8
Алексей Петрович Лобанов сжал пальцы в кулак и аккуратно, костяшками пальцев, постучался в дверь спальни:
— К тебе можно?
— Нет, — отозвалась из-за двери Ирина. — Я плохо себя чувствую.
Лобанов замер у двери, переминаясь с ноги на ногу. В конце концов он все-таки вошел в спальню.
— Я ведь просила… — привстала с кровати жена.
— Лежи, лежи, — поспешил успокоить ее Лобанов. — Я сейчас уйду.
Ирина легла в постель и положила руки поверх одеяла. Руки у нее были тонкие и бледные. Лобанов посмотрел на эти бледные, тонкие руки, и в сердце у него защемило.
— Ира, я хочу с тобой поговорить.
Лобанов придал голосу максимум мягкости и нежности. Уже три дня, как жена перестала с ним разговаривать. Впрочем, перестала — не то слово. Она говорила, но лишь когда это было совершенно необходимо. На все вопросы мужа Ирина отвечала односложно. Сама вопросов не задавала. С того самого дня, когда она впервые спросила о Кожухове и не получила удовлетворительного ответа.
Тогда, как и сейчас, был теплый вечер. Ирина отключила кондиционер и открыла окна. В квартиру ворвались звуки вечернего города: шорох машин по асфальту, приглушенные расстоянием далекие голоса…
В комнате было сумеречно, поэтому Лобанов видел лишь темный силуэт жены, четко обрисованный на фоне бледного вечереющего неба.
— Алексей, я хочу тебя спросить, — начала жена. И прежде, чем она задала вопрос, Лобанов уже знал, о чем пойдет речь. — Я… слышала, как ты говорил по телефону с Шаховским, и мне пришло в голову, что… — Ирина вновь запнулась. Затем собралась с силами и задала вопрос, которого Лобанов с такой опаской ожидал: — Мне пришло в голову, что Матвея Кожухова убили по твоему приказу. Это правда?
— Что? По моему приказу? — Лобанов изобразил на лице оскорбленное недоумение. — Ты с ума сошла! Как тебе такое могло прийти в голову?
— Поклянись, — тихо попросила Ирина.
— Клянусь! — выпалил Лобанов. И затем, поняв, что переборщил со рвением и горячностью, повторил уже намного тише и спокойнее: — Клянусь, что я не имею к смерти Матвея никакого отношения.
Лобанов не видел лица жены, однако тон, которым были сказаны следующие слова, поразил его.
— Ты лжешь, — со страшным холодом в голосе сказала жена. — Я слышала, как ты говорил по телефону с Шаховским, и все поняла. Матвей отказался тебя поддержать. Он предал тебя, и ты приказал его убить.
— Родная, что ты такое говоришь? Я приказал убить Матвея? Да ведь это же бред какой-то!
Ирина покачала головой:
— Нет, не бред. Я слышала. Я все слышала. А теперь… выйди, пожалуйста, из спальни.
Ирина сказала это так жестко, что Лобанов не посмел спорить.
Вспомнив тот жуткий вечер, Лобанов вздохнул и, стараясь не потревожить жену, аккуратно присел на краешек кровати.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего, — ответила жена. — Просто устала и хочу спать.
— Ты сильно изменилась в последние дни, — с болью в голосе произнес Лобанов. — Ты почти не разговариваешь со мной. Ты рано ложишься спать и не позволяешь мне до себя дотрагиваться. Что между нами происходит?
— Ничего. Я просто устала и хочу спать, — повторила жена все тем же равнодушным голосом.
— Но ведь ты сама… — мучительно сглотнув слюну, заговорил Лобанов. — Ведь ты сама захотела, чтобы я ввязался в эту драку. Ты поддерживала меня, всегда поддерживала, помнишь?
— Помню. — Голос Ирины был блеклым и тихим. — Я поддерживала тебя. Ты казался мне героем. Я не могла представить, что когда-нибудь ты превратишься в обыкновенного убийцу. И ради чего?
— Ради тебя! — воскликнул Лобанов. — Ради нас с тобой!
Ирина усмехнулась и медленно покачала головой:
— Чепуха. Только не такой ценой.
Лобанов плотно, до боли в пальцах сжал кулаки.
— И что же дальше? Что теперь будет? — спросил он.
