Несколько дней, по просьбе Турецкого, Бурята не трогали. Не вызывали на допросы. Не реагировали на его требования представить ему адвоката, без которого он никому теперь и слова не скажет. Контролеры молча смотрели на него и как-то недобро усмехались. Все с ним словно играли в «молчанку». И Бурят поневоле начинал нервничать.

Передавать на волю его «маляву» никто не собирался, этот вопрос с ним даже и не обсуждался, когда он заикнулся о своей просьбе, которая будет щедро оплачена. Однажды пришел врач, здоровенный, краснолицый мужик, и под пристальным присмотром контролера, стоявшего в дверях, переменил повязку, смазав раны какой-то вонючей дрянью. Тюремную баланду еще приносили и небрежно, как собаке, плескали в миску.

И вот под вечер — он понял это по меркнущему небу за переплетом окошка, расположенного почти у самого потолка, тюрьма-то старая, темная, сырая, — в камере появился гость. Балданов узнал его почти сразу. Это был тот «важняк» из Москвы, с которым хозяин вел базар. Ну когда уделали тех двоих из «Аргуса».

Хозяин, бывало, определял некоторых из них в помощники к Михаилу, но Бурят, как правило, отказывался, предпочитая работать в одиночку. Может, поэтому и тот случай не вызвал в его памяти ничего, кроме злорадства. Крутые они! Вот и уделались, как последние сопляки…

А гость присел на край шконки, оглядел убогое и тесное помещение, покивал задумчиво, будто убедился именно в том, в чем был уверен заранее, и сказал:

— Ну вот и снова довелось встретиться, Михаил Санжиевич.

Бурят, сидевший у стола, равнодушно пожал плечами, словно ему было все равно.

— Вы догадываетесь, зачем я пришел?

— Не знаю и знать не хочу. А мы и незнакомы.

— Ну да, ручки не жали. Но в этом и нужды не было. Да и не будет. Дело Ващенко, скажу вам сразу, меня не интересует. Там все предельно ясно. Есть свидетельские показания, всякие сомнения развеяла экспертиза. Зря вы мужика убрали, ориентировку-то на вас прислали из Екатеринбурга, где вас отлично и давно знают и помнят, Михаил Санжиевич, Еще по тем временам, когда вы блистали на татами… А ведь недавно было, а?

Вам ведь всего тридцать три? Как Христу;.. А уже три ходки… И последнее дело… — Турецкий как бы принужденно вздохнул. — А у нас отменили смертную казнь, хотя черт его знает, куда время повернет… Но пожизненное вы себе обеспечили.

— Красиво лепишь, следак! — заметно пересилив себя, хмыкнул Бурят. — Да только нам — без разницы. Адвоката зови, да не любого, а на кого я пальцем покажу. Иначе слова от меня не дождетесь.

— А зачем мне ваши слова, вы подумали, Балданов? Мне ваши чистосердечные раскаянья не нужны. Во-первых, у вас на то духа не хватит, а во-вторых, Белкин, на которого вы, вероятно, рассчитываете, пошлет вас подальше. Гонорары ваши ему не нужны, у него, сами знаете, другой клиент, покруче. А потом, я разговаривал недавно с ним — ни боже мой! — Турецкий непринужденно рассмеялся. — Да ему и Кол ян запретит так-то уж откровенно светиться.

Вот такой легкий вроде, даже непринужденный, но чувствительный укол попал в цель. Заметил Александр Борисович, как напрягся Бурят, взгляд в стол упер.

— Видите ли, Михаил Санжиевич, я подозреваю, что никто с вами никаких отношений больше иметь не захочет. Дело-то ясное. Но несколько вопросов, если позволите, у меня к вам имеются. Честное слово, из чистого интереса. Могу?

