Глава 30

Зеландони пыталась выкроить время, чтобы поговорить с Эйлой с глазу на глаз о лекарственных настоях, помогающих предотвратить зачатие, да так и не сумела. Они обе были вечно заняты. Поскольку в последней охоте участвовали все Пещеры Зеландонии, Верховной пришлось проводить особые обряды для умиротворения духа зубра и большие благодарственные ритуалы Великой Матери за жизни всех тех животных, что пожертвовали собой ради жизни Зеландонии.

Охота прошла более чем успешно, и понадобилось больше времени для выполнения всех связанных с ней дел. Нарезали мясо, делили перетопленный жир. Шкуры также необходимо было либо обработать, либо свернуть и сложить их на хранение в подземные ледяные кладовые вместе с мясом и костями, и этим делом занимались большинство людей, включая даже невест. Бракосочетание могло немного подождать.

Верховная смирилась с этой задержкой, но жалела лишь, что не успела более обстоятельно поговорить с Эйлой до выхода на Летний Сход. Кто бы мог подумать, что молодая девятнадцатилетняя женщина — хотя Эйла, видимо, считала себя уже далеко не молодой — может обладать столь обширными знаниями? Она выглядела совсем простодушной и бесхитростной и казалась поэтому какой-то неопытной. Однако Зеландони приходила к пониманию, что она сильно недооценивала Эйлу. Она знала, что никогда не следует недооценивать незнакомцев, но почему-то не последовала собственным мудрым выводам.

А теперь у Верховной появилось много неотложных дел. Отказавшись от заведенного порядка, жрецы решили провести ритуал Первой Радости до Брачного ритуала по весьма важной причине. До ритуала Первой Радости все достигшие зрелости женщины считались девушками, и им не полагалось делить Дары Радости Великой Матери. Во время ритуала Первой Радости под строгим и внимательным наблюдением очага Зеландони девушки становились женщинами, способными воспринимать духов зарождения новой жизни. Но ритуалы Первой Радости всегда проводились только во время Летнего Схода, и обычно какое-то время после их первых месячных и до обряда инициации девочки пребывали в неопределенном положении. Именно в этот период мужчины находили их невероятно соблазнительными, вероятно, потому, что общение с ними было запрещено.

В конце Летнего Схода обычно проводили вторую подобную церемонию для девочек, достигших зрелости в летний сезон, но труднее было пережить долгий холодный сезон между Сходами. Молодые и даже немолодые мужчины постоянно увивались вокруг достигших половой зрелости девушек, а празднества Почитания Матери склоняли этих юных женщин к осознанию собственных желаний и потребностей, особенно тех, кто достиг возраста зрелости осенью. Ни одна мать не пожелала бы своей дочери достичь зрелости осенью, ведь им приходилось дожидаться обряда инициации всю долгую и темную зиму.

Не дождавшихся ритуала Первой Радости клеймили позором, но часть девушек неминуемо уступала настойчивым уговорам мужчин. И не важно, какими словами их соблазнили, в результате такой уступчивости девушек считали менее подходящими на роли будущих жен, поскольку их поведение показывало отсутствие достаточного самообладания и сдержанности! Некоторые защищали их, говоря, что нечестно клеймить позором женщину из-за того, что, будучи девушкой, она по простодушию своему нарушила общепринятые обычаи. Но другие говорили, что они не прошли серьезное испытание главных черт характера, врожденной целостности, силы духа и стойкости, которые считались важными достоинствами женщины.

Матери неизбежно заручались поддержкой Зеландони, пытаясь скрыть подобную провинность, и ритуал Первой Радости проводился в любом случае, поскольку без него молодая женщина не могла найти пару. Зеландони тщательно отбирали мужчин для «открытия» уже открытых молодых женщин, призывая их к благоразумной сдержанности и неразглашению тайны. Но помимо Зеландони и мужчин-наставников, проводивших ритуалы инициации, о таких соблазненных девушках знали — или по крайней мере догадывались — многие.

Этим летом, однако, произошел особый случай. Одна молодая женщина, Жанида из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры, еще не прошедшая ритуал Первой Радости, уже была беременна и хотела соединиться с молодым мужчиной, который преждевременно открыл ее. Перидал, также из Южного владения, не слишком стремился к этому союзу, хотя с необузданной настойчивостью преследовал ее всю зиму и давал щедрые обещания. Скала Отражений была настолько огромной и многоуровневой, что там с легкостью нашлось укромное местечко для их тайных свиданий.

В пользу Перидала говорила лишь его молодость. Он вообще был пока не уверен, что хочет заводить семью, да и его мать не горела желанием, чтобы ее сын взвалил на себя семейные обязательства, особенно с соблазненной девушкой. Однако жрецы, используя дар убеждения, склонили их к согласию. Хотя для женщины считалось не важным, рожает ли она ребенка, имея мужа, — для ребенка было предпочтительно родиться у очага какого-то мужчины, особенно для первого ребенка.

С другой стороны, дело осложнялось тем, что женщина, забеременевшая до Брачного ритуала, обычно становилась более желанной, поскольку уже доказала способность произвести на свет детей для очага мужчины, однако в данном случае ее статус снижало клеймо позора, свидетельствующее о невоздержанности девушки до ритуала Первой Радости. Жанида и ее мать понимали это, но также знали, что беременность Жаниды играла ей на руку, повышая ее статус. Они надеялись, что достоинства скомпенсируют недостатки.

Многие по-разному оценивали поведение этой девушки, но большинство сошлись на том, что она попала в интересное положение, особенно учитывая претензии Жаниды и ее матери. Те, кто встал на сторону Перидала и его матери, сочли, что он еще слишком молод, чтобы принять на себя обязанности по обеспечению семьи; другие говорили, что если Мать действительно выбрала его дух для благословения этой девушки, то Она, должно быть, осознавала, что он уже способен стать мужчиной семейного очага. И, несмотря на недостаток сдержанности, Жаниде, возможно, повезло, и Перидалу следует радоваться возможности соединиться с ней. Нашлись и другие мужчины, желающие, несмотря на позор, соединиться с ней в случае отказа Перидала. Дони явно сделала ее своей избранницей, раз она так быстро забеременела.

Все девушки, которых готовили к Первой Радости, жили в отдельном охраняемом шатре рядом с Домом Зеландони. По их решению эта юная беременная, женщина находилась вместе с другими девушками и должна была пройти весь ритуал Первой Радости до Брачного ритуала. Предполагалось, что ей нужно узнать все, что положено знать молодой женщине, но ее присутствие вызвало легкое недовольство со стороны некоторых девушек.

