Виктор Солонин спал в своем кресле возле иллюминатора, когда его кто-то грубо толкнул в плечо.

Он мгновенно проснулся, схватился за ствол автомата и туг же резко убрал руку. Сказал себе: спокойно. А то еще, чего доброго, этот черноусый красавец нажмет на гашетку. С него станется. Вон как покраснели белки глаз...

— Мани... Слушай, мани, валюту давай, да? — сказал ему нападавший и приставил ствол к его виску.

Похоже на захват самолета, подумал Солонин и увидел краем глаза, как несколько чернобородых мужиков потрошат бумажники пассажиров.

Это бывает. Сначала велят командиру лайнера лететь куда им хочется, а между делом собирают дань с богатеньких пассажиров.

—   Ты бы убрал ствол, — сказал Виктор, делая вид, что хочет залезть во внутренний карман пиджака.

Положение было безвыходное. Справа — иллюминатор, за которым далеко внизу плыли облака, слева — испуганно сопящий толстяк, чье брюхо полностью загораживало проход. Тут никакие навыки, приобретенные в школе мистера Реддвея, не помогут.

—   Русский, да? — кровожадно ощерился джигит и щелкнул для убедительности затвором.

—   Я эмигрант, — сказал Виктор, — если вам это интересно. Мои предки до революции имели в России кое-какую недвижимость. Новые власти обещали разобраться и даже что-то вернуть.

—   А почему в Тегеран летишь, а? — не отставал тот.

Наверное, чеченец, подумал Солонин. Не хотят лететь с пересадками, и тут я их понимаю. А как они пронесли на борт оружие, даже думать не хочу. Поскорее хотят домой.

—   Эй, Сайд! — крикнул, обернувшись, высокий длиннобородый чеченец, пересчитывавший деньги из чужого бумажника. — Что за разговоры, слушай? Не дает, так пристрели и возьми сам!

Его борода была самой длинной, поэтому, возможно, он был у них старшим, хотя и выглядел моложе других. А по-русски говорит, чтобы их не поняли пассажиры, все как один смуглые брюнеты. Солонин чувствовал себя среди них альбиносом.

—   Тут русский летит! — сообщил Сайд начальнику. — Что с ним делать?

Вот в чем проблема, подумал Солонин: раз русский, то вопрос лишь в том, какой казнью его казнить. Мучительной, медленной, или прикончить сразу.

Толстый сосед, обливавшийся потом от страха, с любопытством посмотрел на Солонина. До этого, видно, держал его за англичанина. И вот надо же, какое неприятное соседство... Он даже попытался подняться, чтобы не запачкаться кровью неверного.

—    А ничего вы мне не сделаете! — вдруг весело произнес Солонин.

—   Это почему — не сделаем? — полюбопытствовал подошедший длиннобородый.

—   Пуля от «Калашникова» пробивает шейку рельса, — ответил Солонин. — Прострелив мне голову, она вышибет иллюминатор. Произойдет разгерметизация салона. Со всеми вытекающими последствиями. Загремим за милую душу. И живые и мертвые. И правоверные и гяуры.

Подошли другие бандиты, перестав пересчитывать купюры. Переглянулись. В тренировочных лагерях им ничего такого не рассказывали.

А в объятия райских фурий они явно не спешили. До полного освобождения родины, по крайней мере. И хоть дома их наверняка ждали фурии, давно уже немолодые, окруженные многочисленными чадами, к Аллаху они все-таки не хотели.

—   А ну дай ему пройти! — сказал длиннобородый толстяку, и тот, кряхтя, с готовностью поднялся, чтобы пропустить разговорчивого пассажира.

Вот это другой разговор, думал Солонин, вылезая в проход. Чему вас там в лагерях только учат? Хоть бы руки сначала связали или надели наручники. Хоть какой-то шанс. Хоть время бы протянули.

Теснота прохода была Солонину на руку. Бандиты только мешали друг другу, а стволы их автоматов тыкались в их же животы. Но на гашетку никто из них так и не нажал. Он их уложил без особого труда. И потом даже немного потоптался на них в проходе, хотя ему никогда не доставляло удовольствия бить лежачих. Потом собрал их автоматы.

Пассажиры смотрели, помертвев, во все глаза. Это лицо европейской национальности не спеша доставало документы из карманов оглушенных его молниеносными ударами террористов.

Солонин внимательно знакомился с документами. Чеченцы, кто ж еще. Наверняка нам было по пути. И при хорошем их поведении он, Солонин, не возражал бы сесть где-нибудь поближе к месту назначения — Баку.

