Глава девятнадцатая
ОТВЕТНЫЙ УДАР
Сказать, что Владимир Яковлевич Аронов был в ярости, значило вообще ничего не сказать...
Обычно обходительный и предельно вежливый, широко, по-американски улыбающийся идеальными, блестящими зубами, он ураганом промчался в свой главный офис на Земляном валу и немедленно потребовал к себе начальника управления безопасности.
Попков впервые видел шефа полностью потерявшим над собой контроль. Они были вдвоем в кабинете. Хоть тут хватило соображения Аронову не выносить за пределы стен своего кабинета всего, что он собирался сказать отставному генерал-полковнику, возомнившему себя великим стратегом, мать его ети!..
Ну кому пришла в голову идиотская комбинация с компроматом на Деревицкого, в котором последний – далеко не главная фигура, а лишь повод для сведения счетов, это теперь уже никакой роли не играет! Был бы результат. Но ведь он получился с обратным знаком! И это уже не результат, а приглашение к похоронам! Причем по высшему разряду!
Попков насупленно молчал. Самым неверным шагом в настоящий момент с его стороны было бы напомнить хозяину, что вся команда действовала исключительно в том направлении, которое указал он сам. Причем говорил об этом неоднократно. Настаивал, торопил, ускорял, как только мог. Ему просто необходимо было оправдаться перед своими же партнерами из администрации президента, которые после предыдущей «пенки», касающейся еще давних связей Деревицкого с президентом, стали заметно терять доверие к Владимиру Яковлевичу. А там, где возникает первое сомнение, совсем недалеко и до окончательного разрыва отношений.
Рано утром Аронову позвонил один из замов главы администрации и с изрядной долей сарказма спросил:
– У вас там как, Владимир Яковлевич, полностью разучились думать? А сами вы собственный канал смотрите?
Аронов все видел. И Попков стопроцентно уверил его, что документ подлинный, уж кому, как не ему, старому кагэбэшному волчаре, и знать это! Но вместе с иезуитским вопросом зама руководителя президентской администрации сразу появилось ощущение допущенной ошибки. Холодком таким вдруг неприятно повеяло.
– Разве у кого-то возникло сомнение в подлинности документа? – спросил Аронов в свою очередь. – Лично я не сомневаюсь в том, что нам, кажется, удалось вскрыть очередной грубейший факт коррупции. Разве не так?
– Очень жаль, что вы продолжаете так думать, – ледяным уже тоном заметил собеседник. – В подобных случаях умные люди обычно советуются с теми, кто знает толк в таких делах. Ну что ж, вам виднее. Не смею вас больше беспокоить.
И раздались короткие гудки. Которые почему-то неожиданно показались Владимиру Яковлевичу и в самом деле похожими на отдаленные удары похоронного колокола. Черт возьми, и примстится же такая чушь! Но этот тон! Это «не смею вас больше беспокоить»! Так ведь разговаривают с полными ничтожествами! С болванами, с которыми больше не желают иметь никаких дел!
А следом он получил весть о том, что в «Евразии» обыск и выемка документации. Кем санкционирована акция? Приезжайте, вам все объяснять будут на месте.
Естественно, никуда он не поехал. Ни за какими объяснениями. Да и что ему могли бы сказать какие-то офицеры, выстроившие его сотрудников вдоль стен? Кто послал? Да какая теперь разница, был ли это директор ФСБ, генеральный прокурор или руководитель налоговой службы?! Ясно же, что не участковый милиционер...
А вот когда он узнал, что подобная же акция проводится уже и в офисе «Астора», где под автоматами собровцев изымаются секретные материалы службы безопасности, и, в частности, пленки и дискеты с компроматом на государственных руководителей, на конкурентов, на личных недругов олигарха Аронова, несанкционированные никакими правоохранительными органами, когда выявленный компромат становится тяжелейшим обвинением против него самого, вот тут Владимир Яковлевич уже точно услышал мерные звуки погребальной процессии. И помчался в свой офис.
