5 сентября. Н. И. Яковлев
Яковлев с Артузом стояли на лестничной площадке двенадцатиэтажного дома на улице Лейтенанта Шмидта. Из квартиры, к которой они прислушивались, доносились шум и звон. Артуз, обнюхав пыльный дерматин двери, не проявил никакого интереса и опустил свое мощное, одинаковое в бедрах, грудной клетке и плечах тело на пол, с явным сомнением воззрившись на хозяина, как бы вопрошая: «А ты уверен, Николай Иванович?»
– Совершенно не уверен, – вполголоса ответил на непрозвучавший вопрос Яковлев. – Но что нам остается?
Человек, живущий в этой квартире, некто Рубинчик, школьный друг Виктора Ключевского, последний из списка выданного Мариной. В ночном клубе, где Рубинчик работает музыкальным менеджером, сказали, что он уже три дня не выходит на работу. Может, тоже в запое. Это пока последняя зацепка, которая у нас есть.
Тут из-за двери шум прекратился, стали слышны гитарные аккорды и неплохо поставленный бархатистый голос с фальшиво-веселой интонацией запел:
Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой,
И говорит он мне: «Анюта!
Легавый ходит за тобой!
Он целый день канает следом,
Тебя он не засек чуть-чуть.
Давай вались, а я покеда
Его попробую макнуть».
Затем из квартиры снова послышался шум. Артуз поднял уши.
Иду по Невскому проспекту
И оборачиваюсь вслед,
Гляжу, за мной канает некто
Одетый в кожаный жакет.
Ротвейлер двинулся было к двери, но Николай Иванович остановил его движением руки.
– Дослушаем? – предложил Яковлев Артузу. Тот не возражал.
Недолго счастливы блатные,
Пришла беда – от урки весть.
И вот мы снова крепостные,
Он в Воркуте, а я вот здесь!
Иду по Невскому проспекту,
Ко мне подходит урка свой,
И говорит он мне: «Анюта!
Легавый ходит за тобой...»
Вдруг послышались явственные всхлипы. Яковлев, уже не раздумывая, заколотил в дверь.
– Не откроют, будем ломать.
Дверь, однако, довольно скоро отворилась. На пороге раскачивался Лев Собакин собственной персоной (вместе с Ключевским он, что ли, из Москвы вернулся?), а у него за спиной толстый мужик. Толстый размазывал слезы по небритой физиономии.
– Алексей Леонидович? Господин Рубинчик? – Яковлев отодвинул плечом Собакина и вошел в квартиру. Артуз двинулся следом и тут же нырнул в глубь квартиры.
– Д-допустим, Рубинчик. И что?
– Соседи снизу жалуются на ваш вертеп. Что вы себе позволяете? Уже больше одиннадцати вечера.
– Какие соседи, – начал приходить в себя владелец квартиры, – какие соседи?! Соседи снизу на даче, там нет никого, что вы мне вкручиваете?!
– Значит, соседи сверху! – не сдавался Яковлев.
– Какой – сверху?! Какой – сверху?! – заорал Рубинчик. – Да я на последнем этаже живу!!! Вам чего здесь надо, а? Ты кто такой вообще?!
Тут раздалось сдержанное рычания Артуза, и Рубинчик осекся, хотя оно относилось явно не к нему. Яковлев живо двинулся вперед, уже не обращая внимания на несговорчивого хозяина, и нашел на кухне примечательную картину. Атруз сидел на спящем человеке и тряс его, схватив зубами за мятую рубашку. Тот мычал, но не просыпался.
Количество как уже опустошенной тары, так и еще готовых к употреблению бутылок было неправдоподобно велико. Виктор Ключевский – его вмиг узнал Яковлев – лежал на полу посреди всего этого великолепия, в руке у него была зажата закрытая банка пива.
Сорок минут понадобилось, чтобы мало-мальски привести его в чувство, вытащить из квартиры и, погрузив в такси, перевезти к Марине.
После холодного душа, литра кофе и двух тарелок борща он практически пришел в себя и был готов к разговору. Хотя еще довольно долго Николаю Ивановичу пришлось объяснять, кто он такой и зачем так грубо и бесцеремонно прервал душевное общение старых друзей.
– А! Как мы с Игорем тогда пили, а потом голосовали?! – наконец дошел до него смысл вопросов. – Помню, конечно!
Яковлев развернул перед ним крупномасштабную карту Златогорской области, которую специально сегодня купил:
– Рассказывай и показывай.
– Во! – присмотревшись к карте, радостно ткнул пальцем в точку «Дачник 12» Ключевский. – Вот тут у меня типа дача, а вот если на машине, то по этому вот проселку можно, значит, на трассу. Только машина у меня гавкнулась тогда как раз... вот.
– И вы, пьяные, пошли пешком?
– Ага.
– По проселку?
– Не, через лес – так короче.
– И куда вышли?
Ключевский снова воззрился на карту, долго чесал затылок и, наконец, показал на один из изгибов трассы примерно километрах в двадцати пяти от водохранилища.
– Вот тут вылезли на насыпь и, значит, стали голосовать.
– Долго голосовали?
– Не помню, я то спал, то не спал. Помню, Игорек матерился громко, а потом пальнул, у меня аж уши заложило.
– В какую сторону пальнул?
– А черт его знает, пальнул и пальнул. Туда, наверно. – Ключевский приложил палец к карте кончиком к водохранилищу.
Николай Иванович достал из кармана план, нарисованный Игорем (отобрал у Гордеева вместе с тезисами), и сверил с картой. В принципе участок дороги, изображенный Игорем, очертаниями практически совпадал с указанным Ключевским, только на рисунке Игоря место, где они с шурином стояли, было в начале прямого километрового участка, а Ключевский показывал на конец того же участка.
– Виктор, а вы точно сюда вышли? – переспросил он. – Может, левее или правее?
– Я это... конечно, пьяный был, только там в другом месте болото вокруг дороги – и только вот тут вот и можно на трассу попасть.
– А потом, когда голосовали, вы по обочине ходили? Может быть, вот сюда отошли. – Яковлев показал место на трассе, обозначенное Игорем.
– Не, я лично ходить тогда ва-аще уже не мог, я там присел, это... на камешки, и все, потом Игорь пальнул, а я отрубился просто от утомления и помню себя только это... уже в машине. Так что если и ходили, то я типа как лунатик был.
– Ладно, а зачем Игорь взял с собой в увольнение автомат, не знаете?
– Понятия не имею.
