ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ
Юра Смирнов заканчивал допрос Анатолия Софроновича Афонина, то бишь Афони. С его предшественником разобрались быстро: Жора с трудом вспомнил, что зовут-то его Георгием Алексеевичем Кудриком. Что вообще-то он люберецкий, но в силу обстоятельств примкнул к таганским ребятам. Причину, как ни силился, назвать не мог. Словом, это был классический образец «быка» – вес девяносто килограммов, позади восьмилетка, «качалка» в Люберцах, затем два года исправительных работ по статье двести шестой, а через короткое время – трояк, по статье двести десятой: вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. Своего ума не хватило, пришлось самому в «быки» податься.
У Афони была биография почище, поспокойней, обошлось без отсидок. Пока все было впереди. Начиная допрос, Юра внимательно прослушал Афонину магнитофонную исповедь, отметил для себя несколько пунктов, по которым можно было углублять свои знания по части Афониной биографии, и чтобы у Анатолия Софроновича вдруг не появилось настойчивого стремления отрицать записанное на магнитофонную пленку, как выбитое из него под угрозой смерти, сделал этот текст достоянием протокола.
Говоря воровским языком, Афоня уже успел заложить своего хозяина, а теперь Юре оставалось лишь уточнять те или иные эпизоды. Важным моментом оказалось признание Афони, что таганские не раз сотрудничали с охраной фирмы «Юнона». И это было законным образом зафиксировано в протоколе допроса. Но, как ни старался следователь, все же не удалось добиться правды по поводу адресата, доставившего груз кокаина в Москву. Афоня готов был божиться, что ничего не знает. Ему было приказано подойти к седьмому вагону поезда «Дагестан», который приходит на Павелецкий вокзал, и забрать у пассажира, ехавшего в третьем купе, кейс. И больше ничего, никаких слов. Пассажир передаст посылку для Алексея. И все было бы нормально, но на самом выходе с вокзала Афоня вдруг заметил ментов с собаками, которые вполне могли совершать облаву на наркоту. Пришлось быстро уйти в хвост состава, а там – через пути. Машина осталась на площади, но к ней он решил не возвращаться, схватил левака и рванул на Неглинную, где – он твердо знал – квартира латышки пустует и опечатана. Только его это не останавливало: Афоня имел пульт-брелок, который открывает тайную дверь в квартиру. Где взял? Да Полина ж и дала, говорила: у подружки золота, как у дурака махорки. Да вот не получилось ничего – бабу ту «замочили», а потом ментовка прошлась, все выгребла. В общем, сообщил с Неглинной хозяину, что едва ушел с грузом, и боялся, как бы хвоста не притащить. Хозяин велел посмотреть, что ментам надо от Полины, а потом забрать ее и вместе с марафетом доставить к нему. Но следак оказался ушлый, такую гонку затеял, что совсем было потеряли его. Выручило то, что девка была уже под кайфом, а в таком состоянии у нее одна мысль: где бы да с кем бы. Вот и вычислили…
Нового больше не было, и Юра решил закончить допрос.
Подписав страницы протокола, Афоня в ожидании уставился на следователя. Но тот вызвал конвоира и приказал отвести Афонина обратно в камеру. «Скоро отпустим», – сказал на прощание.
А тут как раз позвонил Грязнов, интересовался ходом допросов. Узнав, что они закончились, созвонился с Кистеневым и сказал, что условия договора готов выполнять. Где Николай Парамонович?
– Да чего ты, Грязнов! Слову авторитета уже не веришь?! – возмутился было Леха. – У себя дома сидит твой стукач. Но пусть теперь меняет работу – покоя ему от братвы не будет.
– Это в наших силах, Кистенев. Сейчас я ему перезвоню, и если ты сказал правду, можешь присылать на Петровку гонцов за своими.
– Не велики баре, сами добегут, – презрительно ответил Леха и смачно выругался. – А и ты не шибко радуйся, Грязнов, не одному тебе чихуня.
– Ты о чем? – насторожился Вячеслав Иванович. Что обозначает этот воровской термин, он знал: специалистка по части орального секса. Но почему этот вопрос возник у уголовника?
– А тебе скоро доложат, Грязнов. Но учти, твое слово – твердое.
Грязнов не стал дальше тянуть резину, разгадывая воровские загадки, и перезвонил Парамонычу. Осведомился о здоровье.
– Да более-менее, Вячеслав Иванович, – как-то неохотно откликнулся тот.
– Ты один? – и, чувствуя, что Парамоныч замялся, добавил: – Скажи там кому-нибудь из них, что Грязнов хочет говорить. Пусть трубку возьмут.
– Ну, слушаю, – раздался через полминуты ленивый голос, «бык» еще и чавкал – видно, жвачку жевал.
– Говорит начальник МУРа Грязнов. Через десять минут ваши будут на свободе. Поэтому выметайтесь из квартиры. Можете позвонить Кистеневу. Все.
После этого содержательного разговора Грязнов связался с Турецким и попросил его дать Юре соответствующее указание отобрать у бандитов подписку о невыезде и дать им обоим под зад. Но, давно привыкнув держать все под собственным контролем, снова нашел Юру и поинтересовался, выполнено ли указание Александра.
Юра порывался что-то сказать, но Грязнов не хотел больше ничего слышать про этих бандитов. Наконец, Юра пробился:
– Вячеслав Иванович, я о другом. У нас серьезный прокол случился.
– Ну что еще?
– Я сейчас, ну две минуты назад, звонил своей… приятельнице, той, что в Доме кино работает, которая, кстати, нам и со Скибой помогла. А она вдруг заявляет: чего это ты каких-то мужиков ко мне подсылаешь? Они, говорят, на тебя ссылаются и ищут почему-то опять Полину. Я ничего не понял. Оказывается, это не они, а сама она их спросила: вы от Юры, что ль? Ну они: ага, мол, от него. Галка и стала помогать им разыскивать Полину. А тут она сама возьми да позвони ей. Ты, говорит, где? Тебя тут ищут! Из прокуратуры. Она назвала адрес, те и помчались.
– Что?! – заорал Грязнов. – Когда это было?
– Галка сказала, наверное, с час назад, может, больше. А что?
Вот когда понял Грязнов смысл фразы Кистенева. Но ничего уже поделать не мог: слово начальника МУРа должно всегда оставаться крепким. Телефон в той квартире, куда он отвез Скибу, упорно молчал. Хотелось так выматериться, чтоб небу тошно стало. Ведь говорил же дуре! Ну что ты скажешь…
Через полчаса Грязнов был уже на Большой Академической. Его сияющий милицейский «форд» прокатился вдоль фасада длиннющего дома на двенадцать подъездов и остановился у последнего. Здесь на лавочке сидели несколько пожилых женщин, носителей самой правдивой информации. И на машину, и на представительного ее пассажира, естественно, немедленно перенесли все свое внимание.
Посетовали, что милиции, когда надо, ни разу еще не бывало. На вопрос почему, отвечали едва ли не хором: еще бы, тут такое было!
