КАЖДЫЙ ИЩЕТ СВОЙ ФАРТ
Утром Грязнов забросил Турецкого домой, чтобы забрать справку для генерального, а затем вместе со Скибой – в прокуратуру, на Дмитровку. Сам же поехал к себе; следовало срочно решить небольшой, в сущности, вопрос о том, где временно спрятать ставшую слишком популярной Полину.
Поднявшись к себе, Александр Борисович достал из сейфа список золотых вещей и других ценностей, которые были изъяты при обыске в квартире Айны Дайкуте. Сами вещи, сложенные и опечатанные в коробке из-под обуви, найденной в одном из шкафов, хранились у Пустовойта, которому пришлось перебраться в следственную часть на Благовещенский.
Полина уселась, ткнулась носом во внушительный список предметов и долго молчала. Вздохнув, заметила, что с таким количеством золота можно было до конца дней своих никаких забот не знать. Да, впрочем, поправила сама себя, Айна и не знала. И именно – до конца.
– А что, цепочку… такую, – Полина пальцами показала на свою шею, – не нашли? Ее разве не было? Она всегда ее носила.
– Что за цепочка?
– Ну, золотая, естественно.
– Очень дорогая? И что она собой представляла?
– Она у Айны появилась год с небольшим назад. Какая там цепочка – это так говорят, а была настоящая цепь – витая, сантиметров, наверное, пятидесяти пяти длиной, и золото, она говорила, семьсот пятидесятой пробы, желтое. А насчет денег? Не знаю, врать не хочу, но так, думаю, тысяч семь или восемь она стоила. Баксов, конечно. А чего ты так смотришь?
– Как смотрю? – не понял Турецкий. – Откуда ж она взяла такую цепь?
– Хахель подарил, милый мой! Не все ж вроде тебя, есть и богатенькие. А кто – она не говорила. Так куда ж она девалась-то? Неужто сперли?
– Это очень важно. На лист бумаги и напиши мне, что сказала. Я заставлю их все проверить сто раз. Постой!… Нет, это я себе, а ты давай пиши.
Турецкий вспомнил, что в субботу Грязнов забрал с собой не какого-то рядового судебного медика, а самого Градуса, равного которому Александр Борисович в своей производственной биографии не знал. Судя по времени, Борис Львович должен был находиться уже в анатомичке. Турецкий набрал его номер.
– Уже узнал, – пророкотал Градус, – здорово, Александр. Какие заботы?
– Примите мое почтение. Что слышно по поводу одной блондинки, которую вы имели возможность наблюдать в первозданном, как говорят, виде. В субботу!
– Ты на что намекаешь?! – почти взревел разъяренным тигром судмедэксперт. – Я слышу в твоем голосе сомнение?
– Ни в коем случае! – глотая смех и давясь им, взмолился Турецкий. – Разве я давал вам когда-нибудь хоть малый повод усомниться в вашей вере, о, замечательный ребе!
– Ну то-то, – спокойно ответствовал Градус. – А ведь чуть не оскорбил… Так зачем тебе эта блондинка, Александр?
– Увы, навесили.
– Угу, то-то я гляжу – Грязнов командует, а дружка его не видно. Так какие вопросы? Хочешь знать, каким образом?
– Желательно, уважаемый.
– Вот ведь, когда чего надо, вы – уважаемый, великий там, еще это… о, замечательный! Кстати, чтоб ты знал, рабби – это мудрец. А я обычный старый филин, ну умный, не отрицаю. Будешь записывать или так слушать?
– Вы ж акт экспертизы подошлете?
– А чего мне их, солить? Ну слушай. Удар тупым предметом в лобно-теменную часть… Кулак, между прочим, Александр, тоже бывает тупым предметом. Как у некоторых голова. Так. Ушиб расположен у основания свода черепа. На шее – справа и слева, в двух сантиметрах под нижней челюстью, подкожные кровоизлияния. Душил ее душегуб в перчатках… Он…
– Почему именно он? А не она, скажем?
– Скажешь ты в другом месте. Назвать адрес? Что за манера задавать идиотские вопросы! Потому что следы расположены таким образом, что… и вообще, будешь перебивать, пошлю к едрене фене!… Он душил ее одной рукой. Физически очень сильный. Что тебе еще? На задней стороне шеи – характерный след, оставленный предметом, имеющим витую конфигурацию.
– Это может быть, к примеру, цепочка, которую носят на шее?
– Вот именно. А ты догадливый!
– Так, а действий, сопутствующих убийству, не производилось?
