1
Москва, 1973 год, начало сентября
Два молодых парня в потертых джинсах и белых теннисках шагали по Университетскому проспекту. Один был невысокий, темноволосый, с орлиным носом и черными глазами. Другой — полная его противоположность — долговязый, светловолосый, улыбчивый.
Навстречу им, громко цокая по асфальту каблучками, шла девушка. Поравнявшись с девушкой, долговязый и светловолосый сделал изящный реверанс, схватил девушку за ремешок сумки и весело произнес:
— Девушка, разрешите с вами познакомиться?
Блондинка рассерженно сдвинула брови, окинула фигуру белобрысого сердитым взглядом и сказала со злостью в голосе:
— Я на улице не знакомлюсь.
— Предпочитаете, чтоб мы встретились в подъезде? — немедленно отреагировал белобрысый.
Блондинка вырвала у него из руки сумку и гневно воскликнула:
— Кретин!
Мгновение спустя она вновь зацокала по асфальту каблучками. Молодые люди проводили ее взглядами и вздохнули.
— Чучело ты, Лобанов, — сказал черноволосый, с ухмылкой глядя на белобрысого. — Кто же так знакомится?
— Да ладно тебе, Лева, — махнул рукой белобрысый. — Знакомлюсь, как умею. И вообще, эта фифа не для нас. Ей небось рестораны подавай, а у меня в кармане с прошлого понедельника червонец не валялся.
— Куда ж ты девал заработанную штуку? — удивился Лева, вскинув черные густые брови.
— Куда-куда… — смущенно пробормотал белобрысый Лобанов. — На таких вот и девал…
Лева Шаховской нахмурился и осуждающе покачал головой:
— Ох, Леха, Леха… Не быть тебе космонавтом. Тебя ж пусти на борт корабля — ты там такой бордель устроишь, что звездам станет стыдно.
Алексей Лобанов лишь хмыкнул в ответ. Говорить об этом ему было неприятно. Два месяца назад он сам сгоношил друзей и однокурсников поехать на заработки по подмосковным деревням. Заручившись поддержкой профкома, сколотил студенческий отряд, назвав его «Университетский проспект». (Название придумал мудрый Шаховской. «С таким названием, — заметил он, — обозвать нас калымщиками ни у кого язык не повернется».)
Лева Шаховской принял в образовании стройотряда самое деятельное участие. Во-первых, ему нужны были деньги (Лобанов никогда не знал, зачем Шаховскому деньги — закордонные шмотки себе он почти не покупал, девчонок в кафе-мороженое не водил, о машине не мечтал), во-вторых (и это Алексею Лобанову было понятно), Леве нравилось быть в гуще событий, в гуще (как сказали бы империалисты) финансовых потоков, откуда бы они ни шли и в чей бы карман ни стекали.
Самому Алексею Лобанову тоже нужны были деньги, но ввязался он в это дело не из-за бабок. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось распоряжаться, отдавать указания и наблюдать за тем, как эти указания выполняются. Двигаться по комсомольской линии получалось плохо — слишком сильна была конкуренция на факультете. И тогда у него появилась эта идея со стройотрядом. Лобанов себя чувствовал почти что «вожаком комсомольской стройки», хотя, по совести говоря, дело это было весьма шкурное и меркантильное.
Пробив заказы от председателей подмосковных колхозов (ох, сколько водки пришлось ему выпить и сколько душещипательных монологов выслушать), Алексей выбил своим ребятам ставку по пятьсот рублей в месяц. Себе — в два раза больше (о чем никто, кроме Левы Шаховского, ставка которого равнялась 800 рублей, не знал).
Лобанов вставил в рот сигарету и захлопал себя по карманам.
— Черт, опять спички посеял, — проворчал он. — Лева, у тебя наверняка есть…
Шаховской достал их кармана маленькую изящную зажигалку, сделанную в виде дамского револьвера, поднес ее к лицу приятеля и крутанул колесико. Лобанов закурил сигарету, и голубоватый язычок пламени исчез так же быстро, как появился.
— Хорошая игрушка, — похвалил Лобанов. — Где взял?
— У одного кренделя на реферат по политэкономии выменял.
Лобанов кивнул, выпустил облачко дыма и со смехом покосился на Шаховского.
— Слушай, Лева, я всегда удивлялся: вот ты вроде бы не куришь и никогда не курил, так?
— Так.
— Но в кармане у тебя всегда есть зажигалка. Зачем?
Шаховской улыбнулся:
— Два ответа, Алексей. Во-первых, это удобно: легко завязать знакомство с девушкой или войти в контакт с нужным человеком. Во-вторых, и это самое главное, мне нравятся зажигалки. Я их коллекционирую. Одни коллекционируют марки, другие — этикетки, третьи — как ты, девушек, ну а я… — Шаховской поднял револьвер и, крутанув колесико, высек из него пламя. — …Зажигалки.
— Ох, смотри, не доведет тебя до добра эта коллекция.
— Почему?
— Погоришь, — со смехом ответил Лобанов. — Кстати, Лева, ты уже сдал контру по философии?
— Нет еще.
— Дашь полюбопытствовать?
— Ради бога. Только не передувай слово в слово.
