Людмила Ивановна оказалась старшей сестрой Катерины. Была она женщиной статной, видной — из той сибирской породы, которая, может, и сохранилась в тех краях, где неохотно усваивались и европейская, и азиатская цивилизации. На семейной фотографии, что делалась, видно, не так уж и давно, сестры сидели рядышком, очень похожие друг на дружку, но Катя почему-то казалась много моложе и нежнее Люды, хотя разделяли их только три года.

Александр Борисович на минутку представил Орлова и рядом с ним Катерину и подумал, что у крепко сбитого, рослого генерала губа была совсем не дура. Если слухи стоят того…

Не коттедж, нет, обычный, но добротный крестьянский дом с усадьбой, принадлежавший еще родителям сестер, стоял в ряду таких же крепких изб, но ближе других к лесу.

Встретил приехавших москвичей муж старшей сестры — сразу было понятно, мужик простой и бесхитростный. Узнав, кто есть гости, не раздумывая, позвал в дом, где, собственно, — и познакомил с женой и двумя детьми. Скромная, вовсе не городская обстановка в доме, спокойная атмосфера тепла и уюта настроили на такой же мирный лад. Ничего спиртного Андрей, так он, просто по имени, и представился, им не предлагал, зато чай был просто чудесный, а пирожки, варенье — это оказалось выше всякой похвалы.

Маленько почаевничали, как было положено по неписаному сибирскому уставу, и только потом перешли к важному разговору. И вот теперь Александр Борисович смог бы сказать, что ему открылось действительно неожиданно интересное — такое, что и в голову не пришло бы, кабы, опять-таки, не череда случайностей. Не встреть Филя в больнице докторшу, которая в Афгане спасла ему жизнь, не проникнись она, пожилая женщина, доверием к московскому следователю и так далее — не, не, не… Случай, из которого все решительно и проистекает!..

Но прежде чем новые факты открылись Турецкому, ему пришлось поклясться всеми святынями, о коих имел представление, что не использует сведения, почерпнутые из рассказов Людмилы и Андрея, во вред их Катеньке. О ней тут говорили как о младшей и самой любимой в семье, у которой, к сожалению, все как-то жизнь не устраивалась. То одно не так, то другое, а годы-то бегут. Вот и добежали…

Итак, банальная, по сути, история, если смотреть с точки зрения обыденности вообще всей нашей жизни. А если копнуть?

Жили сестры, пока были живы родители, ощущали себя будто у Христа за пазухой. Старшая после окончания школы пошла учиться на врача, закончила в городе медицинский институт и вернулась в свое родное село, в ту больницу, в которой когда-то сама на свет появилась. А младшая, Катенька, способная к иностранным языкам, укатила в Москву и с первого раза, без чьей-либо помощи и поддержки, поступила в Институт международных отношений. Вот так, запросто, сибирская девочка, а скольким абитуриентам нос натянула! И училась хорошо, и устроилась после на престижную работу в один из банков, которые тогда, в конце перестроечных лет, возникали словно грибы после теплого дождя, но так же скоро и исчезали с горизонта. Нередко и воровским образом.

Вот оттого, наверное, и не сложилась жизнь младшей сестры, что неспособна она оказалась участвовать в глобальных обманах; коими в ту пору разве что и могла похвастаться Россия. Не потерявшая совести, а следовательно, и не нашедшая своей профессиональной удачи, она правильно, в общем-то, восприняла обрушившуюся на людей свободу в единственно понятном народу ее качестве — как свободу развязанных бандитских рук. Свободу воровства, лжи, откровенного грабежа страны, позже кокетливо названного обожравшимися жуликами приватизацией.

А тут добавились и домашние неприятности. Умерли родители. Не сложилась собственная семейная жизнь — разрыв с любимым человеком, в недавнем прошлом однокурсником, но, в отличие от нее, легко вписавшимся в новейшие рамки существования, усугубил личные неприятности. И Катерина, бросив в Москве все, вернулась в родные края, устроившись в обычной сельской школе учительницей французского и английского языков.

Вот за этим занятием и застал ее явившийся из столицы, чтобы без всякого для себя сомнения занять здесь губернаторский пост, генерал Орлов.