— Валяй, — несколько отрешенно отреагировал Бурят, — если тебе не спится спокойно…

— Да у меня-то сон нормальный… Вот скажите — не для протокола, а просто самому хотелось бы знать, из чисто спортивного интереса… Вы заряд-то успели рвануть — там, возле козырька? Или это «пушка» сработала? Объясню вопрос, — заторопился Турецкий, заметив, как Бурят вмиг напрягся. — Эксперты, которых я вызвал из Москвы, все, что нам требуется для обвинительного заключения, уже выяснили. Но вот имеется там одна совсем незначительная деталь. Которая может все повернуть на сто восемьдесят градусов. Я не буду вдаваться в тонкости криминалистики, физических проявлений некоторых законов баллистики, но ведь по логике вещей, если произошло так называемое наложение ударных волн, вы понимаете?..

Бурят напряженно молчал. И Турецкий видел, что самое главное сейчас не подставиться нечаянно, а продолжать уверенно, как говорят уголовники, «лепить горбатого».

— То есть при подобном наложении основной, первоначальный, эффект волны, с одной стороны, как бы гасится, да?.. Но с другой — усиливается эффект наложения вторичного, так сказать, удара. Вы, я знаю, хорошо разбираетесь в этих делах. Так вот, выводы экспертов, которые, по подсказке Нестерова, вы знакомы с ним, тщательно исследовали склон и обрыв, откуда, по идее, шла первая волна, и высказали свои достаточно убедительные заключения. Сам взрыв мог роли не играть, ну рвануло — и рвануло, никакой беды бы и не было, если бы не сработало это проклятое наложение. Отсюда и такой трагический итог.

— Вы чего хотите сказать? — словно очнулся Бурят и даже на «вы» заговорил. — Что если бы там чего-то такое и взорвалось, про то мне неизвестно, то ничего бы и не случилось?

— Абсолютно ничего, — твердо заявил Турецкий. — А катастрофу вызвала ударная волна от выстрела «снежной пушки». Только вот зачем Нестеров произвел этот выстрел, мне до сих пор не понятно. И он ничего объяснить не может. Ну есть там… — Турецкий поморщился, будто вспомнил что-то неприятное. — Но это — не факт.

— А чего ж вы тогда сказали?… — Бурят не закончил фразы, но было понятно, что он имел в виду, конечно, слова следователя насчет «ясного дела».

— Так ведь то — эксперты, а криминалистика — наука хоть и точная, оперирующая исключительно достоверными фактами, но в некоторых экстремальных случаях может высказывать двоякие толкования. И уже от следователя зависит, какое из них выбрать в качестве доказательной базы. И никакой адвокат, даже самый крутой, — Александр Борисович непринужденно рассмеялся, — не сможет сдвинуть его с этой позиции. Опыт, Михаил Санжиевич, многолетняя практика. Вот так… Ладно, кое-что я все-таки понял.

Турецкий поднялся, а Балданов забеспокоился:

— А чего вы поняли, я ж вам ничего не говорил?

— Михаил Санжиевич, — Турецкий с легким упреком посмотрел на него, — ну вы, ей-богу, как ребенок! Я ведь и по глазам читать умею. И многие это хорошо знают. Чего вы думаете, зря, что ли, меня стали с ходу обхаживать Бугаев с Белкиным? Вопрос о моем назначении возглавить расследование гибели Орлова еще только рассматривался в президентской администрации, а ваш адвокат уже не слезал с моего телефона. Думаете, я по своей инициативе в эту вашу «резиденцию» поехал? Как же! Плешь проели, приглашая! Но это все мелочи жизни. А вот допрос Нестерова поставил, как говорится, все точки над «и». Так что можете мне не отвечать.

Турецкий пошел к двери и уже поднял руку, чтобы постучать в створку «очка», когда сзади раздался голос Балданова:

— Вы не спросили… А спросили б, я бы ответил…

— О чем спрашивать? — Турецкий обернулся.

— Ну… — растерялся Бурят. — Сами сказали… Взрывал или нет? Ничего я не мог взрывать… Этот козел виноват… он стрелял, я видел.

— Значит, подтверждаете, что были там? Ну в тот момент, когда садился вертолет губернатора?

Бурят не ожидал ловушки и задумался. Но ведь сам же только что говорил… А от разговора со следаком, как ему казалось, могло зависеть дальнейшее пребывание его на нарах — временно, как бывало не раз, либо — навсегда.