— Во время этого ритуала девушкам открывают таинства Первой Радости, и они становятся женщинами. Так почему же Жанида тоже здесь, ведь она уже стала женщиной? Здесь полагается жить чистым и целомудренным, а не соблазненным девушкам, — нарочито громко сказала одна из девушек.

Кое-кто поддержал ее. Но одна девушка возразила:

— Она здесь потому, что хочет пройти Первый Брачный ритуал, а девушка не может выйти замуж до ритуала Первой Радости, и кроме того, Мать уже одарила ее новой жизнью.

Девушки, достигшие зрелости вскоре после прошлогоднего Летнего Схода и также самостоятельно приобщившиеся, судя по слухам, к женским радостям, могли бы проявить больше радушия, но большинство из них осторожничали, боясь выдать свое отношение. Они понимали, что их добрые имена, вероятно, зависят от благоразумия избранных для их посвящения мужчин, а ведь он мог быть родственником одной из целомудренных девушек. Им не хотелось никого обижать. Они вполне осознавали, что могут пережить такой же позор, и не стремились к лишним осложнениям.

Жанида улыбнулась вступившейся за нее девушке, но промолчала. Она ощущала себя старше и опытнее большинства девушек в этом шатре. Они все еще пребывали в сладостном и одновременно тревожном ожидании, а она по крайней мере знала, что их ждет, и даже немного осмелела, столкнувшись со всеми своими порицателями. Кроме того, она ждала ребенка, Дони одарила ее беременностью, и, что бы там ни говорили, сейчас она переживала тот период беременности, когда женщину охватывают самые радужные чувства. Она не знала, что ее организм во время беременности активизирует вырабатывание определенных гормонов, и была счастлива и довольна уже сознанием того, что ждет ребенка.

Хотя жизнь девушек временно ограничивалась тщательно охраняемыми помещениями, каким-то образом замечания, высказанные в адрес Жаниды — и, в частности, фраза о "целомудренных и соблазненных девушках", — разнеслись по всему лагерю. Услышав об этом, Верховная жрица пришла в ярость. Только кто-то из Зеландони, имевших право находиться в девичьем шатре, мог распространить эту фразу, и она хотела выяснить, кто именно.

Эйла и Джондалар почти целый день обрабатывали шкуры зубров, сначала удаляя с помощью кремневых скребков жир, пленки и шерсть, затем пропитывали очищенные кожи кашеобразной смесью из коровьих мозгов и воды, благодаря чему они приобретали особую мягкость и эластичность. Потом кожу свертывали и выкручивали, стараясь выжать как можно больше жидкости, зачастую это делали вдвоем. Затем по краям полотнища протыкали дырочки, примерно на расстоянии трех дюймов друг от друга. Влажное кожаное полотнище сильно растягивалось и закреплялось с помощью веревок на большой раме, сделанной из четырех жердей. И тогда начиналась самая тяжелая работа.

Надежно закрепив рамы между деревьями или на поперечных балках, люди вооружались уплощенными палками с закругленными концами и отбивали кожу во всех направлениях, со всех сторон, снова и снова — порой на такую отбивку уходило полдня — до полного высыхания. На этой стадии они уже были почти светлыми, приобретая качество мягкой замши. Из них уже можно было бы шить одежды, хотя после очередного намокания они могли вновь стать жесткими, как сыромятная кожа. Для устойчивого сохранения мягкости, даже после намокания, кожу нужно было еще обработать. Существовало несколько способов такой обработки, в зависимости от желаемого результата.

Проще всего было прокоптить кожу. Для этого использовали, к примеру, дорожную палатку; развесив под коническим сводом несколько кож, на земле разводили дымный костер и хорошенько закрывали дымовые и входные отверстия. Заполнявший палатку дым обволакивал коллагеновые волокна кожи, повышая ее качество. Прокопченная кожа сохраняла мягкость даже после увлажнения или стирки. Копчение изменяло также цвет кожи, и в зависимости от выбора топлива ее оттенки могли меняться от светло-желтого до рыжеватого, серо-коричневого и темно-коричневого.

Для более сложного способа обработки требовалось втереть в кожу смесь, приготовленную из порошка красной охры и растопленного в кипящей воде жира. Она не только придавала коже красный цвет, оттенки которого могли варьироваться от оранжевого до темно-бордового, но обеспечивала и водоотталкивающие свойстве. Для втирания такой жирной смеси использовались отполированные деревянные или костяные лопатки, которые помогали так обработать поверхность, что она становилась блестящей и почти водонепроницаемой. Красная охра также препятствовала гниению и отпугивала насекомых, даже тех мелких и вредных вошек, которые жили на теплокровных животных, порой мучая и людей.

А благодаря третьему способу, не столь широко известному и требующему больше работы, получалась превосходная, почти белоснежная кожа. Иногда в процессе такой выделки не удавалось сохранить эластичность, но при умелом подходе результат был потрясающим. Эйлу научила отбеливанию кожи Крози, пожилая женщина из племени Мамутои. Для начала нужно было собрать мочу, потом дать ей отстояться, чтобы мочевина естественным образом преобразовалась в аммиак, который и оказывал отбеливающее воздействие. После выскабливания кожу замачивали в этой отстоянной жидкости, потом промывали с использованием мыльного корня, пропитывали мозговой смесью и полировали порошком каолина, своеобразной белой глиной, смешанной с очень хорошо очищенным жиром.

Под руководством Крози Эйла сделала лишь один белый наряд, но неподалеку от Третьей Пещеры она заметила месторождение каолина и подумала, что можно будет попытаться отбелить кожу самостоятельно. Возможно, даже мыльная пена, которую она научилась делать у Лосадунаи из жира и древесной золы, отмоет кожу лучше, чем мыльный корень.

Занимаясь своим делом, Эйла слышала какие-то высказывания по поводу Жаниды и сочла эту ситуацию интересной, поскольку она давала непосредственное представление о традициях и обычаях Зеландонии. Она лично не сомневалась, что именно Перидал помог зародиться новой жизни в животе Жаниды, поскольку оба они заявляли, что никто больше не трогал ее, а Эйла уже убедилась, что именно мужские соки способствуют зачатию. Но когда, проведя весь день за обработкой шкур, они, усталые, возвращались в лагерь Девятой Пещеры, она спросила Джондалара, почему жрецы ограничивают свободу выбора женщины до проведения ритуала Первой Радости.

— Мне непонятно, почему столько сложностей возникло из-за того, что зимой тот молодой мужчина открыл ей Дары Радости, ведь все произошло с ее согласия, — сказала Эйла. — Это совсем не похоже на историю Мадении из Лосадунаи, которую изнасиловала банда хулиганов до ритуала Первой Радости. Конечно, Жанида еще очень молода для беременности, но я была такой же, и я даже не знала о том, что такое Первая Радость, пока ты не показал мне.

