Боевое крещение

Галя выслушивала последние напутствия Турецкого. Сначала их с Огородниковым путь лежал в больницу, к отцу Петру. Он пришел в себя, и лечащий врач позволил его навестить. Затем нужно было съездить в церковь, повидаться с Любовью Алексеевной.

– У меня еще намечена на сегодня новая встреча с Зорге, – напомнила Романова.

– В музее или в клинике у его жены? – уточнил Александр Борисович.

– Сегодня в музее. Вы мне все надоели. Беру выходной и иду культурно развлекаться, – многозначительно произнесла она.

– Побалуй себя мороженым. Как раз по морозу самый кайф, – посоветовал Турецкий.

Они подмигнули друг другу, Галя побежала по ступенькам вниз, где в машине ее уже ждал Огородников. Мотор тихо урчал, майор сразу тронулся с места.

Галя посматривала в зеркало заднего вида.

– Уже десять минут за нами «хвост», – предупредила она Огородникова, – черный «БМВ».

– Вижу, – хмуро бросил майор. – Вчера за нами другая тачка таскалась. Сволочи, совсем охамели. Никакой дистанции не соблюдают, прямо на нашей заднице висят. Так и хочется притормозить резко, чтобы налетели на нас. И ГАИ вызвать. Чтобы протокол завели, то да се, заодно узнать, кто такой наглый продыху не дает. Пустячок, а приятно.

Он поддал газу, преследователи не отставали.

– Совсем обнаглели. А вот я их так… – Он резко притормозил у городского рынка, «БМВ» лихо обогнул машину майора и перерезал броневику путь. Открылись одновременно две дверцы, из каждой выскочило по бандиту. Огородников мгновенно блокировал двери машины, Галя даже не успела ничего подумать. Бандиты открыли ураганный огонь по машине Огородникова. Выпустив обоймы, бандиты заскочили в свою машину, и она с визгом рванула с места. Галя сидела в машине бледная, с широко открытыми глазами. В таких переделках она еще не бывала, в роли живой мишени быть не доводилось. Огородников по рации связался с прокуратурой и местным отделением милиции.

Улица была пустынна. Люди растворились во дворах и магазинах, некоторые, особенно любопытные, выглядывали из подворотен или смотрели сквозь окна магазинов. С двух сторон улицы послышались сирены милицейских машин. Тут уж люди вышли из своих укрытий и опасливо двинулись к машине Огородникова.

– Хлеба и зрелищ, – сердито прокомментировал майор безмерное их любопытство. – А ну марш отсюда! – распахнув дверцу, заорал он, бешено вращая глазами. – У нас граната в обшивке застряла, щас рванет!

Народ отпрянул. Но не все покинули место происшествия, самые отчаянные остались наблюдать за развитием событий. Иван и Галя вышли из машины, осмотрели ее, Огородников только присвистывал или плевался сквозь зубы. Галя потеряла дар речи. Она поковырялась пальцем в обшивке машины, пулевые отверстия изуродовали новенькую бордовую «Шевроле-Ниву». Некоторые пули застряли в обшивке. Спас внутренний бронированный слой. Галя опять села в машину и уставилась невидящим взглядом в окно. Если бы автомобиль был не бронированный, ее душа уже смотрела на все это безобразие с ближайшей тучки. Сразу три машины с милицейскими номерами подъехали к «Ниве». Огородников в двух словах описал ситуацию.

– Прочешите местность, – сказал он, – а мы дальше поедем.

– А вы… в состоянии? – осторожно спросил немолодой капитан, оценивающим взглядом окинув разъяренного Огородникова, у которого от ярости даже руки тряслись.

– В состоянии, – коротко бросил он и газанул с места в ту сторону, куда умчался «БМВ». – Галя, я одного узнал, это Мясников по кличке Мясник. Он у нас проходил по нескольким делам. Правда, из отсидки давно уже вернулся. Говорили, вроде завязать решил. Вот сволочь, ну я его поймаю!