– Тебя интересует, получила она удовольствие перед смертью? Нет, не получила. Полового акта не было. У тебя все?
– Все, спасибо, я ваш должник.
– Ха, нужна мне твоя спасиба! Заезжай, дернем по старой памяти по стопарику. Привет, Александр! Не мешай старику работать…
В кабинет без стука, словно к себе домой, вошли Грязнов со Стасом Аленичевым, подполковником, начальником первого отдела МУРа. Станислав пожал Турецкому руку и сделал даме изысканный поклон.
– Все, все! – заторопился Турецкий, заметив, что дама тоже проявила ненужный интерес к весьма представительному подполковнику. – Слава, забирай Полину. А вы, мадам, будете сидеть тихо, как мышь, и носа не высовывать. Когда потребуется, мы сами вам разрешим. Ясно вам?
А про себя подумал, что Славка правильно сделал, вызвав вчера Денискиных архаровцев, а не своих подчиненных: треп наверняка шел бы уже на всю Москву, как «важняка» с бабой выручали. Ишь как Стас на нее уставился!…
– Но у меня же есть какие-то свои дела, обязанности, в конце концов!…
– Они подождут. Здоровье, как говорят, дороже. Своей маме можете позвонить вот с этого аппарата, – Турецкий показал на телефон, – и объяснить, что вы срочно отбываете на съемки, в командировку, к черту на куличики, куда угодно, – на три-четыре дня. Звоните.
– Да нет у меня здесь никакой мамы! – неожиданно зло отмахнулась Скиба.
Турецкий с Грязновым мгновенно переглянулись.
– Но вы же вчера сказали…
– Мало ли что сказала!… В бар мне надо было позвонить…
– Это в «Колокола», что ли? – догадался Турецкий. – А зачем?
– Сообщить, что не вернусь… Я обещала.
Она определенно врала, и никто в том не сомневался. Не собиралась ничего объяснять и она.
«Ладно, – подумал Александр, – поговорить по душам можно будет и потом, когда схлынет опасность для нее. Нервы – понятное дело…»
– Поезжайте, Полина, с Вячеславом Ивановичем, а мы позже увидимся.
– Саня, Стас объяснит тебе кое-что из области банно-прачечных дел, понимаешь? Ну а мы уехали. Полина, прошу следовать за мной. И без всякой боязни…
– Сходка воров в высшем разряде Сандунов – дело не частое, – начал Станислав, ведший, оказывается, разработку этого достопочтенного помывочного заведения. – Обычно мы знаем. Сами понимаете, Александр Борисович, пускать такое дело на самотек – преступно. Ну так вот, последний сходняк подтвердил некоторые соображения о том, что наши матерые уголовнички впрямую причастны к ряду громких убийств последнего времени. Но в большинстве случаев они выступали лишь в качестве исполнителей. Это не их инициатива. Задания исходили откуда-то свыше, что позволяет сделать вывод об их политической подоплеке. Для нас это очень важный фактор.
– Как говорят, час от часу не легче. Оно, конечно, приятно сознавать, что держишь все концы в руках, но что мы имеем конкретно по нашему последнему эпизоду? По Нечаеву и этой актрисе? Вы в курсе?
– В той степени, в какой меня посвятил Вячеслав. Но именно в данном случае вся информация выдается таким образом, чтобы у нас исчезли всякие сомнения, что убийства совершены на личной почве – ревность, месть и тому подобное. Авторитеты же категорически, по моим оперативным данным, открещиваются, понимая, чем это им грозит. Они имеют своих информаторов в правоохранительных органах и больше всего боятся наших зачисток, подобных той, что мы провели недавно с оружейной мафией, да хоть и с теми же питерскими. Вы там, слышал, недавно были, знаете.
– Стас, ведь эти ваши зачистки – все равно полумеры.
– Будем надеяться, что президент наконец дал нам возможность не ограничиваться ими. Во всяком случае, у ворья именно такое мнение. Но в конкретном смысле оказалось чрезвычайно важным сообщение о том, что один из возможных вариантов адресов заказчиков находится в Чехове. Точнее, в одном из закрытых, бывших цековских, а ныне принадлежащих президентской администрации санаториев. Они теперь чаще называются центрами реабилитации. На выбор – русские бани и финские сауны, нумера с обслугой, массажные кабинеты, бассейны, бильярды и прочее, столь необходимое задавленному государственными заботами высшему чиновнику. По моим оперативным данным, постоянными посетителями там являются достаточно известные лица из президентской, естественно, администрации, из окружения премьер-министра и спикера Госдумы, а также некоторые президенты коммерческих банков и крупные финансисты из промышленных корпораций. Список конкретных фамилий указывает на то, что первые лица государства и, скажем, силовых министерств там не появлялись. Однако замы и помы – в большом количестве. Атмосфера реабилитации, что называется, свободная, если не сказать больше. Вот, собственно, об этом и просил меня проинформировать вас мой шеф. Если смогу, готов ответить на ваши вопросы.