Джондалар испытывал большое сочувствие и сострадание к этой молодой женщине. Он сам нарушил принятые в племени традиции, полюбив свою донии-наставницу. Когда выяснилось, что Ладроман… Мадроман… подслушивал и даже тайно следил за ними, а потом рассказал всем, что они собираются пройти Брачный ритуал, Джондалар пришел в ярость и подрался с ним, выбив ему пару передних зубов. Мадроман также хотел, чтобы Золена стала его наставницей, — все хотели, — но она предпочла Джондалара, отказав Мадроману.

Джондалару показалось, что он понимает недоумение Эйлы. Она родилась в другом племени и не вполне понимала, как Зеландонии относятся к устоявшимся традициям и как трудно решиться нарушить их. Он не совсем понимал, что ей не раз приходилось нарушать обычаи Клана и как она страшно поплатилась за это; она едва не погибла, но с тех пор смело ставила под сомнение любые традиции.

— Люди более терпимо отнеслись бы к провинности человека другого племени, — сказал Джондалар, — но Жанида понимала, что ее ждет. Я надеюсь, что она все-таки пройдет Брачный ритуал со своим молодым любовником и они будут счастливы вместе, но я слышал, что некоторые мужчины будут рады заменить его в случае отказа.

— Уж наверняка. Она молодая привлекательная женщина, которая ждет ребенка, и он может родиться у очага мужчины, если он будет достоин ее, — сказала Эйла.

Они прошли немного в молчании, потом Джондалар сказал:

— По-моему, нынешний Летний Сход надолго запомнится всем Зеландонии. Жанида и Перидал, вероятно, окажутся самой молодой парой, если решат пройти Брачный ритуал, уже не говоря о ее ранней беременности. Наше возвращение из долгого Путешествия также вызовет множество разговоров, а ведь никто даже толком не представляет, как далеко отсюда ты родилась. И наконец, Джоплая и Экозар. Они оба имеют очень необычные родственные связи и происхождение. Остается лишь надеяться, что их возможные противники не устроят скандал. Я до сих пор с изумлением вспоминаю выходку Брукевала. Мне казалось, что воспитание должно было помочь ему сдержать свои чувства.

— Экозар был прав, сказав, что не принадлежит Клану, — заметила Эйла. — Его мать когда-то жила с ними, но не они вырастили его. Даже если бы они приняли его обратно, я думаю, ему было бы трудно жить с ними. Он понимает их язык более или менее, но даже не знает, что пользуется женским языком.

— Женским языком? Ты раньше никогда не упоминала о таком, — сказал Джондалар.

— Это тонкое, но важное различие. Первым жестам языка дети учатся у своих матерей, но, становясь постарше, девочки продолжают жить с матерями и учатся у них. Мальчики больше общаются с мужчинами и начинают изучать мужской язык, — сказала Эйла.

— А чему ты учила меня и Львиное стойбище? — спросил Джондалар.

Эйла усмехнулась.

— Детскому языку, — сказала она.

— Ты хочешь сказать, что я говорил с Губаном на детском языке? — пораженно спросил Джондалар.

— На плохом детском языке, если уж говорить начистоту, но он тебя понял. Его поразило уже то, что ты знал хоть что-то и вообще попытался правильно объясниться с ним, — сказала Эйла.

— Правильно? Значит, Губан считал, что его способ общения правильный? — уточнил Джондалар.

— Конечно. Разве ты не так же относишься к родному языку?

— Наверное, так, — сказал он и улыбнулся. — А какой способ считаешь правильным ты?

— Любой привычный человеку язык общения. Сейчас я не вижу особой разницы, говоря на языках Клана, Мамутои и Зеландонии, но спустя какое-то время я, наверное, буду считать правильным ваш язык, даже если никогда не смогу говорить на нем правильно. В совершенстве я освоила лишь язык Клана, но только вырастившего меня Клана, в ваших краях они общаются несколько иначе, — сказала Эйла.

Когда они дошли до ручья, Эйла заметила, что солнце уже садится, и поразилась великолепным пламенным краскам неба. Они оба остановились, чтобы немного полюбоваться закатом.

— Зеландони спросила меня, не хочу ли я стать наставником в завтрашнем ритуале Первой Радости, вероятно, для Жаниды, — сказал Джондалар.

— Она сказала тебе об этом? — удивилась Эйла. — Мартона говорила мне, что мужчин никогда не предупреждают, с кем они будут, и им даже не полагается об этом знать.

— Она ничего не сказала мне. Просто упомянула, что ей нужен такой мужчина, который может быть не только не болтливым, но и очень осторожным. Она сказала, что узнала о твоей беременности, и подумала, что мне известно, как бережно следует обходиться с такими женщинами. О ком же еще она могла говорить? — сказал он.

— И ты собираешься сделать это?

— У меня возникли сомнения. В прежние времена я даже стремился к этому, но все-таки сейчас отказался, — признался он.

— Почему? — спросила она.

— Из-за тебя.

— Из-за меня? Ты думаешь, я буду против?

— А ты не против?

— Я поняла, что у вас такой обычай, и даже женатые мужчины бывают наставниками, — сказала Эйла.

— И ты согласилась бы, нравится тебе это или нет, не так ли?

— Наверное, да, — сказала она.

— Я отказался вовсе не потому, что предвидел твои возражения, хотя мне самому, вероятно, не понравилось бы, если бы ты решила стать женщиной-наставницей в этом сезоне. Просто я подумал, что не смогу дать ей того внимания, которое она заслуживает. Я буду думать о тебе, сравнивая ее с тобой, и это будет нечестно по отношению к ней, — сказал он. — Я могу быть ласковым и осторожным, но уже привык, что мы с тобой идеально подходим друг другу, поэтому и боюсь, что могу повредить этой юной женщине. Мне не приходится беспокоиться, что я причиню вред тебе, по крайней мере сейчас. Но на более поздних сроках беременности… даже не знаю, придется что-то придумывать.

Она не осознавала, что может так обрадоваться его отказу. Она слышала, насколько соблазнительными считает большинство мужчин молодых девушек, и подумала, уж не ревнует ли она.

Не хотелось бы, тем более что ей запомнились слова Зеландони о ревности на собрании невест, и она не стала бы возражать, если бы он принял это предложение, но была счастлива, что он отказался. Лицо Эйлы озарилось широкой сияющей улыбкой, подобной лучезарному закатному сиянию, согревшей сердце Джондалара.

Все брачующиеся пары собрались в Доме Жрецов на следующий день после ритуала Первой Радости. Больше всего было молодых, но среди них встречались и люди более зрелого возраста, а некоторым уже давно перевалило за пятьдесят. Невзирая на возраст, все они волновались и с нетерпением ждали предстоящего события, большинство пребывали в дружелюбном настроении, и зачастую общий Брачный ритуал порождал особые связи между людьми. Здесь многие становились добрыми друзьями на всю жизнь.

