Глава 37. ПОДАРОК

Турецкий был, как ни странно, в приподнятом настроении. Путешествие в Намибию, в отличие от пакистанского, поставило еще несколько вопросов, и это было прекрасно. Чем больше вопросов, тем скорее найдется ответ. Теперь в Новогорске необходимо прежде всего найти этого Бурчуладзе. Он надеялся, что Валентин Дмитриевич кое-что выяснит к его приезду. Интересно, нашел ли Сабашов цирковую подругу штурмана Савельева?

– Что-нибудь желаете? – отвлекла его от мыслей стюардесса, разносившая подносы с сувенирами.

– А сувенирной водки у вас не будет? – спросил у нее Турецкий.

– Пожалуйста, – предложила она изящные керамические фигурки женщин, внутрь которых была налита водка.

Александр любил, когда вещь совмещала в себе и красоту, и функциональность.

Пройдя таможню, Турецкий вышел в зал прибытия Шереметьева. Он сразу купил несколько свежих газет – в самолете оказались вчерашние – и банку пива. Поискав глазами и не найдя, где можно было бы сесть, Александр прислонился к большому рекламному щиту. Он пробежал глазами несколько газетных статей: переворотов за время его отсутствия не произошло, Президент тот же. Можно продолжать спокойно жить и работать.

Он шагнул вперед и налетел на женщину, стюардессу, которая вдруг с деревянным стуком плашмя упала на пол.

– О, черт! – Турецкий механически протянул женщине руку, и вдруг его как будто током пробило: на полу лежала знакомая «циркачка» с фотографий, которые Савельева нашла в голубятне мужа. Только это была не настоящая женщина, а фотография в полный рост, наклеенная на вырезанный по фигуре фанерный щит.

Турецкий так громко и конфузливо засмеялся, что обратил на себя внимание рядом стоящих.

Такие рекламные фанерные фигуры во многих аэропортах России: красавица стюардесса приглашает в полет. Где-то здесь и красавец летчик должен быть. Ага, есть!

Вот где он видел эту женщину. Один из таких щитов и в новогорском аэропорту. Только там его задвинули в угол, и потому Турецкий не обратил на него внимания раньше.

Он продолжал смеяться, так что носильщик, кативший мимо пустую тележку, остановился.

– Нравится баба? – кивнул ему Турецкий на муляж и снова засмеялся. – Я ее полмесяца уже ищу. Цирк!

Теперь с Сабашовым они обнялись почти по-дружески.

– Душ, кофе и в прокуратуру? – вопросительно глянул на Турецкого Сабашов.

– Давайте-ка сразу по кофе где-нибудь здесь в буфете, – предложил Турецкий.

Они сели за столик в буфете аэропорта.

– Как обстоят дела с поиском цирковой женщины Савельева?

– Ох уж эти цирковые артистки! – молодецки воскликнул Сабашов и принялся обстоятельно рассказывать о проделанной в этом направлении работе.

Турецкий слушал его с серьезным выражением лица, даже переспрашивал какие-то детали. И когда Сабашов с горечью резюмировал, что все отработанные версии по этому вопросу не вывели его даже на какую-нибудь зацепку, Турецкий выдержал внушительную паузу и спокойно сказал:

– А я вот нашел эту женщину!

Александр с улыбкой наблюдал за реакцией Сабашова. Тот вначале смотрел с недоверием, пытаясь понять, не шутят ли с ним.

– Где? – спросил он, наконец. На него жалко было смотреть.

– В Москве. Но вы не расстраивайтесь, в Новогорске есть точно такая же. Хотите взглянуть?

Турецкий водил Сабашова между рекламными щитами в новогорском аэропорту и, подмигивая коллеге, заговорщически приговаривал: «Сейчас, сейчас вы ее увидите!»

Реакция Сабашова была прямо противоположной реакции Турецкого. Ему совсем не было смешно. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота, а взгляд растерянно переходил с муляжной женщины на Турецкого и обратно.

Турецкий и Сабашов рассматривали фотографии «циркачки» в кабинете прокуратуры. «Женщина» была снята издалека, и на некоторых снимках в кадр попал лишь ее фрагмент.