– Информация очень любопытная. Значит, вы полагаете, что оттуда, из этого центра, могут исходить команды?
– Тогда зачем бы авторитетам потребовалось посылать туда гонца?
– Ну, положим… Вячеслав познакомил меня с информацией своего… кадра. Я так понял, что и вы в курсе?
– Да, разумеется. Я тоже с ним работаю.
– Кстати, что вы решили по его поводу?
– Ну вообще-то… – замялся Аленичев. – Вячеслав Иванович, полагаю, сам проинформирует. Но вы меня не разоблачайте, ладно?
– Буду нем как… сами придумайте, – улыбнулся Турецкий.
– Я уже имел утром разговор с известным вам Лехой. Конечно, ни о какой наркоте и разговору быть не может, что, как говорится, упало – то пропало. Он и сам это понимает. Хотя… сильно переживает! – Стас засмеялся. – А обмен мы произведем. И так, чтобы без последствий. Хотя ценного информатора мы все-таки потеряли. Ничего, пойдет работать в другое место.
– Но я думаю, что этих бандюков следовало бы…
– Вот именно, Вячеслав распорядился, точнее, попросил, чтоб следователи из вашей группы допросили и зафиксировали показания этих «быков» и записали их исповедь на магнитофон, после чего мы их отпускаем. Возьмем у них подписку о невыезде, да ведь все равно сбегут, если их свои же не уберут.
– Молодец Слава, – искренне сказал Турецкий. – Я только хотел напомнить, а он уже сделал. А та славная троица из охраны на Неглинке, с ней чего решили делать?
– С ними Петя Пустовойт сейчас старается вовсю. Может, чего и получится. Только, я думаю, вряд ли. Обоснование для задержания, в общем, довольно шаткое, прокурор санкции не даст – худо с доказательствами. Ну, значит, выпустим, но при этом очень крепко засветим. Они у нас будут на таком крючке, что сами взвоют.
– Ну, дай вам Бог, и щоб нашему теляти да волка зъисты! Это так, бывало, когда-то Шурочка Романова говорила, добрая ей память.
– При ней в МУРе было полегче, – вздохнул Стас.
– А что, Грязнов не нравится? Вот те на!
– Нет, просто времена были другие. Более ясные. Красный – белый! И никаких полутонов. Но давайте вернемся обратно, в Чехов. Итак, какие у меня есть для вас предложения. Только, Александр Борисович, вопрос этот в некотором роде этический, поэтому прошу меня выслушать, так мы с Вячеславом договорились, а потом вы с Константином Дмитриевичем обсудите и решите окончательно. А тогда и начнем действовать. Идет?
– Вы обставляете все такими условиями, что грех не согласиться!
– Речь пойдет о некоем Владе Сурове. Владлен Давыдович, тридцати семи лет от роду, бизнесмен, образование высшее, финансовое – плехановский закончил. Москвич, человек независимый и достаточно богатый. Адрес и все прочее имеется. Так, спрашивается, в чем вопрос. Не вдаваясь в частности его трудовой деятельности, скажу только, что я и параллельно Андрюша Костин, это московское УЭП, накопили на данного фигуранта достаточное количество криминального материала для привлечения его к уголовной ответственности и соответственно ареста. Но, по нашим данным, Влад – личность эмоциональная, неустойчивая, подверженная действию различных интеллигентских комплексов и так далее. Исходя из сказанного, и я, и Андрей полагаем, что, желая избежать тюрьмы со всеми из этого обстоятельства вытекающими, так сказать, Суров, при определенных условиях, может быть склонен к сотрудничеству с органами правопорядка.
– И в каком качестве вы предлагаете рассматривать эту кандидатуру?
– Он вхож в чеховский оазис. Более того, один из активных участников проводимых там мероприятий по реабилитации – застолий, девишников и прочего.
– Так, и что предлагается взамен?