Эйла поручила Волка заботам Мартоны, которая сказала, что с удовольствием побудет с ним, хотя Эйле пришлось временно привязать его, чтобы он не последовал за ней. Перед уходом она заметила, что Мартона действительно оказывает на Волка успокаивающее воздействие.

Когда они пришли к Дому Жрецов, Эйла увидела Левелу с незнакомым мужчиной. Левела призывно помахала им, а потом познакомила с Жондекамом, рыжебородым мужчиной среднего роста, приятной улыбкой и озорными глазами.

— Значит, ты из Пещеры Старшего очага, — сказал Джондалар. — Мы с Кимераном старые друзья. Нам вместе вручили пояса зрелости. Я виделся с ним во время охоты на бизонов. Тогда я еще не знал, что он стал вождем Второй Пещеры.

— Он мой дядя, младший брат моей матери, — сказал Жондекам.

— Дядя? А вы с ним кажетесь скорее ровесниками, — сказала Эйла.

— Он всего лишь на несколько лет старше меня и скорее похож на моего старшего брата. Когда он родился, моя мать уже почти достигла девичества, — пояснил Жондекам. — И с тех пор она была ему как вторая мать. Когда его мать, наша бабушка, умерла, то моя мать позаботилась о нем. Она очень рано обзавелась семьей, но ее муж вскоре умер. Я был ее первенцем, а потом у нее родилась еще и девочка, моя сестра, но я почти не помню мужчину моего очага. Мать стала Зеландони и больше уже не искала связи с мужчинами.

Я помню, попал тогда в неловкое положение… Я отпустил несколько шуточек по поводу молодой привлекательной женщины, стоявшей вместе с матерями, поинтересовавшись, какого же ребенка она провожает на обряд инициации, — с усмешкой сказал он. — Можно представить себе, что я испытал, когда Кимеран сказал мне, что она пришла туда с ним. Мы с ним были одного роста! Потом он объяснил мне, что на самом деле она приходится ему сестрой.

Когда Зеландони уже собирались начать собрание, появилась наконец самая юная пара, Жанида и Перидал. Молодые люди остановились у входа, беспокойно и слегка испуганно поглядывая на всех, и на мгновение показалось, что они готовы сбежать. Вдруг Левела, оставив свою компанию, быстро пошла им навстречу.

— Привет, я Левела из Западного владения Двадцать Девятой Пещеры. А вас зовут Жанида и Перидал, не так ли? По-моему, мы встречались с тобой, Жанида, в Летнем Лагере во время сбора сосновых орехов пару лет назад. Я разговаривала сейчас с Эйлой и Джондаларом. Она умеет общаться с животными, а он брат мужа моей сестры. Пойдемте, я познакомлю вас с ними, — Сказала она, приглашая их следовать за собой. Они, похоже, потеряли дар речи.

— По-моему, она ведь сестра Пролевы? — тихо спросила Джоплая.

— Верно, и, видимо, ей свойственна такая же доброжелательность, как Пролеве, — заметила Эйла.

— Познакомьтесь также с Джоплаей и Экозаром, они члены Пещеры Ланзадонии, но также будут участвовать в нашем празднике, — говорила Левела, приближаясь к ним. — А вот мой жених. Жондекам, из Второй Пещеры Зеландонии. Познакомься с Жанидой и Перидалом из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры. — Она взглянула на молодую пару. — Я ведь не ошиблась, да?

— Да, — сказала Жанида, на лице которой одновременно отразились и робкая радость, и озабоченность.

Жондекам и Перидал обменялись рукопожатиями.

— Привет, — сказал Жондекам с широкой улыбкой.

— Привет. — Перидал ответил на его приветствие, хотя его рукопожатие было довольно вялым и он явно не знал, что еще сказать.

— Привет, Перидал, — сказал, в свою очередь, Джондалар, протягивая ему руки. — По-моему, мы виделись на последней охоте?

— Да, я участвовал в ней, — сказал молодой парень. — Я видел тебя… на лошади.

— И Эйлу тоже, как я догадываюсь.

От смущения Перидал растерял все слова.

— Тебе повезло? — спросил Жондекам.

— Да, — сказал Перидал.

— Он убил двух самок, — сказала за него Жанида, — а одну с детенышем внутри.

— А ты знаешь, что из кожи такого детеныша получается прекрасная детская одежка? — спросила Левела. — Она очень нежная и мягкая.

— Да, моя мать тоже так сказала, — ответила Жанида.

— Мы еще не познакомились, — сказала Эйла, протягивая руки робкой невесте. — Я Эйла, прежде жившая в Львином стойбище Мамутои, но сейчас ставшая членом Девятой Пещеры Зеландонии. Именем Великой Земной Матери, Мут, также известной как Дони, я приветствую тебя…

Жанида слегка опешила. Ей еще не приходилось слышать такого странного выговора. Возникла неловкая пауза. Потом, словно вспомнив о хороших манерах, она сказала:

— Я Жанида из Южного владения Двадцать Девятой Пещеры Зеландонии. Именем Дони я приветствую тебя, Эйла из Девятой Пещеры Зеландонии.

Джоплая выступила вперед и тоже протянула руки навстречу юной женщине.

— Я, Джоплая из Первой Пещеры Ланзадонии, дочь очага Даланара, основателя и вождя племени Ланзадонии. Именем Великой Матери я приветствую тебя, Жанида. Это мой жених, Экозар из Первой Пещеры Ланзадонии.

Жанида смотрела на эту пару, буквально разинув рот и вытаращив глаза. Многие выглядели удивленными при встрече с ними, но она явно не умела владеть собой. Затем, словно вдруг осознав, что она делает, она закрыла рот и густо покраснела.

— Я… простите меня. Моя мать очень рассердится, если узнает, что я проявила такую невоспитанность, но я не могла справиться сама с собой. Вы оба такие особенные, но ты красива, а он… нет, — сказала она и вновь покраснела. — Ой, простите. Я хотела… я не хотела, сказать… я просто…

— Ты просто подумала, что она настолько же красива, насколько он уродлив, — сказал Жондекам, озорно блеснув глазами. Он посмотрел на них обоих и усмехнулся. — И это правда, разве нет?

Повисла неловкая пауза, потом заговорил Экозар.

— Ты прав, Жондекам. Я не красив. И мне трудно представить, почему эта красивая женщина выбрала меня, но я не буду искушать судьбу, сомневаясь в собственном счастье, — сказал Экозар с улыбкой, от которой засветились его глаза.