– Не расстраивайтесь, Валентин Дмитриевич. Такое бывает, когда замыливается взгляд. Это все от нашей следовательской скрупулезности и тяге к точности. А иногда к материалу нужно подойти с легкостью.

Сабашов расстроенно кивал ему в ответ.

– Как мы не обратили внимания, что на всех фотографиях «женщина» в одной позе и с одним выражением лица? – иронично посмеивался Турецкий.

– Мы же решили, что она цирковая артистка. А у них все улыбки заученные, – оправдывался Сабашов. – Да и позы всегда одни и те же.

– Да, Валентин Дмитриевич, заработались мы с вами – уже женщину от муляжа отличить не можем. Разве что на ощупь!

Турецкий похлопал Сабашова по плечу. Но тому сейчас было не до шуток.

– Тогда зачем ему нужно было снимать эту муляжную бабу? – серьезно спросил он.

– А вот это уже хороший вопрос, – перестал подтрунивать Турецкий. – Вы, Валентин Дмитриевич, занимались когда-нибудь фотографией?

– Да так, щелкал семью на память.

– Я, конечно, тоже дилетант, но, по-моему, здесь фокус не на «женщину». А на птиц.

– Похоже, похоже, – оживился он.

– И композиционно все на фотографии так…

– Как будто бы его женщина не очень интересовала, – перебил Сабашов.

– Еще бы! Кого может заинтересовать муляж?

– Тогда получается, что его интересовали голуби, – Сабашов снял очки и протер платком линзы.

– Как заядлого голубятника его, конечно, могли интересовать голуби. Но, наверное, не такие вот – обычные, как эти.

– Верно. Здесь действительно не декоративные голуби. А у Савельева всегда были только редкие, породистые.

Звоня в дверь Савельевой, Турецкий был рад тому, что имелся для визита деловой повод. После той ночи они больше не виделись. И хотя Турецкого так и подмывало позвонить, он вначале решил повременить, им обоим надо было подумать.

Он не был уверен, что в ту ночь Елена не поддалась всего лишь минутному желанию. А значит, после мог быть момент раскаяния. Он знал, что в таких вопросах спешить нельзя. Женщине нужно дать время опомниться.

Когда Савельева открыла дверь, Турецкий уловил, что в первую секунду она не знала, как ей себя вести. Елена вежливо предложила ему войти. И Турецкий понял, что она решила держать дистанцию.

«Хорошо», – принял ее правила игры Турецкий.

– Вот, дела снова привели к вам, – сказал Турецкий, доброжелательно улыбаясь.

– Попробую вам опять помочь, – усмехнулась Елена.

В этой фразе было столько женского обаятельного сарказма и ядовитости, что Турецкий с восхищением подумал: «Все-таки она потрясающая женщина!»

– У меня есть для вас некоторые новости, – сказал он вслух.

Александр увидел, как Елена напряглась, как испуганно посмотрела ему в глаза.

– Не буду вас томить, – он сделал паузу. – И начну с главного. Я нашел эту женщину с голубями.

Савельева глубоко и судорожно выдохнула.

– Кто она? – с трудом задала Елена вопрос, хотя в эту минуту ее интересовало другое.

– Во-первых, она оказалась не женщиной.

Елена не обратила внимания на последнюю фразу Турецкого.

– И он с ней? – задала она то, что ей хотелось узнать в первую очередь.

– Нет, он не с ней, – ответил ей Турецкий.

– Вы в этом уверены? И не был у нее?

– Может быть, вас перестанут волновать эти вопросы, если я еще раз повторю, что она оказалась не женщиной. В буквальном смысле.

Савельева с непониманием взглянула на Турецкого и странно усмехнулась. Это была замечательная усмешка. Губы Елены дрогнули чувственно и вызывающе.

Турецкий тяжело сглотнул и принялся рассказывать ей о том, как была найдена муляжная женщина. Он закончил со смехом, но увидел, что Елена вовсе не улыбается. Она о чем-то напряженно думала.

Турецкий правильно понял ее мысли и потому без предисловий задал следующий вопрос:

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, где он еще может быть?

Она покачала головой:

– Чтобы были какие-то соображения, нужно понять хотя бы причины, по которым он скрывается!

– Скрывается? – заинтересованно переспросил Турецкий. – А почему вы думаете, что он именно скрывается?