– Согласно вами же разрабатываемой концепции освобождение от уголовной ответственности лиц, оказавших, так сказать, неоценимые услуги следствию, и в случае отлично проведенной операции. Могли бы совершенно конкретно показать ему кулак, посоветовать что-нибудь по поводу его… безнравственной матери и похерить собранный против него компромат. Но, как вы понимаете, решить этот вопрос можно лишь на уровне Меркулова.
– Сами вы как?
– Я – активный сторонник такого подхода к делу. Но принимать решение следует немедленно. Вот тут промедление действительно подобно провалу. Если мы Влада засветим, все коту под хвост. Нет, его-то мы, конечно, посадим и, Бог даст, раскрутим. Но это будет опять частный ход. Не выйдем на нужный уровень.
– Меня вы убедили.
Турецкий взял телефонную трубку и набрал номер приемной Меркулова.
– Здрасьте, Клавочка! – пропел он. – Я так давно вас не видел, так соскучился… Нет, не вру!… Клавдия, да честнее и искреннее меня… Понял, сейчас же исправлюсь! А что там поделывает наш старший товарищ и друг? Не может быть! Запишите на прием, немедленно, пока никто не успел войти. Стойте у двери и никого, кроме меня с коллегой, не пропускайте. Бежим! Пошли, Стас. Редкий случай, когда Костя с утра свободен. Клавдия обещала закрыть дверь собственной грудью. А вы знаете, какая она у нее?
Стас со смехом помотал головой.
– То-то! А Турецкий знает. Он вообще все знает… Но, Стас, он – не нахал. Они всегда сами бывают виноваты.
– Опять пытаетесь найти оправдание чему-то? – продолжая улыбаться, легонько колол «важняка» Аленичев.
– Пытаюсь? Не то слово! А МУР, между прочим, тоже все знает. За что я его давно, глубоко и искренне уважаю. Можете передать сотрудникам. А в принципе, по-моему, нам давно пора на «ты». Не возражаете, Стас?
– Не возража-ем, – хмыкнул Аленичев.
Кистенев был разъярен до крайности. Все было, словно нарочно, против него. Замордовали телефонные звонки. Сперва этот, из МУРа, по поводу размена пленных. А что с них теперь толку! Марафет сгорел, а там было не меньше семисот пятидесяти зеленых кусков! Кто возместит? Эти? Да их шкуры половины не стоят… Стукача муровского замочить, так сам сдуру полез базарить, а теперь ходи в валетах. Своих убирать – последнее дело, братва такого не поймет, не одобрит. А эти теперь – гнилые, раз уголовка глаз на них положила. Вот так и получается: хотел добром, а вышло боком.
Этот юрист, мать его, еще откуда-то взялся! Он тебе – Леха, а ты ему – будьте любезны, Анатолий Валентинович, иттит твою!…
Ну ладно, кум из уголовки, Аленичев, кто ж его не знает, свое слово сказал и ждет ответного. Хотя чего особо вилок-то напрягать – отдавать гада придется. Мол, братков спасать: тут картинку нарисовать можно, пройдет. А вот что со шмарой делать, кто бы подсказал… Ничья ж она. А Анатолий Валентинович: где девка? Да тянут ее менты! Ах, как взвился! Как проняло… У самого, что ль, сорвалось? А вони-то, вони!
Нет, совсем не нравился Лехе этот самый Валентинович, которого приходилось почему-то величать по имени-отчеству и через силу выполнять отдельные поручения. Правда, и отстегивает он хорошо, вола не водит. Но из-за девки, слышно, прямо с резьбы сорвался. Дрянь эту сыскать и предъявить в готовом виде! Это как же, раком, что ль, поставить? Лучше б молчал, мать ее… И ведь не пацан какой-нибудь, в законе! А он с тобой, как с сявкой каким… Ладно, хоть ход подсказал, а то вообще бы фуфлыжное дело…
Отсердившись и сорвав гнев на Хомяке, который, чуя и свою вину, готов был пописать кого угодно, лишь бы самому рога не обломали, Кистень, наконец, принял решение. Девку надо было найти и доставить, куда Анатолий Валентинович прикажет. А как же ее взять, если она в ментовке?
Ночь она, как показала проверка, которую затеял Кистенев сразу после беседы с Грязновым, провела в доме у мента. Решил проверить на всякий случай, а попал в цвет. Хомяк, который хорошо знал ее, видел утром, как они втроем садились в машину, а потом отправились к следаку, в прокуратуру. А после тот же Грязнов увез ее на Петровку, к себе, значит.
Кистенев отправил пару братков к ней на дом. Те определились и позвонили из квартиры, что шмара так и не появлялась. Алеха оставил их там, пусть подождут, вдруг объявится.
