И снова встреча состоялась на даче у Шаховского.

Лобанов был приветлив и доброжелателен. Он не только крепко пожал ладонь Матвея Ивановича, но и обнял его. Затем чуть отстранился и в своей обычной манере окинул Кожухова оценивающим взглядом:

— Ну, здравствуй, здравствуй! Сколько не виделись-то? Года два?

— Четыре, — сказал Матвей Иванович.

— Четыре? — Лобанов покачал головой. — Надо же, как время-то бежит. А ты все такой же. Даже брюшко себе не отрастил.

— Условия не те. Бегаешь, как волк, то одно, то другое…

— Хорошо, что как волк, а не как заяц, — заметил премьер. — Присаживайся за стол и чувствуй себя как дома.

Старые друзья расселись за журнальным столиком. Лобанов сел в зеленое кресло с бархатной обивкой и резными позолоченными подлокотниками, Шаховской и Кожухов на такой же зеленый диванчик.

— Ну вот, — вновь заговорил премьер, — теперь можно и поговорить. Как твои дела, Матвей Иванович?

Кожухов едва заметно пожал плечами:

— Не жалуюсь.

— Матвей скромничает, — с вежливой улыбкой встрял в разговор Шаховской. — Он у нас нынче медиамагнат. Четвертая власть. — По толстым губам банкира пробежала усмешка, и он тихо добавил: — Будь она неладна.

— Мое оружие — слово, Лев Иосифович, — ответил Шаховскому Кожухов. — А нынче слово немного стоит.

— Вот тут ты не прав, — сказал Лобанов. — Я слышал, что словом можно ударить больнее, чем кулаком. — Он повернулся к Шаховскому: — Лев Иосифович, разлей нам по рюмочке за встречу.

Шаховской кивнул, взял со стола бутылку «Хеннеси», аккуратно открыл ее и наполнил пузатые бокалы золотистым коньяком.

Бывшие друзья выпили, закусили, поговорили о том о сем, снова выпили, и, наконец, разговор свернул к сентиментальным воспоминаниям.

— Ты вспоминаешь «Университетский проспект»? — проникновенным баском спросил Лобанов.

— Иногда вспоминаю, — задумчиво ответил Кожухов. — Славные были денечки.

— Да, время было веселое. А сколько надежд у нас было, сколько устремлений, помнишь?

— Конечно. Не знаю, как остальные, но ты, Алексей Петрович, кажется, достиг всего, чего хотел, не так ли?

— Не так, — сказал Лобанов. Он замолчал и пристально посмотрел на Кожухова. Взгляд его серых глаз был серьезным и сосредоточенным, как у шахматиста, который сделал ход и ждал реакции противника. — Лева рассказал тебе о нашей идее?

— Насчет объединения газеты и телеканала в концерн?

— Да.

— Рассказал. Но, честно говоря, идея эта кажется мне немного… сомнительной.

— Почему?

— Ну, во-первых, должен быть проведен конкурс на покупку частоты вещания.

— Совершенно верно, — кивнул Лобанов. — Конкурс будет, но ты в нем победишь. Более того, я гарантирую тебе субсидии из госбюджета. Дело-то — национальной важности. Само собой, я тоже не буду стоять в стороне от финансовых потоков.

Кожухов прищурился:

— Ты говоришь об откате?

Лобанов поморщился.

— Грубое слово, — с неудовольствием сказал он. — Не люблю его. Но, нужно отдать должное, оно довольно точно выражает смысл сделки.

— Могу я узнать, о какой сумме идет речь?

Лобанов пристально посмотрел на Матвея Ивановича и сказал:

— Пятнадцать миллионов долларов. Десять процентов от этой суммы я удержу в качестве… — Он замолчал, подыскивая нужное слово, затем улыбнулся и махнул рукой: — Впрочем, обойдемся без формулировок. Считай это дружеской сделкой.