Оказывается, в квартире на четвертом этаже – все правильно, именно там, кивал Грязнов, – беда случилась с приезжей дамочкой: то ли перебрала чего, то ли травиться решила – про то неизвестно, но вот «неотложку» кавалеры, приехавшие к ней, вызвали. Положили ее на носилки да и увезли. Куда? А кто знает, в клинику, поди. Она ж громко так дышала и стонала, как выносили-то. Номера машины, естественно, никто и не собирался запоминать. А машина, что приезжала сперва, черная и длинная, не наша. Ну а уж после – «скорая», это обычная. И санитары – ребятки такие крепкие, враз вынесли. И дамочку ту жалко – симпатичная такая, черненькая…
Грязнов поднялся в квартиру, открыл своим ключом. Все было так, как он и предполагал: дверь вскрыть им труда не составило. Затем они, очевидно, закатали Полине укол, после чего приехала не «неотложка», а какая-нибудь их же собственная машина. И увезли. В квартире ничего не тронуто, только вешалка – на полу. Видно, жертва попробовала сопротивляться. А так больше никаких особых следов нет. Чисто сделали, мерзавцы. Но зачем же ей понадобилось звонить?!
Усевшись в машину, Грязнов набрал номер Кистенева, надеясь, что хотя бы на сегодня – в последний раз.
– А вот это ты зря сделал, Кистенев, – медленно проговорил в трубку Вячеслав Иванович. – Я ведь предупреждал держаться подальше. И увел ты не просто девку, а важного свидетеля преступления. И за это тебе теперь придется ответить по всей строгости закона.
– Ну пугай, Грязнов!
– Я сказал. Жаль мне тебя, дурака. Да ничего не поделаешь. Придется к тебе высылать наряд. Я предупреждал.
– Нет у меня ее, Грязнов! – заорал Леха. – Хоть сам приезжай – нету!
– А куда девал?
– Никуда! Мое дело – найти. А остальное – уже не мое. Приехали и увезли. Ничего не знаю.
– Лучше б ты вспомнил, Кистенев, пока еще живой.
– А пошел бы ты! – совсем уже сорвался Леха и швырнул трубку, вероятно разбив аппарат.
Да, покачал головой Грязнов, и достали ж мы его!…
– Александр Борисович, ты уже на месте? – интересовался Меркулов.
– Вообще-то раз уж я снял трубку сам, значит, на месте! А чем вызван интерес к моей личности?
– Ты сейчас зайдешь, и я объясню.
Меркулов брюзжал. В принципе он был, конечно, прав. Но у Грязнова так сложились обстоятельства, что никак не мог он оставлять своего агента-информатора у бандитов. В подобных ситуациях их решение никогда не бывает в пользу ментовского агента. Меркулов, конечно, все поймет, если ему объяснить, но зачем. У него что, своих забот не хватает?
– Костя, ты прав, как всегда, просто у Грязнова сложились чрезвычайные обстоятельства, а разрешить их, не вынося на широкое общественное обсуждение, мог ты один. Наша опора и надежда! А на кого нам еще и рассчитывать, Костя?
Брюзжание прекратилось. Лесть – в умеренных дозах, но с определенным чувством – необычайно полезная и действенная штука.
– А что у тебя, какие проблемы? Я, между прочим, справку дорабатываю. По твоей же просьбе.
– Все это хорошо, но у меня в приемной сидит мать этой Дайкуте. Прибыла из Риги. У нее возникли некоторые вопросы, связанные с печальным ритуалом, сам понимаешь. Кто ее вывел на меня – ума не приложу. Но я уделил три минутки посочувствовать ей, все же остальное, как объяснил, в компетенции следователя, ведущего дело Дайкуте. Так вот, поскольку оно в твоем производстве, сделай одолжение, освободи меня от ее присутствия. Клавдия там, в приемной, по-моему, уже на стенку готова лезть от этой чрезмерно общительной дамы. К тому же у нее возникли какие-то проблемы с наследованием. Узнай и, если удастся, постарайся помочь. Все-таки женщина пожилая. Одинокая. Иностранка. Рига ж нынче у нас заграница. Закончишь, постарайся не особо задерживаться. Около пяти я ожидаю одного бизнесмена, с которым нам придется провести серьезную душеспасительную беседу. Его уже пригласил Станислав, а я подтвердил наше желание увидеться. Все, не мешай мне работать! Положи трубку!
Турецкий в изумлении посмотрел на тюкающую короткими гудками трубку и положил-таки ее на место. «Кто из нас двоих свихнулся? – спросил он у своего отражения в стеклянной дверце шкафа. – Неужели это я проявил, по обычаю, неавторизованную активность? Да быть того не может! А, ладно, разбираться, так ум за разум зайдет…»
Он набрал телефон приемной и попросил Клавдию Сергеевну привести к нему посетительницу. И пока та шла длинными коридорами, успел дозвониться до Градуса. Борис Львович был настроен мирно, а узнав, что за дочерью приехала из Риги ее мать, сказал, что тело в принципе можно забирать в любую минуту. Он скажет санитарам, и те приготовят. Надо лишь об одежде побеспокоиться, ведь «девушка» поступила в Склиф в одеянии Евы. Акт же экспертизы со своим заключением он уже отослал Турецкому с оказией. Выводы о причине смерти Турецкий с его слов уже знал – ничего нового.
Вот ведь какая зараза! Хоть капельку, но должен добавить перчика. С горчичкой… Вот, к слову, надо будет обязательно напомнить Славке, выбрать часок и заскочить к деду с бутылочкой коньяка хорошего. Уйдет он – уйдет и целая эпоха…
Клавдия ввела посетительницу. Точнее, не так, сперва вошла в кабинет она, сделала огромные глаза, в которых Александр Борисович прочитал не просто привычное в таких случаях выражение типа «ну, твою мать!», а нечто большее. Затем Клавдия, сделав приглашающий жест рукой, быстро исчезла за дверью. Суть этой пантомимы Турецкий понял буквально через две минуты.
Анна Францевна, так она с ходу деловито представилась, уселась на стул и тут же залилась слезами неутешного горя. Это Турецкий мог понять, поскольку дочь, как ему было сказано, оказалась единственной и горячо любимой. Женщина охотно выдула полный стакан воды, любезно предложенный следователем, уселась поудобнее и начала бесконечный рассказ о том, как она узнала о смерти дочери, как ее собирали в дорогу подруги, как она ехала, какие у нее оказались соседи, как хорошо сейчас в Латвии, хотя и трудно, и так далее, безостановочно, в одном и том же духе. Она говорила много, но никакой новой информации Александр Борисович почерпнуть для себя не мог, и все ему стало неинтересно. Он видел, что эту маленькую и, вероятно, весьма деятельную женщину именно ее образ жизни и спасал от одиночества – чьи-то заботы, чьи-то хлопоты и были для нее способом существования. И даже смерть единственной дочери, в которую она всю жизнь безропотно вкладывала всю свою душу, но которая по многу лет подряд не виделась с матерью, стала событием, требующим ее активного вмешательства и действий.
Но вот промелькнула конкретика, Турецкий навострил уши. Смерть Айны наступила в пятницу, но уже в субботу с утра в Риге, в квартире Анны Францевны раздался телефонный звонок из Москвы, из… Она полезла в объемную свою сумку, долго там копалась, наконец вытащила ворох бумаг, попутно объясняя, что здесь и метрика Айны, и еще множество всяких других необходимых документов, которые ей было предложено захватить с собой для оформления наследства. Вот! Она торжественно протянула страничку из школьной тетради, где круглыми большими буквами была написано: "Анатолий Валентинович, начальник юридического управления концерна «Юнона-Русь». И телефонный номер. Турецкий немедленно черкнул себе на календаре эти данные.
– Так вот, – приготовилась к дальнейшему рассказу Анна Францевна, но Александр, чувствуя, что без железного руководства они оба окончательно утонут в подробностях, взял инициативу в свои руки.
– Итак, он позвонил. Что сказал?
– Сказал, что его организация… или компания, я не помню…
– Это неважно!
