2
Убийцы здесь, вот они, думал Володя, теряя сознание. Куда меня тащат? Ох, и пьют же они здесь. И кто тащит? Тимур, которого я сам должен тащить в тюрягу, хотя у меня никаких пока доказательств... Этот Тимур меня самого спокойно бы зарезал, но слушается хозяина. А тот велел оттащить меня в номер. Этот Гоша, помнится, сказал, что сам Тимура боится...
— Я сам, сам... — Володя пытался встать на ноги, но Тимур по-прежнему тащил его по коридору, которому не видно было конца.
Ну почему все так? Почему? Почему тот, кого я подозреваю в убийстве двух человек, помогает мне? Я не должен, не имею права принимать от него помощь! Вот если окажется, что ошибаюсь...
— Ошибаешься... — сказал Тимур, оглянувшись. — Как есть ошибаешься.
Я думаю или говорю вслух, задался вопросом Володя. Я опять напился, мне нельзя столько пить, но попробуй откажись...
— Нельзя отказываться, — снова послышался голос Тимура. — Грех, говорят, на поминках отказываться. У нас, дагестанцев, хоть мы и мусульмане, на поминках водку не пьют, а все равно грех отказывать хозяину.
Ага, он дагестанец, они там режут жертвенных животных, сам видел в кино... Именно у него такая большая ступня.
— У меня предки пастухи, — сказал Тимур. — Уже недалеко осталось до твоего номера. Очень ты разговорчивый. Посадить меня хочешь?
— Не понял... предки у тебя пастухи? — спросил Володя, прикрывая глаза, чтобы не видеть, как все двоится и кружится. Они в баскетбол играли? Почему нога такая большая?
— Ты не того ищешь, — сказал Тимур, когда они добрались наконец до дверей номера. — Тебе велено убийцу Еленки найти.
— Их пусть ваши ищут! — сказал Володя. — Если найдут. Что я, ясновидящий, что ли? Никаких фактов и доказательств, одно наитие... У тебя есть кроссовки?
— Есть, есть... — ответил Тимур, внося на руках в номер Фрязина. — И кроссовки есть... И все другое.
Усадил Володю на стул.
— Ну, сам ляжешь? Разберешься тут без меня? Эх ты, следопыт! Хозяин пожалел тебя, пригрел как человека. Просит одно: найди, кто убил Елену, замечательную девушку...
— Она не девушка! — Володя помахал пальцем перед носом Тимура, пытающегося его раздеть. — Она — замужняя женщина. Постой, а что ты со мной делаешь?
— Раздеваю, — ответил Тимур, снимая с Фрязина сапоги. — Так хозяин велел...
— Он мне не хозяин! — крикнул Володя. — И убери свои грабли! Сам разденусь... Нет, постой, какой у тебя все-таки размер ноги?
— Ложись, — махнул рукой Тимур. — Бай- бай пора. Ну-ка, обними меня за шею.
Володя ухватился рукой за его шею и закрыл глаза. Кровать, когда Тимур уложил его поверх покрывала, показалась Фрязину лодкой. Ее качали и швыряли невидимые волны.
— Подожди, не уходи, — бубнил он, — ты мне не ответил... какой у тебя размер?
— Обуви? — спросил Тимур и усмехнулся.
— Не смотри на меня так! — потребовал Володя.
Но Тимур продолжал с усмешкой смотреть на него. Цыпленок, да и только. Гоша приказал уложить, чтоб все было нормально... Сам Гоша с какой-то телкой пошел в свой номер. Тимур ему там не нужен.
Тимур сейчас свободен. Может делать что пожелает... Например, двумя пальцами взять ниже кадыка этого цыплака... Но хозяин завтра встанет трезвый, хоть и с больной головой. И спросит: где, мол, этот цыплак...
Эти русские поминки — одна головная боль. Уж как хозяин переживал, чуть в петлю не лез на похоронах Ивлева. А потом утром, хмурый и пьяный, упер пальцем в него, Тимура: знаю, что это ты сделал! Я разве велел тебе это делать? Разве отдавал приказ?
Приказа, конечно, не было. Гоша просто бегал по номеру, кричал, бился головой в стену: суки! Предали меня все! Не могу так больше! Жить не могу среди предателей! Или они, или я! Разодрал рубаху на груди перед ним, Тимуром. А приказ действительно не отдавал. И ведь как уговаривал Ивлева забрать заявление из прокуратуры. А тот — ни в какую.
