Глава 26
СПОСОБ ЭКСПРОПРИАЦИИ
Итак, они сидели в кабинете Меркулова вчетвером. Константин Дмитриевич произнес:
— Что ж, теперь, когда все в сборе, позвольте я на правах хозяина познакомлю вас, так сказать, официально. Генерал Грязнов, начальник по расследованию особо опасных преступлений МВД.
— Вячеслав Иванович, — отрекомендовался Грязнов, разглядывая незнакомца.
— Полковник госбезопасности Бобровников, внук академика Бобровникова. — Меркулов указал на полковника.
— Игорь Андреевич, — отрекомендовался тот.
Мужчины обменялись рукопожатием.
— Так вы родственник Дарьи Устюговой? — воскликнул Грязнов.
— Да, купаюсь в лучах славы сестры, — скромно ответил Бобровников.
— А я? А меня кто представит? — обиделся было Александр.
— Ну и мой незаменимый помощник и соратник Александр Борисович Турецкий, первый замгенпрокурора по следствию.
— То-то! — удовлетворенно кивнул Саша.
— Так вы сюда по поводу сестры? Иди по другому?.. — поинтересовался Грязнов, буравя полковника внимательным взглядом.
— Игорь Андреевич, позвольте, я кратко введу Вячеслава Ивановича в курс дела. Полковник пришел к нам по поводу смерти академика и его супруги. Его родные скончались в той самой питерской клинике «Престиж», которую вы с Гоголевым штурмовали в рождественские каникулы.
— О-о! Удачная была охота! — Грязнов невольно коснулся шрама на лбу. Было очевидно, что он гордится боевым ранением.
— Не трогай лоб, все и так знают, что ты любитель под пули подставляться, — осадил его Меркулов. — Дело в следующем: есть подозрения, что смерть стариков Бобровниковых была насильственной…
Меркулов кратко пересказал то, что несколькими минутами ранее поведал Игорь.
Грязнов внимательно слушал, постукивая башмаком по полу — дурная привычка, свойственная нетерпеливому Вячеславу.
— А что? В этом омуте, судя по всему, такие черти водятся… — заметил он.
— Есть что-то от Гоголева? — встрял Турецкий.
— Ага. Звоню я ему нынче поутру по своим делам: у нас, судя по оперативным данным, один подозреваемый в Питере отсиживается, так я Виктора к этой теме подключил. Ну и спрашиваю о том о сем. Вдруг слышу через трубу, в кабинете Виктора шум, женский визг, возня какая-то. Гоголев обещает перезвонить и шмякает трубку. Спустя час перезванивает и сообщает, что к нему, минуя все кордоны, ворвалась дамочка с заявлением, в котором она показывает, что ее муж заказал собственного отца с целью получения наследства. И убрать старикана помогли в той самой пресловутой клинике «Престиж». И знаете как? Уговорили сына провести папаше эвтаназию, то есть умертвить старика, усыпить как собачонку.
— Бред! Это противозаконно!
— Разумеется. Но она предъявила Гоголеву договор, составленный между мужем и гендиректором клиники. Именно на этот вид услуг. С оплатой по прейскуранту. Самого слова «эвтаназия» в договоре нет, там другая формулировка. Сейчас попробую по памяти… «Прекращение патологической жизнедеятельности в связи с крайней тяжестью клинического случая»… Как-то так. И чек об оплате услуг принесла. В договоре указана дата прекращения… Дедок именно в этот день и скопытился, прости меня господи.
— Неслабо, — оценил Турецкий. — А фамилию усопшего Гоголев сказал?
— Ратнер его фамилия. Лев Ратнер. Был такой известный в Москве «цеховик», он в восьмидесятые процветал — подпольная. меховая фабрика. Этакий Корейко. Так что наследство, думаю, немалое. Есть за что бороться, понимаешь…
— Подожди, я прослушал, а заявление кто принес? — спросил Меркулов.
— Невестка усопшего. Жена его сына.
— С чего это она на своего мужа заяву накатала? — хмыкнул Александр.