Вид улыбки на лицах людей Клана всегда пугал Эйлу. Люди Клана не улыбались. Для них вид обнаженных зубов означал угрозу и испуганную демонстрацию подчинения. Но как ни странно, от улыбки черты лица Экозара изменились, и его родство с Кланом стало менее заметным.

— Пошутили и ладно. На самом деле я рад видеть тебя среди нас, Экозар, — сказал Жондекам. — Рядом с этим красавцем, — он кивнул в сторону Джондалара, — все проигрывают, но благодаря тебе мы с этим юношей смотримся не так уж плохо! Наши избранницы — другое дело, они все красавицы.

Жондекам говорил с такой искренностью, что все невольно улыбнулись и успокоились. Левела взглянула на него любящими глазами.

— Надо же, благодарю, Жондекам, — сказала она. — Тебе придется признать, однако, что глаза Экозара так же необычны и неотразимы, как и глаза Джондалара. Я никогда не встречала таких красивых темных глаз, а его взгляды на Джоплаю позволяют понять, почему они решили пожениться. Если бы он взглянул на меня так же, я вряд ли смогла бы устоять.

— А мне нравится и внешность Экозара, — сказала Эйла, — но глаза, красота его глаз, бесспорно, занимает главное место.

— Если уж мы начали говорить начистоту, то надо выяснить все до конца, — сказал Жондекам, — у тебя, Эйла, очень странный выговор. К нему надо немного привыкнуть, но мне он нравится. Это заставляет людей обратить на тебя внимание и прислушаться. Хотя ты, должно быть, родилась в каких-то очень далеких краях.

— Дальше, чем ты можешь себе представить, — сказал Джондалар.

— И я хотел спросить еще кое о чем, — добавил Жондекам. — Где же твой волк? Мне рассказывали о встрече с ним, и я также надеялся познакомиться.

Эйла улыбнулась ему. Он был настолько откровенным и честным, что она невольно почувствовала к нему симпатию, и от него веяло таким спокойствием и довольством, что все окружающие заражались его настроением.

— Волк остался с Мартоной. Мне подумалось, что ему и всем нам будет спокойнее, если он останется дома. Но если ты зайдешь в лагерь Девятой Пещеры, то я с удовольствием познакомлю вас, и у меня такое ощущение, что ты ему понравишься, — сказала она. — Я буду рада познакомить с ним всех вас, — сказала она, оглядывая стоявшую вокруг компанию, включая юную пару, улыбки которой уже стали более уверенными и спокойными.

— Да, обязательно заходите, — радушно добавил Джондалар. Ему понравились все новые знакомые, но особенно Левела, которая оказалась общительной и душевной молодой женщиной, и Жондекам, напомнивший ему Тонолана, его младшего брата.

Они заметили, что Верховная жрица стоит около центрального очага, молча ожидая, пока все успокоятся. Дождавшись тишины, она обратилась ко всем собравшимся, отметив серьезность обязательств, которые они берут на себя, повторив отчасти то, что говорила раньше на собрании невест, и рассказав вкратце о том, что их ждет во время Брачного ритуала. Другие жрецы объяснили, где им полагается находиться, как выходить и что говорить. Потом прошла репетиция ритуальных передвижений.

Перед роспуском собрания Верховная вновь обратилась к ним:

— Большинство из вас знают это, но я хочу напомнить об этом сейчас, чтобы не осталось никаких неясностей. После Брачного ритуала половину лунного цикла — приблизительно четырнадцать дней, если использовать счетное слово, — молодоженам разрешается говорить только между собой. Лишь в случае крайней необходимости вы можете связаться с кем-то, но и тогда с помощью Зеландони, который будет решать, достаточно ли важна ваша надобность для нарушения ограничения. Я хочу, чтобы вы поняли смысл такого запрета. Принуждая молодую пару к уединенному житью, мы выясняем, смогут ли молодые ужиться вместе. Если к концу данного срока они решат, что несовместимы, любая пара сможет разорвать узел без каких-либо последствий. Все останется так, словно они никогда не проходили Брачный ритуал.

Верховная Зеландони понимала, что большинство пар с нетерпением ждут начала этого запрета, радуясь тому, что столько времени будут всецело предоставлены друг другу. Но она знала и то, что в результате одна или две пары смогут без лишнего шума разойтись. Она внимательно посмотрела на каждого из них, пытаясь определить, какие семьи окажутся прочными. А также прикидывала, какие пары не выдержат даже четырнадцатидневного испытания. В заключение она пожелала им всего хорошего и сообщила, что Брачный ритуал состоится завтра вечером.

Эйлу и Джондалара не беспокоило, что их союз может оказаться несовместимым. Они уже провели наедине друг с другом почти целый год, за исключением кратких остановок в нескольких племенах во время Путешествия. И они с нетерпением ждали такой вынужденной интимной жизни, особенно потому, что такое уединенное странствие будет просто праздничным отдыхом.

Покинув Дом Жрецов, эти четыре пары отправились на свои стоянки. Первыми ушли Жанида и Перидал. Перед уходом Жанида протянула Левеле обе руки.

— Я хочу поблагодарить тебя, — сказала она, — за дружеское участие и доброжелательность к нам. Когда мы вошли, мне вдруг показалось, что все смотрят только на нас, и я совсем растерялась. Но когда мы уходили, я заметила, как люди смотрели на Джоплаю и Экозара, и на Эйлу с Джондаларом, и даже на тебя и Жондекама. Может быть, просто все приглядывались друг к другу, но благодаря тебе исчезла отчужденность, и возникло ощущение какой-то сопричастности. — Подавшись вперед, она в знак признательности прикоснулась щекой к щеке Левелы.

— Жанида оказалась воспитанной и разумной юной женщиной, — заметил Джондалар, когда остальные продолжили путь. — Перидалу повезло с ней, и я надеюсь, что он оценит ее достоинства.

— На мой взгляд, они искренне привязаны друг к другу, — сказала Левела. — Странно, почему он препятствовал их союзу.

— Я подозреваю, что его сопротивление исходило скорее от его матери, чем от него самого, — сказал Жондекам.

— Вероятно, ты прав, — сказала Эйла. — Перидал очень молод. Его мать, должно быть еще имеет большое влияние на него. Но также и Жанида. Интересно, сколько им лет?

— По-моему, обоим уже исполнилось тринадцать. Ей совсем недавно, а он на несколько месяцев старше, ближе к четырнадцати, — сказала Левела.

— Ну, тогда я для него уже старик, — сказал Джондалар. — Я почти в два раза старше его, мне уже двадцать три года. А ведь Перидал даже еще не успел пожить в дальдомах.

— И я тоже уже старая, — сказала Эйла. — Я могу насчитать девятнадцать лет.