– Она готова немедленно предоставить мне все необходимые юридические услуги по оформлению наследства, вступления в права и так далее.
– А в чем заключается – и так далее? Их-то интерес в чем?
– Они хотели, чтобы я, как наследница единственной своей дочери, поскольку других детей мне Бог не дал, а родственники давно в мире ином, чтобы я… чтобы я… ах да, продала им квартиру Айны.
– Об условиях было сказано?
– В каком смысле?
– К примеру, в какую сумму они оценивают эту жилплощадь? Вы хоть видели эту квартиру?
– О чем вы говорите! Я вообще не выезжаю из Риги. Это просто вынуждена сейчас. А по поводу денег они мне сказали, что заплатят дорого.
– Например?
– Сто тысяч долларов! – выпалила женщина и сама испугалась. – Не знаете, не врут? Неужели бывают такие дорогие квартиры?
– Я думаю, если они возьмут на себя все расходы по вашему пребыванию здесь, по оформлению наследства, сами выплатят необходимые налоги, а также перевезут в Ригу те вещи, которые вы захотите оставить на память о дочери, то тогда, пожалуй, можно и поторговаться. В плане увеличения суммы, скажем, тысяч до ста пятидесяти. Я вижу, вы не совсем представляете объем сделки. Поэтому я могу предложить вам следующий вариант. Я позвоню, ну, скажем, на Таганку, там есть толковая юридическая консультация. Знаю и вполне приличного адвоката, он когда-то у нас работал, очень честный и толковый специалист. Его зовут Юрием Петровичем Гордеевым. Он вас примет, отвезет к нотариусу, даст все необходимые советы, – словом, окажет помощь. Я, к великому сожалению, незнаком с Анатолием Валентиновичем, звонившим вам в Ригу. Вполне возможно, он честный человек. Но уже само начало сделки представляется мне не слишком, скажем так, порядочным. А вот за Юрия Петровича я могу поручиться. Вы, главное, не торопитесь принимать окончательное решение. Возможно, вам есть смысл немного поторговаться. Впрочем, Гордеев определенно окажет вам помощь. По-моему, в настоящее время у него найдется время для вас. Вы не возражаете?
– Ну что вы, я буду вам премного благодарна! Вы же не понимаете…
– Естественно, – не дал возможности объяснить пожилой даме, что недоступно его пониманию, Александр Борисович. – Сам я и, увы, принять участие в этом деле никак не смогу ввиду сильной занятости, но чтобы ваша душа была спокойна, поручу, точнее, попрошу одного из следователей своей группы помочь вам встретиться с Гордеевым, а потом вы вместе сможете побеседовать с этими быстрыми на ногу юристами и сделать так, чтобы вас мимоходом не обобрали. Прохвостов, увы, еще как хватает!
– Ой, не говорите! – словно обрадовалась женщина, обнаружив понимание у собеседника. – Я вам сейчас такое расскажу!
Но слушать ее уже не оставалось времени. С минуты на минуту к Меркулову должен был приехать Суров, а это было сейчас важнее всего. Краем уха слушая очередной долгий рассказ и изображая на лице вежливое внимание, Турецкий разыскал Юру Смирнова и дал ему задание, после которого он должен был свести Анну Францевну с киношниками, собственно, занимающимися похоронами. После этого он объявил, что его вызывает руководство, и предложил Анне Францевне подождать в его кабинете, поскольку сюда с минуты на минуту подъедет ее провожатый, а сам, убрав со стола документы, ушел к Меркулову. Она тем временем продолжала что-то говорить, но его в настоящий момент уже больше занимал концерн «Юнона-Русь», сумевший столь оперативно отыскать единственную наследницу покойной и предложить ей весьма выгодную для себя сделку.
Постой, так ведь это же фирма, которая, по словам Грязнова, владеет нижними пятью этажами! Нет, та просто «Юнона». Турецкий решил, что Пустовойту будет очень кстати поинтересоваться новыми лицами в этой истории. Какой-то здесь темный, нехороший узелок завязался. И сильно отдает криминалом… Уж во всяком случае, квартира Айны Дайкуте со всей обстановкой стоила никак не меньше четверти миллиона зеленых. И кто, как не начальник юридического управления, мог знать об этом лучше других! Ну да, конечно, не стая коршунов слеталась… чай, сказано классиком!
Владлен Суров выглядел именно так, как должен выглядеть весьма преуспевающий российский бизнесмен-промышленник. Одет с иголочки, но не броско, все очень дорого и предельно удобно – от чуть приспущенного галстука – поди, от Кардена или Версаче, до мягких моднющих ботинок. А эти от кого, одному Богу известно. Он был высок, элегантен и казался абсолютно спокойным. Силу пожатия его руки Турецкий сразу оценил, когда здоровался.
Турецкий опоздал, и, когда вошел к Меркулову, разговор уже начался. Стас Аленичев сидел сбоку на диванчике, закинув ногу на ногу, и всем своим видом демонстрировал, что не принимает никакого участия в беседе.
Александр Борисович уселся напротив, уставился на руки Влада – пальцы его были с крупными, почти квадратными ногтями, на среднем левой руки – массивный золотой перстень с печаткой – вероятно, инициалы владельца. Солидно, дорого.
На столе перед Меркуловым лежала достаточно пухлая папка с документами. Но он в них даже не заглядывал – хорошо подготовился к разговору с Суровым. МУР и РУОП постарались, заместителю Генерального прокурора не приходилось «плавать» в материале. Грехов за представительным бизнесменом новейшего российского разлива накопилось вполне достаточно, чтобы возбудить против него уголовное дело.
Разговор, если его можно так назвать, поскольку пока говорил один Меркулов, приводя такие факты, против которых собеседнику было трудно возражать, проходил в спокойной манере.
– Акционерное общество закрытого типа «Байкал», президентом коего вы, Владлен Давыдович, являетесь начиная с декабря девяносто третьего года, сотрудничает с рядом нефтяных компаний и фирм за рубежом. Среди них, – Меркулов приподнял лист бумаги и заглянул под него, – германская фирма «Ойл-Айр-Гмбх», «ЮС-петролеум» – из Соединенных Штатов и итальянская «Спорт-менеджмент». Получив от правительства Российской Федерации экспортную квоту на сырую нефть, вы сумели реализовать через фирму «Юнона», являющуюся дочерней вашего акционерного общества, сто пятьдесят тысяч тонн по сто пять долларов за тонну.
– Разве в этом имеется криминал? – учтиво спросил Суров.
«Опять эта „Юнона“, будь она проклята!» – подумал Турецкий. Надо бы тоже внимательно просмотреть дело этого нефтяного магната…
– Я еще не закончил, Владлен Давыдович, – не менее учтиво заметил Меркулов. – Вы заработали пять процентов от сделки, не так ли?
Суров пожал плечами, как бы говоря: вам виднее.
– Далее, вырученные деньги, как удалось установить, пошли на оплату по ряду контрактов с западными партнерами, ни один из которых своих обязательств так и не выполнил.
– К сожалению, такие вещи случаются в нашей практике довольно часто. Причина в абсолютной нестабильности как нашей экономики, так и политики. Особенно в той ее части, которая касается инвестиций, не мне вам рассказывать, это все широко известно, – Суров устало вздохнул и промокнул сухой лоб белоснежным платком.