Потом он вспомнил указание этого Валентиновича, что в Доме кино, который у Белорусского вокзала, есть у шмары подруга. Галкой ее зовут. Ну, тут дело несложное. Вычислили эту Галку и кинули на нее все того же Хомяка: прикид у него нормальный и рожа поумней.
Много ль бабе надо?
– А вы – от Юры? – говорит.
Хомяк, не будь дураком, кивает:
– Ага, от него. Занят он, сам не смог подъехать к вам, меня попросил. Помогите отыскать вашу подругу.
Ну, та и давай стараться: всех, кого могла, тут же обзвонила, всех предупредила, мол, в случае, если где объявится, так немедленно сообщить. От себя добавила, что заказ на нее пришел, фамилию какого-то режиссера назвала. И надо ж, пока она так названивала, та сама ей позвонила. Вот что настоящий фарт!
Хомяк в машину – и по указанному шмарой адресу. Уже на ходу сообщил, что поехал за ней. Хоть одно получилось, подумал Кистень и малость успокоился. Не так уже и неудачно день пошел.
Турецкий ехал в Белый дом, где у него была назначена встреча с заместителем Нечаева. Георгий Никонович Холодилин встретил «важняка» в вестибюле, проявив максимум предупредительности, и проводил в кабинет своего покойного шефа, в котором временно занимался делами. Точнее, передавал незаконченные вопросы Альфреду Николаевичу Басову, временно взвалившему на свои плечи государственные заботы бывшего коллеги.
Александр Борисович не был уверен, что разговор с Холодилиным откроет ему все тайные пружины политического и хозяйственного механизма, запущенного в этом доме, но хоть какую-то расстановку сил объяснить – на это, он полагал, первый заместитель способен. Тем более что, когда обсуждали этот вопрос у Меркулова, знающие советчики предложили конкретно этого человека как толкового, в общем, порядочного и разбирающегося в белодомовских интригах. Порядочный – это, в общем, уже интересно само по себе.
На часах было около одиннадцати, времени имелось более чем достаточно. Потому что чуть позже двенадцати, точнее, в двенадцать пятнадцать Турецкому пообещал выделить десять минут сам премьер, Виталий Сергеевич Михеев. Собственно, если быть справедливым, обещал не Турецкому, а Меркулову, поняв, видимо, из короткого телефонного звонка по «вертушке», что зам генерального подъедет к нему сам. Постоянно демонстрируя по телевидению свою демократичность и доступность, особенно когда у тебя перед носом десяток микрофонов корреспондентов ведущих радио-и телепрограмм, на самом деле Михеев, как ничто другое, чтил субординацию. Поэтому, разобравшись в просьбе Меркулова, он хотел было отказать, сославшись на постоянную свою занятость, но Меркулов настоял, упирая на то, что Турецкого назначил вести расследование лично президент. Михеев сдался.
Итак, времени до высокой аудиенции было достаточно, и следователь хотел провести его с пользой.
По поводу порядочности Холодилина у Александра Борисовича никаких сомнений не имелось, хотя Меркулов, как обычно, не стал раскрывать источник своей информации. Уж поверь на слово. А что оставалось делать!
Холодилин как-то сразу пришелся по душе Турецкому – спокойный, без тени угодничества. Они сели возле овального стола в углу кабинета Нечаева, миловидная секретарша, часто постукивая высокими каблучками, принесла им по чашке чаю с лимоном и вазочку с маленькими пирожными. Такие Александр Борисович видел только в цековском буфете, куда временно, в девяносто первом году, вселили российскую прокуратуру, занимающуюся тогда главным образом всякими заговорщиками-гэкачепистами. Там подавали подобные миниатюрные изделия кондитерской промышленности. Впрочем, что Старая площадь, что Белый дом – одна теперь епархия. С этого он и начал разговор с Георгием Никоновичем.