— Ну сначала она поведала Гоголеву, что ее совесть замучила, что она молчать не может, потом выяснилось, что ее мужик к молодухе сбежал. Вот она в порыве чувств… Все несчастные семьи несчастны по-своему, как классик сказал.
— И что Гоголев?
— Взял заявление, вещдоки: договор и чек об оплате, — обещал разобраться. А когда позвонил, добавил, что в той же клинике, по его сведениям, при странных обстоятельствах скончались еще двое. И звучит фамилия Бобровниковых. Говорит, надо дело возбуждать…
— Костя! Это нам надо открывать дело! По факту смерти Бобровниковых и Ратнера! Это уже три случая! И наверняка покровитель и родственник Стрельцова в курсе всех событий.
— Все хочется тебе его крови?
— Мне хочется, чтобы вор сидел в тюрьме! — жестко ответил Турецкий.
— Оставим его на время. Будем делать то, что можем, — и будь что будет. Думаю, оснований для возбуждения дела достаточно. Игорь Андреевич, вы официальное заявление подготовили?
— Да. — Бобровников протянул папку.
Меркулов вытащил скрепленные листки, пробежал глазами текст.
— Хорошо. Создаем следственно-оперативную бригаду. Материалы, касающиеся кончины Ратнера, приобщим к делу. Старший по группе — Турецкий. Что там на тебе сейчас из текущих дел?
— Да ничего особенного. Перекину Левину.
— Сегодня же! Вячеслав, разумеется, в составе бригады.
— Ну еще бы! Как же без меня? Я эту клинику как родную знаю!
— Продумайте, кого еще включить, и собирайтесь в Питер.
— Я пару своих прихвачу, следователя и опера, идет? — прогудел Грязнов.
— Прихватывай, — кивнул Турецкий. — А я Безухова возьму.
— А там на месте ребят Гоголева подключим, у него народ шустрый, — добавил Грязнов.
— Игорь Андреевич, вы уже приступили к работе? — спросил Меркулов.
— Нет, у меня двухнедельный отпуск.
— Было бы неплохо, если и вы вернулись бы в Петербург и приняли участие…
— Я так и собирался сделать.
— Вы говорили, Стрельцов пригласил вас на праздник клиники?
— Да, в эту пятницу.
— Было бы здорово, если бы вы пошли. На неформальных встречах, когда люди раскрепощены и находятся в легком подпитии, можно услышать много ценной информации.
Бобровников лишь слегка улыбнулся. «Не учи ученого», — перевел про себя Турецкий.
Вообще полковник ему понравился.
— Хорошо, я пойду. Благодарю вас, Константин Дмитриевич, за то, что вы отнеслись к моему делу с вниманием. И позвольте мне считать себя внештатным членом следственно-оперативной бригады.
Оглядев присутствующих, которые откликнулись дружным «да!», он добавил:
— Теперь, когда расследование, по сути, началось, считаю нужным добавить к тому, что уже сказал, кое-какую информацию конфиденциального свойства…
На следующий день, во вторник, в здании на Садовой, где размещается Питерский уголовный розыск, было несколько оживленнее, чем обычно. Оживление было связано с работой прибывшей из Москвы следственно-оперативной бригады Генеральной прокуратуры. Сотрудницы ведомства Гоголева, принаряженные, насколько это допускалось строгим начальством, сновали по коридору одного из этажей, в кабинетах которого работали следователи. В коридоре, возле кабинетов, стояли ряды стульев, где ожидали вызова первые свидетели, проходящие по весьма необычному уголовному делу.
То, что расследование обещает стать необычным, явствовало хотя бы из статьи в одной из центральных газет, помещенной в номере за понедельник. Газета, развернутая на странице с мудреным заголовком «Эвтаназия как способ экспроприации», лежала чуть не на каждом рабочем столе. В том числе и на столе руководителя ведомства, генерала Гоголева.
В данный момент Виктор Петрович, нацепив очки, читал отдельные пассажи вслух, а внимал ему Вячеслав Иванович Грязнов.