За поворотом они едва не врезались в черный «БМВ». Бандиты бросили его у обочины и даже не потрудились поставить ближе к тротуару. Машина была пустая. Огородников снова позвонил:

– Можете не искать, она здесь, на Короленко, стоит. Пустая. Пробейте по своим данным, кто хозяин.

Через десять минут подъехала машина ГАИ, за ней из прокуратуры. Молоденький сержант, оглядев «БМВ», сообщил:

– Я эту машину знаю. Хозяин ее Кротов Владимир Михайлович. Ранее судим за грабежи и разбой.

– Что-то мне его имя знакомо! – Огородников напряженно стал вспоминать.

– Это родственник Николая Мясникова, его двоюродный брат. Я их недавно задерживал за нарушение, скорость превысили. Акт составлял, и по ходу выяснилось, что за рулем машины Кротова сидел Мясников. Говорю: еще штраф наложу. А они мне: «Шутишь, начальник? Мы правила не нарушаем. Мы братаны». Мясников, оказывается, вписан в страховку и ездит по доверенности. Имеет право. Тем более что хозяин машины с ним рядом сидел. Я их штрафанул по всем правилам, выписал постановление-квитанцию и отпустил.

– И на сколько ты их за превышение оштрафовал?

– На сотню, как и полагается.

– Неужели они тебе не предлагали откупиться? Они время ценят, оно у них деньги! А ты ведь небось насчет угона выяснял, с полчаса мурыжил?..

– Предлагали. А на кой мне их деньги? С бандитами связываться – себе дороже.

– Ну молодец, сержант! И честь свою не уронил, и нам помог. Пора тебя повышать. – Огородников пожал ему руку.

Сержант расплылся в довольной улыбке.

– Надо и машину к экспертам доставить, – пробурчал Огородников, обращаясь к Гале, когда они вновь тронулись с места. – В такой и не поездишь, только народ пугать. Вот блин, теперь с Ремизовым объясняйся!..

– Так вы же при исполнении были, можно сказать, жизнью рисковали. Бронированная машина нам жизнь спасла.

– Оно-то так, но обозлится начальник. Он и эту со скрипом разрешил. А ну как новую не даст?

– Мы ему не дадим! – вдруг пригрозила заочно Ремизову Галя. – Мы организуем звонок из Москвы, из МВД. Он не посмеет не выполнить приказа министерства.

– Может, сразу с Москвы и начать? – размышлял вслух Огородников. – Тогда просить не надо, унижаться. А так он нам сразу выдаст, без лишних слов, по приказу заместителя генерального прокурора.

– Сейчас Турецкому позвоню, пускай займется. – Галя вызвала Турецкого на своем мобильном.

– Встретимся в прокуратуре! – Александр Борисович был очень взволнован, услышав короткий рассказ Гали.

Там их уже ждали, сотрудники высыпали на улицу, рассматривая машину, высказывали свои предположения, чем же Огородников так допек бандитов, что те его изрешетили.

– Надо брать этого Мясникова и его брата, – сделал вывод Турецкий, когда узнал подробности преследования машины Огородникова, а затем ее расстрел.

– Я со своими операми поеду, – сказал хмуро Огородников. Он уже немного успокоился, нервная дрожь прошла, ярость он сумел усмирить. – А вы тогда к отцу Петру и в церковь. Вечером встретимся, я к вам подъеду… Живем, как в сказке: чем дальше, тем страшнее. – Он посмотрел на Галю. – Все никак не спрошу – как вы-то?

– В порядке. Сначала, правда, в шоке была. Хотя чего? Сама себе работу выбрала такую, что несовместима со спокойной жизнью. Значит, должна быть всегда готова ко всяким неожиданностям. Но тут все так быстро и неожиданно произошло…

– Ремизова на месте нет, как с машиной будем? Я-то поеду со своей опергруппой на обычной, и вам сейчас дадут водителя и машину, но не бронированную. Правда, я думаю, вам ничего особенно не грозит, это опять за мной охотились. Вы уж, Галя, извините, что я вас за собой потянул.

– Все понимаю, не волнуйтесь за нас.