А оказалось, далеко не одна. О чем свидетельствовали постоянные разборки между президентской администрацией и правительством, – к сожалению, этот бандитский термин как-то очень логично вписался в политическую жизнь верхнего эшелона государственной власти. Это подтверждали непреходящие перемещения, отставки, появление новых фигур, чьи действия диктовались теми или иными сиюминутными конъюнктурными соображениями отдельных групп и лиц, а не постоянными обещаниями президента вывести страну из экономического хаоса. Именно разваленная экономика и политическая нестабильность более всего устраивают сейчас основные политические группировки, ибо дают прекрасную возможность каждой из них создавать в массах образ врага народа. Одним – указывать на воров-демократов, дорвавшихся до власти и денег, другим – на красно-коричневую сволочь, мечтающую загнать народ обратно в лагеря. Война за обладание собственностью переместилась в последние два-три года с нижнего уровня на самый верх. Американская легенда о том, что чистильщик сапог, подкопив деньжат и проявив некую предприимчивость, может стать миллионером, для России уже давно пройденный этап. Удачливые успели урвать свое, неудачники потеряли и то малое, что имели; в стране появились новые классы и прослойки, вроде бандитов, мелких и средних собственников, бомжей и так далее, вступающих в новые для них отношения. Но настоящая война шла между несколькими могущественными группами, каждая из которых владела огромными капиталами, имела свои банки – в качестве экономических рычагов, и, по существу, вела борьбу за абсолютную власть в государстве. При этом малые и средние жертвы в расчет не принимались.
Какое место в иерархии новых воителей занимал Нечаев – это вопрос.
– У нас тут курить в кабинетах не принято, – заметил Холодилин, показывая на стерильно чистую хрустальную пепельницу, – поэтому, если у вас есть желание, мы можем выйти на воздух, – и он выразительно посмотрел Турецкому в глаза.
Надели плащи и вышли из здания, спустились к реке, закурили.
– Какое место занимал Нечаев? – повторил вопрос Холодилин. – Скажу сразу, что личностью он был неординарной. Это так. Программа приватизации, подготовленная, как вам должно быть известно, Басовым, была основательно скорректирована и даже кое в чем изменена Михаилом Гавриловичем. В этом смысле у него была достаточно светлая голова. Но… Это вечное «но»! Конечно, он не мог быть до конца самостоятельным в этих делах руководителем. Есть силы, часть из которых я могу назвать, а иные – ни под каким видом, даже под страхом смертной казни, которые стремились активно надавить на него. И скажу, небезуспешно.
– Может, нам тогда и не стоило выходить курить? – с легкой улыбкой поинтересовался Турецкий.
– Может, и не стоило, – охотно согласился Холодилин. – Но тогда бы я вообще постарался отделаться общими словами. Вас устраивает такой вариант, Александр Борисович?
– Сдаюсь! – поднял обе руки Турецкий. – Но хоть условно обозначить эти силы возможно? Для моего личного понимания вопроса.
– Я попробую, чтоб вам было понятно. Хотя, если очень внимательно читать газеты, зная при этом, какому конкретно лицу какая из них принадлежит, и потом проводить сравнительный анализ якобы утечек информации, прогнозов и прочих аналитических материалов, подписанных специалистами в данных областях, можно иметь довольно четкую картину экономического соперничества, больше напоминающего настоящую войну – со всеми вытекающими, включая боевые действия. Одну из жертв которой мы с вами сейчас обсуждаем.
– Все бы хорошо, – возразил Турецкий, – да нет у меня времени лично заниматься сравнительным анализом. Нам бы чего полегче…
– Охотно верю. Начал, как я сказал, Басов. И у него было все необходимое в то время, кроме одного – авторитета. У Нечаева же, помимо чисто экономических знаний, имелся еще и довольно серьезный, хотя и не слишком долгий опыт губернаторства. То есть он имел, помимо теоретической, хорошую практическую закваску; губерния, сами понимаете, не государство. Но и не ЖЭК какой-нибудь. А он сумел в своем деле преуспеть, за что был отмечен самим президентом. Ну а дальше – обычная история. Молодой, энергичный деятель ставится в позицию проходной пешки. Она может стать ферзем, но ею всегда можно и пожертвовать, не желая излишних обострений на доске. Или в том случае, если шахматисты заранее договорились об исходе матча.
– Нельзя уточнить, кто эти шахматисты?
– С одной стороны – это правительство. В лице премьера. Но правительство и премьер – далеко не одно и то же. Я могу предположить – вы меня понимаете? – что интересы Михеева выходят далеко за рамки интересов, да и возможностей, если честно говорить, правительства. Оно тоже далеко не однородно. Тот же Басов! А с другой – круто вторгающийся во власть Потапов, стоящий за его спиной коммерческий банк «Универсал», сибирская энергетика, уголь и некоторые нефтяные концерны Сибири и Поволжья, наконец, из последних приобретений, если все закончится для него благополучно, – петербургский «Озон». А это, как вам может быть интересно, один из столпов, монстров военно-промышленного комплекса. Потапов имеет свою перспективную авиакомпанию, терминалы на Черном море, в Новороссийске, и на Балтике, прибирает он к рукам и петербургский порт. То есть, что бы мы о нем ни говорили, он становится, как вы замечаете по направлениям его деятельности, государством в государстве. Это, естественно, не может нравиться.