– Я продолжу с вашего разрешения, – спокойно заметил Меркулов. – Летом девяносто четвертого года, будем точны – в июле, а затем в начале сентября, вы провели еще две подобные операции, продав немецкой, уже упоминавшейся компании «Ойл-Айр» триста тысяч тонн сырой нефти. Затем вы оживили контакты с итальянцами и штатниками. Время поставок – ноябрь и декабрь, а также апрель и май следующего, девяносто пятого года. Количество нефти-сырца соответствовало квоте…
– Ну вот видите, оказывается, нет и причины для суровых мер с вашей стороны!
– Хочу вам напомнить, что на зарубежные счета вами – только по этим вышеперечисленным операциям – было отправлено свыше ста миллионов долларов. О том, чьи это счета, разговор состоится чуть позже. Во время ревизии, проведенной как в «Байкале», так и в дочерней фирме, осуществлявшей перекачку нефти за границу, были изъяты контракты, счета по которым вы, Владлен Давыдович, якобы оплачивали. Проверки, с использованием весьма компетентной помощи Интерпола, показали, что заявленных в контрактах фирм попросту не существует на свете. Это те самые однодневки, с помощью которых и осуществляется перекачка валютных средств из России в западные банки. Или секретным партнерам. Таким образом, мы имеем налицо факты хищения валютных средств в особо крупных размерах. Я повторяю, к вопросу, на чьи конкретные счета переводилась валюта, мы вернемся позже. Тут мы имеем ряд установленных фактов, кое-какие необходимые сведения еще предстоит получить от наших коллег из-за рубежа. Это дело всего лишь времени. Во всяком случае, на ход следствия по этому уголовному делу данные задержки не повлияют. Перейдем теперь к следующему вопросу. Здесь, как, помнится, говорил незабвенный Остап Бендер, содержится плод добросовестного длительного труда. У меня, честно говоря, сейчас нет великого желания изображать из себя зацикленного на тайнах чекиста и выдавать вам под расписку каждый лист собранного дела, пытливо наблюдая за реакцией читающего. Нате-ка вам папочку, раскройте и посмотрите сами. Оцените, так сказать, нелегкий труд работников правоохранительных органов. А после, если пожелаете выслушать наши предложения на этот счет, побеседуем. Своих коллег я вам представил, теперь прошу вас пройти с ними, ознакомиться с материалами, обсудить разного рода проблемы, выслушайте их предложения и, если возникнут вопросы, можете обратиться ко мне. – Меркулов немного приподнялся в кресле и кивнул не подавая руки.
Втроем вышли из кабинета заместителя генерального, и Турецкий пригласил пройти к себе.
Суров, надо было отдать ему должное, оценил проведенную работу по достоинству. Перелистав следственные и оперативные материалы и останавливаясь на отдельных, он закрыл обложку, задумчиво поглядел в окно и медленно произнес:
– Да, здесь пахнет серьезным… Но вы сказали, что у вас имеются встречные предложения? Как я должен расценить это заявление?
– Как призыв к сотрудничеству, – сказал Аленичев.
– Это понятно. Об этом я догадывался, когда меня пригласили подъехать для разговора. Иначе, полагаю, наряд милиции прибыл бы?
– В этом не было никакой нужды. О вас имеются отзывы как о человеке умном и проницательном. Деловом, но не лишенным и эмоций. Лично у меня возникло предположение, что все это, – Аленичев указал пальцем на материалы, – явилось результатом каких-то обязательств, данных вами некоему лицу. Или группе лиц. Не так ли?
Суров, помолчав, кивнул.
– Тогда, может быть, имеет смысл разобраться более детально именно с этой стороной дела? Скажу вам совершенно откровенно, что сейчас разработаны новые правила, которые в настоящий момент уже внесены на утверждение Государственной Думой. В них, в частности, одним из серьезных пунктов значится освобождение от уголовной ответственности лица, сотрудничающего с органами правопорядка и активно помогающего выявить механизм совершения преступления. Я объясняю понятно?
– Да уж куда более! – не без иронии отозвался Суров.
– Тогда, может быть, есть смысл вернуться к самому началу?
– У вас не найдется воды… попить?
– Может быть, чай? Кофе? – спросил Турецкий.
– Просто пить хочется, – словно бы виноватым голосом сказал Суров. – Сейчас не до кофе.
Турецкий взял с подоконника бутылку «Боржоми» и стакан. Вернулся, поставил перед Суровым. Тот налил, несколько судорожно сделал два-три глотка и сказал:
– Боюсь, мне придется начать издалека. Я понял суть вашего предложения, господа, и полагаю,что иного выхода у меня, в сущности, уже и нет. Если вы готовы выслушать, я постараюсь изложить некоторые факты собственной биографии с той краткостью, которая не помешает, с одной стороны, пониманию логики событий, а с другой – может статься, что-то действительно объяснит.
История, рассказанная Суровым, началась в октябре 1993 года. Если быть предельно точным, поправился он, то тридцатого сентября. В этот день, вернее, в ночь на первое октября Белый дом окружали со всех сторон хилые баррикады из труб, досок, бетонных блоков. С той стороны, за полицейскими железными барьерами, уже становились привычными шеренги милиционеров с автоматами на ремнях поперек груди. Улочки, ведущие к Белому дому, были перегорожены военными грузовиками и бронетранспортерами с крупнокалиберными пулеметами. Защитников парламента, которые пытались прорваться сквозь кордоны военных и милиции, ударами полицейских дубинок загоняли обратно, в блокированное пространство. То есть большинству осажденных становилось ясно, что власть уже решилась на обильное кровопускание, ее всячески подбадривала и призывала к «решительным действиям» – «раздавить гадину!», «уничтожить зверье!» – бывшая так называемая народная совесть в лице демократов-реформаторов, писателей-правозащитников и других представителей вечно хрупкой российской интеллигенции. По некоторым сведениям, щедрые посулы президента офицерам Таманской и Кантемировской придворных дивизий дали свои результаты, и гвардия готовилась открыть пальбу по собственному парламенту. До кровавой развязки – все уже видели – оставались дни, если не часы.
Белый дом в те трагические для России дни представлял собой довольно сложный политический и хозяйственный организм. Помимо депутатских групп, размещавшихся в этом Доме Советов – он, кстати, именно так и назывался тогда, это уж потом жополизы, желая вычеркнуть из истории позорные для себя страницы, как всегда, по-холуйски переименовали здание на американский манер, – находилось множество различных вспомогательных служб, организаций, а также отдельных офисов, принадлежащих руководству президентской администрации, кабинету министров и другим не менее важным «конторам». В соответствии с принадлежностью к той или иной политической группировке обитатели Дома в последние сентябрьские дни либо покидали обесточенное и обезвоженное здание, либо становились в ряды его защитников. Однако и тем и другим уже грозили крупные неприятности, поскольку стала известна установка Главного управления внутренних дел: действовать крайне жестоко, применяя силу даже там, где этого не требовалось. Вывод понятен.
Но и жизнь не стояла на месте: продолжали работать банки, выплачивались кредиты, подписывались договоры и контракты. Все это требовало соответствующих подписей и печатей, официальной и неофициальной поддержки тех или иных государственных лиц. С одним из таких срочных дел Суров в последних числах сентября сумел пройти в здание парламента, где имел обстоятельную беседу с одним из руководителей Контрольного управления аппарата президента Валерием Владимировичем Савиным. В конце обменялись впечатлениями о происходящих событиях с той и другой стороны. Не одобряя действий вице-президента Руцкого и главы парламента Хасбулатова, Савин был категорически против и силовых действий президента и его окружения. Но Суров, крепко завязанный в ту пору с фирмой «Росвооружение», отлично знал позицию представителей основных силовых структур и потому, предвидя скорую и беспощадную развязку, предложил Савину свою помощь. Пока еще покинуть здание было немного легче, чем войти в него. Через считанные часы все стало наоборот. Савин поблагодарил за желание помочь и обещал подумать. К счастью, он имел радиотелефон и мог короткое время им пользоваться, поскольку спецслужбы почти тут же перебивали разговоры какофонией помех. Все остальные телефоны в здании были отключены.