– Нет, я не хотела так сказать. В общем, я не понимаю, почему он не хочет меня видеть, почему никому не сообщил, где он сейчас.

– А раньше нечто подобное бывало?

Елена неопределенно пожала плечами. Но Турецкий понял, что думает она сейчас о другом.

– Хотя с другой стороны, это на него похоже. Если он и принимал какие-то поворотные решения в своей жизни, то обычно не ставил в известность близких.

– Значит, никаких предположений у вас нет?

Она отрицательно покачала головой.

– Если что-то вспомните, вы знаете, где меня найти, – коротко сказал Турецкий и встал, собираясь уйти.

– Знаю, – растерянно подтвердила Елена.

Она посмотрела на него, и от Турецкого не скрылось ее разочарование по поводу того, что он уходит.

Елена все время, пока они не виделись, весьма противоречиво думала о происшедшем между ними в ту ночь. Вначале она решила, что это был лишь мимолетный порыв. И что она быстро поставит Турецкого на место, когда он снова придет к ней. Но он не приходил.

«Ну и хорошо, что все обошлось без лишних объяснений», – обрадовалась Савельева, когда поняла, что он может не прийти совсем. Два дня после этого она старалась вообще о нем не думать. А потом стала злиться.

И вот теперь Турецкий, выяснив свои служебные вопросы, просто встал и собирался уйти, как будто бы ничего и не было в прошлый раз.

Елена поднялась, чтобы проводить его. Руки ее беспокойно теребили манжет блузки. Она хотела казаться спокойной, но чем больше пыталась успокоиться, тем больше нервничала.

Турецкий понял ее состояние. И почувствовал, что именно к такой Елене – нервной и взволнованной – его влечет. Александр взглянул на ее руки, которые продолжали мять манжет. Сделал к ней шаг. Руки ее замерли.

– Хочешь, чтобы я остался? – спросил Турецкий и, не дожидаясь ответа, обнял ее.

Она дала себя поцеловать, но при этом губы ее не ответили на его поцелуй.

– А ты этого хочешь? – тихо произнесла она, когда Турецкий снова вопросительно посмотрел в ее глаза.

Вместо ответа он осторожно расстегнул верхние пуговицы на ее блузке.

Еще в прошлый раз Турецкий заметил, что Елена очень чувственна и требует особо нежного отношения к себе в постели. Чем легче было прикосновение к ее телу, тем более бурной была ответная реакция.

Такие женщины были редкостью и находкой для любого опытного мужчины. С такими женщинами нельзя было спешить, но и медлить тоже. Они могли быстро возбудиться, но и также быстро угаснуть. Их нужно было чуть «дразнить», томить, максимально распаляя до того момента, когда они уже не в силах сдерживать свое желание. Удовольствие для них легко совмещалось с приятным мучением от ожидания.

Турецкий расстегнул лишь несколько пуговиц. И достаточно долго его рука и губы ласкали только ее шею, мочки уха, иногда приближаясь к груди, но так и не касаясь набухших от желания сосков. Он приближал к ним иногда свои губы – сантиметр за сантиметром – и тогда чувствовал, как Елена замирала вся в ожидании прикосновения к груди, как закрывала в сладостном томлении глаза, задерживала дыхание. Он долго и медленно целовал ее.

И вот Елена резко выдохнула, когда наконец-то почувствовала его губы на своей груди.

Когда они были уже в постели, она стала более порывистой, хотя и пыталась себя сдерживать. При всей своей порывистости она была очень внимательна к нему. Ей хотелось показать себя опытной женщиной. Александр с улыбкой отметил, с каким азартом она пытается угадать моменты, когда ему наиболее хорошо.

Они достигли высшей точки одновременно. При этом оба почувствовали, что полученное удовольствие у каждого как бы удвоилось от этого.

Они лежали разгоряченные и расслабленные. Турецкий хотел поцеловать Елену, но она мягко отстранилась от него. Александр понял, что в отличие от большинства женщин, которые после кульминации медленно продолжали остывать от желания и их приходилось еще осторожно ласкать, доводя до полного расслабления, Савельева в этом больше походила на мужчин. После вершинной точки она мгновенно успокаивалась.

Турецкий слушал, как течет в душе вода. Елена долго не возвращалась из ванной.

