Кожухов и Шаховской сидели в шикарной черной машине Шаховского и смотрели телевизор. Время от времени изображение подрагивало, и по экрану пробегала волна мерцания. «Техника далека от совершенства», — комментировал банкир, покручивая ручку настройки.

— Тула — один из лидеров по количеству ветхого жилья, — веско говорил на экране Президент Панин. — Наряду с Кемерово, Астраханью и другими городами. В этом году мы впервые выделили большую сумму, примерно двести миллионов рублей, на скорейшее решение этой проблемы.

— Молодец, — похвалил Шаховской. — Ему и предвыборные ролики снимать не надо, совещания с министрами лучше всякой агитки. Теперь вся Тульская область проголосует за него.

— А заодно и Кемеровская с Астраханской, — заметил Матвей Иванович.

— Умница! — вновь похвалил Шаховской. — Старается охватить в своих указаниях все проблемное поле страны. Сделано, конечно, ничего не будет, но зато выглядит наш Президент вполне солидно. И журит-то как: мягко, но настойчиво, прямо как добрый отец большого семейства.

Матвей Иванович протянул руку и нажал на кнопку — экран телевизора погас.

— Нервы? — негромко спросил Шаховской, быстро и внимательно глянув на Кожухова.

— Да нет. Просто надоело.

Банкир еще некоторое время смотрел на Матвея Ивановича пристальным, изучающим взглядом (Матвей Иванович почувствовал, как рубашка прилипла к спине от пота), затем улыбнулся своей ядовитой улыбочкой и сказал:

— Ничего. Если мы будем действовать так, как запланировали, в скором времени в стране все изменится.

Кожухов грустно усмехнулся:

— К лучшему ли?

— Надеюсь, что да. — И вновь пристальный взгляд пригвоздил Матвея Ивановича к спинке сиденья. — Не нравишься ты мне, Матвей Иванович. Жалеешь, что ввязался в эту драку?

Кожухов промолчал.

— Если это страх, — продолжил Шаховской, — то все в порядке. Мы все боимся. Но если что-то другое… скажи прямо сейчас, иначе будет поздно.

Кожухов приподнял брови:

— В каком смысле — поздно?

— В любом, — ответил банкир. — Любой твой нервный срыв может негативно сказаться на нашем общем деле.

— Лева, со мной все в порядке. Просто я немного недомогаю.

— В каком смысле?

— В прямом. Простыл.

Шаховской сочувственно кивнул.

— Ты лечись, — сказал он. — Впереди у нас много работы, болеть нам сейчас никак нельзя. И вообще, Матвей Иванович, сдается мне, что тебе не хватает уверенности. Но постарайся проанализировать ситуацию более… вдумчиво, что ли. Многие недооценивают Лобанова. Это потому, что раньше, при предыдущем президенте, премьер-министр был второй фигурой. Но теперь все изменилось. Нынче премьер обладает всей полнотой власти, причем в силу не столько политических, сколько экономических процессов. Россия и ее элита все больше зависят именно от экономики, и именно правительство, а не какие-то там силовые структуры, определяет развитие страны. Не понимать этого — значит проявлять большую недальновидность.

Кожухов натужно засмеялся:

— Ты прямо политинформацию мне читаешь! Лева, я прекрасно осведомлен. Но мне кажется, что ты недооцениваешь Панина. Сильный глава государства может сам возглавить кабинет министров — если не формально, то хотя бы фактически.

— Да, но Панин — не специалист в экономических вопросах. Он мог бы усилить свою роль благодаря кадровой политике, как это сделал в свое время Иосиф Виссарионович, но парадокс заключается в том, что определяющие кадры подбирает отнюдь не Панин, а глава его администрации. А ему незачем конфликтовать с Лобановым. Они всегда умели находить общий язык. Еще немного — и Панин останется один, без всякой весомой поддержки. Так что… — Шаховской прищурился, — будь внимателен, выбирая лошадку, на которую хочешь поставить. Впрочем, что это я… Ты ведь, кажется, уже выбрал? Или… все еще нет?

Черные глаза Шаховского уставились на Кожухова.

— Да, — поспешно ответил Матвей Иванович. — Разумеется. Я выбрал сторону, на которой буду играть, и не собираюсь менять своих планов.

— Вот и отлично. Давай-ка глотнем коньячку. Устал я от разговоров, Матвей. Очень устал.