«Петербург снова заявил себя как криминальная столица страны, — читал Гоголев. — Ранним субботним утром в питерское отделение редакции пришла взволнованная женщина, которая поведала нам душераздирающую историю. Оказывается, в Питере существует целый синдикат, который лишает жизни сограждан с целью обогащения. По сути, речь идет об умышленных убийствах. Уверен, вас, уважаемые читатели, не очень удивляет этот прискорбный факт. К сожалению, грабежи, разбойные нападения, заказные убийства — это те реалии, к которым мы почти привыкли. Но в данном случае речь идет о преступлениях, изумляющих своей циничностью. Убийства совершают врачи! Люди, призванные, используя все силы и средства, бороться за жизнь больных, эти люди за внушительное вознаграждение убивают доверившихся им пациентов! Убеждая обезумевших от горя родственников, что положение больного безнадежно, прикрываясь модным нынче словом «эвтаназия», уверяя, что это акт гуманизма и милосердия, они, прикрываясь белыми одеждами, делают свое черное дело. И происходит это в одной из элитных клиник города, название которой мы пока сохраним в тайне, поскольку надеемся, что правоохранительные органы все же займутся разоблачением преступной банды.
Совсем недавно Ростовским областным судом был вынесен первый, и, как всем нам казалось, последний, приговор по «делу об эвтаназии». Убийцами оказались две молодые девушки, которые совершили свое преступное деяние «из состраданий», так они заявили в суде. Им было очень жалко парализованную соседку, которую мучили невыносимые боли. Нам тоже очень жаль тяжелобольных людей. Но, как выясняется, на чужой беде, на чужом горе, на боли, страданиях можно делать неплохой бизнес. Девушки, которые «помогли» соседке избавиться от страданий, присвоили себе золотые украшения жертвы.
Мы убеждены, что и отечественные «доктора Смерть» делают свою грязную работу из корыстных побуждений.
Между тем правоохранительные органы не спешат заняться расследованием. Когда гражданка Юркова (фамилия вымышленная) пыталась подать официальное заявление в различные структуры, призванные стоять на страже закона, — от нее попросту отмахнулись. А ведь, возможно, она не одинока в своей беде. Мы призываем всех, чьи родные погибли при загадочных обстоятельствах в стационарах города, обращаться в милицию. Мы будем отслеживать ситуацию вокруг больницы, имя которой пока сохраняем в тайне. Но если эта публикация не найдет отклика, мы проведем собственное журналистское расследование».
Гоголев снял очки, потер переносицу.
— Нет, каково? Эта статейка, конечно, дело рук гражданки Ратнер! Получается, эта дура-баба понеслась сначала в редакцию газеты, а уж потом ко мне на прием! Не, бабье — это нация, как мой капитан Майоров говорит. Из-за этой стервы вся работа может пойти насмарку!
— Правильно ее мужик бросил!
— Почему? — мирно спросил Грязнов.
— Почему — бросил?
— Почему — насмарку?
— Как — почему? Затаятся теперь Стрельцов с командой…
— Ну, во-первых, у нас и так уже кое-что есть. По делу того же Ратнера. Во-вторых, в каждой неприятности всегда можно найти позитив. Очень вероятно, что дела Ратнера и Бобровниковых неединичны. Благодаря публикации могут появиться новые заявления. Тем паче, что газета призывает граждан обращаться в милицию.
— Ты представляешь, что сейчас в городе начнется? У нас в каждой больнице люди умирают. И каждому родственнику может казаться, что смерть произошла при загадочных обстоятельствах. От таких заяв захлебнуться можно будет.
— Вот и Стрельцов наверняка так подумает и успокоится, если мы его пока трогать не будем. А нам нужно сделать так, чтобы районные отделения информацию фильтровали. Чтобы тебе передавали только то, что связано с клиникой «Престиж». Это возможно? Или Турецкого подключать?
— Конечно, возможно, — обиделся Гоголев.
— И потом, в статье не указано ни название клиники, ни фамилия потерпевшей. Так… словеса. Газета с явным желтоватым оттенком. А кто воспринимает всерьез желтую прессу? Можно даже дать официальный комментарий: дескать, никто не обращался… Или еще как-нибудь. Надо будет вместе с Саней покумекать. Сегодня в семнадцать совещание по итогам первого дня работы, вот и обсудим.