Они разъехались в разные стороны.

Отец Петр был очень бледен, под глазами черные тени. Увидев Турецкого, он обрадовался:

– Я почему-то догадался, что вы придете…

Голос его был тихий и слабый, и Турецкий сел поближе, чтобы диакон не напрягал голосовые связки.

– Вы не догадываетесь, что с вами случилось?

– Отравление. Мне врач сказал, что у меня в организме нашли какие-то токсины. Ума не приложу, откуда они взялись.

– Вчера в трапезной вы сели обедать со всеми вместе?

– Я пришел последний, потому что беседовал с молодой девушкой, она хотела исповедоваться, впервые в жизни. И я ей объяснял, как к этому нужно готовиться. А когда пошел в трапезную, все уже сидели, мне матушка Любовь Алексеевна щи наливала. Потом мы читали общую молитву и уже после этого приступили к трапезе.

– А вам еда не показалась странной на вкус?

– Щи были немного кислее обычного. Матушка Любовь Алексеевна хорошо готовит, мы всегда ее хвалим. А в этот раз я подумал, что, наверное, капуста кислее попалась.

– Щи были из квашеной капусты?

– Да.

– Когда вы почувствовали себя плохо?

– Да как-то сразу. Но я терпел, не хотел всем портить настроение. А уж когда совсем невмоготу стало, вышел из-за стола и в храм спустился. Хотел помолиться. Да не успел.

– Как вы думаете, отец Петр, вам мог кто-то подсыпать в еду яд?

У батюшки округлились глаза:

– Да Бог с вами, этого не могло быть! Кому мне подсыпать? У нас все люди верующие, Бога любят, это исключено, – твердо ответил отец Петр. И с каким-то сожалением посмотрел на Турецкого. Александр Борисович понял, что батюшка ничем помочь не может.

В церковь они приехали уже довольно поздно, обед давно прошел, но Любовь Алексеевна сидела на кухне, сложив руки на коленях. Кухня сияла чистотой, вымытая посуда стояла в стопках. Услышав шаги, Любовь Алексеевна повернулась лицом к зашедшим. Глаза ее были заплаканы, лицо мокрым от слез.

Турецкий и Галина представились, стряпуха испуганно смотрела на них. Губы ее шевелились, как будто она хотела что-то сказать. Вид у нее был такой жалкий, такой несчастный, что Турецкому стало ее жаль. Он стал расспрашивать о распорядке ее рабочего дня, сколько народу ей приходится обычно кормить, она отвечала на все вопросы неуверенно, слегка заторможенно.

– А вчера чем вы кормили ваших людей?

Любовь Алексеевна начала перечислять, с трудом вспоминая вчерашний день. Руки у нее начали дрожать, она теребила кончик цветастого головного платка, из-под которого выбивались негустые седые волосы. Турецкий подумал, что она вовсе не старая, но что-то ее очень угнетало, и эта тяжесть легла непосильным грузом на ее худенькие, хрупкие плечи.

– А щи вам не показались более кислыми, чем обычно? – спросил он ее.

Любовь Алексеевна вздрогнула и замолчала. Она смотрела на Турецкого такими глазами, как будто ждала от него какого-то ужасного поступка.

– Отец Петр сказал, что вчера щи показались ему кислее.

– Он жив, жив, слава Богу!.. – Любовь Алексеевна разрыдалась, и долго они не могли ее успокоить.

– Любовь Алексеевна, – мягко сказала Галя, – у вас что-то случилось, я чувствую. Если вы все расскажете, вам сразу станет легче. А мы вам сможем помочь. Возможно, все не так страшно, как кажется. Возможно, все еще поправимо…

Стряпуха закрыла лицо платком, низко опустила голову и плакала, плакала.

Наконец она тихим голосом стала рассказывать о событиях последних двух недель, всхлипывая и судорожно вздыхая. Закончила свой рассказ и спросила:

– Теперь вы меня посадите в тюрьму?

– Нет, не посадим, успокойтесь, – заверил ее Турецкий. – Во-первых, отец Петр остался жив. Во-вторых, вас довели до такого состояния. В третьих, вы искренне раскаиваетесь, ведь так?