– Кому?
– Узнаете – справитесь и с вашим делом.
– Мне сказали, что с вами, Георгий Никонович, я могу быть предельно откровенен.
– Это кто же, позвольте полюбопытствовать? – улыбнулся Холодилин.
– Тот, кто порекомендовал обратиться именно к вам. Если нужна конкретная фамилия, вам назовет ее мой старший друг и советчик Костя Меркулов, он же – зам генпрокурора. Круг его знаний в этом смысле весьма обширен, можете поверить на слово. В этой связи я готов поставить вопрос следующим образом. Если вы сами считаете, что вам грозит определенная опасность в случае разоблачения неких, не подлежащих огласке, тайн и фамилий, я, разумеется, ничего подобного и просить не буду. Тем более настаивать в интересах следствия. Но вы, работая вместе с Нечаевым, несомненно были в курсе его забот. А мне может оказать пользу любой намек в этом отношении. Подумайте, вспомните, что его, возможно, угнетало в последнее время? Может быть, удастся вспомнить, какие проблемы он собирался обсуждать в пятницу с председателем Центробанка Дубровским? Что вам известно о его семейных отношениях? Здесь в каждой мелочи может оказаться объяснение тому или иному его поступку.
Холодилин, опершись обоими локтями на парапет набережной, вздыхал и плевал в воду. Он и заговорил, не оборачиваясь в сторону Белого дома. Словно опасаясь, что некий наблюдатель с биноклем сможет по губам прочесть суть его признаний.
– Не знаю, может быть, это плод моей, мягко говоря, напуганной фантазии, но в последнее время – я прошу понять меня правильно, поскольку ничего утверждать не могу, а лишь… в качестве предположения – у Нечаева довольно быстро пошел процесс пересмотра неких позиций, скажем так: переосмысления истин. Предыстория его появления в Белом доме вам достаточно известна. Президентского ставленника охотно принял и премьер Михеев. Хотя… ладно, пока оставим, кто такой Михеев и с чем его едят – не знает только ленивый. Недаром он стоит, по западным прогнозам, в первой двадцатке богатейших людей мира. Круг его жизненно важных интересов тоже в общих чертах известен. Не будем вдаваться в подробности. Часть своих проблем он переложил на плечи молодого и способного своего последователя. Так мне представлялись на первых порах их взаимоотношения. Басову в этой ситуации отводилась роль в некотором смысле мальчика для битья. Плюсы приватизации Михеев спокойно записывал на свой счет, минусы относил к просчетам Басова. И якобы журил. Якобы, понимаете?
– Ну а Нечаев? Ему-то какое место было отведено в этой игре?
– До поры до времени – послушного исполнителя. Это ведь всего лишь удобная формула для сдерживания аппетитов «малых сих» – о запрещении совмещать активные занятия бизнесом с государственной деятельностью. Гиганты не мелочатся. Они попросту не обращают на это внимания. Официально я мог бы назвать уже две такие силищи: это Михеев и Потапов, действительно оставивший госслужбу, но она ему уже и не нужна была, свое дело он сделал: «Универсал» стал ведущим коммерческим банком, тягаться с ним может рискнуть разве лишь само государство. Но Сибирь, где особенно ясно определились позиции этих гигантов, выдвинула некую третью силу, которая замахнулась на владения наших титанов. Я не могу сказать что-то более конкретное, но знаю одно: сложности с приватизацией того же «Озона» – дело рук этой новой силы. И еще у меня создалось ощущение, что они, эти третьи, не гнушаются бандитскими методами в достижении своих целей.
– Если позволите, я с настойчивостью идиота повторю свой вопрос: Нечаев-то с кем?
– Михаил Гаврилович, на мой взгляд, совершил непоправимую ошибку: он забыл, что коней на переправе не меняют. Вряд ли Михеев мог простить ему измену.
– Даже так? – удивился Турецкий.
– Я не утверждаю, – заторопился Холодилин, – но Потапов уже потирал ручки. Это известно.
– А кто дал указание питерскому Михайлову выставлять на аукцион этого вашего монстра?
– Разумеется, Нечаев. Это же его епархия!
– А из последних решений на этот счет есть что-нибудь подобное?
