика, потерявшего в охотничьем домике водительское удостоверение и поплатившегося за это жизнью вместе со своим товарищем.
– Конечно, знакомо, – спокойно, но несколько удивленно ответил Колобов. – Он работал у меня в отделе охраны. Полгода назад я его уволил за постоянные пьянки во время дежурств. А что, он уже и к вам успел на заметку попасть?
– Успел, да не успел, – задумчиво сказал Турецкий. – Странное дело, Сергей Васильевич, ваши люди засвечиваются совсем в иных качествах. Но об этом в следующий раз. А теперь последний вопрос. Мелькал ли на вашем горизонте человек с белыми пятнами под глазами – характерное последствие нервных потрясений?
Колобов задумался.
– Где-то я видел этого человека, но где, я так сразу сейчас не могу вспомнить. Я обещаю поднапрячься. Может, к следующей нашей встрече я вспомню. Но видел я его точно. Уж слишком мне эти пятна запомнились. Не само лицо, а именно эти вкрапы омертвевшей кожи на живом лице. Я обязательно вспомню – хотя бы где я его встречал.
Турецкий ничего больше не стал говорить, отметил повестку и отпустил бизнесмена.
Александр Борисович прочитал протокол допроса Колобова и задумался. Если директор «Каскада» откровенен, то Тураев в какой-то серьезной и преступной игре обгоняет его, как говорится, на целую лошадь. Колобов противостоит Тураеву, а люди Колобова оказывают услуги его конкуренту. Или же это ход, чтобы запутать следствие. Но ведь он намекнул на какое-то важное откровение в будущем. Следователь решил максимально приблизить это будущее и на следующий же день решил снова допросить Колобова.
Турецкий послал отдельное требование в МВД, чтобы в колонии допросили заключенного Остапа Орехова. В своем письме следователь перечислил вопросы, на которые должен дать ответы Орехов. Вскоре пришел ответ.
Александр Борисович начал читать протокол допроса свидетеля Орехова:
"В о п р о с. Гражданин Орехов, за что вы отбываете наказание?
О т в е т. Это указано в моем деле.
В о п р о с. Пишете ли вы письма знакомым? В частности, в Москву?
О т в е т. Имею на это право.
В о п р о с. С кем конкретно имеете переписку?
О т в е т. С родными и друзьями.
В о п р о с. Я допрашиваю вас согласно отдельному требованию, полученному из Генпрокуратуры. Вы послали письмо гражданину Колобову О. В. Однако адресат выбыл, по указанному адресу не проживает. Колобов убит. Что вам известно об обстоятельствах его жизни и смерти?
О т в е т. Подозрения у меня имеются. Раз она своих мочит, значит, с ней можно по-сучьему. Зовут ее Ангелина Ципко. Мы с ней пару дел провернули, а Олег нас на своей тачке возил. У нее хобби: за крутых замуж выходить, но чтобы с тюремным прошлым. В работе это здорово помогало. Одно дело, когда я с липовыми документами прихожу в какую-нибудь фирму, и совсем другое, когда, например, в Академию наук или, как в последний раз, на телевизионный канал приходит замдиректора по маркетингу. Мы с ней нагрели много народу. Правда, потом она стала своевольничать. Намекала, что работает больше, чем я. Мол, все у нее покруче и потому доля ее должна быть выше. Я по-хорошему пытался ей втолковать, что среди братвы у меня авторитет и лишь поэтому наша бригада работает спокойно, без наездов. А без меня не проработала бы она и трех дней: пришли бы и обложили данью. Сейчас с этим делом полный беспредел. Она меня послушалась, но я не поверил и не спускал с нее глаз. Сгорели мы на фирме «Рубин».
В о п р о с. Как это произошло?
О т в е т. Я выдал себя за главного инженера бумажно-целлюлозного комбината из Калининградской области, а она – за маркетолога от телевидения, который имеет лицензию. «Рубин» мы пристегнули за определенный процент. Якобы за то, что у них таможенные льготы. Директор «Рубина» попросился в долю. Я пообещал ему дешево продать несколько вагонов офсетной бумаги для издания художественной литературы. Он перечислил на это почти все деньги со счета «Рубина». Мы с А. Ципко их обналичили и скрылись. Потом меня взяли органы, а деньги остались у А. Ципко".
Дочитав показания Орехова, Турецкий отложил протокол допроса и произнес вслух:
– Так-так, знаменитая шоуменша. Оказывается, ты ворованными деньгами делиться не любишь. А это опасное хобби. – Про себя он отметил, что следователь грамотно провел допрос и записал только суть ответов, а не речь блатного, который наверняка завалил его блатными словечками.
Не успел Турецкий еще как следует проработать информацию, как позвонили из МВД и сообщили, что вчера в колонии в промышленной зоне был обнаружен мертвым заключенный Остап Орехов. Его живым почти целиком запихнули в плавильный тигель.
Кто– то весьма оперативно и жестоко отомстил за Ангелину.