Во второй половине дня тридцатого сентября Савин позвонил Сурову и сказал, что готов немедленно принять его предложение. «Сколько вас», – успел спросить Владлен и услышал сквозь ворвавшийся вихрь свиста и воя: «Пятеро».
Операция по вызволению Савина и четверых его коллег, так предполагал Владлен, была проведена с блеском и в лучших традициях западно-совковых шпионских историй.
Место перехода «границы» было выбрано там, где она охранялась наименее надежно, одними милицейскими силами, – в районе американского посольства. Сюда, к кирпичному забору, окружающему жилые дома сотрудников посольства, в районе полуночи подъехали две машины: «форд» и «скорая помощь». Суров сопровождал сотрудника швейцарского посольства в Москве, которого с успехом изображал переводчик суровской же фирмы. Мягко выражаясь, не совсем трезвым офицерам милиции, командовавшим данным оборонительным участком, приехавшие представились в качестве граждан нейтральной Швейцарии, доставивших очередную партию гуманитарной помощи усталым и голодным людям. Офицеры, естественно, пожелали посмотреть, так ли это, и убедились, что их не обманывают: в салоне «скорой помощи» было несколько десятков ящиков с консервированным мясом, овощами и компотами, минеральная вода и четыре ящика виски. Началось выяснение, по какому праву и вообще в связи с чьим распоряжением проводится акция. «Швейцарец» объяснялся по-французски и по-немецки, милиция не понимала, и Сурову приходилось старательно «переводить» возмущенные речи важного чиновника из нейтральной страны, стараясь при этом никак не задеть честь советского, пардон, российского полицейского офицера. Частое повторение термина «нейтралитет» оказало свое действие: полицейские офицеры задумались и, осененные неожиданно открывшимися возможностями, сделали встречное предложение. Нейтралитет – он же для всех нейтралитет! А несчастная, мокнущая под холодным ночным дождем милиция – она разве не усталая и не голодная? Где мировая справедливость? Швейцарский представитель, которому что-то втолковывал переводчик, отведя его в сторону, возражал, но, заметно, все менее и менее пылко.
Вернувшись к офицерам, Суров заявил, что передаче гуманитарной помощи другой стороне мешает одно небольшое и, возможно, легко устранимое обстоятельство. Дело в том, что в здании парламента находится некоторым образом в заложниках группа советских работников швейцарской благотворительной фирмы. Они прибыли туда еще позавчера с подобной же миссией и теперь не могут покинуть здание. Их немного, всего пятеро. Представитель фирмы делает заявление, что в случае их немедленного освобождения гуманитарный груз может поступить в распоряжение господ полицейских офицеров для раздачи питания нижним чинам. Все, вопрос был немедленно решен. Суров получил разрешение пройти за полицейский кордон для исполнения гуманитарной миссии по освобождению невольных заложников.
Во втором часу ночи изнемогавшие от нетерпеливого желания «произвести раздачу питания нижним чинам» господа полицейские офицеры охотно, даже не заботясь о проверке документов, выпустили группу российско-швейцарских тружеников, одетых в фирменные плащи, предусмотрительно захваченные с собой Суровым. Ящики тут же перекочевали из «скорой помощи» в милицейский автобус, а старший офицер без колебаний расписался в поданной щепетильным иностранцем ведомости о вручении гуманитарного груза в количестве… ящиков.
Суров привез спасенных к себе на квартиру, которая находилась на Смоленской набережной, угол Проточного переулка. Так что уже через три дня некоторые из них могли наблюдать страшное зрелище расстреливаемого и горящего, чернеющего прямо на глазах белого здания Дома Советов. И размышлять о том чуде, которое спасло их от чадящего ада. Впрочем, президент компании «Русская нефть» Сергей Федорович Афанасьев улетел в Тюмень уже на следующий день, не дожидаясь трагической развязки. Генерал-майор милиции Степан Саввич Ильин почел за лучшее лечь в больницу с обострением гипертонической болезни. Сам Савин выехал в ближнее зарубежье, то есть в Киев, где проживала родня его жены, и тем самым избавил себя от президентского гнева. Дольше всех задержались у Сурова бывший первый помощник предшественника Михеева на посту председателя правительства Белецкий и помощник вице-президента Руцкого Петя Черных, оставивший своего начальника, так сказать, на поле боя.
Покидая после недельного затворничества гостеприимную квартиру, Игорь Юрьевич Белецкий сказал Сурову, что, поскольку его участие в антипрезидентском выступлении доказать практически невозможно, он рассчитывает в самом скором времени вернуться в большую политику. А свое «сидение» объяснил нежеланием светиться. И еще он был твердо уверен, что в России скоро все равно будет наведен нужный стране порядок. Он отбывал в Сибирь, где намерен был баллотироваться на пост губернатора одной из крупных областей.
Последний из спасенной пятерки, Петя Черных, принадлежность которого к мятежному президенту России никем не оспаривалась, да и не вызывала сомнений, рассчитывал на собственное искреннее покаяние. На Руси перебежчиков, в общем, терпеть не могут, но обычно говорят: «Ладно, живи, хрен с тобой…» Так оно, в сущности, и случилось.
Прошло некоторое время, горевшее здание отремонтировали заново, потратив немалую толику государственного бюджета, обнесли остроконечной оградой и отдали во владения правительству. Продолжал трудиться в своей фирме и Суров, уже и позабыв, честно говоря, об обещании, данном ему спасенными, не забывать добра. Но вот в начале декабря все того же девяносто третьего ему позвонил прилетевший по своим делам в Москву Белецкий и предложил встретиться. Местом встречи он выбрал бывший цековский пансионат недалеко от подмосковного города Чехова. Там и состоялось свидание спасителя и спасенных. Впрочем, кого из них можно было бы называть тем или иным словом – это еще большой вопрос. Все были при деле. И как скоро понял Суров, при очень большом. Ну о чем говорить, если тот же Ильин, переболев, был назначен первым замом начальника штаба МВД! А Валерий Савин стал первым помощником премьера Украины! Сам Белецкий, проиграв губернаторство, неожиданно вознесся на пост президента крупнейшего нефтяного сибирского банка. А нефтяная компания Сергея Афанасьева «Русская нефть», естественно, оказывалась теперь в сфере жизненных интересов будущей финансовой империи, которую воочию видел Игорь Юрьевич Белецкий. Одну из ведущих партий в этом отлаженном оркестре он, как дирижер и носитель идеи, предложил Владу Сурову.
– Дальнейшее известно, – закончил свой рассказ Владлен Давыдович, устало положив ладонь на папку с материалами, лежащую перед ним на столе.
– Если позволите, один вопрос, – сказал Турецкий.
– Да, разумеется.
– "Фирма «Юнона», являясь, так сказать, дочерью вашего «Байкала», что собой представляет?
– Директором ее по просьбе Игоря Юрьевича был назначен известный вам Петя, Петр Герасимович Черных. Поставки нефти проходили через нее. Они, я слышал, сейчас немного расширяются, появляются новые интересы, но главное – по-прежнему нефтепоставки.