Ирина ответила не сразу. А когда ответила, голос ее зазвучал еще слабее и тише, словно в ней и впрямь поселилась какая-то страшная болезнь, которая медленно, но верно подтачивала ее силы.
— Ничего. Дальше ничего не будет. После выборов я с тобой разведусь. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое. Я и правда хочу спать.
Лобанов вышел из спальни жены в полном смятении.
«Какого черта? — думал он. — Какого черта она так со мной разговаривает? Она что, и впрямь думала, что на эту дерьмовую вершину можно вскарабкаться, не выпачкав рук? Неужели она не знала, что политики ходят не по земле, а по чужим головам! Знала! Прекрасно знала! Она все знала, когда подначивала меня ввязаться в эту драку, а теперь корчит из себя монашку и недотрогу! Черт бы ее побрал со всеми ее претензиями!»
Лобанов ходил из угла в угол, ероша ладонью волосы.
«К черту! Победителей не судят. Ей всегда нравились сильные мужики! Стоит мне победить, и она вернется ко мне, прибежит, как собачка! Как сука прибежит… Теперь уже пути назад нет. Я перешагну через десять, двадцать, сто трупов, но добьюсь своей цели!»
Он остановился посреди комнаты и с ненавистью посмотрел на запертую дверь спальни.
— Тогда и посмотрим, кто из нас был прав! — прорычал он глухим, клокочущим голосом.
Полянина долго искать не пришлось. Министру не пристало бегать от правосудия.
При разговоре с Турецким он держался сдержанно и подчеркнуто вежливо.
— Матвей Иванович Кожухов? Ну, конечно, мы были знакомы. Когда-то мы с ним даже дружили, но потом… Потом наши пути разошлись.
— Почему?
— Потому что он уехал. А я не умею дружить на расстоянии. Чтобы дружить с человеком, мне нужно слышать его голос, видеть его лицо. А то лицо, которое нам показывала западная пресса, мне не очень нравилось.
— Вам не нравилось, что он ругал советскую власть?
— Нет, Александр Борисович, мне не нравилось то, как он это делал. Чересчур оголтело и с каким-то идиотским надрывом. Ведь, если честно, ничего плохого ему лично советская власть не сделала. Матвей был очень тщеславным человеком. Хотя… — Министр усмехнулся, — …кто из нас не тщеславен?
— А вы? — спросил его Турецкий.
— Что я?
— Вы тщеславны?
— Разумеется. Как каждый нормальный человек.
— И до каких пределов простирается ваше тщеславие?
Полянин подозрительно прищурился:
— Что вы имеете в виду?
— Ну, например, смогли бы вы ради достижения цели убить человека? Или, скажем, позволить другим его убить?
Реакция министра была неожиданной. Он весело рассмеялся:
— Ну вы даете! Убить человека ради достижения своих целей! Вы что, думаете, я Гитлер? Или Сталин? О нет, милейший, я на таких высотах не парю.
— Ну а если бы вам предложили? — не унимался Турецкий. — Пришли бы и сказали: «Георгий Викторович, у вас есть все шансы стать Президентом России. Но у вас на пути стоит один человек». Как тогда? Вы бы приказали его убить?
Полянин нахмурился:
— Александр Борисович, я вас что-то не понимаю… Вы на что-то намекаете, не так ли?
— О нет! — улыбнулся Турецкий. — Мы же с вами просто фантазируем. Скажите, Георгий Викторович, а правда, что вы когда-то были членом тайного общества? Погодите, как же оно называлось… «Университетский проспект» — так, кажется?
— «Университетский проспект»? — Полянин натянуто улыбнулся. — Да, было такое. Воспоминание молодости.
— Только молодости?
Министр кивнул:
— Да. Причем далекой молодости. Это было что-то вроде молодежного кружка. Мы организовали его по принципу масонских лож. Даже клятву какую-то произносили. Теперь уже и не вспомню.
— Вы давно из него вышли?
— Собственно говоря, я никогда из него и не уходил. Просто он распался. Прекратил свое существование, умер сам собой.
— Как давно?
— Не знаю… Лет пятнадцать назад. А что?
— И с тех пор вы ничего не слышали о его деятельности?
— Я же сказал — нет!
— Хм, интересно… — Турецкий прищурился: — А вот ваш друг Шаховской рассказывал мне совсем другое.
Лицо Полянина стало холодным и неприязненным.
