Утром следователь Серов преподнес сюрприз. Черный, естественно.

Просматривая сводку происшествий за минувшие сутки, он нашел упоминание о трупе неизвестного, обнаруженном в сожженном автомобиле «Жигули» шестой модели. По номерному знаку удалось определить, что машина принадлежала бортинженеру авиаотряда Восточно-Сибирского регионального Управления воздушным транспортом Филенкову Леониду Аркадьевичу. Ввиду того что самого хозяина движущегося средства по адресу его проживания обнаружить не удалось, утверждать до окончательного заключения судебно-медицинской экспертизы, что сильно обгоревшее тело является трупом Филенкова, преждевременно. Хотя на это обстоятельство указывают некоторые косвенные факты.

В сводке никаких фактов, разумеется, не приводилось, но промелькнувшая было нотка странного какого-то торжества, что ли, в голосе следователя насторожила Турецкого. Чему радоваться? Уж не тому ли, что исчезают свидетели, которые могли бы внести ясность в расследование? И он попросил — не приказал, нет, просто попросил Юрия Матвеевича распорядиться, чтобы все материалы, касающиеся данного происшествия, были немедленно доставлены сюда, в кабинет. Не стал объяснять Турецкий, что, вероятнее всего, новое дело может быть соединено в одном производстве с тем, которое они уже ведут. Конечно, если обнаруженные факты позже подтвердят его предположение. Да и чего было объяснять-то, оно ведь и дураку понятно. Оказалось, что дураку, возможно, и да, а вот «важняку» Серову — пока, увы, нет!

— Еще ведь неизвестно, чей там труп! — недовольно морщась, отозвался он. Видно было, что он не имел ни малейшего желания перевешивать новую заботу на свои плечи. А чьи же еще? Турецкий-то посидит, покомандует и улетит обратно, в свою Москву, а «висяк»-то останется. — Может, угнали машину, а чужой труп запросто подбросили. У нас так делают, ага… Так что даже не представляю себе, на каком основании?..

— На том, — сдерживая себя, чтобы не сорваться и не нагрубить этому «непонятливому», медленно и почти по слогам заговорил Александр Борисович, — что господин Филенков проходит у нас, по сути, одним из главных свидетелей! Я что, неясно выражаюсь? Нужен переводчик?

Помрачнел Серов, но промолчал. Решил для себя небось, что вчерашняя откровенность Турецкого дает ему право на этакие выходки? Поднял трубку и стал названивать в Управление внутренних дел того района, где была найдена сгоревшая машина с трупом, а потом — и в районную прокуратуру, к тому следователю, на чью долю выпало расследование очередного «висяка».

Здесь, в провинции, подобными делами завалены все следственные учреждения, поскольку бандитские разборки подобного рода давно уже превратились из происшествий громких в явления, к сожалению, повседневные, рутинные и неперспективные в судебном отношении. Так, в паузах между фразами, которые Серов говорил в телефонную трубку, он, будто оправдываясь и адресуясь к Турецкому, объяснял свою точку зрения. И заодно как бы извиняясь за свою неоправданную строптивость. Неужто дошло?

Александр Борисович не стал вслушиваться во взаимные сетования беседующих следователей и, чтобы не терять времени, вернулся к показаниям бортинженера. А заодно — и остальных.

Вот первые свидетельства, полученные от Филенкова практически сразу после катастрофы. Они, надо понимать, были зафиксированы дознавателем из районной оперативно-следственной группы, ранее других примчавшейся к месту гибели вертолета. Эти ребята и производили первоначальный, по горячим следам, осмотр места происшествия, а также опрос оставшихся в живых свидетелей, способных, несмотря на свое стрессовое состояние, дать событию какое-то логическое объяснение. Проще говоря, изложить для протокола то, что видели, слышали и лично пережили.

Между прочим, в таких крайних ситуациях частенько самые первые впечатления и бывают наиболее точными, верными. Еще ведь не сложилось «общее мнение», не оказано и соответствующее, иной раз даже и невольное, давление на свидетеля — пусть не в плане того, о чем ему конкретно следует говорить, а про что лучше промолчать. Просто в тот момент еще никто из руководителей следственных органов, как правило, не готов вынести окончательного суждения. А если кто-то и рвется поскорее повлиять на общественное мнение, поскольку заранее был заинтересован именно в таком исходе, то он, по идее, еще не должен светиться, рано ему высказывать категорические соображения, можно нечаянно и проколоться со своей неавторизованной, как говорится, активностью. Вот позже, когда уже более-менее сложится общая картина, разве что тогда… Однако такая игра должна быть очень тонкой и, возможно, в чем-то изящной, чтоб и комар носа не подточил. Не говоря уж о «важняке» из Генеральной прокуратуры… Исподволь надо бы действовать, господа, аккуратно, а не с помощью лома, который в данной ситуации просматривался довольно отчетливо.