"Наверное, опять пытается прийти в себя и осознать, что она «натворила»", – с улыбкой подумал Турецкий.

Александр нашел сигареты и закурил.

«Она не столько умелая, сколько интуитивная и чувствительная, – с восторгом подумал он о Елене. – За пару месяцев любой опытный мужчина сделал бы ее потрясающей любовницей».

«Мне бы хватило и месяца», – самодовольно усмехнулся он про себя.

Когда Савельева вышла из ванной, в спальню она не вернулась. Турецкий услышал, что Елена возится на кухне. Когда он зашел туда, она растерянно взглянула на него.

– Что-нибудь хочешь выпить? – неуверенно спросила Савельева.

Он понял, что ее вновь одолело желание осознать только что происшедшее с ними.

– Сумасшедшая! – мягко сказал он и поцеловал ее в мокрое плечо. – Прекрати сейчас же о чем-либо думать! Или я приму меры!

Стоя под душем, Турецкий почему-то думал о штурмане Савельеве. Что-то странное ощущалось в их семейных отношениях с Еленой. Александр чувствовал, что случай с исчезновением штурмана далеко не обычный. И не только семейные неурядицы тому причиной. Хотя и в них можно почерпнуть что-то важное для следствия.

После ванны он снова зашел на кухню к Савельевой. Она стояла у окна к нему спиной. Тело ее после душа было обмотано полотенцем. Свет она не включала. Возможно, стеснялась Турецкого. А может быть, и потому, что за окном уже светало. Он подошел к ней сзади и резким движением повернул ее к себе лицом. Наклонился поцеловать, но она подставила ему вместо губ щеку.

– Что ты хочешь? Чай? Или что-нибудь покрепче? – повторила она свой вопрос.

– Я хочу тебя! – Турецкий приподнял ее лицо за подбородок.

В свете фар проехавшей машины он вдруг увидел сверкнувшую капельку воды в небольшой ложбинке между ее ключицами. Он осторожно коснулся ее языком. А пальцами провел по краю полотенца, нашел стык, где оно было закреплено, и хотел снять его с Елены.

– Я знаю, где он еще может быть! – внезапно остановила она Турецкого, перехватив его руку.

– Кто? – не сразу понял Александр.

– Мой муж.

Турецкий отпустил Елену и вышел из кухни. Через некоторое время он вернулся обратно с сигаретами.

– Курить будешь? – протянул он Савельевой пачку.

Она не сразу кивнула.

– И выпить хочу! – Она достала из буфета бутылку коньяку.

Турецкий молча налил ей.

– И себе тоже, – настойчиво произнесла Елена, заметив, что Турецкий колеблется.

Елена молча выпила рюмку. Турецкий терпеливо смотрел на нее в ожидании разговора. Она снова подвинула к нему свою рюмку, жестом показывая, чтобы Турецкий налил еще.

– Знаешь, мы так странно жили с Андреем! – внезапно начала Савельева свой рассказ. – Вроде бы вместе, а вроде и совершенно врозь.

«Так, – подумал Турецкий. – Сейчас начнет рассказывать о своей несчастной семейной жизни. И о том, каким гадом оказался ее муж!»

– Никуда не ходили в гости, у нас не было общих друзей. Не было и общих увлечений.

«Теперь она скажет о том, что муж ее не понимал, – размышлял Турецкий. – Почему это все женщины, заводя любовников, пытаются сразу же им рассказать о своих тяжелых отношениях с мужьями? Как будто желают оправдать себя перед любовником и собой в измене мужу».

Савельева замолчала.

– А почему у вас не было детей? – спросил Турецкий, чтобы сгладить неловкое молчание.

– Он все время говорил, что с ним может что-нибудь случиться. Не хотел, чтобы ребенок рос без отца, – Елена выпила еще. – Хотя, может быть, ребенок нас и спас бы.

«Вообще– то детей рожают не для спасения семьи», -подумал Турецкий.

– Так где же он может быть? – мягко напомнил Турецкий ей тему начатого разговора.

Елена снова надолго замолчала. Она опьянела.