— Не такая уж ты и старая, Эйла. Я могу насчитать двадцать, — сказала Джоплая.

— А насколько стар Экозар? — спросил Жондекам. — Сколько лет тебе уже исполнилось?

— Понятия не имею, — сказал он. — Никто мне не говорил об этом или, вернее, не следил, насколько я понимаю.

— А ты не пытался подумать и вспомнить все прошедшие года? — спросила Левела.

— У меня хорошая память, но детство вспоминается смутно, границы лет размыты, — сказал Экозар.

— Я могу насчитать семнадцать лет, — сказала Левела.

— Ну а мне уже двадцать, — заявил Жондекам. — А вот и наш лагерь. Увидимся завтра. — Они приветливо помахали на прощание последним двум парам, которые пошли дальше к их общему лагерю Зеландонии и Ланзадонии.

На следующее утро Эйла проснулась рано и радостно подумала о том, что сегодня они с Джондаларом станут мужем и женой. Лучики слабого света, предшествующего восходу солнца, проникали в щели между очень плотными, почти непроницаемыми кожаными панелями дома, слегка подсвечивая швы и очерчивая входной проем. Она немного полежала, приглядываясь к сумрачным очертаниям стенных панелей.

Она слышала спокойное дыхание Джондалара. Тихо приподнявшись, она разглядела в этом тусклом свете лицо спящего рядом мужчины. Тонкий прямой нос, квадратный подбородок, высокий лоб. Ей вспомнилось, как она первый раз изучала его лицо, пока он спал в пещере в ее долине. Он был первым человеком одного с ней вида, которого она увидела, вернее, могла вспомнить, и он был тяжело ранен. Она даже не знала, выживет ли он, но подумала, что он красавец.

Она до сих пор так думала, хотя уже знала, что мужчин обычно не называют красавцами. Любовь к этому мужчине заполнила все ее существо. Она казалась почти подавляющей, почти болезненной, мучительно всеобъемлющей и изумительно страстной. Эйле с трудом удалось сдержаться. Она тихо встала, быстро оделась и выскользнула из дома.

Весь лагерь еще спал. С этой небольшой возвышенности открывался хороший вид на долину Реки. В сумрачном свете шатры казались черными холмами, поднимающимися над темной землей, каждый шатер с центральным столбом служил кровом для многих обитателей. Предутренний лагерь, пока еще тихий, разительно отличался от дневного — шумного и суетливого, охваченного кипучей деятельностью.

Эйла направилась к ручью и прошла вверх по течению. Последние звезды гасли, растворяясь в небесной утренней голубизне. Стоящие в загоне лошади заметили ее приближение и тихо заржали в знак приветствия. Повернув в их сторону, она нырнула под перекладину между столбами изгороди, подошла к золотистой кобыле и обняла ее за шею.

— Уинни, сегодня мы с Джондаларом станем мужем и женой. Помнишь, как давно, словно в какой-то другой жизни, ты привезла его, окровавленного и полуживого, в мою пещеру. С тех пор мы прошли ужасно долгий путь. И нам никогда уже не вернуться в ту долину, — сказала Эйла лошади.

Удалец тыкался мордой в ее плечо, требуя внимания. Эйла погладила его и обняла сильную, крепкую шею этого гнедого жеребца. Возвращающийся с ночной охотничьей вылазки Волк появился из ближайшей рощицы. Он подбежал к молодой женщине, окруженной лошадьми.

— А вот и ты, Волк, — сказала она. — Где же тебя носило? Я слышала, как ты удрал из дома под утро. — Краем глаза она заметила смутное движение среди деревьев. И взглянула туда как раз вовремя, чтобы успеть увидеть второго волка, темного зверя, мелькнувшего между кустами. Она склонилась и, обняв руками волчью голову, распушила его мохнатые скулы. — Ты нашел себе пару или подружку? — спросила она. — Ты хочешь вернуться к дикой жизни, как Вэбхья? Я буду скучать по тебе, но не стану удерживать тебя. — Волк удовлетворенно урчал, пока Эйла почесывала его мех. Похоже, в данный момент он не имел никакого желания возвращаться к темной фигуре в роще.

Над горизонтом показался краешек солнечного диска. В воздухе проплыл запах дымка утренних костров, и она оглянулась в сторону лагеря. Несколько ранних пташек уже проснулось. Лагерь начал потихоньку оживать.

Она увидела, что Джондалар большими шагами идет к загону. Его брови были озабоченно сведены. Знакомое выражение. Похоже, его что-то расстроило. Она уже выучила наизусть все черты и выражения его лица. Частенько она следила за ним тайком, ее глаза всегда стремились отыскать его, где бы он ни был и чем бы ни занимался. Обычно он всегда сосредоточенно сводил брови, разглядывая новый кусок кремня, словно пытался увидеть, какие мелкие частицы надо отколоть от этого камня. Ей нравились все его выражения, но больше всего она любила видеть его легкую поддразнивающую усмешку или как он смотрит на нее, распахнув глаза, сияющие любовью и желанием.

— Эйла, я проснулся, а тебя уже и след простыл, — приближаясь, сказал Джондалар.

— Я рано проснулась и уже не смогла больше заснуть, — сказала Эйла. — Поэтому вышла прогуляться. Ты знаешь, по-моему, Волк завел себе подружку, она прячется там, в рощице. Вот почему он сбежал сегодня утром.

— Отличный повод. Если бы у меня завелась подружка, я не раздумывая сбежал бы с ней в такую рощицу, — сказал он, улыбка стерла с лица озабоченное выражение. Он обнял Эйлу и, крепко прижав к себе, посмотрел на нее с высоты своего роста. Ее еще спутанные после сна волосы рассыпались по плечам, и масса густых волнистых прядей обрамляла ее лицо. Она уже начала сворачивать волосы аккуратным кольцом вокруг головы так же, как женщины его Пещеры, но ему по-прежнему больше всего нравилось, когда она распускала волосы, такой он впервые увидел ее, когда она стояла обнаженная в ярком солнечном свете на выступе перед ее пещерой после купания в протекавшей по дну долины реке.

— Придется потерпеть до вечера, — сказала она. — А долго тебе хотелось бы бежать с ней?

— До конца моей жизни, Эйла, — сказал он, целуя ее.

— А, вот вы где! Вы что, забыли, что сегодня день вашего бракосочетания. Никаких Даров Радости до ритуала! — Это был Джохарран. — Мартона хочет видеть тебя, Эйла. Она попросила меня найти тебя.

Эйла вернулась обратно в шатер. Поджидая ее, Мартона пила чай.

— Тебе сегодня положен скудный завтрак, Эйла. Можешь выпить только чаю.