– Как не быть, – снова вздохнул Холодилин. – Новороссийский порт, и ничуть не меньше. Как вы понимаете, в том регионе столкнутся интересы таких сил, что, по-моему, добром там никак не кончится. Это ж нефть! А вокруг нее всегда столько хищников!
– Извините, что я некоторым образом перевожу стрелку: а что это за девица, с которой что-то там намечалось у Нечаева?
– А, вы Айну имеете в виду? Ту, что убили в тот же день?
– Разве есть еще жертвы?
– Там действительно было нечто вроде романа. Вы не поверите, но именно я на свою голову познакомил их на сочинском кинофестивале. Мы там по делам оказались. Так что весьма бурный роман развился буквально на моих глазах. Но я не думаю, что здесь есть какая-то связь.
– Вы – пока единственный. А меня как раз практически все стараются уверить в том, что гибель обоих – это акт чьей-то мести. Чьей, вы не можете предположить?
– На мой взгляд, эта идея попросту абсурдна. Сводить счеты таким образом? Да это же смешно!
– Вы не были в квартире этой Дайкуте?
– Нет, никогда.
– Это кое-что объясняет.
– В каком смысле?
– В том, что некто может позволить себе и не гнушаться, как вы говорили. Казнили и за меньшие потери. А тут – одним ударом, да сразу двух зайцев.
– Что-то вы загадками заговорили, уважаемый Александр Борисович. – Показалось, что Холодилин даже готов обидеться.
– Просто вы находитесь в кругу своих забот, а мне приходится сопоставлять все, включая даже то, что к вам не имеет ни малейшего отношения. Значит, пока третья сила остается загадкой?
– Я бы не хотел ее называть. Спросите коренных сибиряков, они наверняка подскажут, а меня – увольте…
Михеев принял Турецкого минута в минуту. Поднялся из-за стола, крепко – раньше это называлось: по-рабочему – пожал руку и опустился в свое кресло. Александр Борисович присел сбоку напротив.
– Прежде всего, позвольте мне выразить вам свое сочувствие в связи с потерей хорошего помощника. Так, во всяком случае, все считают.
Михеев молча кивнул и уставился на Турецкого в ожидании продолжения.
– Следствию было бы желательно знать ваше мнение по поводу причины происшедшего. Можно считать нашу беседу частным разговором. Это ни в коем случае не допрос.
– Для частных бесед у меня нет времени, – жестко ответил Михеев.
– Хорошо, – Турецкий достал из папочки бланк протокола допроса свидетеля и авторучку. – Прошу вас. Итак, Михеев Виталий Сергеевич…
Формальности не заняли и минуты из отведенных десяти. И далее премьер предельно ясно, скупыми и немного резкими фразами изложил свое понимание факта убийства вице-премьера. От женщины он просто отмахнулся. Это – не причина. За это в худшем случае морду бьют.
– Среди самых разных версий, – стараясь быть спокойным, сказал Турецкий, – имеется и та, по которой, извините, в устранении Нечаева были якобы заинтересованы и вы. Естественно, версия непроверенная.
– Слухами не пользуюсь, – жестко ответил Михеев. – И вам не советую. Я знаю немало достаточно цивилизованных способов отстранения несправившихся с делом сотрудников. Но никак не уст-ранения. И я бы не советовал сталкивать лбами Потапова, скажем, и Михеева. Об этом, разумеется, говорят, и даже в этом доме. Но я уже говорил о своем отношении к слухам. Извините, время.
Михеев внимательно прочитал записанные Турецким свои показания.
– Вы можете спросить меня, зачем все это? – Он ткнул своей авторучкой с большим золотым пером в два листа протокола. – А затем, чтобы каждое слово было зафиксировано предельно точно. Чтобы были исключены двоякие толкования. В моем положении это недопустимо.
Михеев поднялся, снова пожал Турецкому руку и, провожая его к двери, вдруг остановился посреди кабинета и сказал:
– Есть такая компания – «Русская нефть», попробуйте обратить на нее внимание. Примите это как дружеский совет, но постарайтесь не лезть на рожон. Всего доброго! – и вернулся к своему столу.
В наш век гнушаться даже малой информацией – серьезный грех. Так думал Турецкий спускаясь в холл Белого дома. «А смотри, как интересно, Александр Борисович! Ведь Михеев-то, как и все остальные, тоже ищет свой фарт, свою удачу… хотя в его-то положении – зачем? И ведь тоже побаивается. Что ж это за сила такая?! Может быть, подсказка с „Русской нефтью“ имеет и свои далеко идущие цели?»