В кабинете зазвонил телефон внутренней связи.
— Слушаю, — снял трубку Гоголев. — Ага, сейчас. Ратнера привезли на допрос. На работе взяли.
— Ну пойдем вместе побеседуем с отцеубийцей. Вообще-то, конечно, просто жуть какая-то, если вдуматься, — заметил Грязнов, поднимаясь.
Наташа сидела в коридоре, ожидая, когда ее вызовут к следователю. По коридору сновали люди, хорошенькие женщины весело переговаривались на ходу. Казалось бы, бояться ей было нечего, но Наташу все равно как будто знобило. Верный Туманов сидел рядом, сжимая ее холодные пальцы.
— Ну что ты так нервничаешь? Расскажешь все, что знаешь, ответишь на вопросы. Ты же ни в чем не виновата.
— Ой, Вить, не виновата, конечно, но все равно страшно. Это, наверное, в генах сидит, страх перед мундирами.
— Да здесь никого и нет в мундирах!
— А оперативники? Вон они еще и с оружием!
— Они не в мундирах, а в форме. И вообще, не боись, он тебя небольно застрелит. Надо же, как ты формы боишься! Буду знать! Я теперь дома только так и буду ходить, чтоб боялась. А здесь тебе бояться нечего. Игорь твой — товарищ в больших чинах, он тебя в обиду не даст. Я уж о себе не говорю.
— А о чем вы с ним в комнате разговаривали?
— Когда?
— Тогда… Можно подумать, он у нас каждый вечер на кухне проводит… Когда он к нам приходил?! Меня бросили одну посуду мыть, а сами…
— Это сугубо мужской разговор, тебя не касается. Твое дело…
— Киндер, киттен, кирхен… — закончила за него Наташа.
— Правильно говоришь, женщина: дети, кухня, церковь. Ты у меня девушка понятливая…
— Сейчас как стукну больно! — прошипела Наташа. — Смотри, Катю мою ведут.
По коридору, сопровождаемая двоими дюжими хлопцами в милицейской форме, шла на негнущихся ногах Катерина Игнатьева.
— Катя! — окликнула ее Ковригина.
— Наташка! — Катерина буквально кинулась к ней. — Что это? За что это нас?
— Что — за что? — моментально взяла себя в руки Наташа.
— Ко мне прямо утром, я как раз на работу собиралась, заявились эти двое, — она кивнула за спину, — показали повестку, заставили расписаться, подхватили под белы руки и увезли почти на «воронке».
Катерина старалась говорить в своей обычной небрежной манере, но глаза ее были широко раскрыты от страха.
— Ну й что? Скажи спасибо, что на машине привезли, за казенный счет. А то тряслась бы в трамваях.
— Ага… Я на трамвай зарабатываю. Мне казенный счет не нужен. Как и казенные харчи. И тебя вызвали? Чего им надо?
— Не знаю, — слукавила Наташа. — Да не бойся ты! Они тебя небольно съедят, — повторила она чужую шутку.
— Ага… Под наркозом, — кивнула Катя.
Открылась дверь одного из кабинетов.
— Ковригина Наталия Сергеевна здесь? — осведомился весьма симпатичный, спортивного вида мужчина чуть старше сорока и улыбнулся таращившимся на него перепуганным женщинам.
— Здесь, — почему-то сразу успокоилась Наташа.
— Прошу! — Сделав широкий жест, мужчина отошел в сторону.
— Наташа, я на улице подожду, — ревниво крикнул вслед Туманов.
Наталия даже не обернулась. Катя Игнатьева ухватилась за рукав Туманова:
— Вы Наташин знакомый? Посидите со мной, пожалуйста!
Но в этот момент отворилась дверь соседнего кабинета, высокий, худющий молодой человек с оттопыренными ушами пригласил Игнатьеву войти.
Катя, выпрямив спину, шагнула в чертоги кабинета, словно Мария-Антуанетта на эшафот.