— Прекрасно. Все равно я сомневаюсь, что смогла бы хоть что-то проглотить. Спасибо, Мартона. — Она видела, что Джондалар уходит куда-то вместе с Джохарраном, неся какие-то свертки и тюки.

Джондалар заметил Джохаррана, махавшего ему рукой с другой стороны поляны, как раз когда собирался войти в дом, который делил вместе с несколькими женихами, которым предстояло сегодня вечером стать семейными людьми. Многие из них имели родственные связи друг с другом, и с каждым из них находился здесь один или пара близких друзей или родственников. Он только что отнес все походные вещи, которые могут понадобиться ему во время четырнадцатидневного испытательного срока, в маленькую палатку, поставленную им за пределами жилой территории Летнего Схода, у подножия холма, в котором обнаружилась новая пещера. Он хотел бы принести также и вещи Эйлы, но по обычаю их должен был принести кто-то другой.

Он поджидал своего брата у входа в шатер женихов. Это жилище не особенно отличалось от холостяцких дальдомов, в которых он частенько жил на былых Летних Сходах, по молодости многим мужчинам хотелось избавиться от бдительных глаз своих матерей или матерей их жен и других облеченных властью людей. Джондалар припомнил те развеселые летние деньки, что проводил с приятелями в шумных играх и череду миловидных женщин, время от времени заглядывающих в дальдома. Между этими холостяцкими домами и живущими в них мужчинами обычно возникало вполне дружеское соперничество, все они старались завлечь в свои дома самых юных женщин. Все холостяки, похоже, стремились проводить каждую ночь с новой женщиной, за исключением тех ночей, когда в дальдоме устраивались мальчишники.

В такие ночи никто не спал до утра. Пили березовицу и вино, если его удавалось раздобыть. Бывало, приносили какие-то растения, которые обычно хранились для проведения ритуалов. В перерывах между песнями, плясками и играми молодежь делилась разнообразными историями, и всю ночь до утра дом оглашался веселым смехом. Когда же приглашались женщины, то компания обычно быстро распадалась, поскольку сговорившиеся парочки или маленькие группы вскоре покидали общее сборище для более уединенных развлечений.

Женихи всегда являлись предметом для шуточек в таком холостяцком жилище, и Джондалар добродушно относился к таким шутливым замечаниям, хотя сам он неохотно шутил по этому поводу, но обстановка в доме, где ему предстояло провести сегодняшний день, была более спокойной, и мужчины в нем явно настроились на более серьезный лад. Всем им предстояло пройти ритуал бракосочетания, а это было совсем нешуточное дело, особенно для мужчин, впервые готовившихся основать собственный очаг.

Женихов не допускали в Дом Жрецов, где собрались их невесты, им запрещалось общаться до начала Брачной церемонии. Хотя женихи также собирались в специальных домах за территорией лагерей, им предоставлялось больше свободы. Они могли ходить где угодно, только держаться подальше от своих нареченных. Мужчины собирались в нескольких небольших шатрах, но все женщины, их близкие друзья и родственники находились в Доме Жрецов. Хотя их шатер был больше всех остальных, сейчас там было гораздо теснее, чем в домах женихов, но случайные взрывы смеха, доносившиеся оттуда, неизменно притягивали мужчин.

— Джондалар! — подойдя поближе, крикнул Джохарран. — Тебя хочет видеть Мартона. Она в шатре Зеландони вместе с невестами.

Джондалара удивило такое приглашение, но он поспешил туда, раздумывая, что могло понадобиться от него матери. Он постучал по столбу у входа в дом, и когда створка занавеса отошла в сторону, не удержавшись, вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь и хоть мельком увидеть Эйлу. Но Мартона надежно закрыла за собой входной проем. Она держала в руках сверток, показавшийся ему хорошо знакомым. Именно его Эйла так непреклонно тащила с собой все их долгое Путешествие. Он узнал этот кожаный сверток, перевязанный веревкой. Частенько он пытался выяснить, что же в нем завернуто, но она уклонялась от ответа.

— Эйла попросила, чтобы я вручила это тебе, — сказала Мартона, передавая ему пакет. — Ты знаешь, что не положено иметь никакого общения в день церемонии, даже косвенного, но она сказала, что если бы знала об этом, то вручила бы это тебе раньше. Она очень расстроилась, почти до слез, и готова была сама нарушить запрет, если я не передам его тебе. Она велела передать, что это для Брачного ритуала.

— Спасибо, мама, — сказал Джондалар.

Больше ему ничего не удалось сказать, поскольку Мартона тут же скрылась в доме, плотно прикрыв за собой занавес. По пути к мужскому дому он с любопытством разглядывал загадочный сверток. Прикинув на руке его вес, он раздумывал, что в нем может быть. Сверток был мягким, но довольно объемистым. В частности, по этой причине он не понимал, почему она с таким упорством хранила его, даже в тех случаях, когда нужно было оставить лишь самое необходимое и освободить побольше места. Неужели Эйла в такую даль протащила подарок для него ко дню их бракосочетания? Видимо, это нечто особенное, и не стоит поспешно открывать его на глазах у всех. Ему захотелось найти более уединенное место.

Вернувшись в мужской дом с таинственным свертком, Джондалар с радостью обнаружил, что все куда-то разошлись. Он немного повозился с завязками, но узлы не поддавались, и в итоге ему пришлось разрезать веревку ножом. Развернув обертку, он заглянул внутрь. Там лежала какая-то белая вещь. Он вынул ее и встряхнул. Перед ним развернулась прекрасная чисто-белая кожаная туника, украшенная лишь белоснежными хвостиками горностая с темными кончиками. Она передала, что это для бракосочетания. Неужели она сшила для него праздничную тунику?

Ему предложили на выбор несколько нарядов, и он выбрал один из них, затейливо украшенный так, как принято у Зеландонии. Но эта туника была совершенно особенной. Покроем она напоминала одежды Мамутои, но они обычно затейливо украшали наряды — бусинами из бивня мамонта, ракушками и другими материалами. А здесь единственной отделкой служили горностаевые хвостики, но удивительнее всего смотрелся цвет кожи. Эта кожаная туника была чистейше, блестяще белой, такого оттенка удавалось добиться с большим трудом, и ошеломляюща в своей простоте, поскольку никакие украшения не отвлекали внимания от насыщенности и чистоты самого цвета.

Когда же она сделала ее, подумал он. Во время Путешествия у нее просто не было времени для этого, и кроме того, она таскала за собой этот сверток с самого начала. Должно быть, она сделала ее зимой, когда они жили в Львином стойбище Мамутои. Но ведь именно зимой она стала невестой Ранека. Джондалар приложил тунику к себе. Она в точности подходила ему по размеру и была бы велика Ранеку, который был и ниже его ростом, и уже в плечах.

