13
Президент Панин был невысок, гораздо ниже советника Глебовского, однако в спокойном взгляде его небольших серых глаз было что-то такое, отчего всем (включая и Глебовского) хотелось съежиться, стать незаметными или уж по крайней мере не торчать орясинами посреди президентского кабинета.
— Проходите, Олег Егорович, — пригласил советника Панин, сделав короткий энергичный жест рукой.
Глебовский кивнул, прошел к столу и сел в мягкое кресло. Президент посмотрел на его смуглое, окаймленное седыми бачками лицо и улыбнулся:
— Всегда удивлялся, как это вам удается сохранять такое добродушное выражение? Посмотришь на вас, и словно нет в мире несчастий и проблем.
— О да, — улыбнулся в ответ Глебовский. — Это пока я не раскрою рот.
Глебовский закинул ногу на ногу и поправил очки.
— Ну, как наши дела? — спросил Президент.
— Дела нормальные, Вадим Вадимович. Иначе и быть не может.
— Вы внесли изменения в концепцию предвыборной кампании?
Прежде чем заговорить, Глебовский посмотрел на Президента поверх очков в модной оправе, затем поправил их и откашлялся в кулак:
— Дела, как я сказал, идут нормально, концепция готова. Однако я напросился на эту аудиенцию не для того, чтобы говорить о концепции.
Панин слегка склонил голову набок:
— Вот как? О чем же тогда вы хотели поговорить?
— Об одном из ваших возможных конкурентов на предстоящих выборах. — Глебовский выдержал паузу и добавил: — Вы, конечно, уже догадались, о ком пойдет речь?
— Может быть, — с легкой усмешкой ответил Панин. — Но лучше вы озвучьте имя сами, чтобы я не попал впросак.
— Премьер-министр Лобанов, — сказал Глебовский. — Насколько мне стало известно, в последние дни он развернул активную деятельность по возобновлению и упрочению контактов с влиятельными людьми России. Рычаги давления на них традицион-ны. Лобанов наверняка обещает каждому из них куски власти и куски собственности. Кто-то станет министром, а кто-то владельцем нефтяной компании. От такого предложения очень трудно отказаться.
Глебовский замолчал и стал смотреть на Президента, стараясь понять, о чем тот думает. Впрочем, понимать тут. особо было нечего. Глебовский был уверен, что за несколько лет работы с Паниным изучил его настолько, что может предсказать реакцию Президента на любой вопрос и на любую ситуацию. Иногда ему даже казалось, что Панин — не живой человек, а литературный персонаж, плод его творческого воображения. А если это так, то главное — не лениться и развивать действие литературного произведения по своему замыслу, иначе персонаж может заскучать и, почувствовав, что на какое-то время он предоставлен самому себе, наломать дров.
И еще одно правило установил для себя Глебовский: никогда не перечить Президенту в открытую, а любую идею преподносить так, чтобы Панин считал, что идея эта пришла ему в голову независимо от советника, а он, Глебовский, лишь подтвердил ее целесообразность. Правда, в последнее время это получалось все хуже и хуже. Президент становился все упрямее и упрямее. «Все-таки власть действует на людей развращающе», — не раз думал Глебовский. «А иногда и отупляюще», — добавлял он, глядя на то, как Президент впадает в глубокую задумчивость над какой-нибудь пустяковой бумажкой, которую только и нужно подмахнуть размашистой подписью.
Иногда у Глебовского просто не хватало терпения преодолевать упрямство Президента, и тогда он срывался до того, что повышал голос. Но, слава Богу, у него хватало такта и ума вовремя остановиться.
— Продолжайте, — кивнул наконец Президент.
И Глебовский продолжил:
— Ближайший друг и доверенное лицо Лобанова, некто Шаховской, встречается с представителями массмедиа. Вероятно, заручается их поддержкой. —
Глебовский замолчал, ожидая от Президента какого-либо комментария, однако Панин и на этот раз ничего не сказал, и советник продолжил: — Лобанов получил большую власть в стране. Преданные ему люди сидят повсюду. Они хозяйничают в сфере информации и массмедиа в стране. Газеты, журналы, радио, телевидение — все это практически в их руках.
— Не сгущайте, — заметил Президент.