– Конечно, я же Богу молюсь каждую минуту, – горячо заговорила бедная женщина.

– Мы узнаем, что за человек дал вам этот порошок. И он понесет наказание. Также разберемся, почему дело вашего сына вообще довели до суда, если он даже не умеет водить машину. Более того, дежурный патруль видел, что он не один был в машине, но следователями не были приняты меры для того, чтобы привлечь к ответственности остальных ребят.

Мы с этим разберемся, вы только никому не говорите о нашем разговоре. Это в интересах следствия. И в ваших интересах.

Женщина слушала, и лицо ее выражало глубокую благодарность.

На улице Турецкий сказал Гале:

– Этот Певцев не гнушается ничем. Воспользовался тем, что слабая, запуганная женщина попала в беду, и тут же решил использовать ее для осуществления своего дьявольского плана. Представляешь, Галя, в каком она была состоянии, если, верующая, уважающая отца Петра, подсыпала ему отравы? Удивляюсь, как она руки на себя не наложила после этого?

– Слава Богу, мы успели ее разговорить и успокоить. А то ведь могла бы… – Галя все еще была под впечатлением рассказа Любови Алексеевны. – Бедная женщина…

– Ладно, с этим мы тоже разобрались. Будем ждать выздоровления отца Петра. Давай сейчас подъедем к гостинице, отпустим водителя, а ты поезжай к Зорге на автобусе. Чтобы не привлекать внимания.

Они сели в машину, водитель успел уже подремать, поджидая их. Его сонные глаза смотрели на дорогу. Он молча крутил баранку. Водитель им попался неразговорчивый. Галя подумала, что он вполне мог сойти за немого: за всю дорогу она не услышала от него ни слова.

В музее Романову пропустили как свою. Ее версия о том, что она пишет диссертацию об истории добычи нефти в Ханты-Мансийском округе, сработала. Старушка на входе улыбнулась ей, как старой знакомой, и пропустила, предупредив, что сегодня рабочий день будет короткий.

– Я недолго, – пообещала Галя и пошла длинными коридорами, отделенными от залов экспозиций сплошной стеной. В кабинете Ольги Ребровой уже поджидал ее Зорге. Он пил чай, доставая из вазочки печенье.

– Чаю хотите? – любезно предложила Оля Романовой и, не дожидаясь ответа, налила в чашечку горячего чайку. – Только что заварила. Ну я вас оставлю на некоторое время, – и вышла за дверь.

Оба наслаждались пахучим напитком, и Зорге принялся рассказывать:

– Я узнал совершенно точно, что отраву отцу Петру подсыпали по распоряжению Певцева. Воспользовались тем, что у стряпухи Зябцевой возникли проблемы с сыном. Его дело вел бывший сотрудник Певцева, майор Рыбкин. От него Певцев и узнал о сложившейся ситуации. Нажали на несчастную женщину, знали, что мать ради сына пойдет на все. Она одна его воспитывает, ждать помощи не от кого.

Галя внимательно слушала. Картина отравления священнослужителя прояснилась.

– Кстати, хочу вас предупредить, будьте очень осторожны, – продолжал Зорге. – Банда Димы Большого получает от Певцева немалые деньги, выполняя его заказы. Сегодня им не удалось убрать Огородникова и Турецкого, но они на все пойдут, чтобы осуществить свой план. Вы своими активными действиями расшевелили осиное гнездо, Певцев в ярости. Он же отвечает за безопасность своего шефа, а получается, что Турецкий подступился слишком близко к неприкосновенному олигарху. Во всяком случае, до сих пор он себя таковым считал. Сегодня Певцев пришел от шефа темнее тучи. Еще бы, так бездарно провалить операцию!..

Сразу после встречи с Зорге Романова отправилась в прокуратуру. День был насыщенный, события разворачивались стремительно, но ее радовало, что они постепенно разматывают запутанный клубок и, кажется, приближаются к развязке.

Турецкого она нашла в кабинете Огородникова.