Он, Тимур, все помнит. И этот разговор по телефону между ними. Тогда Гоша сказал: ну тогда пеняй на себя! И бросил трубку. А после тяжело, исподлобья посмотрел на Тимура. А ты, мол, понял? Как не понять. А вот насчет этого цыплака приказ был: уложить спать. И только. А он, этот золотушный, ничего не понимает. С ним еще хлебнешь горя. Вот покажет на того, кто убил Еленку, тогда другое дело. Сразу станет уязвимый. Только ничего он не покажет. Откуда ему знать?
Он за другим сюда приехал: посадить хочет Тимура. Начальники всегда в стороне остаются... А холопы — отвечай.
Фрязин храпел, раскинув руки. Тимур постоял, потоптался и вышел, притворив за собой дверь.
Он прошелся по коридору, прислушиваясь к тому, что происходило за дверями номеров. Гоша снял полгостиницы, готовясь к поминкам. Народу приехало много, никто не отказал Гоше. Не посмели.
Из-за дверей доносились голоса. Там о мертвых уже не вспоминали. Там радовались тому факту, что их очередь еще не подошла. Единственная очередь, где никто не лез вперед.
Тимур подошел к своему номеру и остановился, услыхав за дверью голоса.
Кто это, интересно, посмел забраться в его номер? Перепутали дверь по пьяной лавочке?
Он терпеть не мог тех, кто терял голову по пьянке. Даже хозяин ему не нравился, когда напивался до бесчувствия.
Осторожно приоткрыл дверь...
— Входи, открыто! — сказал Гоша.
Он сидел в одних трусах напротив белого, как полотно, Томилина.
— Садись, Тимур, — подвинулся Гоша, освобождая место на кровати.
Томилин смотрел прямо перед собой, галстук съехал у него набок, а пиджак с самых похорон он так и не снимал.
— Ну как, все нормально? — спросил Гоша, положив руку на плечо своего телохранителя. — Уложил мента?
— Уложил, спит, — ответил Тимур, глядя на бледного Томилина. — А вы чего не спите? В гости, что ли, ко мне пришли?
— Погоди... Это твой номер? — насупился Гоша. — А я смотрю, где же эта Светка? Вот здесь лежала только что. — И тут же, забыв про Светку, стал вспоминать Елену. — Такая была замечательная женщина! Я ж тебе, Томила, ее отдал в целости и сохранности! Большим начальником тебя сделал... А ты Елену не смог сберечь...
— Ты с ней спал? — вдруг спросил Томилин.
— А ты как думал! — хлопнул себя ладонями по голым коленям Гоша. — По праву первой ночи... От себя ее оторвал для тебя! Но не насовсем же...
— Она была моя жена, — сказал Томилин. — И ни с кем ее делить я не должен был.
— Значит, выслеживал? — спросил Гоша, склонившись к нему. — А если бы меня с ней застукал, то и меня бы убил? Как Толяна? Интересно получается... Ну-ка, — он обернулся к Тимуру. — Где этот мент? Тащи его сюда. Пусть он поговорит...
— Пускай спит, — отмахнулся Тимур. — Толку от него сейчас никакого.
— Не-е... — покрутил пальцем перед его носом Гоша. — Ты не понимаешь... Глаз-то у него будь здоров. Глаз — алмаз. Я таких сразу вижу. Хоть и молодой, а дружить с ним придется. Давай зови, а то пьет, ест на халяву... А работы никакой.
Тимур тяжело поднялся и вышел из номера.
— А где Светка? — спросил Гоша у Томилина. — Олежка, ты ее не видел? Вот только что тут лежала... Или ты ее пиф-паф, да?
— Это... чужой номер. — Томилин попытался снять галстук, но попытка не удалась. Галстук снова съехал набок.
— Светка! — заорал Гоша. — Ты где?
И полез под кровать. Потом вытащил оттуда огромные кроссовки Тимура.
— Это что? Тимур, что ли, сюда перебрался? Его, спрашиваю, обувка?
И в этот момент дверь открылась, и Тимур втащил упирающегося Володю Фрязина.
— Ну куда ему столько пить? — Тимур отпустил Володю, и тот растянулся на полу.