Он старался запомнить их лица, имена. Наверняка еще придется встретиться, и не раз. В Баку, он это знал, чеченцы как у себя дома. Отдыхают на пляжах Апшерона, в духанах и курят анашу в притонах старого города.

Сайд — ладно, мелкая сошка, а вот этот длиннобородый — Ибрагим Кадуев — другое дело. И повозиться с ним пришлось больше всех...

Солонин поднял глаза на пассажиров и сказал им пару ласковых слов сначала на английском, потом на фарси. Мол, надо бы связать этих нетерпеливых, и все такое. Потом к нему вышел командир корабля в феске с кисточкой и поклонился, приложив кончики пальцев к губам. Тоже можно понять: мол, наше вам с кисточкой, раз такое дело.

Следом вышел второй пилот, темно-русый, наверное, англичанин.

—    Мой командир просил передать вам благодарность. И признательность от имени всех пассажиров.

—   Я так и понял, — кивнул ему Солонин, наблюдая, как стюардессы заботливо и умело связывают оглушенным террористам руки и ноги. — А что же ваша служба безопасности?

Второй пилот переглянулся с первым. Потом кивнул на задние сиденья, где возились, отвязываясь, пара здоровенных, сонного вида мужиков, опасливо поглядывающих на начальство.

Что-то с ними теперь будет. Мало того что дали себя разоружить, так еще сидели и не трепыхались, пока налетчики чистили карманы пассажиров.

—    Куда они требовали лететь? — спросил Солонин у командира на фарси, чтобы войти в доверие.

—    В Баку, — ответил тот, не переставая удивляться столь многообразным дарованиям этого необычного пассажира.

—    И мне туда надо, — вздохнул Солонин. — Наверняка у вас пару суток проторчишь, пока дождешься оказии.

Он знал, что говорил. Самолет в Баку летал три раза в неделю, а Турецкий там его уже ждал.

И жестом пригласил Виктора в кабину пилотов.

Там было довольно просторно. Можно было отвлечься и расслабиться.

— Что будет с террористами? — спросил Солонин, принимая из рук очаровательной стюардессы чашку ароматного кофе.

Этой черноглазой не мешало бы надеть паранджу. Уж очень симпатичная. А это отвлекает от серьезного разговора.

Члены экипажа ничего не ответили на его вопрос, наверное, не в первый раз их вот так захватывают.

Ну ясно. Эти террористы — борцы за ислам и независимость, народ нервный, горячий... моджахеды, одно слово. Прилетят, а их сразу на курорт — отдохнуть от напрасных волнений. И ничего более грозного, чем «Аллах акбар», они в Тегеране не услышат. Угнал бы европеец, отрубили бы кое-чего. Или засадили бы на полную катушку.

Ну вот и засветился ты, Витек. В принципе можно лететь обратно. Или сотворить грим и пластическую операцию одновременно.

Впрочем, есть еще легенда. Питер Реддвей намекал: мол, Александр Борисыч будет при вашей особе телохранителем, визирем, советником и чуть ли не евнухом одновременно. А вы, стало быть, персона грата, и даже очень. Речь пойдет о нефти, которую Аллах благополучно прятал от большевиков, пока не пришло время торжества его идей, популярно изложенных в Коране.

Словом, там, в Баку, должны его беречь как зеницу ока. За ним — миллиарды мифических долларов. А это самая лучшая гарантия по нынешним временам на Востоке. Интересно, какой паспорт вручит ему Турецкий по прибытии?

Все эти мысли Солонин прокручивал, потягивая кофе и поглядывая на хихикающих стюардесс, впервые увидевших Джеймса Бонда наяву и в действии. Долговязого, угловатого, с детским улыбчивым лицом.

Ту, что справа, он раздел бы до купальника, не больше. Из-за нехватки времени. У той, что слева, он взял бы телефон. А той, что в середине, он поручил бы приглядывать за предыдущими. Уж больно злые у нее глаза и длинный нос. Наверняка знает, что европейцам не нравятся длинные носы, и потому смотрит зло, в прищурочку. А может, из-за идеологических предубеждений...

В Тегеране пришлось ждать недолго. Отыскался чартер на Баку, и давешний командир корабля устроил там ему местечко.