– Когда мы первый раз сильно поссорились. Не то что поссорились… Мы никогда в общем-то не ругались. Но вот когда впервые что-то между нами произошло неприятное, он молча ушел в рейс, а я ужасно переживала оттого, что отпустила его в полет в таком состоянии. А когда его самолет через неделю приземлился – я наблюдала это из окна, – то он не пришел домой. Я прождала весь вечер, потом поехала в аэропорт, но все только пожимали плечами, говоря, что он нормально попрощался со всеми и ушел домой.

Савельева расслабленно взглянула на Турецкого.

«У, милая моя, – подумал Турецкий, глядя, как ее быстро взял хмель. – Если так пойдет и дальше, то конца этого рассказа я не услышу».

– Я уже готова была звонить в милицию. Но он объявился через шесть дней… Появился и ничего не объяснил. Только извинился за беспокойство. Я спросила, где он был. Он ответил, что ему нужно было побыть одному.

– Ты так и не узнала тогда, где он находился?

– Тогда нет.

– Что-нибудь подобное еще было? – спросил Турецкий.

– Да. Через год после этого. Он в свой отпуск опять после незначительной размолвки исчез и объявился только через две недели. Я сказала, что, пока он не объяснит, где пропадал, я не пущу его на порог этого дома.

– И объяснил? – спросил Турецкий.

– Нет. Вместо этого он молча развернулся и ушел еще на неделю. И тогда позвонил его друг Сергей. Я о нем почти ничего не знала. Слышала только от Андрея, что они учились в одном классе. Сергей сказал, что Андрей все это время был у него. И в первую нашу размолвку тоже.

– А где живет этот Сергей?

– Я не знаю. Мне только известно, что сейчас он работает егерем. Круглый год в тайге.

– А фамилию его не помнишь? – внимательно взглянул он на Савельеву.

– Нет. Я всего-то раз его видела, когда он привел Андрея домой после второго ухода. – Елена снова потянулась к рюмке с коньяком.

– А школьные фотографии у мужа остались? – Турецкий не дал Савельевой выпить.

– А, да, конечно, – сказала Елена.

Турецкий с интересом рассматривал семейные фотографии Савельевых. Были несколько детских и юношеских снимков Елены.

– А ты уже в школе была красавицей! – остановился Турецкий на фотографии Лены, где она была на переднем плане в очень короткой юбке, явно демонстрируя свои ножки.

Наконец они нашли выпускную фотографию класса Савельева. Это фирменные фотографии тех лет – в кружочках на фоне школы портреты преподавателей и учеников. Елена быстро пробежала глазами по лицам.

– Вот он – его друг! – показала Савельева.

Турецкий прочитал под фотографией фамилию. Если бы там было написано Александр Турецкий, он удивился бы меньше. Но там было написано – Бурчуладзе Сергей.

– Черт побери! – С хохотом он грохнул альбомом по столу. – Так не бывает! Хотя почему же не бывает?! Конечно же! Ну конечно же!

Это было действительно черт побери! Александр знал это радостное и волнующее состояние, когда отдельные, лишенные взаимосвязей факты, мысли, ощущения вдруг приобретали объем и начинали складываться в одно целое. Это было похоже на мозаику, когда из отдельных кусочков начинал получаться ясный рисунок. Пусть это была еще не полностью вся картина, но важный смысловой ее эпизод, как целое дерево в пейзаже или отдельный, законченный предмет в натюрморте.

Катастрофа в Новогорске, Савельев, Намибия, Бурчуладзе, – казалось, еще чуть-чуть, и все это сложится в одну картину.

– Лена! Теперь, пожалуйста, вспомни все-все про…

Она устало перебила его:

– Я хочу спать. Давай завтра.

– Я тебя умоляю, сегодня. Сейчас, – Турецкий преградил ей путь в спальню.

– Честное слово. У меня нет никаких сил, – она поцеловала его в щеку и попыталась обойти.

– Тогда я восстановлю твои силы под душем, – взволнованно улыбаясь, сказал Турецкий.

Он рывком сдернул с нее полотенце, поднял ее на руки и понес в ванную.

– Но после этого пощады не жди, – «угрожал» он ей на ходу.

– Ну хорошо, только отпусти меня, – взмолилась Елена.

Турецкий поставил ее на ноги. Она забрала у него свое полотенце и обвязала им только бедра. Хмель раскрепостил ее.