– Квоты на них выбивал в правительстве сам Белецкий? – поинтересовался Аленичев.
– Нет, не думаю. Но у него остались большие связи в правительстве. Думаю, что он действует заодно с Михеевым, нашим премьером. Ведь нефтегаз сфера их общих интересов.
– Как вы получали эти квоты? – поинтересовался Турецкий.
– Их мне привозил, точнее, доставлял соответствующие документы доверенный человек Белецкого, некто Анатолий Валентинович…
Турецкого так и подмывало спросить: не начальник ли этого юридического управления концерна «Юнона-Русь»? Что-то тут появляется путаница – концерн, еще фирма, а теперь и компания «Байкал» – не слишком ли сложно? А вот теперь есть прямой смысл подключить к делу Борискина, являющегося начальником отделения экономической контрразведки УФСБ Москвы. Тут ему будет где разгуляться.
– Это он, – продолжал между тем Суров, – привозил мне как правительственные постановления, так и номера банковских счетов, куда переводились затем нефтяные доллары. Кстати, насколько мне известно, немалая часть этих валютных средств все-таки возвратилась в Россию. В виде инвестиций. Иначе откуда бы да хоть тот же Игорь Юрьевич имел поистине сумасшедшие средства, ну, к примеру, для участия в петербургском аукционе.
– Вы в этом уверены? – без всякого интереса спросил Турецкий.
– В чем, простите?
– Вы сказали о Петербурге. Надо понимать – «Озон» и прочее, да?
– Вполне возможно. Во всяком случае, Игорь как-то сам говорил мне, что собирается сделать очень крупное приобретение. Именно в Петербурге. А что, может, я не то сказал?
– Нет-нет, это так, попутно…
«Вот она где собака-то зарыта! – сказал себе Турецкий. – Надо теперь определять отношения двух банкиров – Потапова и Белецкого. Их разногласия, которых, вполне возможно, и нет вовсе… Ну и гадюшник! Кем же был среди них Нечаев?…»
– Хорошо, – как бы подвел итоги Аленичев. – Не станем продолжать наше несколько затянувшееся путешествие в историю, а вернемся к делам насущным. Владлен Давыдович, у нас имеется необходимость с вашей помощью войти в круг ваших коллег, принимающих ванны в чеховском пансионате. Когда у вас может состояться ближайшая встреча?
– Исходя из занятости. Вечер во вторник, то есть завтра, например. Если найдется срочный вопрос для обсуждения. Можно и в среду.
– В сложности нашей техники я лично посвящу вас. Я же буду заниматься и вашим оперативным прикрытием. Подробно ознакомлю с деталями операции. Расскажу то, о чем вам необходимо знать. Все остальные вопросы вы будете решать с Александром Борисовичем.
– Полагаю, что мы не будем обременять друг друга подробными обещаниями и оговаривать условия совместной работы, – сказал Турецкий. – Мы для этого достаточно деловые люди, однако подписку о сотрудничестве с Генеральной прокуратурой вам придется дать.
– Я понимаю, – вздохнул Суров.
– Владлен Давыдович, а какие отношения у Белецкого, ну, скажем, с Потаповым? Они – друзья? – спросил Турецкий.
– Да вы что?! – шутливо изобразил ужас Суров. – Смертельные, можно сказать!
– Да, да, спасибо.
После подписания соответствующего документа они суховато распрощались, и Суров ушел. А Турецкий со Стасом стали обсуждать вопрос, как бы воткнуть в это чеховское логово толкового специалиста по электронике. Стас пообещал найти человека сегодня же.
Секретарша Меркулова сообщила Турецкому, что его разыскивает некто Лысов, как тот представился, из коллегии адвокатов. Оставил свой номер телефона и просил Александра Борисовича выбрать минутку и позвонить ему. Турецкий все понял: либо это уже проявила интерес к своим задержанным охранникам «Юнона», либо она же форсирует дело о наследстве Айны Дайкуте. Беседовать с адвокатом не было ни малейшего желания. Да и Пустовойт почему-то пока не подавал голоса: как там у него с охранниками, сумел ли что-нибудь откопать? В принципе Смирнов, зафиксировавший в показаниях одного из бандитов факты связи таганских братков с охраной «Юноны», дал Виктору Ивановичу хороший материал для дальнейшей раскрутки. Сумеет ли?… Славка говорил, что старший охраны, Иван Порфирьевич Синицкий, хоть и трусоват, но хитер, как бес.
– Знаешь что, Клавдия, – сказал Турецкий, – давай-ка мы с тобой сейчас одну легкую аферу провернем? Если ты не против.
– Опять чего-нибудь задумал? – почти интимно промурлыкала секретарша. – Ох, какой же ты негодник!
– Ты сейчас набери этот номер, – не обращая внимания на Клавдины закидоны, предложил он, – и скажи господину Лысову, что я нахожусь на ответственном совещании и не знаю, сколько оно продлится. Пусть кратко изложит суть своей просьбы, или что там у него, а я, когда освобожусь, постараюсь с ним связаться. Мне очень надо знать, чего он хочет. Начнет юлить, скажи, что я вообще собираюсь в командировку.
– Как, опять? – удивилась Клавдия.
– Ему скажи, – даже застонал Турецкий от тупости секретарши.
– А что мне за это будет? – живо поинтересовалась она.
– Клава, – Александр Борисович наклонился к ее уху, вдохнул запах духов и, тут же изобразив головокружение от страсти, прошептал: – Тебе я могу предложить только одно, и помнится, ты никогда не была против. Не так ли?
– Какой нахал… – зарделась Клавдия. – Считай, что уговорил девушку. Давай мою записку.
Как и предполагал Турецкий, фирма «Юнона», обеспокоенная арестом своей охраны, заключила соглашение с адвокатом о защите подозреваемых в стадии следствия. В связи со статьей 51 УПК он требует, чтобы ему предоставили возможность немедленного свидания наедине с подзащитными. Кроме того, он желает присутствовать при предъявлении им обвинения.
Турецкий, который слушал адвоката, почти прижавшись щекой к щеке Клавдии, легонько чмокнул ее в кончик носа и пренебрежительно махнул ладонью. Клавдия все поняла, сказала, что немедленно, как только, так сразу передаст, но… но… спецкомандировка, однако тем не менее… – и положила трубку.
– Очень сердится. Будет жаловаться заместителю Генерального прокурора по надзору за следствием.
– Завтра, все завтра, Клавдия. Рабочий день окончен.
– Когда прикажете ожидать? – гнула свою линию еще цветущая сорокалетняя женщина, которая уже познала – было такое дело – крепость объятий Александра Борисовича и по зрелом размышлении совсем не возражала бы против энергичного продолжения.
– Ты же сама сейчас сказала, дорогая моя, – снова склонился над ней Турецкий, – как только, так сразу. – И уже совсем на ухо добавил: – Меня сегодня убивать будут – сутки дома не был. Все, иду просить защиты у Грязнова. Он, кстати, не звонил?
– Звонил, но вам, Александр Борисович, ничего не передавал.
Из кабинета Меркулова вышел Суров, увидев Турецкого, кивнул и бодро прошествовал к выходу. Внизу его встретит Аленичев, пусть договариваются.
– Клавдия Сергеевна! – Из кабинета выглянул Меркулов. – Вы еще не ушли? А, ты вот где! А я, понимаешь, звоню, у тебя не отвечает. Зайди. А вы отдыхайте, до свидания.
– Ну что скажешь? – спросил Турецкий, закрывая за собой дверь.