Но ведь вполне возможно, что они и в самом деле уверены, будто против лома, то есть против них, нет приема? И между прочим, сегодняшние реалии как раз на это обстоятельство и указывают. Не стесняются же! Один любезный адвокат чего стоит!

И все-таки что-то не сходится… Потому что в этом случае гибель вертолета с губернатором на борту (свита, надо полагать, в расчет вообще не принималась) они должны были бы организовать грубо и по-бандитски откровенно. Материалы же расследования никак на то не указывали, если, конечно, исключить факт «дружного» изменения свидетельских показаний. Но это, в свою очередь, наталкивает на мысль, что на пострадавших было не сразу, а позже оказано давление. Видимо, уже на том этапе, когда у следствия не складывалась картина, демонстрирующая ошибку экипажа, и потребовалось срочно принять меры, которые могли бы ее, эту ошибку, и все ей сопутствующее подтвердить. Причем меры были приняты второпях и с явным перебором, инициировавшим в итоге эту самую «дружность». Подставили, другими словами, себя исполнители. Засветили собственную активность.

Очень интересно, а чего ж это они вдруг испугались? Ведь в том-то и дело, что в настоящий момент Турецкий мог бы сказать с определенной долей уверенности: исполнение самой акции (если проблему рассматривать именно в этой плоскости) было организовано на высоком профессиональном уровне. Как — это совсем другой вопрос. И когда на него удастся получить ответ, в деле можно будет поставить точку. А пока рано.

Итак, первоначально ни на какие снежные заряды, неожиданно свалившуюся на головы пургу, ни на что-то подобное в погодных сводках не было и намека. То же утверждали и свидетели. Чистое небо, отличная видимость на подлете, уверенная работа экипажа… И самое главное — общее спокойствие. Где-то там, прежде, когда поднялись в Тимофеевском, на подходах к Саянам, да, было нелегко — машину кидало в воздушные ямы, возникали неприятные ощущения. А что касается последнего момента, то есть уже самой катастрофы, то, по утверждениям большинства допрошенных свидетелей, причиной ее мог быть только взрыв. Причем под днищем вертолета. После чего машину резко швырнуло вверх, как стало известно позже, прямо в провода линии высоковольтной электропередачи. Ну а все остальное наблюдали другие свидетели, находившиеся в тот момент на земле. Те, кто работали на строительстве базы. Но, как ни странно, вот их показания не менялись и с самого начала выглядели весьма расплывчатыми и фрагментарными, из которых никак не складывалась общая картина.

Один указывал, что видел падающий вертолет, окутанный снежным облаком. Другой заметил лишь разлетающиеся в разные стороны обломки лопастей, а перед тем — искры, словно от удара молнии. Третий просто слышал непонятный грохот и треск, а после сломя голову бежал на помощь упавшим людям. Саму же аварию — от и до — не наблюдал со стороны практически никто. Что уже само по себе непонятно: было известно, что на базу летит губернатор, а уж гул вертолетных двигателей далеко слышен. Но — нет так нет. Точно так же, как никто не мог внятно объяснить причины грохота и, собственно, падения машины.

Позже стали ссылаться, как по команде, на погодные условия. Мол, синоптики — тоже люди и могут ошибаться. Недаром говорят: врет, как бюро погоды. А в критических ситуациях и реакция пилотов не всегда бывает адекватной, будь ты хоть трижды заслуженный….

В конечном счете следствие остановилось на варианте, наиболее понятном и для и следователей, и свидетелей: все-таки неожиданная пурга, снежные заряды — явление в здешних местах нередкое. Особенно в горах. А поводом могло послужить все, что угодно, включая сорвавшуюся где-нибудь неподалеку, да хоть и на соседнем хребте, снежную лавину. Просто народ здесь работает в основном привычный, на многое давно научился не обращать внимания.

Все это уже неоднократно читал Александр Борисович. Из повторных, совершенно противоположных по смыслу, показаний явствовало, что все разговоры об отличной погоде в тот день не соответствуют истине. И никакого спокойствия в работе экипажа тоже не наблюдалось. И губернатор был крайне раздражен, требуя, чтобы строптивый командир экипажа выполнял его личные указания, а не следовал каким-то собственным соображениям. И виной всему в конечном счете — та высоковольтка, не внесенная в полетные карты, в которую, в буквальном смысле, «врубился» вертолет. Что указывало на грубые ошибки пилотов и наземных служб обеспечения полетов, приведшие к трагедии.

