Глава 38. БЕЗДАРНОСТЬ

То ночное откровение мало чем помогло Болотову. Да, он теперь точно знал, что Чирков что-то очень важное скрывает от него. Но повернуть следствие уже был не в силах. Чирок уже полностью владел ситуацией. Он вертел допрос, как хотел, а настойчивость Болотова оборачивалась вдруг каким-то смешным мальчишеским упрямством.

И опять же ночью Болотов трезво признался себе в полном поражении.

Тогда он записался на прием к заместителю Генерального прокурора России Константину Дмитриевичу Меркулову. А сегодня Павел шел на аудиенцию как провинившийся школьник. Опять двойка! В том, что Меркулов все поправит, все поставит на свои места, Болотов не сомневался. И это знание, эта вера в безграничные способности великого Меркулова лишний раз указывали на ничтожность места Болотова в этом мире. «Бездарность! Бездарность!» – кричали ему лестница, ковровая дорожка, электрические лампочки миньон в канделябрах, искусственные цветы в горшках. «Бездарность!» – скрипнула дверь приемной Меркулова.

– Павел Викторович? – поднял голову заместитель Генерального прокурора – подтянутый, в прекрасном костюме, в очках с тонкой оправой – настоящий европейский мужчина.

«Бездарность!» – блеснули очки.

– Добрый день, – сипло поздоровался Болотов и протянул в готовую к рукопожатию холеную руку Меркулова свою красную лапу. Про себя Болотов с тоской констатировал, что ладонь вспотела от волнения.

– Чем могу служить? – осведомился Меркулов уважительно и с едва заметным оттенком иронии, который привычно сосуществовал в его речи с любой информацией. – Может быть, кофе?

– Нет-нет! – категорически затряс головой Павел, но потом подумал, почему, собственно, он так волнуется, и, подавив в себе робость, отважно сказал:

– Пожалуй, можно чашечку.

Меркулов запросто встал, прошел в соседнюю комнату и включил кофеварку.

– Что касается кофе, то от секретарши толку никакого, – пояснил Меркулов, – она все время думает, что кофе – это только предлог, чтобы повидаться с ней, а оттого варит его отчаянно скверно. Я правильно понимаю, что вы по делу Чиркова?

– Да, Чиркова… то есть по делу… – спутался Павел.

«Тьфу, дурак», – подумал он про себя, окончательно смешавшись.

– Что вам известно об обстоятельствах побега? – спросил Меркулов, чтобы помочь Болотову.

Тайный интерес у начальства был, конечно. Надеялись, что раскопаются крупные связи Чиркова. Меркулов, впрочем, уже давно должен был проконтролировать Болотова, да вот все руки не доходили. Теперь пришлось заняться. Бывает.

– Дело ясное, – вздохнул Павел, – тут все вьется этот адвокат Сосновский, между нами говоря – купленный до последних потрохов. Как я сразу не смекнул, что вся эта история с прокуратурой – провокация чистой воды…

Он виновато посмотрел на Меркулова, но тот, казалось, без осуждения глядел на Павла. Болотов приободрился:

– Конечно, надо было предположить возможность запланированного побега… Ну, так мы и предположили… Ведь он не сбежал…

«Но запросто мог и сбежать», – оппонировал сам себе Болотов, но вслух не добавил.

– Нет сомнения, что все это устроено Сосновским. Но под него не подкопаешься. Не случайно на него криминальный мир не намолится.

– Да уж, – улыбнулся Меркулов, – на него двумя руками крестятся.

– Так вот, зная, что это за фрукт, можно было угадать, что он организует нечто подобное. Но в то же время это слишком рискованно для него. Ведь Сосновский может оказаться в тюрьме, если его участие в этой афере будет доказано.

– Да уж, Павел Викторович, натворили вы дел. Зачем было вывозить Чиркова в прокуратуру? Вы же знаете, есть распоряжение – допросы только в СИЗО. Это – во-первых. Во-вторых. Что вы тянете с этими допросами? Если не справляетесь…

– Константин Дмитриевич, – чуть не взмолился Болотов.

– Это слабая, непрофессиональная работа, – закончил Меркулов.

Повисла тяжелая пауза. Болотов был ни жив ни мертв.

– Впрочем, я сразу понимал, что дело это будет ох каким непростым. Шутка ли – легенда уголовного мира. Крепкий, должно быть, орешек.

– Чирков? Да. Признаться, вот он у меня где.

Болотов уже в который раз, говоря о своем подследственном, похлопал себя по мощной шее и доверительно посмотрел на Меркулова.