Глебовский придал своему лицу добродушное выражение:
— Стараюсь, Вадим Вадимович. Тем не менее Лобанов и все, кто за ним стоят, представляют для вас большую опасность. Конечно, это не повод для паники, но совсем не обращать на это внимания тоже нельзя. — Глебовский остановился на секунду, затем докончил мысль торжественной и веской фразой (он знал, что на Панина такие фразы действуют, как транквилизатор): — За власть нужно бороться, Вадим Вадимович, иначе не заметишь, как она выскользнет из твоих рук.
— Само собой, — кивнул Президент. — Но пока моя власть реальна.
— Пока — да, — согласился Глебовский. — Однако она уже не столь сильна, как год назад. Вадим Вадимович, девяносто процентов ваших людей, мягко говоря, подружились с олигархами. А говоря грубее — продались им. Работают они неэффективно, но к большим деньгам привыкли и отказываться от своих должностей не собираются.
— К чему вы клоните?
— К тому, что, если олигархи захотят, большинство ваших ставленников без зазрения совести перебегут на сторону Лобанова. Вы рискуете остаться один. А, как известно, короля делает его свита.
Панин задумчиво постучал по столу пальцами. Посмотрел на Глебовского:
— И что вы предлагаете?
«Вот это уже лучше, — успокаиваясь, подумал Глебовский. — А то «не сгущайте», «к чему вы клоните». С такой великолепной реакцией не заметишь, как получишь удар по носу».
Несмотря на иронический оттенок его мыслей, лицо советника Глебовского оставалось спокойным, почтительным и дружелюбным. Он знал, что Президенту нравятся такие лица, и поэтому никогда — даже в самые рискованные и изнуряющие моменты — не менял этого выражения, выражения спокойной, почтительной уверенности.
— Во-первых, — сказал Глебовский, — было бы неплохо напомнить вашим ставленникам, кто в стране хозяин. Я знаю, как вам это не нравится… — «Хотя на самом-то деле тебе это страшно нравится», — подумал Глебовский, но вслух сказал: — Вы слишком лояльны по отношению к ним, Вадим Вадимович. Они вас уважают, но… — Глебовский чуть понизил голос, — …не боятся. Надо поставить их на место. Устройте им небольшой разнос.
— Допустим, — кивнул Президент. — А во-вторых?
Глебовский улыбнулся:
— Честно говоря, Вадим Вадимыч, я чувствую себя немного глуповато от того, что мне приходится, как попугаю, озвучивать ваши мысли, но раз уж вы так хотите…
— Да, — с легкой усмешкой сказал Панин, — хочу.
— Нам нужно во что бы то ни стало свалить Лобанова, — веско продолжил Глебовский. — Так просто его от власти не отстранить — будет слишком много недовольных. Но если мы отыщем вескую причину… Небольшой скандал был бы весьма полезен. А лучше, — Глебовский улыбнулся, — большой. Например, если выяснится, что Лобанов не чист на руку в политической борьбе, и если этот факт станет достоянием широкой общественности — выборы станут для Лобанова его лебединой песней.
И вновь Глебовский замолчал, но Президент сказал, на этот раз резко и коротко:
— Дальше.
И Глебовский продолжил:
— Прежде всего нужно прощупать людей Лобанова, всех, кто так или иначе имел отношение к «Университетскому проспекту».
— К «Университетскому проспекту»? — без всякого удивления переспросил Панин. — Это студенческая организация, которая существовала в Москве лет двадцать-тридцать назад?
— Я бы не относил деятельность этой организации к далекому прошлому, Вадим Вадимович. Члены организации и сейчас поддерживают самые тесные контакты. Почти все они сделали блестящую карьеру в посткоммунистическое время. Вся коллегия министерства печати — это бывшие студенты МГУ, входящие в «Университетский проспект». Так вот, нужно тщательно прощупать этих людей. Они все амбициозны, на эту удочку мы их в конце концов и поймаем.
— Хочется надеяться. Но если они и впрямь так преданы друг другу, то…
Панин замолчал, и Глебовский нашел нужным подхватить фразу, обернув ее в свою пользу:
— В самом сильном строе всегда найдется слабое звено. И мы его найдем.
— Что ж, — Президент холодно и проницательно прищурился (эти фокусы действовали на многих его подчиненных, но Глебовского они только смешили), — если так, то действуйте.