Лететь пришлось опять же с восточными людьми, косо на него, белого человека, поглядывающими. Кроме людей здесь были ящики с замками. Ящики, окрашенные в защитные цвета. Оружие, не иначе. Либо против армян в Карабахе, либо против русских в Чечне. А он, стало быть, тот самый русский при сем присутствует.

Александру Борисовичу хорошо, он в отпуске, может отвлечься от миссии, возложенной на него Объединенными Нациями. Но как быть ему, Вите Солонину, который еще ничего толком не знает о своем будущем. Тот же Турецкий сообщит ему, кто он такой, какой у него характер и даже имеет ли он право поглядывать на восточных женщин. Не так уж круто, конечно, но тем не менее...

Восточные люди подремывали, втянув головы в плечи, чтобы не слышать рева самолетных турбин. И в то же время косо поглядывали на него.

Опять не слава Богу. Говорил же Питер Реддвей, что надо бы подобрать в команду парочку арабов, и Турецкий его поддержал.

Но где их возьмешь? Они Аллаху более преданны, чем своим детям. Что уж говорить обо всем ином... И теперь косятся, соображая, как этот неверный в коричневых ботинках сюда попал.

Лучше прикрыть глаза и притвориться спящим. Мол, наплевать мне на то, что вы там везете. И кто вы такие вообще. На чеченцев не похожи. И то хорошо... И все равно ведь не отстанут. Вон переглядываются, перешептываются, продолжая поглядывать. Любой европеец для них, кроме доморощенных защитников прав человека, потенциальный противник, который не угоден Аллаху. И рано или поздно с ним следует разделаться. Лучше рано. Никогда не откладывай убийство неверного на завтра, если это можно сделать сегодня. Что-нибудь в этом роде. О Господи. Опять придется махать руками и ногами. Хуже нет заниматься этим в самолете. Всего несколько часов назад вразумил одних. Но там был узкий проход между кресел — равновесие не потерять. А тут — сплошные воздушные ямы. Как устоишь в случае чего?

Один уже пополз, цепляясь за шпангоуты. Хочет проверить, спит блондин или нет.

Ну почему так не везет сегодня в этих самолетах? А что ждет его в Баку? Там ему дадут охрану? Там он, Витя Солонин, будет стоить миллиард баксов? Здесь его жизнь не стоит и копейки.

Сунут перо в бок, откроют люк, когда самолет пойдет на снижение, и дело с концом. А найденные у покойного бабки разделят по справедливости. Столько-то руководителю группы, столько-то исполнителю, столько-то стоявшему на стреме...

— У вас закурить найдется? — вежливо спросил подобравшийся на ломаном английском.

Солонин приоткрыл один глаз. Вроде не шутит. Грабитель? Но что с него, в конце концов, путешествующего чиновника, взять? Три тысчонки долларов? Спутниковый телефон? Плюс носовые платки. Ну и кое-что из спецснаряжения, назначение которого они все равно не поймут.

Виктор щелкнул зажигалкой, внимательно посмотрел при ее свете в глаза незнакомцу, только потом полез за своим именным портсигаром, о котором забыл, мысленно перечисляя свои активы. Был портсигар когда-то именным. Посвящение пришлось стереть. Но расставаться с ним не хотелось. Где такой сейчас найдешь? И к тому же память о родине, о которой предложено на время забыть.

Или это отвлекающий маневр грабителя, чтобы занять его руки? Нет, не похоже. Смотрит прямо в глаза, в позе ничего угрожающего, под курткой угадывается вполне бюргерский животик. За ним подползали еще трое.

Виктор дал ему несколько сигарет, кивнув на остальных, чтобы поделился. Те в ответ тоже закивали, подползли поближе, держась за все те же шпангоуты.

Просто сопровождающие лица?

Там посмотрим. Виктор подмигнул им, когда они закурили.

— А что везете? — спросил он на своем фарси, которым вполне обоснованно гордился.

Они переглянулись, пожали плечами, причем достаточно искренне: а кто его знает...

Впрочем, их старший, опять же самый бородатый, насторожился. Он-то наверняка был в курсе. И ему не нравились подобные вопросы.

И Виктор не стал настаивать. Решил изобразить равнодушие. Длинные ящики со стертыми надписями — не «стингеры» же или какие-нибудь противотанковые управляемые снаряды против русских танков? Какое ему, гражданину, утратившему свое имя и место прописки, до всего этого дело?

И он прикрыл глаза, предлагая тем самым считать тему исчерпанной.

Тем более что из-за шума двигателей все равно ничего не расслышишь, а из-за темноты и вибрации — не прочитаешь.