— Что ж, — Матвей Иванович задумчиво потер пальцем высокий лоб, — это по справедливости. А что еще?

— Все, что пожелаешь, — улыбнулся Лобанов. — Вплоть до должности министра печати. Хотя… тебе это ни к чему. У тебя ведь будет свой концерн.

— Ясно, — кивнул Матвей Иванович. — Но что потребуется от меня за все эти услуги?

— Немного, — сказал премьер. — Взамен я хочу стопроцентной лояльности по отношению к моей персоне, только и всего.

— Ты хочешь, чтобы канал стал твоим агитационным листком?

— Не надо утрировать, Матвей. В любом случае канал не сможет остаться в стороне от схватки. Не мне тебе это объяснять. Но никто не предложит тебе лучших условий. Ты просто напряги воображение и посмотри в перспективу.

— И что я там увижу?

Лобанов усмехнулся:

— Я же сказал: все, что захочешь. И это только начало. Ты удачливый бизнесмен, Матвей. И как знать — возможно, в ближайшем будущем ты сможешь стать владельцем еще пары газет, радиостанций или телеканалов. Ты станешь вторым Уильямом Херстом! Разве это мало?

— Немало, — согласился Матвей Иванович. — Но для этого ты должен выиграть на выборах.

— И выиграю! Выиграю, если ты мне поможешь. И если будешь мне… — взгляд Лобанова метнул ледяную молнию, — …верен.

Матвей Иванович надолго задумался. А когда заговорил, голос его зазвучал спокойно и рассудительно.

— Я никогда не считал себя глупым человеком, Алексей. А поскольку это так, то у меня есть один вопрос. Компромат, который ты собираешься обнародовать, должен быть очень и очень серьезным. Иначе игра не стоит свеч, вернее, если эффект от компромата не будет равен эффекту разорвавшейся бомбы, мы все погорим.

— Можешь не сомневаться, — вставил свое слово Шаховской. — Рванет так, что уши заложит. Это мы тебе гарантируем.

Матвей Иванович вновь, но на этот раз ненадолго, замолчал, подбирая слова для последующего монолога.

— Видишь ли, Алексей Петрович, — медленно начал он, — мой бизнес требует, чтобы я был в курсе всего, что происходит в стране.

— Так же, как и мой, — усмехнулся Лобанов.

— А любой политаналитик скажет, что в сравнении с Паниным у других кандидатов на президентское кресло практически нет ни одного шанса.

Лобанов холодно улыбнулся.

— Много они знают, твои аналитики, — с усмешкой заметил он.

— Значит, есть что-то такое, о чем никто не знает?

— Значит, есть.

— Хорошо, — сказал Матвей Иванович. — Суть игры мне ясна. Но что за компромат ты заготовил? Ты прав, что свалить Панина можно только при двух условиях. Первое — у тебя на него есть что-то очень серьезное. Второе — атака на Панина должна быть массированной, что называется, по всем фронтам и сразу.

— Правильно. Для этого мне и нужно твое согласие, Матвей Иваныч. Мы объединим «Российские известия» и «МТВ-плюс» в один мощный концерн и точно скоординируем наш удар.

— Да, да, — кивнул Кожухов, — идея хорошая. Но я бы хотел услышать… — Матвей Иванович замялся, подыскивая нужное слово.

— Я понял, понял. — Лобанов налил себе водки, выпил, затем наклонился к Кожухову и заговорил, сильно понизив голос: — Будучи мэром Санкт-Петербурга, наш Панин вляпался в одну нехорошую историю, связанную с продажей иностранной фирме цветных металлов за бесценок.

— Я помню эту историю, — сказал Матвей Иванович. — Тогда ходило много слухов насчет причастности Панина к этой афере, но доказательств, насколько я знаю, никто не нашел.

— Это ты так думаешь, — улыбнулся Лобанов. — На самом деле доказательства есть. Панин был связан с тамбовской мафией. И я могу это доказать.