— Интеллигенция, — хмыкнул Гоша, переводя взгляд с Томилина на Фрязина. — Вечно в долгу у народа. А отдавать ничего не собирается... Ну что с таким делать? Он же его допросить должен.
— Может, утром? — спросил Тимур. — Проспится, а там допросишь обоих.
— Не, ты не понимаешь... По горячим следам надо. Слушай, это твой, что ли, номер? А как я сюда попал? Гляжу, кроссовки вроде твои... Уже сменить их пора, а ты все в них бегаешь. Старый уже в кроссовках бегать.
Володя приоткрыл глаза, услышав ключевое слово — «кроссовки». И увидел их прямо перед своим носом.
Старые, грязные, может, с тех пор и не чищенные... А кровь, если это те кроссовки, проникла в трещины, в рельеф подошвы. Запеклась, как клей, не отмоешь, не отдерешь...
Он снова закрыл глаза, чувствуя, как вселенная вращается вокруг него. Удача. Он почти верил в нее, она бродила где-то рядом.
— Ну чего с ним делать, — спросил Тимур, — опять назад тащить?
— Пусть спит, — махнул рукой Гоша. — Черт с ним. А вот этого, Томилу... — он показал на несчастного вдовца, — тащи куда-нибудь эту сволочь... Он Ленку убил, голову даю на отсечение!
— Как скажешь, — буркнул Тимур.
— А что я скажу? Я что, прокурор? Аркана бы расспросить. Он Аркана оставлял на хозяйстве.
— Я спрашивал... — ответил Тимур. — Только не Аркана. Артема. Говорят, будто Аркан его, Чердынцева то есть, поставил за ней наблюдать... Больше ничего не узнал.
— Ну пошли, отведи меня в мой номер, — сказал Гоша, обняв Тимура за плечи. — А эти пусть спят. Мне еще Светку, шалаву, найти надо.
Когда они вышли, Володя снова открыл глаза. Томилин спал, склонившись под углом сорок пять градусов, и только чудом не падал.
Фрязин потрогал кроссовки. Старые. Грязные...
За дверью послышались шаги. Володя закрыл глаза. Не спать! Дождаться, когда уснет Тимур.
Тимур захрапел, едва лег, не раздеваясь, на постель.
Володя приподнялся, но тут раздался грохот — это Томилин рухнул со своего стула. Тимур, перестав храпеть, подскочил на кровати.
— А? Кто здесь?
И включил свет. Два неподвижных тела распластались на паласе возле стола.
Он потрогал ногой ближайшего, Фрязина. Тот спал крепко. Томилин лежал в неудобной позе, хрипя от сдавившего его шею галстука. Тимур поднялся, снял с него галстук, перевернул Томилина на спину и направился к своей постели. Через минуту он опять храпел.
Не спать! Володя изо всех сил боролся с собой.
Только бы Тимур не проснулся. Только бы самому не рухнуть на пол с этими идиотскими кроссовками в руках. В коридоре он слегка успокоился и, шатаясь, добрел до своего номера. Там сразу как подкошенный свалился на кровать и отключился.
Через два часа он вскочил, будто в нем сработал будильник. Спрятал свою добычу в шкафу и поспешил вниз, где был прямой междугородный телефон-автомат.
В Москве сейчас три часа ночи, Грязнов спит без задних ног. Но другого выхода не было. Володя набрал домашний номер Вячеслава Ивановича.
Там довольно быстро подняли трубку.
— Вячеслав Иванович? — Володя очень спешил, даже не поздоровался. — Есть кроссовки, те самые, сорок шестой номер. Их владелец пока спит, но утром... не знаю даже, что он со мной сделает.
Грязнов сразу понял, что дело серьезное. Следы кроссовок на резиновом коврике и педали газа в «шестерке» — ценнейшая улика. Если следы и эти кроссовки совпадут...
— Ты, конечно, изъял обувь без понятых и протокола? — спросил Грязнов.
— Вы понятия не имеете, в каких условиях приходится работать, — обиделся Володя.
— И опять пил, — грозно сказал Грязнов.
— Не надо сейчас об этом, — взмолился Володя. — Лучше скажите, что мне делать. Помогите.
— Я вылетаю первым же рейсом, — решительно сказал Грязнов. — Держись до моего приезда. А обувь спрячь куда-нибудь понадежней.
И уже, когда положил трубку, тем же решительным тоном произнес:
— Вот горе-то на мою голову.
