Сучков позвонил Никольскому только в середине августа.

После памятной встречи на даче Евгений Николаевич собрал свою команду и в общих чертах изложил существо их беседы, а по сути, ультиматум первого заместителя премьера.

Главное сводилось не столько к отторжению довольно крупной доли капитала, который акционерное общество «Нара» прокручивало через свой банк. Большие деньги требовались сейчас новому, набирающему силу нефтегазовому монстру, берущему под свой контроль и добычу, и переработку, и транспортировку готового продукта, и его продажу, в основном за рубежом. То, что эта грандиозная программа наносила явный ущерб родному государству, как понял Никольский, никого не волновало. Льготную налоговую политику обеспечивал по линии Совмина сам Сучков. И в этой откровенной грабиловке — прими в ней участие Никольский, а другого варианта у него, похоже, и не было — его «Нара» получала бы и определенные перспективы, до поры до времени, и немалые дивиденды.

Но ведь не только о любви к ближнему вел разговор Сучков. Уже не раз серьезные предприниматели и банкиры коммерческих структур поговаривали о необходимости объединения усилий и капиталов. Ибо веник, выметающий наши ресурсы за бугор без зазрения совести, сломать непросто. На каждого же одиночку в конце концов найдется укрощающая рука если и не какого-нибудь в спешке принятого закона, то келейного решения круга заинтересованных лиц, как нельзя лучше символизирующего абсолютное беззаконие политики власти предержащей.

И не ради этого приезжал к строптивому банкиру и президенту акционерного общества всесильный Сучков. Такие вопросы действительно могли, да и должны были решаться в его рабочем кабинете или в одном из кабинетов — по слухам, Сучков имел их несколько. Ему нужно было другое, о чем этот опытный волчара так и не проговорился, хотя несколько раз тему легонько трогал — совсем еле-еле, мизинчиком. Никольский, считавший себя тоже грамотным прогнозистом, почти знал, что нужно было от него Сучкову, но о чем тот счел возможным для первого раза промолчать.

А нужно было Сергею Поликарповичу твердо знать, что через «Нара»-банк, который так полюбился доброй сотне тысяч акционеров и чей уставный фонд за последние месяцы возрос в три раза и составляет теперь около миллиарда рублей, ему, или его соратникам, что одно и то же, удастся проводить крупные финансовые аферы. Если чеченские фальшивые авизо — дело их рук, то они не испугаются временных сложностей, вызванных разразившимся в верхних эшелонах скандалом. А отмывание «грязных» денег, а перевод валюты на зарубежные счета?.. Мало ли способов взять его за горло?

Обо всем этом и сообщил Никольский узкому кругу своих ближайших помощников. Для себя-то он знал, что нужно делать, но хотел, чтобы его решение нашло поддержку у коллег.

Решение приняли «уклончивое». Не по тому анекдоту, когда старшина, не зная как ответить: что вокруг чего летает — Земля вокруг спутника или спутник вокруг Земли, — ответил уклончиво: а пошел бы ты к такой-то матери. Нет, уклончивое в том смысле, чтобы, дав в общих чертах согласие, не торопить события и не проявлять ненужной инициативы. А каждое поступившее предложение по возможности обсуждать и обсасывать, следуя четким правилам принятия ответственных решений в правительстве. Пока оно не будет доведено до абсурда или в нем не отпадет нужда. Иными словами, уклоняться до последней возможности, поддерживая при этом самые дружелюбные отношения. Обострения сейчас ни к чему.

И вот Сучков позвонил и пригласил приехать к нему в Совмин. На небольшую паузу, выдержанную Никольским и долженствующую изображать незаданный, но логичный его вопрос, отреагировал с некоторым раздражением. Дела, мол, такие, что по телефону не объяснишь. Поэтому... и так далее.

Никольский поехал.

Черная «Волга», на которой он ездил из принципиальных соображений, побывала в руках опытных мастеров, обрела форсированный шестицилиндровый двигатель, мощную подвеску и вообще стала нутром своим напоминать легендарного «Карла» из ремарковских «Трех товарищей». Не привлекала она к себе и излишнего внимания. И это хорошо. В настойчивой рекламе нуждалось дело, а не его хозяин.

Встретил Никольского Василий Кузьмин, причем так, будто они были знакомы Бог весть сколько лет, радушно пожал руку и молчаливым жестом пригласил к лифту.

Сучков отодвинул в сторону какие-то бумаги, сложенные в красной папке, поднялся из-за стола, отсвечивающего блеском полуденного солнца, и неторопливо пошел навстречу. Дождавшись, когда Кузьмин вышел и аккуратно прикрыл за собой двустворчатые двери, рукой указал на стул у торца длинного стола для заседаний и сам сел напротив, сложив перед собой ладони лодочкой. С испытующей ускользающей улыбкой взглянул на Никольского и многозначительно — специально для гостя — обвел глазами стены огромного кабинета, отделанного под орех.

Намекает, что здесь все прослушивается и, значит, надо понимать, никакой доверительности? — так понял ситуацию Никольский и, свободно откинувшись на спинку стула, положив нога на ногу, приготовился слушать.