– Чудесно, – взглянул Турецкий на голую грудь Елены. – Впервые в моей практике свидетель будет давать показания в таком обворожительном виде. Не ручаюсь, что мы, в конце концов, не перейдем к следственным действиям.

– Пошлость, – не зло сказала Елена.

Она чувствовала себя польщенной, хотя и сделала вид, что пропустила мимо ушей его слова. Она знала, что у нее красивая и довольно крупная грудь, которая особенно хорошо смотрится при ее худобе.

– Так что тебя интересует?

Ей нравилось сидеть перед Турецким полураздетой. Нравилось его волновать. Как и любая нормальная женщина, Елена не была лишена легкого эксгибиционизма.

Савельева лениво стала рассказывать о дружбе своего мужа с Бурчуладзе. Она знала немного и говорила об этом с неохотой.

– Ты не хочешь, чтобы мы нашли твоего мужа? – в какой-то момент перебил ее Турецкий.

– У меня такое ощущение, что это ты очень торопишься его отыскать, – с легким раздражением ответила Савельева. – Я знаю, я уверена, что с ним все в порядке. Но видеть его больше не хочу, – сказала она решительно и в то же время как-то легко, будто бы что-то отрубила, отсекла от своей жизни уже окончательно.

– Наверное и мне сейчас меньше всего хотелось бы найти твоего мужа, – признался Турецкий. – Но я должен найти его и Бурчуладзе!

Савельева кивнула с пониманием.

– Если тебя интересует этот Бурчуладзе, то я знаю только то, что он раньше работал на нашем авиазаводе. Потом у него, кажется, случился конфликт с начальством. Его уволили или он сам уволился.

– Все правильно, – скрывая радость, кивнул Турецкий.

– Он показался мне странным. Знаешь, как будто бы заповедный человек среди цивилизации. Все о зверушках рассказывал, о птичках. И плакал при этом, – Савельева задумалась. – Первый раз такого видела. Муж говорил, что в тайге этот Сергей – бог. Семьи у него никогда не было. И такая жизнь, как он сам говорил, наедине с природой его вполне устраивала.

– Чем он еще занимался?

– Да ничем! Мечтал, – улыбнулась Елена. – Например, он хотел организовать при заводе научную лабораторию, где бы дрессировали птиц.

– Зачем?

– Понятия не имею. Он все эти бредни мне рассказывал, когда был совершенно пьян.

«Интересно, а эта муляжная баба с голубями на фотографии не имеет ли отношения к фантазиям „дрессировщика“ Бурчуладзе?» – подумал Турецкий.

– Он даже меня приглашал к себе в тайгу! Без Андрея, разумеется, – усмехнулась Елена. – Они в тот раз с мужем наклюкались, и, когда Андрей заснул, Бурчуладзе все рисовал мне план своих «зимовок». Заманивал…

– Ты эти рисунки, конечно, с негодованием уничтожила, – легонько уколол Турецкий.

– И не собиралась. Тогда бы пришлось выбросить и его роскошный подарок. Он нам подарил шкуру убитого им медведя. А планы расположения своих «берлог» нарисовал прямо на изнанке шкуры.

– Покажешь? – спросил Турецкий.

– И ты потом конфискуешь шкуру, да?

– Только ее изнанку.

В спальне Турецкий снял ружье, потом медвежью шкуру. На ее изнанке действительно был нарисован какой-то план. Для знающего человека это не загадка. Хоть завтра можно было наведаться к Бурчуладзе, а с ним может быть и Савельев.

– Лихо так, над супружеской кроватью план возможного бегства. Ну и как, гостила ты у егеря? – Турецкий почувствовал некоторую ревность к Бурчуладзе.

Елена выдержала паузу, интригующе улыбаясь:

– Он не в моем вкусе.

Турецкий хотел еще что-то спросить, но, глядя, как Елена улыбается ему – чуть пьяная и потому свободная, раскованная, интригующая, – понял, что его следующий вопрос не так уж существен сейчас. К тому же об этом можно спросить Елену и чуть позже.

«Положим, где-то через час, – подумал он, освобождая ее тело от полотенца. – Или даже утром».

«Поздним утром», – уточнил он через некоторое время, глянув за окно и увидев, что почти рассвело.