Этот момент показался Александру Борисовичу особо любопытным именно в интерпретации Людмилы Ивановны, поскольку он скоро понял, что все без исключения сведения, которыми та располагала, были определенно почерпнуты из информации младшей сестры. То есть, другими словами, никакими слухами и домыслами в этой семье не пользовались, предпочитая опираться в своих убеждениях исключительно на факты. А факты эти, в свою очередь, поставлялись прямо от первоисточника. Жизнь сестер для каждой из них тайны не представляла. Чистые и искренние отношения…

Но какое же место, интересно, занимал во всех этих откровениях генерал Орлов? И занимал ли вообще?

Как бы случайно заброшенный Турецким «крючок» Людмила, однако, не «проглотила», но посмотрела на него внимательно, словно проверяя себя, можно ли ему довериться, после чего уклончиво ответила, что об этом ей не известно. Известно было, это уже по ее изучающему взгляду и короткому молчанию понял Александр Борисович. Понял, но решил не торопить события, дойдет и до них очередь.

Итак, в городе появился новый человек, на которого сразу все обратили внимание. И будущие сторонники, и яростные конкуренты. Да и нельзя было не обратить. Слишком уж известная и по-своему яркая личность! А поступки, которыми он, собственно, и прославился — и в положительно, и, по правде говоря, нередко в отрицательном смыслах, — у многих были на слуху. К тому же и сам претендент на губернаторское кресло не пытался как-то приукрашивать свою жизнь и выпячивать и без того видимые достоинства, в то же время не скрывая от общественного мнения и некоторые отрицательные качества своего характера — чрезмерную жесткость иной раз, «упертость» в отдельных вопросах; приказной стиль руководства, присущий большинству профессиональных военных, и так далее. А если разобраться, то этих самых отрицательных качеств, о которых он открыто заявлял, у него на поверку оказывалось куда больше, нежели положительных — у его соперников.

И еще имелось одно обстоятельство, от которого генерал не хотел отказываться ни раньше, в местах его прежней службы, ни здесь, в Сибири.

За долгие годы у Орлова сложилась в принципе своя команда, с отдельными членами которой он расставался редко и по причинам, что называется, чрезвычайным. Иначе говоря, тут у него срабатывал железный принцип: абсолютное доверие к своим и долгое, придирчивое изучение чужих, желавших примкнуть к его кругу. С одной стороны, это было хорошо, ибо настоящая команда и должна являться как бы единым организмом. А с другой — плохо, потому что некритичное отношение руководителя к лицам приближенным уже само по себе порождало у тех чувство вседозволенности, что, в свою очередь, невольно толкало отдельных из них на совершение поступков не просто некрасивых, но и, как со временем выяснялось, даже преступных. Ничего не поделаешь, люди есть люди, некоторые способны немедленно делать выводы из совершенной ошибки, а другим необходимо для этого много времени. Да, собственно говоря, известно же — пока иной раз сам в дерьмо не вляпаешься, ничего вокруг себя не замечаешь и ничьих предупреждений не слушаешь. Разве что злишься на своих «советчиков». И вот в этом плане Алексей Александрович Орлов не составлял, к сожалению, счастливого исключения.

А между прочим, выдан был сей «пассаж» тоном твердым и уверенным. И, значит, исходил, вероятно, не столько из личных соображений Людмилы, сколько из твердых убеждений ее сестры, проработавшей рядом с новым губернатором практически полтора его срока, вплоть до странной и такой нелепой гибели. Причем служба эта ее началась буквально в те дни, когда генерал Орлов впервые появился здесь, на земле Восточной Сибири. И случилось это так.