Почему она сшила для него тунику, и тем более такую красивую, если собиралась остаться с Мамутои и жить с Ранеком? Судорожно соображая, он поглаживал руками наряд. Он был таким мягким и эластичным. Выделанная ею кожа всегда отличалась таким качеством, но как же долго она трудилась, чтобы сделать ее настолько мягкой? И такой белоснежной. И кто ее научил делать такую белую кожу? Возможно, Неззи? Потом он вспомнил, что Крози, пожилая женщина из Журавлиного очага, надевала на один из праздников белый наряд, когда все постарались принарядиться как можно лучше. Может, именно она научила Эйлу? Однако он ни разу не видел, как она трудилась над выделкой такой белой кожи, хотя, возможно, тогда его мысли были слишком заняты другими вещами.

Он покрутил в пальцах шелковистые хвостики горностая. Где же она раздобыла горностаевые хвосты? Потом ему вспомнилось, что Эйла вернулась в земляное жилище с несколькими горностаями в тот день, когда притащила крошечного живого волчонка. Он улыбнулся, припоминая, какой переполох это вызвало. Но они тогда уже поссорились — в общем-то, по его вине, — и он перебрался жить в кухонный очаг. Она уходила по вечерам в гости к Ранеку. Они были почти помолвлены. И тем не менее ей, вероятно, понадобилось очень много времени, чтобы сделать для него такую мягкую, замечательно белую тунику. Неужели даже тогда она так сильно любила его?

Глаза Джондалара затуманились, он едва не заплакал. Он понимал, как плохо обходился с Эйлой. А во всем виновата его ревность, а еще больше — страх перед тем, что скажет его племя, узнав, кто ее вырастил. Он сам толкнул ее в объятия другого мужчины, однако она еще много дней трудилась, делая для него этот наряд, а потом еще тащила его в такую даль, чтобы вручить ему перед их бракосочетанием. Неудивительно, что она так расстроилась и готова была нарушить все запреты, чтобы передать его.

Он вновь пригляделся к тунике. На ней не было ни одной морщинки. Должно быть, Эйле удалось дать ей отвисеться и даже пропарить ее после их прибытия сюда. Он приложил к себе тунику, ощущая ее мягкость, и вдруг почувствовал почти осязаемую связь с Эйлой, вложившей столько труда и любви в ее изготовление. Он с удовольствием надел бы ее, даже если бы она не была такой красивой.

Но она была красива. Наряд, который он выбрал для своего Брачного ритуала, теперь казался невзрачным, несмотря на все его украшения. Джондалар умел одеваться со вкусом и знал это. Он всегда втайне гордился своим умением выбрать красивую и изящную одежду. С легким самодовольством он оценивал стильные и красивые вещи и впитал такое умение практически с молоком матери, ведь никто не умел одеваться так красиво и со вкусом, как Мартона. Джондалар подумал, видела ли она эту тунику. Вряд ли. Уж она бы оценила ее потрясающее качество и изящество отделки из горностаевых хвостиков и наверняка выдала бы свое знание хоть каким-то намеком.

Его размышления прервал вошедший в шатер Джохарран:

— Вот ты где, Джондалар. Похоже, мне сегодня весь день придется разыскивать тебя. Тебе нужно получить особые указания. — Он заметил белый наряд. — Откуда ты взял это? — спросил он.

— Эйла подарила мне Брачный наряд. Мать звала меня, чтобы вручить его. — Он вытянул тунику перед собой.

— Джондалар! Какая красота! — сказал его брат. — Даже не знаю, приходилось ли мне видеть такую замечательную белую кожу. Ты всегда любил красиво приодеться, но в этом наряде ты будешь просто неотразим. Наверное, много женщин захотят сегодня оказаться на месте Эйлы. Хотя и мужчин, желающих занять твое место, братец, тоже будет немало, и твой старший брат, безусловно, вступил бы в их ряды… если бы не было Пролевы.

— Да, мне везет. Ты даже не представляешь, как мне повезло, Джохарран!

— Ладно, ладно, я желаю вам обоим много счастья. У меня пока все не было возможности сказать тебе об этом. Раньше я порой беспокоился за тебя. Особенно после той… ну той истории, когда тебя отослали к Даланару. После возвращения ты общался со многими женщинами, но я сомневался, найдешь ли ты когда-нибудь ту, с кем будешь счастлив. Ты обзавелся бы семьей в итоге, я уверен, но я не знал, найдешь ли ты когда-то такое счастье, какое смог я обрести с такой замечательной женой, как Пролева. Мне всегда казалось, что Марона не подходит тебе, — сказал Джохарран. Джондалар был тронут. — Я знаю, что сегодня полагается подшучивать над тобой, ведь ты решился расстаться со свободой и связать себя узами ответственности за семейный очаг, — продолжал Джохарран, — но скажу тебе честно, Пролева сделала меня очень счастливым, а ее сын привнес в нашу жизнь особое тепло, которого невозможно достичь никакими иными способами. Ты знаешь, что она опять ждет ребенка?

— Нет, не знал. Эйла тоже ждет. У наших жен, похоже, родятся дети, которые будут ровесниками и сводными родственниками, — с широкой улыбкой сказал Джондалар.

— Я определенно чувствую, что сын Пролевы появился от моего духа, и надеюсь, что следующий ее ребенок также будет похож на меня, но дети очага в любом случае приносят мужчине огромное счастье, пробуждают какое-то особое, почти непередаваемое чувство. Когда я смотрю на Джарадала, то меня переполняют чувства особой гордости и радости.

Два брата похлопали друг друга по плечам и обнялись.

— Надо же, какие глубокие чувства познал мой старший брат, — улыбнувшись, сказал Джондалар поглядывая сверху вниз на мужчину, которого слегка перегнал по росту. Потом его выражение стало более серьезным. — Скажу тебе честно, Джохарран. Я частенько завидовал твоему счастью, еще до того, как ушел, даже когда у вас еще не было детей. Уже тогда я понял, что Пролева будет тебе хорошей женой. Что она наполнит твой дом и доброжелательностью, и радушием. И пусть я вернулся совсем недавно, но за это время уже успел полюбить ее малыша. Кстати, Джарадал действительно похож на тебя.

— Ладно, тебе пора идти, Джондалар. Мне велели поторопить тебя.

Джондалар сложил белую тунику, тщательно завернул ее в мягкое кожаное полотнище и, аккуратно положив на свою спальную скатку, последовал за братом. Но напоследок он еще раз оглянулся через плечо и посмотрел на этот сверток, мечтая, как скоро примерит тунику, белую тунику, в которой встретится с Эйлой на Брачном ритуале.