— Ну, во-первых, никакой он мне не друг. А во-вторых… — На столе министра зазвонил телефон. — Извините, — сказал Полянин и взял трубку. — Да… Да… Я скоро подъеду… Да. — Он положил трубку и вновь взглянул на Турецкого: — Во-вторых, мне совершенно не интересно, что вам говорил Шаховской. Повторяю вам: «Университетский проспект» был чем-то вроде молодежного клуба. Возможно, мой ответ вас не удовлетворил, но другого у меня нет.
— Да, да, — кивнул Турецкий. — Извините мне мою чрезмерную настойчивость. Сами понимаете — издержки профессии. Однако я хочу снова вернуться к этому… молодежному клубу. Георгий Викторович, скажите, а кто-нибудь из ваших нынешних коллег входил в «Университетский проспект»?
— Я плохо помню… Многих членов коллегии министерства я знаю еще с университета. В этом нет ничего необычного. Вполне вероятно, что кто-то из них входил в «Университетский проспект». И к тому же… — Вновь зазвонил телефон. — Слушаю, — буркнул в трубку Полянин. — Так… так… Хорошо. — Он поднял руку и быстро глянул на часы. — Сейчас выезжаю. Буду у вас через полчаса. — Послушайте, Александр Борисович, — обратился министр к Турецкому, положив трубку, — я рад вам помочь. Но я и в самом деле мало что об этом помню. Если я что-нибудь вспомню, я обязательно вам позвоню. А сейчас… — он развел руками, — дела.
— Хорошо. — Турецкий поднялся со стула. — Спасибо за беседу.
— Не за что.
Турецкий, развернувшись, неторопливо покинул кабинет министра. «Ну вот, — думал он, бодро шагая по красной ковровой дорожке, которая устилала пол коридора. — Болото растревожено. Пауки забегали по банке. Теперь остается ждать».
Ирина Генриховна Турецкая лежала в гамаке с книжкой в руках и лениво скользила взглядом по страницам. Книжка называлась «Легкий завтрак в тени Некрополя» и представляла собой помесь подросткового чтива и дамского романа. Хотя читать было забавно. Вот, например, такой перл:
«Сегодня утром я надела трусики шиворот-навыворот. Карина сказала мне, что это к переменам в личной жизни».
Ирина Генриховна бегло оглядела свою одежду — все было в порядке. «Значит, перемен не предвидится, — улыбнулась она. — Ну и слава богу». В последнее время Турецкая сильно скучала по мужу. Особенно по ночам. Дни были заняты теннисом, сауной, разговорами с соседками по корпусу и прочими суетными и приятными вещами. А вот ночи…
Ирина Генриховна сладко потянулась.
По ночам ей хотелось большего, чем разговоры, и теннис. К тому же разговоры, которые в последние дни вели между собой соседки, стали совсем уж неприличными. Не разговоры, а просто эротические фантазии какие-то! Начиналось все с обсуждения семейных проблем, модных тряпок, магазинов и бутиков, где эти тряпки можно приобрести. А теперь — с какой бы темы ни начинался разговор, он неизменно сворачивал на излюбленную тропинку — мужья, любовники, секс и тому подобное.
Ирина Генриховна вздохнула и снова бросила взгляд на страницу, читая очередной перл автора:
«Почти все девушки одеваются, как ураган, да только раздеваются неохотно. Со зрелыми женщинами — наоборот. Полдня они примеряют разные тряпки, чтобы разоблачиться в два счета».
«Что ж, — с улыбкой подумала Ирина Генриховна, — в таком положении вещей есть своя логика. Все-таки молодым девушкам шанс раздеться предоставляется гораздо чаще, чем зрелым женщинам. Как говорится, имеем — не ценим, потеряем — плачем. После тридцати женщина начинает наверстывать упущенное. Поэтому и одежда летит на пол в два счета».
«Я лежал на кровати и чувствовал, как у меня все клокочет от ярости. Почему вдруг, спрашивал я себя, все должно подчиняться ее желаниям? Хочу — родила, хочу — дала. Неужели жизнь в этом мире подчиняется только желаниям женщины? Почему вообще есть какая-то фатальная необходимость в женщине?»
«Потому что без нас вы просто умрете, — с усмешкой подумала Ирина Генриховна. — Не от голода, так от скуки».