Но самое любопытное заключалось в том, что следствие почему-то настойчиво игнорировало факт кардинального изменения свидетельских показаний. Причина? Да тот же Серов, как бы между делом, обмолвился, что хорошо их понимает. Поначалу-то наверняка имела место быть некоторая эйфория, вызванная тем, что человек попросту жив остался, а позже, когда он смог наконец-то трезво оценить происшедшее, у него в мозгах началась определенная корректировка. Что-то вдруг прояснилось, связались некоторые необъяснимые до того концы, вернувшаяся память помогла сопоставить прежде незамеченные детали. Словом, ничего необычного, скорее, медицинский факт…

— И что, у всех сразу? В одночасье?!

— А что, не бывает?

«Черт его знает, может, у них, в этих краях, и бывает…»

И вот теперь — нате вам, москвичи, сожженный труп в машине, принадлежавшей исчезнувшему бортинженеру, поиском которого должен был уже сегодня заняться Филипп Агеев. Снова, значит, опередили?

Хотя почему — снова? Пока что они опять прокололись, наглым образом продемонстрировав свой интерес к досье на Бугаева. Вот и «Аргусом» можно будет заняться. Но — попутно: кто учредитель, кого обслуживает и все остальное об этих «стоглазых псах» из греческой мифологии. Документы, кстати, отобранные Филиппом у братков, оказались не фальшивкой, это он уже успел выяснить. Значит, тем более кое-кому придется давать объяснения — по какому такому праву охранники избивают официальное лицо не на охраняемом ими объекте, что еще как-то понять можно, а в общественном месте, к которому их служба не имеет отношения?..

«А вот с Филенковым, — сказал себе Турецкий, — получился непростительный прокол уже у нас. И Рейман тоже оказался хорош! Мог бы заранее предупредить, что квартира прослушивается. И уж, тем более, не называть фамилий… А теперь, волей-неволей, придется заняться косвенными фактами, на которые без всяких объяснений указывается в сводке происшествий».

Наконец курьер доставил тонкую папочку с немногочисленными материалами практически только что возбужденного уголовного дела. Александр Борисович внимательно просмотрел протоколы осмотра места происшествия и опроса свидетелей, которые, по большому счету, могли называться таковыми с огромной натяжкой.

Самого возгорания машины, как следовало из показаний действительно совершенно случайных людей (да и кто станет бродить посреди ночи по заросшему, заброшенному пустырю, где оказалась машина?), никто из них толком не видел. А обнаружили ее лишь по той причине, что больно уж сильно горела! И как человек в нее попал, и был ли вообще живым, когда этот пожар случился, тоже никто сказать не мог.

Пока вызвали «пожарку», пока та приехала, пока гасили, то да се, уже рассвело. Труп увезли в морг, а из остатков машины выбрали то, что могло бы помочь опознанию ее принадлежности. Таким вот образом и обнаружился владелец автомобиля — Филенков.

Ну а дальше, как говорится, дело техники. Отыскали по картотеке в ГАИ, навестили по домашнему адресу, где нашли квартиру запертой, и выяснили у соседей, что ни сам Филенков, ни его супруга уже несколько дней в своей квартире не появлялись. Может, куда уехали? Где-то у них вроде бы есть родня в районе, но адреса никто не знал. Или не хотели сообщать представителям органов.

Адрес квартиры Филенкова имелся в деле. Турецкий не стал его записывать, чтобы лишний раз не привлекать внимания Серова, исподволь наблюдавшего за ним, но запомнил. И, выйдя через некоторое время в туалет, связался с Агеевым и передал ему новое задание.

Филя отреагировал однозначно:

— Сан Борисыч, я не люблю таких проколов. Но это означает, что они начинают спешно зачищать территорию. Получается, не слишком ты их убедил… в своей лояльности.

— А я и не настаиваю на том, что пытался убеждать изо всех сил. Обычная информация, не более. А как поняли и поверили или нет, это уж не моя забота. Но в данном случае, думаю, дело в другом. Наверняка Фи-ленков что-то знал. И они тоже догадывались, о чем ему могло быть известно. Недаром же он исчез после второго допроса, на котором полностью изменил свои показания, как сквозь землю провалился. И с машиной тут не все чисто. От кого скрывался-то, сам подумай, от своих же коллег? Или все-таки от бандитов? Между прочим, он женат, но детей нет. Пошарь, возможно, жена тоже в курсе каких-нибудь событий, хотя вряд ли. А труп в машине, я почти уверен, его. Подождем результатов экспертизы.

— Если б она чего знала, ее тоже достали бы. Я смотрю, они тут вообще устанавливают правила в одностороннем порядке, исключительно в свою пользу. Придется, видно, их снова немного разочаровать.

— Ты только это… гляди у меня!

— Ладно, до связи… — Филя рассмеялся.