Глава девятая
БЕЗ СНИСХОЖДЕНИЯ…

Бурята брали с боем…

Едва перед арестованными сотрудниками частного охранного предприятия «Аргус», которых легко опознали при задержании сами омоновцы, даже без участия Александра Борисовича, возникла дилемма — сдавать или не сдавать Бурята, как проблема немедленно разрешилась в сторону — «сдавать». Видно, его здесь хорошо знали, терпеть не могли, боялись и никакого почтения к его киллерским талантам не испытывали. Но одновременно и полагали, что лучшим вариантом был бы тот, когда разыскиваемый оказался бы уже трупом.

Сотрудники Оперативно-розыскного бюро Службы криминальной милиции установили наблюдение за теми объектами, где, по соображениям Турецкого, мог бы объявиться фигурант. Собственно, таких было два — шикарный особняк Николая Степановича Бугаева в элитном поселке на берегу Енисея и «резиденция», которую сибирский олигарх уже также считал своей собственностью и где проводил немало времени.

Там однажды Александр Борисович и видел Балданова. И хорошо запомнил его, в общем, неординарную внешность.

Не прошло и двух дней, как ему доложили: есть! Бурята засекли именно возле «резиденции», когда там же находился и Бугаев. А затем уже за ним установили плотное наблюдение и наконец выяснили, где он проживает. Брать решили по возможности бесшумно, желательно, без посторонних свидетелей и лучше всего там, где нет вообще народу. Подозревали, что Бурят вооружен и без боя не сдастся, значит, могли появиться и ненужные жертвы.

Балданов был, конечно, потрясен, когда увидел, что ОМОН обложил неприметный частный дом на окраине города, в котором он предпочитал отсиживаться. Нору его, так сказать. Правда, в последнее время Миша не боялся себя обнаружить. Он чувствовал, что после блестящей операции с устранением губернатора на него снова снизошло благоволение Бугая. А вместе с этим — и гарантии безопасности.

А ведь было дело, когда сильно покачнулось. С Ващенко у него не совсем ладно получилось. Засветился, да так ярко, что едва не пришлось лыжи смазывать. В розыск даже объявили! Но — обошлось. Деньги всегда были силой, а большие — почти законом. Зато теперь — без проблем.

Нынче никому уже не надо объяснять, кто в крае настоящий хозяин. А все те, бывшие горячие сподвижники, которые после похорон на Новодевичьем, в Москве, стали проявлять небывалую активность, включаясь в новую выборную кампанию и надеясь подвинуть опустевшее губернаторское кресло исключительно под собственную задницу, — эти никакого уважения не заслуживали. Ну пошумят, может, даже постреляют друг в дружку, для создания имиджа, а потом все равно падут в ноги хозяину. Куда им без него, когда весь огромный край в руках?

И вдруг вот такая досадная оплошность! Но кто навел?

Нет, сдаваться Бурят и не собирался. Напротив, он был абсолютно уверен, что и хозяин его не сдаст. И он, спешно набрав нужный номер, почти паническим голосом сообщил Николаю Степановичу, что его обложили, словно волка, со всех сторон, и выхода нет, остается ждать помощи. Впрочем, последнего он мог и не говорить, поскольку знал, что его не оставят.

А хозяин просто поразил его встречным вопросом:

— Что, совсем никакого? — И голос его был спокоен и даже равнодушен… до ужаса. — Нет, говоришь, выхода?

— Не вижу…

— Ну так ты сам хорошо знаешь, что делают «шерстяные», когда у них нет выхода. Зачем же я буду тебе подсказывать? Только смотри, Бурят, не прогадай! — сказал, как отрезал, и отключил свой телефон.

Бурят в ярости отшвырнул трубку и схватился за пистолет. Жизнь свою задаром он отдавать не желал. И, игнорируя приказание с улицы прекратить сопротивление, немедленно сдаться, открыл пальбу.

Только все это было никому не нужной бравадой. Одна из автоматных очередей, прошив дверь насквозь, зацепила и Бурята. Он с воем рухнул на пол, а тут словно взорвались в доме все окна сразу, и на него навалилась целая куча бойцов, которые вмиг погребли его под собой. И на том короткий бой закончился.

Старший группы, слышавший из-за двери громкие крики Бурята по телефону, отыскал трубку, включил, посмотрел номер абонента и сунул ее в карман.

А Бурята, взял и в наручники, перевязали— раны, кстати, были не опасные, две пули засели в мякоти правой руки, не задев кости, — гораздо крепче досталось от навалившихся сверху омоновцев. После чего стали обыскивать помещение и во дворе, в погребе, под толстым слоем прошлогоднего сена, покрытого утоптанным снегом, в котором, словно в холодильнике, хранились всякие соленья и молочные крынки, обнаружили завернутый в брезент, небольшой, но впечатляющий арсенал. «Калашников», пара пистолетов «ТТ» китайского производства с дополнительными обоймами и с десяток толовых шашек со всеми необходимыми для подготовки бомбы причиндалами. Перепуганные соседи — понятые, слышавшие стрельбу, всячески открещиваясь от знакомства с этим иродом, подписали протокол. А пожилые хозяева, проживавшие в другой половине дома, те вообще были в полуобморочном состоянии и ничего путного о своем постояльце рассказать так и не смогли.

Приезжал редко, но деньги платил исправно. Никого к себе не водил, жил нелюдимо, с соседями не знакомился, водки не пил и не буянил, а сидел тихо, иногда по нескольку дней подряд не выходя на улицу, потом снова пропадал на какое-то время. Вот и вся информация.

Бурят мог только гадать, за что на этот раз его взяли. Да еще с боем. А когда привезли в управление, кажется, что-то стало наконец проясняться. И в том направлении, которое было в настоящий момент наиболее приемлемым из всех плохих вариантов. То есть вопросы касались лишь взрыва самолета и убийства Ващенко.

Балданов на какой-то момент даже поверил, что никто из своих его не сдавал, а просто он сам виноват, что засветился, находясь в федеральном розыске. Вот поэтому он и мог отвечать на отдельные вопросы следователя, помня, что свидетеля, который его тогда опознал, уже давно нет в живых. Михаил сам и постарался в свое время устранить его.

Вопросы ему быстро наскучили, а подписывать признание, что это именно он подложил бомбу в самолет, он и не собирался. Пускай сами доказывают.

Но Бурята почему-то очень настораживали последние слова Бугая насчет того, чтобы не прогадать. Что тот хотел этим сказать? Чтобы Бурят не смел сдавать хозяина? Так ведь он и сам этого делать не хотел. Это ж с ходу подписать себе смертный приговор! Он был профессиональным «исполнителем» и прекрасно знал, что ни одна камера, никакое СИЗО, какой бы толщины стены там ни имелись, не спасут от мести хозяина. Так зачем же себя подставлять?

Он чувствовал, что следователь ничего от него так и не добился, зато устал и уже сам не знает, как от него отделаться. Сказал: читай, подписывай и вали в камеру, к чертовой матери.

Только на шконке, в одиночной камере, куда его определили, Михаил наконец пришел в себя и успокоился окончательно. Подумывал даже, как бы половчее кинуть «маляву» на волю, чтоб быстрее дошла до хозяина и сообщила ему крайне важную весть — тянут за старые дела. И еще на всякий случай — чтоб там, у него, не решили, что он мог ссучиться, и не приговорили раньше срока…