– Паясничает, – пояснил он, – словечка в простоте не скажет. Кажется, на пике доверенности разговаривает, такие подробности припоминает – волосы дыбом. От такой исповеди любой поп поседеет. А в то же время – ничего толком. А такое заведет… я даже думаю… – Болотов инстинктивно огляделся по сторонам, – что он не без гипнотических способностей.

Меркулов с хорошо сыгранной серьезностью склонился ближе к Болотову:

– Гипноз? – спросил иронично

– Он такие монологи закатывает, – продолжал Болотов, не заметив иронии, – заслушаешься. И все гладко, как по писаному. В первый раз рассказал, как крысу в детстве убил, – час с лишним слушал. Потом про ларек, где шоколад мальчишкой украл. А потом ни с того ни с сего, как шестерых положил, – а дело забытое. Зачем он, спрашивается, на себя движение наводит? Понятно, что ему в любом случае «вышка», да только зачем он все рассказывает? Время тянет? Или просто для красоты слога? А я все слушаю, как…

Болотов остановился взглядом на пепельнице, подыскивая слово. «Бездарность!» – пискнула пепельница.

– Кофе готов, – вспомнил Меркулов.

Когда Константин Дмитриевич вернулся с чашками, Болотов уже составил молящую фразу.

– Константин Дмитриевич, – обратился он, – нам ведь не столько Чирков теперь нужен, а его круг. А выйти на круг никак не удается. Я уж и МУР подключил, и РУОП. Только вот ФСБ осталось просить. Все, что Чирков рассказывает, все получается, будто он один действует. А за ним ведь – легион. Вот и этот побег – сколько там братвы работало? Да и не в них дело, конечно. Есть кто-то и над Чирковым, я это даже почти знаю…

– Как то есть знаете? – оживился Меркулов.

– Да нет, не знаю, конечно, – испугался Болотов, – догадываюсь только.

Ну не рассказывать же Меркулову про сны.

– А откуда у вас такие догадки?

Болотов совсем запутался и потух. Снова зависла пауза.

– Так что, совсем никакой конкретики? – вернулся Меркулов к начатому разговору.

Болотов покачал головой.

– Сообщников не называет ни в какую?

– Его так просто не разведешь. Я и под простака работал, и грозил, и сулил, и с психологией всякой подбирался… Не получается. Все в одиночку. С первого дела…

– С крысы? – тонко улыбнулся Меркулов.

– С крысы, – простодушно вздохнул Болотов.

Оба опять замолчали. Меркулов незаметно взглянул на часы.

– Хотя подождите, – встрепенулся Болотов. – Они крысу вдвоем ухандокали. Виноват. Умертвили крысу они вдвоем.

Меркулов с подозрением посмотрел на Павла.

– Я говорю, – в возрастающем возбуждении продолжал Болотов, – и крысу и шоколад они вдвоем…

– С кем вдвоем?

– С другом.

– С друзьями?

– Да нет, с другом каким-то, не с друзьями. Он все время друга поминал какого-то, я его переспрашивал, один это или разные, но он все отмахивался, я думал, это несущественно…

– Как то есть несущественно?

– Да он же все больше на всякие страсти нажимал, как у него там крыса околевала, как он шестерых в полчаса уложил… А друг – так, фоном шел, если только в полслова обмолвится. Я вот сейчас и думаю: если это один и тот же друг – с детдома еще, – так, наверное, это очень сильные связи…

– Да что там, – опять поскучнел Меркулов, – из детдома девочки идут на панель, а мальчики в мелкое хулиганство. В этих садках большая рыба не выводится.

– Да знаете, – в решительном исступлении продолжал Болотов, – он об этом друге с таким респектом говорит, что он, дескать, с ним, с этим другом, советуется во всем, во всем его слушает. Даже с крысой…

– Да господь с ней, с крысой. Значит, в каждом слове уважение…

– Да-да, именно уважение, даже подобострастие какое-то. А между тем Чирков ни перед кем шапки не ломает, это всем известно, а здесь вдруг такое почтение. Как же я раньше-то не подумал…

– Да… – Меркулов отхлебнул от чашки, – надо было вам на этом моменте раньше сконцентрироваться. Впрочем, и сейчас время не упущено.

Меркулов взглянул в простодушную, вспотевшую мордаху Болотова.

– Вы не будете возражать против моего присутствия на следующем допросе?

– Да как же возражать… – Болотов смешался, – я сам вас об этом просить пришел.

– Хорошо, что не успели. А то я бы, пожалуй, отказал, – усмехнулся Меркулов.

Болотов тяжко вздохнул. «Бездарность я», – подумал он понуро.