– Ты в рубашке родилась, – такими словами встретил он ее. – Эксперты обнаружили в вашей машине двадцать три пулевых отверстия – и в корпусе, и в покрышках. Некоторые пули застряли в обшивке, но ни одна не пробила насквозь. Спасибо Ивану, что вовремя бронированную машину добыл.

– А где Огородников?

– Идет по следу ваших обидчиков. Собрал своих оперов, отправились на квартиру к брату Мясникова. Так что ждем новостей.

– Сегодня совершенно безумный день, Сан Борисыч, событие за событием. Мне в какой-то момент показалось, что я сижу на карусели, а мимо на бешеной скорости проносятся люди, машины, дома. Прямо дух захватывает.

– И верь после этого социологам, которые утверждают, что в провинции жизнь замедленная, спокойная, размеренная.

– Может, так оно и есть, это мы попали в эпицентр аномальных явлений.

– А если смотреть с профессиональной точки зрения, то ничего аномального не наблюдается.

Убийства по политическим мотивам, хищения в особо крупных размерах, устранение неугодных методом отстрела, отравления… Все как везде.

Уже в самом конце рабочего дня появился Огородников. Он стремительно зашел в кабинет, на ходу расстегивая куртку. Небрежно повесил ее на крючок и шумно плюхнулся на стул.

– Есть новости. У брата Мясникова задержали и самого Николая Мясникова, и его подельника Ибрагима Казбекова. Представляете, чего плести начали? Будто бы они бизнесмены. И милицейскую машину перепутали с другой, в которой должны были находиться некие кавказцы. Якобы накануне подрались в казино с этими кавказцами, но те улизнули. А наши «бизнесмены» люди горячие, кровь в них взыграла, решили найти и проучить. Но клянутся, только попугать хотели. Убивать – ни боже мой. Я у них спросил, а как они собирались попугать боевыми патронами. Так Казбеков говорит: «А мы их как холостые покупали». Ну не наглый? Я им говорю: «Если бы не броня, пули пробили бы машину насквозь. Мы двадцать три пулевых отверстия насчитали. И извлекли несколько боевых пуль». Казбеков изобразил на лице крайнее удивление и вдруг говорит: «Вот гады, это мы на рынке патроны покупали, просили холостые, а нам боевые подсунули. Если бы в коробках были, мы бы прочитали. А так – темно, ночью было». Я им посоветовал найти потом продавцов и морды им намылить. Потому что по их вине этим жертвам торговой подставы придется теперь срок мотать, мало не покажется. Ну съездили на рынок, никаких торговцев патронами, естественно, не нашли. И описать их наши доморощенные «мстители» не смогли, мы их поодиночке допрашивали. Они даже сговориться не успели. Один говорит, что продавцы были китайцами, другой – чеченцами.

– А где они сейчас?

– В местном СИЗО. С ними сейчас работают наши «наседки», из угро.

– Почему-то в моей памяти возникла строчка «и дольше века длился день», – неожиданно высказалась Галя.

– Намек понял, пора и отдохнуть. Мы сегодня попахали – дай бог каждому, – трезво оценил состояние коллеги Турецкий. И тут же поправил себя: – То есть не дай бог никому!

– Машина вас отвезет в гостиницу. – Огородников вышел вместе с ними.

– А ты как, Иван, добираться будешь?

– А меня Ремизов на ковер вызывает. И что я такого натворил? Весь день с бандитами боролся, выполнял свой долг перед Родиной. А он чем-то недоволен, по тону чувствую.

– Ну ни пуха! – Галя хлопнула его по ладони, и они вышли на улицу.

Было уже совсем темно, снег блестел под ногами, как дорогое серебро.

– Какая луна красивая… – Галя подняла голову и любовалась лунным диском.

– Смотри, полнолуние. – Турецкий усмехнулся. – Опасайся вурдалаков!