Как было хорошо известно, о чем много писали газеты, сюда прибыл Орлов после целого ряда, мягко выражаясь, взлетов и падений. А чего было больше, это как еще посмотреть. Во всяком случае, его относительно недавняя громкая дружба, а затем и не менее громкий разрыв с кремлевской командой, после чего он начал уже единолично, если можно так выразиться, набирать себе политические очки на резкой критике того, что буквально накануне решительно поддерживал, сверхвысокой популярности в народных массах ему не принес. Да, несправедливо обиженных у нас привыкли жалеть. И пока Орлов «ходил» в «обиженных», он вроде и достоин был повсеместного сочувствия. Ибо заметного уважения к власти в середине девяностых годов основное население России уже не проявляло. В прессе, на митингах — другое дело, но ведь там и не весь народ вовсе. А в массе своей люди ощущали себя ограбленными и обманутыми пустыми обещаниями: вот, мол, придем, вот, мол, возьмем… Ну пришли, взяли. И чем вы лучше тех же большевиков, которые тоже обещали и обманули? Но тем не менее сочувствие к тому, кого эта же власть попросту «употребила и кинула», пользуясь бандитской терминологией, в России как бы врожденное. Но даже и к такого рода сочувствию в данном случае примешивалась изрядная доля гражданского скептицизма, а то и откровенного неприятия к претенденту на должность хозяина местного Белого дома, по причине той самой государственной политики, которая проводилась, опять же, при активном участии Орлова, особенно со стороны тех, кто воевал в Чечне. А это десятки тысяч изломанных судеб, это бесконечные семьи, потерявшие родных и близких. Так что, явившись в «не пуганные еще им края», первым делом отставной генерал должен был бы заниматься стремительным укреплением своего личного имиджа. Собственная команда, составленная из так называемых единомышленников, — это, конечно, для начала немало. Но только на первых шагах. Да и конкуренты его тихим нравом совсем не отличались. Значит, и борьба имела все шансы стать жестокой, бескомпромиссной и даже, в определенном смысле, показательной.

Орлов правильно рассчитал, что без поддержки избирателей, без активной агитации со стороны представителей местной интеллигенции, без конкретной финансовой помощи бизнесменов и промышленников богатейшего края ему просто не обойтись. А примеры массового использования такого мощного оружия, как пиар, были у всех на виду и в пояснениях не нуждались. Просто требовались грамотные исполнители, включая обязательно и местные кадры. Чем команда немедленно и занялась.

Вот так однажды и обратил кто-то из окружения генерала — кажется, это был сослуживец Орлова, полковник Рейман, — внимание на экономиста-международника, превосходно владеющего иностранными языками и вынужденного заниматься преподаванием в обычной сельской школе. А после короткого собеседования между генералом и Катериной Пшеничной последняя и стала едва ли не самой ближайшей его помощницей.

Выборы, как известно, Орлов выиграл с блеском, что называется, по-чистому, оставив далеко позади всех своих соперников. И стоило эта победа ему немало. Другими словами — дорого. Ведь каждый спонсор, а таковых было, стараниями агитирующих за кандидатуру генерала, более чем достаточно, отныне считал себя вправе рассчитывать на ответную благодарность со стороны новоявленного губернатора. Долги, известно, необходимо отдавать в любом случае. А средства, добытые, ну, скажем так, не совсем честным путем и вложенные затем в твою избирательную кампанию, нуждаются в возвращении их законному хозяину в первую очередь. Не обязательно, разумеется, в тех же рублях или долларах, еще лучше можно отблагодарить и соответствующей экономической поддержкой. Снисходительным, а то и покровительственным отношением, например, к тем бесчинствам, которые творят бывшие уголовники, а ныне крупнейшие в крае, да и не только в нем, новейшие российские предприниматели, выкупая ими же обанкроченные государственные предприятия за бесценок, а практически захватывая их все теми же старыми, бандитскими методами. И ведь генерал не мог не знать или не догадываться, откуда взялись деньги на его «хождение во власть» — и первое, и, спустя четыре года, второе…

В первый срок от него ждали многого.

При его-то строптивом и непредсказуемом характере, да разве смогут ужиться с ним в одной берлоге другие медведи, чувствовавшие себя еще до его появления здесь подлинными хозяевами края? Ждали люди, но, кроме громких слов и обещаний, так ничего и не дождались. Губернатор твердо и решительно повсюду обещал навести порядок своей «железной», генеральской рукой. Грозил, стращал, но… все оставалось, как было прежде. Что, видимо, в первую очередь и устраивало его щедрых спонсоров.

Нет, конечно, случались и конфликты. Известен в городе случай, когда крупнейший местный уголовный авторитет Николай Бугаев — «Может статься, слышал о нем, Александр Борисович?» — «Ну а как же, конечно, слышал!», — тот, с которым у губернатора было заключено нечто вроде тайного союза (в смысле ты — мне, а я за это щедрой рукой — тебе), попробовал было однажды продиктовать Орлову свои условия. Так он потом с таким грохотом вылетел из губернаторского кабинета, будто им самим же из пушки и выстрелили. Многое болтают, преувеличивают, естественно, на то она и молва… А как все было на самом деле, про то разве что Катерина знает. Свидетельницей тому событию была. Но вот тут от нее ни одного лишнего слова не добьешься. Она четко для себя усвоила, о чем можно говорить в кругу родных, а о чем нельзя, поскольку здоровье дороже.