– Именно это я хотел спросить у тебя.
– Есть у меня подозрение, Костя, что мы имеем дело с очень мощной разборкой, которая началась, но еще не кончилась, между двумя, как нынче принято выражаться в газетах, финансово-промышленными группами. Судя по услышанному сегодня, к одной причастен Белецкий, а другую, возможно даже, возглавляет Потапов. Тот, который «Универсал». И вот эти два жернова перемалывают все, что попадается между ними. Между прочим, мне сегодня наш председатель правительства сказал две особо запомнившиеся фразы. Первая о том, что он бы не советовал сталкивать лбами его и Потапова. А вторая касалась конкретно «Русской нефти»: поинтересуйтесь, говорит, только не сломайте себе шею. Не этими конкретно словами, но в таком смысле. А «Русская нефть», как я понял из слов Сурова, практически в фокусе интересов Белецкого. Значит, вторым жерновом можно считать Белецкого. Вот тебе и весь расклад.
– Это что же, очередная твоя версия? Тогда жертвой какой силы ты считаешь Нечаева?
– И Нечаев, и, кстати, Михайлов, питерский главный приватизатор, про которого тоже нельзя забывать, похоже, жертвы не только одного заказчика, но даже и киллера. Или двоих киллеров, в чем почти не сомневаюсь. Предположим, Костя, что убийц, в смысле исполнителей, мы находим. Они нам называют фамилию конкретного человека, посредника, того, естественно, сразу убирают. Что получается?
– То, что дело ограничится привлечением к уголовной ответственности исполнителя. Как это происходит обычно. Убийца установлен и присужден к наказанию. Я понимаю, ты хочешь меня спросить, что придется делать, если мы вдруг узнаем, что заказ на убийство исходил от… Михеева, Потапова, Белецкого, черта в ступе, наконец! Да?
– Вот именно.
– Если ты сумеешь это доказать, но на все сто процентов, никаких девяноста девяти! – то обвинение данному лицу будет предъявлено. Это я тебе гарантирую! – повысил голос Меркулов.
– Зря нервничаешь, Митрич ты мой дорогой, – устало сказал Турецкий. – Мы не первый день живем на свете и знаем, что будет потом. А будет следующее: из всех версий выберут самую красивую, романтическую – влюбленные пали жертвой ревнивого мстителя. То есть ту, на которую меня невольно, но настойчиво подталкивают. Правда, серьезные люди, вроде Михеева, просто отмахиваются. Но у них свои войны… Тут адвокат уже звонит. По поводу тех охранников, что Славка посадил у себя на Петровке. Обещал жаловаться на меня тебе.
– Была бы польза, а это мы переживем.
– Спасибо, отец родной! – засмеялся Александр Борисович. – Пока, пойду звонить Грязнову. Что там у него?…
Вячеслав Иванович был краток:
– Если освободился, подскочи, мы тут маленько заседаем…
В кабинете начальника МУРа находились оба следователя. Турецкий, чтобы не терять время, быстро ознакомился с протоколами допросов, которые произвели Пустовойт со Смирновым. Юре повезло больше. Точнее, ему помогло мордобитие, устроенное Денискиными стражами, чьей помощью воспользовался Грязнов. А вот Виктору Ивановичу достались орешки покрепче. Осетин этот сразу заявил: «Ны знаю па-рускы», и дальше ему хоть кол на голове теши. Не стал он, правда, жаловаться и на избиение его офицерами милиции. То же самое: «Ны знаю. Нэ было». Никого он не видел и ничего не слышал. Никакого Гарика не знает. Произвели очную ставку со Степой, его напарником, но этот тип продолжал тупо твердить, что не знает по-русски.
Таким образом, показания Степы мог подтвердить только сам Степа, поскольку Синицкий, посидев и подумав, отказался от своих показаний о посещении здания Гариком со шлюхой. Не помнит, не было, возможно, показалось. Или оговорил невиновных под угрозой оружия, которым потрясали муровцы у него перед носом. Те, которые и Амира избили. В общем, жди теперь служебного расследования.
Грязнов был багровым от ярости. Да оно было и понятно. Подфартило тут лишь с указанием на связи «евпатиев» с братвой из таганской ОПГ. Но Синицкий все будет, естественно, отрицать. Пускай пока. Это лишний раз обязывает следствие делать решительные шаги. И первый из них – срочно, прямо сегодня в ночь, необходимо отправить в Рязань оперативную группу, чтобы она уже на рассвете провела операцию по изъятию документации в штабе военно-патриотического общества «Евпатий» и задержанию подозреваемых убийц, если таковые там найдутся. И это дело Турецкий попросил провести самого Грязнова. Санкции на проведение обысков Меркулов согласился выдать, он на работе задержится допоздна. Поэтому, если принимается такое решение, надо начинать действовать немедленно. Операцию проводить, как во время войны, что называется, при полном радиомолчании.
Турецкий тут же перезвонил Меркулову и ввел его в курс событий. Константин Дмитриевич одобрил данное мероприятие. Сказал, что через полчаса поедет домой, и по дороге, сделав небольшой крюк, подбросит утвержденное постановление на обыск в МУР, пусть Вячеслав кого-нибудь подошлет на проходную.
Вызвали подполковника Кондратьева. Коля Саватеев отыскал подробную карту Рязани. Ее разостлали на столе и провели нечто подобное штабным учениям. После этого Кондратьев отправился к своим, заверив, что группа специального назначения будет полностью готова к выезду к двадцати трем часам. Маршрут и задачи бойцы узнают во время следования. Пойдут тремя машинами – штабная и две со спецназом. Понимая, что дело придется, вполне возможно, иметь со специалистами из воздушного десанта, посчитали возможным ограничиться тремя десятками человек. Должно за глаза хватить.
Грязнов утвердил состав команды и отпустил всех до одиннадцати вечера.
Сам он не собирался никуда уходить, ибо все необходимое постоянно имел в шкафу: камуфляжный комбинезон с зелеными полковничьими звездами на узких погончиках, теплую одежду под низ, бронежилет, спецобувь и все остальное, полагающееся командиру спецназа, включая оружие и радиотелефонную связь.
– Ну, рассказывай, что у тебя случилось, – сказал Турецкий, когда они наконец остались вдвоем.
– Парамоныча они моего отпустили, – хмуро начал Грязнов. – Я перепроверял, дома сидит, напуган до смерти. Этих двоих, как ты заметил небось, Юрка-умница прокачал за милую душу. Ушли под подписку. А и сбегут – один хрен, их, скорей всего, свои же и уберут. А вот с Полиной вышла грубейшая накладка.
– Ты поэтому звонил?
– У вас там шло совещание, не мог же я открытым текстом, сам понимаешь… Словом, баба-дура позвонила своей подруге, а к той как раз братва нагрянула. Ну и увезли, естественно, вкололи ей какую-то дрянь, от которой она стонала на носилках. И укатили. Этот сукин сын Кистенев божится, что не знает, куда увезли. Чей-то заказ. А чей? В общем, как я чую, загубили мы ее.
– Господи, только этого не хватало! Но, может, обойдется? На ней ведь, в сущности, и нет ничего. То ли она действительно не знает, то ли ловко темнит. Но она рассказала мало. Так, сплетни всякие. Вот с цепью – помогла. Ты, к слову, обрати внимание на этот факт, когда будете киллеров искать. Я на этот ваш вояж очень рассчитываю.
И Турецкий рассказал Грязнову о посещении Анны Францевны и неожиданной активности фирмы «Юнона», пожелавшей приобрести жилплощадь погибшей, а заодно нанявшей адвоката задержанным охранникам. При их упоминании муровец опять потемнел лицом.