– Что нам вурдалаки? Тут бандиты из нас всю кровь скоро выпьют. – Галя никак не отреагировала на шутку Александра Борисовича. Они сели в машину, и молчаливый милиционер, ни о чем не спрашивая, повез их в гостиницу. Вдоль тротуара стояли четыре машины, и ни в одной Галя не заметила пассажиров. Все окна гостиницы были освещены.

В номере Турецкий принял душ, распевая во все горло арию из репертуара Паваротти, которую Ирина частенько включала, когда у нее было хорошее настроение. Что за ария, Саша так и не запомнил, хотя время от времени переспрашивал у Ирки. Но она ему очень нравилась. А Ирке нравился его голос.

– Тебе бы голос поставить, поднатаскать немного, мог бы деньги зарабатывать, – однажды сказала она.

– В переходе? – спросил Турецкий у жены.

– Почему? На концертных площадках. У тебя приличный голос, над ним только поработать нужно. Удивляюсь твоим родителям, как они не заметили твой талант.

– Они заметили, даже в музыкальную школу меня толкали. Но там же скука! Каждый день часа по два играть нужно было, а еще эти сольфеджио, музграмота, музлитература… А потом второй инструмент со второго класса…

– Ты даже до второго класса доучился? – удивилась жена.

– Во втором классе я учился четыре дня. Ровно до того урока, когда выяснилось, что вторым инструментом мама мне выбрала балалайку. На ней наш сосед по коммуналке играл, когда напивался, и его невозможно было остановить. А она хотела сэкономить, брать у него напрокат. Эта балалайка меня и так допекала, а тут самому играй. Ну я и отказался.

– У тебя мама строгая женщина, как же она на поводу у тебя пошла?

– А я перестал в музыкальную школу вообще ходить. Выхожу с нотной папочкой, прячу ее за батареей в подъезде и в «казаки-разбойники» два часа гоняю. Понял, что стрелять из рогатки мне значительно интереснее, чем сидеть за пианино.

– А, вот где корни твоего будущего увлечения стрельбой в тире! – наконец догадалась Ирина, прожив с мужем восемнадцать лет.

– Я не только тир полюбил посещать, я еще и на борьбу ходил полгода, на бокс два года, на восточное единоборство года четыре подряд, – похвастался Турецкий широтой своих интересов.

– Ладно, тогда не будем тебе ставить голос. Будешь у нас штатным запевалой на домашних праздниках, – милостиво согласилась Ирина. И с тех пор заставляла мужа демонстрировать его таланты при гостях. Сначала он отнекивался, смущался, а потом вошел во вкус и даже научился раскланиваться, как настоящий артист.

Из душа его вытащил телефонный звонок. Звонила жена. «Вспомнила о муже», – подумал Турецкий, яростно вытирая полотенцем голову одной рукой, в то время как второй прижимал трубку к уху.

– Как дела, Шурик? – прозвучал родной голос.

– Неплохо, все идет своим чередом.

– А что у тебя голос такой, как будто ты бежал стометровку?

– Мокрый весь, голову вытираю.

– А что это ты мокрый весь? – сразу же заподозрила что-то неладное Ирина.

Турецкому хотелось сказать, что он не только мокрый, он еще и голый, но тут же прикусил язык. Больное воображение ревнивой жены нарисует ей такую чудовищную картину супружеской измены, что потом не оправдаться до конца жизни.

– Мылся я, любимая моя.

– А откуда ты пришел? – Жена засыпала его вопросами, как заправский дознаватель.

– Ты хочешь спросить, откуда я пришел такой мокрый? – догадался Турецкий. – Так из ванной, дорогая. А до этого был в прокуратуре. А до этого было столько событий, что устанешь слушать. Позволь мне, радость моя, хоть в одеяло закутаться. А то я уже стал замерзать.

– Так ты голый?! – все-таки догадалась Ирина о том, что так тщательно скрывал ее гулена-муж.

– Ну естественно, ненаглядная моя, свет очей моих, ясно солнышко! – затараторил Турецкий. – В каком еще виде может выйти человек из ванной, если он едва успел помыться? Я хочу сказать, что так торопился к телефону на твой звонок, что не успел на себя ничего набросить.