Интересный факт, отметил себе Турецкий. И порасспросить о нем надо будет адвоката Белкина, старик наверняка об этом слышал. Если, конечно, захочет вспомнить… В чем, однако, нет пока никакой уверенности.

— А что, Людмила Ивановна, из вашего рассказа следует то, что у Орлова с Бугаевым было нечто вроде дружбы? Тут, по-вашему, нет противоречий? Что на этот счет могла бы сказать Катерина Ивановна?

— То, о чем она посчитает нужным, Катя сама вам позже расскажет. Когда сможет вообще что-нибудь рассказывать.

— Ну хорошо; оставим, как говорится, на потом, а пока продолжим… Итак, подходил к концу первый срок губернаторства, а народ — что? Доволен был? Или не очень?

Выяснилось, что особо-то радоваться народу было не от чего. Правда, в крае, особенно в городе, попритихли бандиты, прижал их маленько губернатор. Правоохранители стали действовать посмелее. Честно пытаясь навести в крае «обещанный порядок», Орлов не жаловал руководителей любых уровней, которые не справлялись с поставленными перед ними задачами. Одни, видно, просто не могли, в силу ряда причин, и не только объективных, другие не хотели, поскольку, вполне возможно, были и сами завязаны в преступных деяниях, до сих пор сходивших им с рук. Ну, в общем, вроде движение какое-то происходило, но чтобы говорить о глобальных переменах, растиражированных в предвыборных речах генерала, этого, конечно, не было.

А люди? Да они, в общем-то, давно уже привыкли, что их всякий раз обманывают. На этот случай даже известная летучая фраза одного из бывших российских премьеров припасена: мол, «хотели как лучше, а вышло как всегда». Так о чем тогда и рассуждать?

Громких конфликтов, ну, как с тем же Бугаевым, тоже не наблюдалось. Возбужденные было во время той выборной кампании местные умы, не видя крупных реальных перемен, притихли, успокоились. Провинция не расположена К долгим эмоциональным напряжениям. Пошумели и замолчали, каждый занялся своим личным делом, другими словами, исключительно тем, что способствовало его собственному выживанию в достаточно враждебной для хорошей жизни среде.

Что думала по этому поводу Катерина? Разное… Ну, во-первых, само появление в ее жизни генерала было, естественно, событием из ряда вон. Практически, может быть, действительно по настоящему были наконец задействованы все ее способности и умения. Ведь не зря же училась, не зря осваивала проблемы мировой экономики! Вот теперь, так она поняла, все это и пригодилось. Казалось, что и возможности открылись просто блестящие. У нее светились энергией глаза, ей некогда было отдыхать, потому что жаль было потраченного бесцельно времени. Генерал мотался по всему краю, лично разрешал старые и сотни новых конфликтов, представительствовал в Совете Федерации, часто вылетал за границу, и повсюду рядом с ним была очаровательная его помощница, превосходно владевшая иностранными языками и державшая в голове сотни фактов, которые помогали губернатору отвечать практически на любые, даже самые острые и болезненные, вопросы. Да, это была та самая жизнь, о которой она могла только мечтать.

И при этом — решительно ничего личного. Никакой личной жизни. Только работа, только общее дело и постоянное напряжение физических и нравственных сил. Но, как всегда, все — до поры до времени.

И вот однажды появился в ее жизни мужчина. Появился несколько странно. Было это не так уж и давно, в начале второго срока орловского губернаторства. В те дни, когда возникла идея строительства олимпийской лыжной трассы со всеми сопутствующими ей прибамбасами.

Вообще говоря, было, прямо надо сказать, странно видеть рядом с громкоголосым, могучим даже внешне губернатором эту статную красавицу, обладающую завидными талантами, знать, что между нею и им нет абсолютно никаких интимных отношений, при этом постоянно выслушивать всяческие, нередко скабрезные сплетни об их «связях» и не обращать на них ни малейшего внимания. И тут несомненно надо отдать должное как им обоим, так и, возможно в первую голову, жене генерала — Анне Васильевне, которая, к великому сожалению, все это слышала и искренно называла грязной ложью. А с Катериной у нее были, можно сказать, идеальные дружеские отношения.