— Обижаешь…
Некоторое время они шли молча. День был теплый, но не жаркий. На сочных зеленых листьях лип лежала пыль. Со смотровой площадки, куда они вышли, открывался волшебный вид на Москву, город, о котором еще четыре года назад Лобанову и мечтать-то было страшно.
Молодые люди, облокотившись на каменные перила, стали смотреть на расстилающийся перед ними город.
Алексей достал из кармана пачку «Родопи», взял у Шаховского «револьвер» и закурил. Пока он раскуривал сигарету, Лева Шаховской стоял рядом с ним и внимательно его разглядывал.
— Слышь, Алексей? — негромко произнес он.
Лобанов помахал рукой, отгоняя дым от лица.
— Чего?
— Я хочу вернуться к нашему разговору.
— Какому разговору?
— К тому, который прервало это небесное создание.
Лобанов задумался, как бы соображая, о чем идет речь. Затем улыбнулся:
— А, ты про это… А чего тут говорить — ты прав, конечно. С жизнью нужно что-то делать. Мне и самому не очень-то светит перспектива осесть на кафедре и читать лекции желторотым придуркам.
— И получать за это копейки, — добавил Лева.
— Ну, скажем, это-то как раз и не обязательно. Можно ведь устроиться нормально. Ну, знаешь, командировки за границу, всякие там симпозиумы, конференции. Тогда и на кафедре можно неплохо жить.
— Так-то оно так, — задумчиво сказала Лева. — Но, сам знаешь, это не для наших чернорабочих кровей. — Перехватив удивленный взгляд Лобанова, он поспешно поправился: — Я имел в виду твою кровь. Про мою не стоит и говорить.
— Это точно, — усмехнулся Лобанов.
Лева сделал вид, что не заметил этой усмешки. Его отец двадцать лет проработал бухгалтером на трикотажном-предприятии. Причина увольнения звучала туманно, но злые языки поговаривали, что отец Левы — Иосиф Александрович Шаховской не поделил с директором предприятия левую прибыль. Дело удалось замять, но должности Шаховской-старший лишился.
— Н-да… — продолжил Лобанов, пуская сизые облачка дыма. — Вот Мотьке Кожухову есть где разгуляться. У него папик до пенсии был замдекана. Везет же людям! — Алексей прищурился и выпустил колечко дыма. — А у моего образование — три класса и коридоры, — добавил он.
— У моего на пару коридоров больше, но это ничего не меняет, — холодно заметил Лева. Он отвернулся от приятеля и, близоруко сощурившись, посмотрел вдаль.
— Красивый город, — выдохнул Лева.
— Да, — согласился Алексей, — большой.
— И большие дела можно делать, — добавил Лева.
Алексей посмотрел на Шаховского. Взгляд того был задумчивым.
— Что ты имеешь в виду? — тихо спросил Алексей.
— В принципе для успешной карьеры нам нужно немногое, — спокойно ответил Лева. — Держаться друг за друга. Как масоны, помнишь? Когда человек один — ему приходится туго. А вот если он член какой-нибудь организации… — Лева замолчал и заговорщицки улыбнулся: — Понимаешь, о чем я?
— Про партию, что ли? — так же тихо произнес Алексей.
Лева чуть заметно качнул головой.
— Партию, конечно, тоже не стоит сбрасывать со счетов. Но я тебе о другом толкую. Представь себе организацию молодых интеллектуалов. Типа пушкинских лицеистов, помнишь? Один пробился наверх — потянул за собой другого, а тот — третьего. Этаким путем мы такую кашу заварим, в такие сферы проберемся, что держись!
— Что-то вроде ордена? — приподнял брови Лобанов.
— Скорее — братства.
Алексей посмотрел на приятеля, стараясь понять, не шутит ли тот. Но Шаховской, похоже, и не думал шутить.
— Интересная идея, — заметил Лобанов. — Но с чего-то нужно начать. С чего?
— Все просто, — ответил Лева. И, понизив голос, добавил: — «Университетский проспект».
— Черт… — Лобанов стряхнул пепел на асфальт. — А ведь и правда. Честно говоря, мне и самому приходило в голову что-то подобное, но, признаюсь, Лева, ты соображаешь гораздо быстрее меня.
— Не соображаю, а формулирую.
— Пусть так, — согласился Лобанов.
— У тебя в строительном отряде двенадцать человек, — продолжил Лева. — Ребята неглупые, и все с разных факультетов. Обзвони их, договорись о встрече. Только не со всеми сразу. А то не братство, а базар какой-то получится.
— Это можно. — Лобанов одобрительно улыбнулся и хлопнул приятеля по плечу. — Сегодня же этим и займусь. Ты сам-то вступишь?
Шаховской пристально, нё мигая посмотрел в глаза Алексею:
— А ты что, уже почувствовал себя вожаком? — тихо спросил он.
— А почему бы и нет? — улыбнулся Лобанов.-
Кадры решают все. А кадры — в моих руках.
Лева хмыкнул, затем отвернулся от приятеля и вновь уставился вдаль, словно созерцал призрачную, но вполне достижимую перспективу, которую сулило им это дело.
— Ладно, председатель, — негромко произнес он, — записывай меня в свой колхоз.
Лобанов снова хлопнул Леву по плечу и дружелюбно рассмеялся.