– Ты, старик, за него не переживай! У нас убийственный аргумент: в закрытом помещении, строго, кстати, охраняемом, – сумка из-под оружия, которым произведено убийство вице-премьера. Плюс сопротивление должностным лицам. Конечно, нельзя так делать, но я адвоката все-таки поманежу, пусть побегает, пожалуется на меня. А тем временем вы вернетесь, надеюсь, с дичью. Вот тогда мы и предъявим ему свои доказательства. Ишь, шустрый какой! Все ему вынь да положь, а он станет этим бандитам советы давать, как нас с тобой объегорить.
– Дурной этот закон – об адвокатуре…
– Он не дурной, Славка, он абсолютно неподготовленный. Тот же американский прокурор объявляет адвокату: твой подзащитный обвиняется в убийстве такого-то и при таких-то обстоятельствах. Вот и строй свою защиту, бегай, ищи свидетелей, разрушай мою пирамиду. А мы тебе в суде такого свидетеля вызовем, что ты в лужу сядешь. У нас же все наоборот. Адвокат по закону получает буквально все данные, добытые следователем, и пока мы с тобой носимся, высунув языки, он спокойно рассказывает обвиняемому, что надо делать, кому что сказать, где кого убрать, и так далее. А мы удивляемся, почему у нас убивают свидетелей. Вот поэтому никакой Лысов не получит от меня оружия против меня же самого. Или пусть закон пересматривают. Я кончил, господа присяжные заседатели.
– Молодец, – улыбнулся наконец Грязнов. – Очень убедительно. Но не пройдет.
– Сам знаю. Но ведь хочется!
Турецкий рассказал Грязнову о той операции, которую они наметили с Суровым, передал свои впечатления об этом деятеле, а также о дневных свиданиях в Белом доме. Вячеслав Иванович, как ни странно, не был столь категоричен в утверждении политической подоплеки убийства. То есть промышленно-финансовые группы, конечно, воюют друг с другом, но до убийства столь высоких фигур пока не доходили. Ведь вот что получается: киллеры знали, что кавалер навострился к даме. И это должен был знать некто третий, так называемый заказчик. Ревнивец, Отелло. Поскольку выстрелы производились из комнаты дамы, следует считать, что к этому моменту она была уже мертва. Налицо мотив – убийство любовников. А вот причина, ну та, отдаленная, она может быть и финансово-политической. У нас ведь даже сортирные проблемы запросто приобретают политический оттенок.
Тут Александр Борисович вспомнил о вопросе, который время от времени всплывал у него на протяжении всего дня, но не было свободной минуты заняться им. А касался он питерских проблем. Речь в данном случае об оружии киллеров и тех злополучных окурках, которые нашел опер в петербургской подворотне. Надо было позвонить в Питер.
Грязнов, раз уж время все равно работало на него, охотно набрал код и номер Виктора Гоголева, полагая, что сыщик еще на службе. И он не ошибся. Причина у него оказалась важной. Буквально несколько часов назад был расстрелян бронированный автомобиль, в котором находились известный в свое время питерский авторитет Фима Рафалович и двое его людей – телохранитель и шофер. Убийца стрелял с крыши дома из гранатомета, граната пробила единственное уязвимое место – как раз над головой водителя.
– Добрались-таки, – резюмировал Грязнов.
– Вот именно, – подтвердил Гоголев. – Так что на своего друга можешь не грешить. Не за ним шла охота.
Турецкому было искренне жаль старика. Вот и не сбылось его предсказание. Хоть и понимал «важняк», что сам непричастен к питерским разборкам, однако на душе стало как-то муторно, словно он ускорил развязку тем единственным своим выстрелом. А что скажешь – все может быть…
Заговорили о деле, и Гоголев сказал, что выдаст факс с результатами биологической экспертизы, касающейся окурков. По утверждению специалистов, они принадлежали трем курящим: вероятнее всего, хозяину, то есть Новикову, и двум его гостям, один из которых определенно Копер, а второй – неизвестный, но данные на него, для дальнейшей идентификации, в акте экспертизы приводятся. Что же касается автомата Калашникова, найденного на месте преступления, то он похищен с армейского склада в городе Тирасполе в девяносто третьем году. В составе целой партии оружия, концов которой пока так и не нашли. На данном «калаше» номера были спилены, однако достаточно небрежно, и экспертам-криминалистам удалось их прочитать с помощью нового лазерного спектрографа в спецлаборатории питерских корабелов. До сих пор это оружие из запасов Четырнадцатой армии нигде не было засвечено. Будто лежало в тайнике и дожидалось своего времени.
– Надо будет сказать нашим, – заметил Турецкий, – чтоб и карабин проверили по тому же адресу. А завтра же с утра буду напрягать господина Борискина на предмет прошлого Новикова и Копера. Что-то он тянет. Спроси у Виктора, раскопал ли что-нибудь Щербина из последних постановлений михайловского комитета по приватизации? Может, знает?
Грязнов повторил вопрос в трубку и отрицательно показал головой.
«Ну и пес с ними, – подумал Турецкий, – не хотят пахать – им же хуже…» Сам он был уверен в наличии связи питерского и московского убийств. Что бы ни утверждал даже Вячеслав Иванович, человек с нюхом профессиональной ищейки…
Только Грязнов положил трубку – новый звонок, теперь уже к нему.
– Вячеслав, в чем дело! Я уже полчаса как совершеннейший идиот жду у проходной, когда ваша милость соизволит прекратить болтовню по телефону!
– Пошли вниз, – засмеялся Грязнов. – Там Костя сердится. А из машины выходить не хочет.
Нет, Меркулов вышел из своей «Волги» и неторопливо прохаживался возле проходной. И был он в шляпе и пальто с поднятым воротником очень похож на типичного иностранного шпиона. Однако никто на него не обращал внимания.
– На, – Меркулов протянул плотный конверт. – Тут постановление, как договорились. И еще я вложил в конверт номер телефона начальника УФСБ по Рязани, на случай, если что. Это вполне наш человек. Ну а ты постарайся первым не лезть, знаю я ваши муровские замашки. Все, я поехал. И тебе, Саша, пора домой. Семья, понимаешь, тебя совсем потеряла…
– Не ворчи, старый дед. Вот провожу ребят и поеду. Можешь позвонить проверить, если бессонница замучает.
– Ладно, ни пуха, знаю я вас…
И последним, с кем Турецкий пообщался в этот вечер, был Модест Петрович Борискин, которому предстояло с самого утра опередить «юноновцев» и начать задавать вопросы им. Причем их количеством, а главное, тематическим разнообразием следовало поставить в тупик даже самых опытных жуликов. Если руководство «Юноны» таковым и являлось. И в этом смысле почему-то у Турецкого сомнений почти не было. Поэтому он и рассказал Борискину обо всех сегодняшних встречах, имевших отношение к его стороне дела. Но не более, не отягощая представителя славных органов излишней информацией.
Что же касается прежних заданий, то Борискин обещал уже к завтрашнему утру дать по каждому фигуранту максимум известной информации. Уговорились встретиться в прокуратуре во второй половине дня.
С тем Турецкий и перешел в суховатые объятия Ирины Генриховны, которая, на всякий случай поинтересовавшись, не собирается ли он оставить ее среди ночи ради очередной операции против обнаглевших бандитов, была успокоена его искренними заверениями, что не собирается, потом отвернулась от него и заснула.