— Ну скажу, скажу, можете даже записать…

Турецкий неохотно вернулся к столу. Сел, почесал макушку в раздумье, потом достал из кармана сложенный лист протокола, авторучку и сказал:

— Давайте, задам вам несколько вопросов и занесу ваши ответы… Итак, вы были на месте падения вертолета в те минуты, когда произошла катастрофа?

— Не на самом месте, рядом.

— Хорошо, уточните, где конкретно…

Бурят, немного успокоившись, стал рассказывать. Про то, как они выпивали в балке у Нестерова, которого он знал, работая некоторое время назад под его началом. Ну так сложились обстоятельства. Чем занимался? Помогал производить взрывные работы на склоне хребта, выпрямляя будущую лыжную трассу. Из рассказов самого Генки знал о его «несчастной любви». История задела за живое. Вот и все. Потом, будучи уже здесь, поинтересовался, кто она да что. И ему такого порассказали, что ему стало просто жалко хорошего мужика, которого обманывает распутная баба. Ну вот, выпал случай, он и открыл Генке глаза, не думая даже, что информация вызовет жесткую реакцию у Нестерова. Ну драться не стали, но Балданов хлопнул дверью и ушел. Ну а дальнейшее получилось как бы само собой. Только ни о каких взрывах он ничего не знает. «Пушка» стреляла — это точно. И снегом все сразу закрыло. Может, поэтому пилоты и растерялись, врезались в провода, ну и… все остальное.

— А что за фотографии вы ему показывали?

— Какие фотографии? — насторожился Бурят. — Не помню я никаких фотографий.

— Вот эти. — Турецкий веером выложил перед ним «картинки», которые забрал у Нестерова и привез сюда Филя.

— Ах эти? А мне их кто-то дал… Ну и я…

— Ладно, — равнодушным тоном сказал Турецкий, ставя точку и придвигая записи к Балданову. — Прочитайте, подпишите, что все с ваших слов записано верно…

И когда формальность была соблюдена, он сложил лист и спрятал в карман, а затем добавил:

— Конечно, вы наверняка не сами эту туфту готовили. А фотомонтаж, прямо скажу, хреновый. Безграмотный. Мои специалисты смотрели — масса погрешностей, только дурак их сразу не обнаружит. Но если их ткнуть в определенный момент в лицо человеку, который находится в состоянии аффекта, результат может быть именно таким, на который вы и рассчитывали. Грамотно сделано. А на вас уже и без того целый букет статей висит: незаконное хранение оружия, вооруженное сопротивление при задержании. К тому же экспертиза произведет идентификацию найденной у вас взрывчатки и деталей взрывных устройств с теми, что были задействованы у Ващенко. Вернулись мы и к делу об убийстве Умгалеева. Помните взорванный автомобиль? Но это не ваша работа. Там был другой «исполнитель», который в последний момент отказался от своих показаний, мотивируя тем, что их из него попросту выбили на следствии. Но «заказчиком» в обоих случаях выступал Бугаев, ваш хозяин. Ему удалось в прошлый раз отмотаться, а теперь уже не удастся.

— Это почему же? — насмешливо спросил Балданов.

— В ваших интересах, Михаил Санжиевич, чтобы не отмотался. Он и так все на вас повесит. Я ж его, как свидетеля, достану и буду трясти, пока с него все груши не осыпятся. И никакой Белкин его больше не спасет, если почует, что жареным запахло. А оно все к тому и идет. Бугая, кстати, и примененная по отношению к вам пятьдесят седьмая статья, то есть пожизненное заключение, категорически не устроит, его спасение в исчезновении живого свидетеля, поэтому вы и до суда не доживете. Как это было проделано, если помните, и с «исполнителем» в деле Умгалеева. А вот когда он окажется здесь, сохранить вашу жизнь мы будем просто обязаны. И, должен сказать, мы умеем держать слово. Такой расклад. Понимаете, что получается? С одной стороны — Кремль и президент, а с другой — какой-то Бугай! Смешно ведь… Ну, поговорили…

— Я подумать могу? — спросил вдруг Бурят.

— Советую, — с улыбкой ответил Турецкий. — Все умные люди, перед тем как принимают важнейшее для себя решение, думают. А вы мне вовсе не показались дураком.