Итак, появился мужчина. Не герой с яркой внешностью, не удачливый бизнесмен, как первый ее муж. Просто хороший парень и вполне приличный специалист по взрывным работам, а в армии был сапером широкого профиля. Служил под началом Орлова в Афганистане. После, в первой половине девяностых, их пути пересеклись уже в Приднестровье, где за отсутствием нужды в его специальности он командовал одним из отрядов артиллеристов-градобоев, и такая профессия на свете тоже есть. Из пушек они стреляют по тучам, несущим на виноградные плантации убийственный град, особыми снарядами с начинкой из определенных химических элементов, после чего этот град превращается в неопасный урожаям дождь. Вот о нем-то и вспомнил Орлов, когда замыслил грандиозное строительство в Саянах.

Катерина сама, если пожелает, расскажет об их отношениях. А суть вопроса в том, что за два года их знакомства младшая сестра ни разу не пригласила этого Геннадия Вадимовича, Нестеров его фамилия, к себе домой. Где они встречались, неизвестно, а расспрашивать, если человек явно не желает отвечать, у них в семье как-то не принято. Да, они ничего не скрывают друг от друга, но есть же вещи и интимного порядка, значит, если захочет, скажет сама.

Гена Нестеров нравился Кате, вот это она сестре говорила. Вероятно, и она ему тоже нравилась, иначе ее частые в последнее время «инспекции» на юг края, где возводилось олимпийское сооружение, было бы трудно объяснить одними поручениями губернатора. Но вот какое отношение данная подробность имеет к катастрофе вертолета, этого не мог понять Турецкий. А задавать наводящие вопросы, когда о неких семейных тайнах тебе сказано как бы вскользь, с предупреждением, что совать в них свой нос, может быть, и не стоит, поневоле приходится довольствоваться этим сказанным. Так решил Александр Борисович, но «зарубочку» в своей памяти по привычке все же сделал. В том плане, что надо будет выяснить, кто такой Нестеров, чем там конкретно занимается, и вообще, может, что-то и знает. Отсечь ненужную информацию нетрудно ведь в любую минуту, причем безболезненно.

— А он, кстати, был здесь после аварии? — спросил как бы между прочим.

— Да там, в больнице, много всякого народу перебывало. — Людмила пожала плечами. — Каждый посетитель без особой нужды не представляется. А я его ни разу в глаза не видела. Только со слов сестры… Но я почти уверена, что где-то накануне этого проклятого полета они виделись.

— Из чего вы делаете такой вывод?

— Катя была какая-то… взъерошенная, что ли. Знаете, как воробей, когда он сердится? Ух прямо! — Людмила даже кулаками потрясла в воздухе, демонстрируя воробьиную ярость, что вызвало у всех невольные улыбки. — Злая такая была… Мол, ух я ему покажу! А вот почему, по какой причине, я не знаю. Вообще-то у нее редко случались такие вспышки. Это ее надо было основательно довести… достать, как нынче говорят… Но потом она помягчела, будто успокоилась и даже снова засветилась. Я подумала, что у них все наладилось… Вот, пожалуй, и все, что я вам могла поведать, — закончила она свой рассказ. — Еще чайку?

— Спасибо, мы б с удовольствием, да уж поздно. Давайте перенесем на следующий раз. Если он состоится. — Турецкий улыбнулся. — Мы и так у вас засиделись. А доктора я попросил фиксировать по возможности в дальнейшем, кто будет навещать и звонить, справляться о здоровье.

Распрощались тепло. Уже в машине Филя заметил:

— Хорошие люди… И надо же, как жизнь складывается?..

— А чего тебе не нравится?

— Так а что ж хорошего-то, Сан Борисович? Сам подумай. Счастья, что ль, у них полна горница? Все та же вечная неустроенность. Раз сами не воруют, значит, из дома и взять нечего — вот он, показатель.

— Да разве «счастье» из избы вынести можно? Оно, Филя, в душе. А остальное — так, барахло, видимое богатство. Уж без него-то нам с тобой нетрудно прожить.