«Что требуется женщине? Немного шарма, немного тепла и немного самолюбия… Чтобы не чувствовать себя лишней в этой жизни. Пусть чувствует себя лишней другая женщина…»
Ирина Генриховна закрыла книжку. После столь справедливой и точной мысли ей больше не хотелось читать. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это позвонить мужу и услышать его голос. Пусть даже он пробурчит «извини, дорогая, я занят, перезвони попозже». Пусть. Главное — услышать его голос. И как хорошо, если этот голос будет теплым и нежным.
К гамаку, помахивая ракеткой, подошла Вика, постоянная компаньонка Ирины Генриховны по теннису.
— Ира, ты готова? — весело окликнула она Турецкую.
— Вик, давай через полчасика, а?
Вика вздохнула.
— Ладно, делать нечего. Пойду пока постучу по стенке.
Вика пошла к теннисному корту, а Ирина Генриховна встала с гамака и, расправив юбку, направилась в гостиницу.
— Ирина Генриховна? — услышала она у себя за спиной. Турецкая остановилась и обернулась.
Во внешности человека, который стоял перед ней, не было ничего примечательного. Средний рост, средняя комплекция. Вот только лицо, пожалуй, чересчур бледное, особенно на фоне черных, как смоль, волос.
— С кем имею честь? — поинтересовалась Ирина Генриховна.
Чернявый улыбнулся, его маленькие темные глазки быстро и цепко пробежали по ее лицу, по ее фигуре. «Как тараканы», — невольно подумала Турецкая.
— Меня зовут майор Петров, — представился незнакомец. Голос у него был сиплым и негромким. — Меня послал к вам ваш муж, Александр Борисович Турецкий.
В душе Ирины Генриховны шевельнулась тревога.
— Что с ним? — спросила она.
Чернявый улыбнулся.
— Ничего страшного, — проговорил он.
— Ир! Я тебя жду! — прокричала с теннисного корта Вика.
Майор Петров быстро оглянулся, затем посмотрел на Ирину Генриховну жалостным взглядом и сказал с мольбою в голосе:
— Если вы не против, давайте поговорим об этом в машине.
— Что-то я не поняла. Вас послал ко мне мой муж?
— Ну, конечно, — кивнул чернявый. — У него к вам срочное дело. Вот только… — Он виновато вздохнул: — Я не уполномочен обсуждать это дело на улице. Давайте продолжим разговор в машине.
Ирина Генриховна нахмурилась. Заметив появившееся на ее Лице недовольство, чернявый состроил добродушную физиономию и произнес с мольбою в голосе:
— Ирина Генриховна, у нас мало времени. Вы ведь знаете, какими делами мы занимаемся. Любая огласка может привести к беде. Поэтому прошу вас — давайте пройдем в машину. Я не хочу получить нагоняй от начальства только за то, что дольше положенного торчал посреди этой поляны.
Ирина Генриховна пристально вгляделась в лицо майора Петрова. Он спокойно выдержал ее взгляд, лишь улыбнулся еще шире и добродушнее, чем прежде.
— Можно взглянуть на ваши документы? — спросила Ирина Генриховна.
— Конечно! — Майор Петров сунул руку в карман, вынул удостоверение и протянул его Турецкой. — Извините, что не показал сразу. Совсем вылетело из головы.
Ирина Генриховна принялась внимательно разглядывать удостоверение. Сравнила лицо на фотографии с лицом майора Петрова. Провела пальцем по печатям. Слегка ковырнула ноготком по номеру удостоверения. В конце концов перевернула удостоверение и рассмотрела обложку.
Майор Петров наблюдал за ее действиями с улыбкой.
— Ну? — спросил он. — Все в порядке?
— Вроде бы да. Удостоверение такое же, как у моего мужа. Не подкопаешься.
Она протянула «корочку» майору Петрову. Он спрятал ее в карман.
— Ирина Генриховна, теперь мы можем поговорить?
Турецкая еще какое-то время размышляла, подозрительно поглядывая на майора из-под нахмуренных бровей. Затем кивнула и сказала:
— Ну хорошо. Где ваша машина?
— Да вон она. — Чернявый повернулся и показал рукой на синий «форд». Вновь посмотрел на Ирину Генриховну: — Уверяю вас, это не займет много времени. Ну что, идем?
— Идем.
Ирина Генриховна швырнула книгу в гамак и решительно зашагала к машине.
Чернявый двинулся за ней. На губах его показалась холодная улыбочка.