— Почему же ты раньше молчал?

— А ты не догадываешься?

Кожухов нахмурился:

— Догадываюсь. Ты решил приберечь эти доказательства до поры до времени.

— Именно, — кивнул Лобанов.

— Что ж… Слияние в один концерн — процесс сложный и трудный. Слишком много людей будет задействовано.

— Об этом не беспокойся. Все должностные лица, все чиновники, от которых зависит сделка, уже оповещены. Разумеется, все они дали согласие на оформление этого проекта. Дело за деньгами, Матвей. Как только ты согласишься на этот вариант, сделка будет совершена.

— А что скажет коллегия министерства печати?

Лобанов улыбнулся:

— Она скажет: «В добрый путь, Матвей Иванович!»

— Да… — согласился Кожухов. — Я забыл… Там ведь все наши ребята… Из «Университетского проспекта»…

— Да, дорогой, там все наши, — сказал премьер, и на лице его заиграла торжествующая улыбка. — Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Матвей, — вновь заговорил он. — Я рвусь к власти не ради каких-то привилегий или благ. Да и на власть — на власть, как таковую — мне плевать с высокой колокольни. Но я, видишь ли, убежден, что страну нужно спасать. Если Панина не скинуть, он доведет Россию до ручки. Прискорбно сознавать, Матвей, но народ у нас никогда не отличался большим умом. Наделает им Панин гадостей, а потом поведет бровью, да прищурится мужественно, да отругает подлецов-чинов-ников, да пронесется над страной на истребителе — они дружным стадом побегут на избирательный участок и снова за него проголосуют. Согласен?

Кожухов стушевался.

— Согласен, — промямлил он. — В твоих словах есть… доля истины.

— Доля? Только доля? — Лобанов грустно улыбнулся: — Да страна трещит по швам, а этот парень только и может, что стучать кулаком по столу да улыбаться избирателям.

— Но Панин не из тех людей, которых можно загонять в угол, — тихо проговорил Кожухов.

Улыбка Лобанова стала холодной.

— На этот раз ты переоцениваешь Президента, Матвей. Во-первых, я не собираюсь загонять его в угол сразу. Для начала мы предложим ему компромисс. Он добровольно откажется баллотироваться на второй срок, мы проводим его с почестями, сделаем «персональным пенсионером», поставим во главе какого-нибудь фонда. Если же Панин заартачится — мы обнародуем имеющуюся у нас информацию. Обнародуем сразу и везде. — Премьер наклонился к Кожухову: — Для этого ты мне и нужен, Матвей Иванович. Я не доверяю людям со стороны, но я доверяю тем, кого знаю всю жизнь. К тому же мы давали клятву помогать друг другу, помнишь?

— Да. Помню. Но есть и еще кое-что.

— Выкладывай.

— Где гарантия, что Президент не избавится от тебя до выборов? Ты, конечно, сможешь действовать и как свободный политик, но административный ресурс ты потеряешь. Разве не так?

— Интересный вопрос, — быстро проговорил Лобанов. — Но довольно странный для такого умного человека, как ты. Президент пропустил период, когда можно было менять правительство, теперь он находится в ситуации предвыборной, когда рисковать уже нельзя. Он вынужден смириться с моим существованием, вот и все.

Кожухов кивнул:

— Это приходило мне в голову.

— Рад за тебя. Вот взгляни-ка, что пишут обо мне твои коллеги.

Лобанов взял со столика раскрытый журнал с выделенным красным фломастером абзацем и подал его Матвею Ивановичу.

Матвей Иванович стал читать:

— В наше время, кто владеет информацией, тот владеет миром, — веско произнес Лобанов. — А информационное поле принадлежит нам.

«Нам», — мысленно повторил Кожухов, и его сердце взволнованно затрепетало.

— Хорошо, — сказал Матвей Иванович. — Я согласен.