— Ну так а я о чем? Знаешь, Борисыч, для меня сейчас вот такой неброский, невидный домашний уют — признак какой-то особой человеческой честности… А Катерину все равно жалко. Сколько ей, тридцать два, поди, а семейного счастья все нет. Мужик, видишь, на стороне, которого она из каких-то соображений даже не показывает в родном доме. Это, между прочим, тоже известный симптом. Посмотреть бы на него… А вообще я чего подумал? На фотики ее поглядел и подумал, что генерал-то у нас — дурак!

— А может, как раз наоборот, не дурак и к тому же настоящий мужик? Честный, во всяком случае.

— Да, к слову, тебя в гостиницу забросить или у тебя на оставшийся вечер другие планы?

— Ну, Филя, — засмеялся Турецкий, — с тобой хоть стой, хоть падай! К слову у него! Да после всех твоих выводов как же я самому себе стану в глаза смотреть?

— Так это ж только когда бриться станешь, — беспечно пожал плечами Агеев. — А про генерала не надо брать в голову. Лично я б на его месте не устоял, нет. Да и вряд ли сестрица так уж про все и знает…

— Ты бы не устоял, это точно, но ты потому и не генерал.

— Ну, ладно, а ты у нас — генерал, только честно, устоял бы?

— Да бог с тобой, чего пристал с глупыми вопросами?

— Ага, вот в том-то и суть! А ты не ханжи тут передо мной. Я ведь довезу тебя до гостиницы, выброшу только пораньше, чтоб нам с тобой вместе не светиться, и зарулю на съемную квартиру, где меня нынче Олечка ожидает. Ну решай, а то из гостиницы тебе удрать будет потруднее. Там глаз много. Опять же, и день завтра тяжелый… — Филя остановил машину и теперь деликатно смотрел в окно.

Турецкий же мучился сомнениями. Нет, не такими, чтоб прямо уж «ах!», но все же. Наконец не удержался, смалодушничал. Выразительно хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ну, конечно, как же я забыл? Я ведь обещал обязательно сегодня вернуть ей план городских улиц! Ты, кстати, не знаешь, может, нам снять для себя ксерокопию? Или где-то достать такой же? На, посмотри!

Турецкий вынул из кармана свернутый план и бросил Филиппу на колени, а тот взял, развернул его и отрицательно покачал головой:

— Нет нужды, если надо, завтра с утра такой же привезу, я видел, где они продаются. Можешь отдавать и ни о чем не жалеть.

— Ну, отдавать так отдавать, — излишне как-то беспечно отозвался Турецкий, но при этом тяжко, словно принужденно, вздохнул.

Филя хмыкнул, правильнее сказать, фыркнул, и тут же «врубил по газам».

— Ты куда? — забеспокоился Александр Борисович. — Это где-то на Социалистическом проезде. Надо же, какие названия еще сохранились в провинции!

— Знаем, — авторитетно заявил Филя. — Доставим прямо к подъезду… — и пробурчал себе под нос: — В необъятные объятия, во, блин!..

А дело заключалось в том, что ни на какую съемную квартиру Агеев вовсе не собирался. Напротив, его вполне устраивал шикарный номер Турецкого, из которого всего и надо было лишь удалить на пару-тройку часиков хозяина, поскольку Олечка сегодня опять дежурила, что-то у них там сместилось в расписании, а в служебном номере «общаться» попросту побаивалась. Нет, это не мешало ей тем не менее проявлять всю глубину и полноту своих ответных чувств, но Филипп интуитивно ощущал ее напряжение, которое не давало и ему возможности расслабиться полностью. Так что отсутствие Турецкого ему было только на руку. Заодно, между прочим, неплохо и за номером присмотреть, поскольку в отсутствие хозяина наверняка могут отыскаться любители проверить, что там да как.

Ну а уж в том, что животрепещущая Настенька с очаровательной фамилией Ромашкова и обильными своими женскими прелестями, как тот серенький волчок, что коли уж ухватит за бочок, так скоро от себя гостя, на которого она уже положила глаз, не отпустит, можно было не сомневаться. Следовательно, сбросит лишний пар и Сан Борисыч, который ведет себя немного нервно, что для него не очень характерно и что также пойдет на пользу делу.

Таким вот образом Филипп Агеев одним выстрелом убивал наповал сразу двух зайцев. А может, и трех — это уж как получится.