—   Я не буду возвращаться к сути нашего недавнего разговора, или, если быть до конца точным, договора, не так ли, Евгений Николаевич? — негромко в противной манере высокого начальства, привыкшего, чтобы его речам чутко внимали, начал он. — Скажу о другом: мы стоим на пороге поистине величайших событий. О них вы узнаете со дня на день. И, памятуя о нашем взаимном уговоре, прошу ничему не удивляться. Мы должны быть вместе, как, — он сжал пальцы в кулак и взметнул его над столом, — ну вот так примерно.

О чем я хотел вам сказать... Только прошу вас, Евгений Николаевич, отнеситесь к моему сообщению максимально внимательно и ответственно. А я, в свою очередь, постараюсь быть предельно кратким и изложу лишь наиболее острые проблемы и наши соображения на этот счет в тезисном виде. — «Наши» — это слово он произнес как бы походя, однако не преминул и подчеркнуть интонацией. — Вы не обыватель, не читающий газет и живущий исключительно своими удовольствиями. Не ребенок, чтобы не видеть и не понимать происходящего вокруг. И далеко не дурак, простите за это слово, чтобы также не знать, к чему идет, а точнее, пришла наша страна.

Мы, я имею в виду нашу великую державу, сейчас в буквальном смысле висим над пропастью. Говорю вам как досконально информированный человек. Политические авантюристы — вы, конечно, догадываетесь, о ком речь, — сделали уже все, чтобы окончательно развалить Советский Союз, и теперь готовы захватить государственную власть любой ценой. Все их клятвы у знамени, под знаменем и так далее, проявить максимум заботы о процветании Отечества оказались, как показала практика, пустым блефом. Народ окончательно потерял всякое уважение и доверие к власти.

Кризис власти губительнейшим образом сказался на экономике. Рыночный хаос, центробежные тенденции и разрыв хозяйственных связей обернулись полным разрушением народнохозяйственного механизма. Результатом этих действий может стать лишь глубочайшая инфляция, полное обнищание населения и — голод. Дальнейшее вы сами можете себе представить. Еще шаг, полшага — и, как излагает история нашей партии, которую вы, надеюсь, не бездумно зубрили, — стихийный рост массового недовольства, затем взрыв и... — Он долгим и значительным взглядом уставился в окно.

Итак, беззаконию и авантюризму во всех его проявлениях, мы считаем, — снова отметил Никольский ударение на «мы», — должен быть положен конец. Вы хотите меня спросить, кто это берет на себя смелость для столь решительных и бескомпромиссных заявлений? Отвечаю: есть такие силы. И они намерены навести, наконец, должный порядок в нашем доме. Причем сделать это безо всякого экстремизма и политических репрессий. Все должно быть абсолютно законно и соответствовать воле народа, высказанной им на всесоюзном референдуме. И поэтому очень важно, чтобы конкретные действия подлинных патриотов получили правильную и, хочется надеяться, благожелательную оценку всех тех, кто стоит сегодня у руля экономики, финансов, культуры и так далее. Скажу больше. Практически все силовые структуры также поддерживают тезис о наведении в стране должного порядка. Запад? Полагаю, что ему жесткая стабилизация в нашей стране только на руку: представьте себе, чем им грозит развал мощнейшей в мире ядерной державы! Они же этого боятся как черт ладана.

Вот, собственно, и все, дорогой Евгений Николаевич, о чем я хотел с вами побеседовать. — Он вздохнул и, поломав «лодочку», положил ладони на полированный стол. Будто припечатал. А острые его глаза-буравчики из-под насупленных бровей между тем так и сверлили Никольского. — И еще, если позволишь, — неожиданно перешел он на доверительное «ты», — один только дружеский совет, Женя. Когда ты услышишь по телевизору или радио эти же слова, ну ты понимаешь, я не о форме, о сути, не удивляйся. Тем более что для выводов у тебя уже было время. Лично я очень рассчитываю на тебя. Надеюсь, до скорого!

Сучков издал рыкающий звук, как бы ставя логическую точку, и поднялся из-за стола. Встал и Никольский.

Первой его реакцией была мысль: Сучков сошел с ума. Нет, все в его речах было логично и фактически верно. За исключением основного посыла. И эта ошибка приводила к трагическому результату. Они что же, действительно замыслили государственный переворот?

И другая мысль вдруг осенила Никольского. Какая связь между подслушивающими устройствами, установленными КГБ в этом кабинете, и столь поразительной, даже нелепой откровенностью хозяина его? Вероятно, им вовсе и не нужно было фиксировать его ответы, возражения, если таковые найдутся, и вообще реакцию на услышанное. Достаточно просто запротоколировать его присутствие в кабинете и сам процесс передачи одного доверенного лица другому сверхсекретной информации. Если это так, то они своего добились без всяких затруднений.

Больше того, они все настолько охамели и до такой степени уверены в своей силе, что даже не сочли необходимым узнать его точку зрения.

Но вообще-то что для них значит согласие или несогласие Никольского? А вот что. Как бы ни сложилась дальше ситуация, он со своим неосторожным идиотизмом отныне повязан с ними круговой порукой. Элементарная воровская этика. И что бы теперь ни случилось, его растерянность будет, в зависимости от желания, истолкована двояко: и как недоверие и молчаливое неприятие, если появится нужда устранить Никольского, чтобы забрать его дело в сдои руки, и... суровое предупреждение, что молчание — действительно золото. Но куда он мог побежать со своими знаниями? Кого предупредить о надвигающейся смертельной опасности для всего общества? Да и кто бы ему поверил?..