Слушая его объяснение, Ирина напряженно прислушивалась к звукам в гостиничном номере. Но не услышала даже работающего телевизора. Похоже, муж не врал. Иначе, если бы в номере был кто-то посторонний, а тем паче посторонняя, не стал бы сыпать нежные слова, которые ей не часто доводилось в последнее время от него слышать. Она успокоилась.

– Я просто хотела услышать твой голос.

– Ну вот он я, – весело ответил Турецкий. – И тебя я тоже очень рад слышать. У вас все в порядке?

– Да, как обычно.

– Нинуля купила себе новую кофточку? – решил он продемонстрировать свою осведомленность и показать заодно, что ему не чужды интересы его девчонок.

– Купила. А ты откуда знаешь?

– Так я с Нинулей разговаривал, когда ты с доктором по нервным болезням в театр ходила, а потом в ресторан.

– С каким доктором? – удивилась жена. И, вспомнив, вдруг расхохоталась. – А-а, так это была Лена Гордина, мы с ней ходили.

– Ну да, ну да. – Турецкий казался себе полным идиотом. Надо же, а напридумывал себе, ночи не спал! А это всего-навсего чокнутая Гордина, действительно доктор, но медицинских наук. Он сам сдуру когда-то познакомил их, не ожидая, что Ирка всерьез заинтересуется психиатрией. Потом ругательски себя ругал за эту опрометчивость. Но кто знал, что его рассудительная, прагматичная жена вдруг с такой страстью увлечется психиатрией, а заодно и судебной медициной. Теперь все ее подружки были задвинуты на задний план, а свое свободное время она проводила с новой подругой. И эта старая дева морочила ей голову всякой дребеденью, иногда доводя Турецкого до ярости. Саша, как мужик опытный, догадывался, что не зря эта мымра прибилась к их берегу. Чувствовал он: влюбилась в него баба. Но не мог же он запретить своей жене дружить с этой докторшей. Надеялся, что она переболеет своим новым увлечением и опять вернется к тихому интеллигентному делу – преподавать детишкам музыку. А Ирка теперь донимает его своими новыми знаниями, устраивая то тестирование, то экзамен. Да как-то так с подковыркой каждый раз, что он чувствовал себя дураком. А бабы ржали.

– Ирка, если бы я не знал, как хороша ты бываешь со мной в постели, я подумал бы, что ты изменила сексуальную ориентацию. И оторвал бы твоей Гординой ее куриную башку. Учти, если между нами возникают ссоры, то это с ее подачи.

– Ну, Шурик, ты совсем обалдел. Какая, на фиг, смена ориентации? Я мужиков люблю, ты разве забыл?

– Помню, – мрачно ответил Турецкий. – Но требую, чтобы ты любила из всех мужиков меня одного. А то знаю я твою лихую натуру. Муж за порог, а ты хвост кверху и ну зазывать поклонников!

Ирка тихонько хихикала. Она обожала доводить мужа до состояния ревности. И умела так осторожненько его подвести к этому состоянию вполне невинным словом или намеком, что ему мерещилось уже невесть что. Она была уверена: ревнует, – значит, любит.

– Ладно, Саш, давай прощаться. Будем экономить. Это теперь девиз нашей дочери. У нее новое хобби – она всерьез занялась экономией нашего семейного бюджета.

– Ну да, чтобы выкроить себе на новую тряпку? – Саша сразу раскусил свою дочь. – Целую вас, девчонки. И призываю: не впускай докторшу в нашу жизнь. Как бы она не испортила наши отношения! Знаю я этих старых дев.

Турецкий лег в постель, настроение у него поднялось. Иркин голос все еще звучал в его ушах. Ему показалось, что он был теплее, чем в последние месяцы. Может, оттает наконец и случится то «прощение славянки», которое она ему сулила?

Турецкий думал о том, что, занимаясь расследованием в Нефтегорске, он ни на йоту не продвинулся в деле капитана Куликова. Хотя и сделал все, что возможно. На все его запросы приходили отрицательные ответы. Куликов как в воду канул.