Этот старый болван, место которого давно уже на пенсии, ничего не хотел понять. И с бычьим упорством продолжал уверять, что все им сделано правильно и целесообразно. Да, к великому сожалению, старая закваска. Настоянная на дешевых провокациях, которые отродясь-то никто никогда и не брался проверять. Достаточно было самого факта, а остальное – дело ловких рук исполнителей. Ушло их время... А он, Аронов, и сам этого не видел, полагаясь на прежний опыт и кагэбэшную сноровку помощника. Вот в чем главная ошибка!
Остановившись на этой мысли, Владимир Яковлевич, уже не стесняясь в выражениях, дал ясно понять бывшему мастеру провокаций, что совершена грубейшая, непростительная ошибка, а исправлять ее, если еще можно хотя бы что-то исправить, должен немедленно лично начальник управления, то есть Федор Данилович Попков. После чего он будет уволен на пенсию. А вот все дальнейшее, включая и размер пенсии, будет зависеть от быстроты и качества исполнения. И на этот раз без малейшей доли снисхождения и учета прежних заслуг. Все.
И это было действительно все...
Растерянный, униженный, да что там – прямо-таки уничтоженный, Федор Данилович отправился домой, чтобы сосредоточиться и принять нужное решение. Ну не мог же он находиться в офисе своей службы, где уже заканчивался к тому времени позорный обыск?
Для Алены утро началось с приятного известия.
Едва она появилась в офисе банка на Ордынке, секретарша Жегиса сообщила ей, что ее ожидает шеф. Причем с нетерпением, многозначительно добавила она.
Чего это его с утра? Только и успела подумать Алена, размышляя, не связан ли вызов со вчерашними событиями на телеканале «Евразия». Надо знать, к чему приготовиться. Но ей и в голову не приходили мысли, что до кого-то могли дойти сведения о том, кем она является на самом деле. Тогда бы шеф не вызывал ее к себе в кабинет, а прислал бы охрану. Надо ему мараться в подобных ситуациях!
А все оказалось даже гораздо проще, чем она думала.
Ее запомнил Аркадий Семенович во время переговоров с французами. Ну это понятно. Это было видно и невооруженным глазом. Запал мужик, что и говорить. Она честно признавалась уже сама себе, что, пожалуй, и не возражала бы против какого-нибудь его предложения. А чего стесняться? Он – не урод. Вежлив и умен. Знает свое дело и умеет ценить толковых исполнителей. К чему же лишние вопросы?
Ну так вот, он, оказывается, не только запомнил и оценил, но и решил продолжить знакомство дальше. Буквально днями он собирался лететь в Париж и прислал ей приглашение поработать его переводчицей. Она поняла, о чем речь. Днем – переводы и улыбки, а ночью, соответственно, все остальное – для души и тела. Впрочем, вполне возможно, что он об этом последнем как раз и не думал, поскольку мог быть уверен, что отказа с ее стороны не встретит. Ну и хорошо.
Прежде Алена бывала в Париже со своим шефом. Но Арнольф Жегис обычно брал с собой и жену – довольно сварливую молодую особу, невесть за какие заслуги оказавшуюся в супругах быстро растущего банкира. Естественно также, что на фоне Алены весь ее бриллиантовый блеск немедленно затухал и выглядел обыкновенными, даже где-то безвкусными стекляшками. Соответственно не заставляла себя ждать и реакция. Поэтому во внерабочее время Алена, к полному своему удовольствию, была предоставлена самой себе. Вероятно, это обстоятельство не доставляло радости Жегису – и поделом: кто же в Тулу едет с собственным самоваром? И однажды Алена ему так прямо и заявила, чем – было заметно – несказанно порадовала.
Но вот теперь «в Тулу» отправлялся сам хозяин, и Жегис не мог не понимать, чего он отныне, скорее всего, лишался.
Во всяком случае, о решении своего шефа Арнольд Жегис объявил Елене Георгиевне без видимой радости. А она не стала его расстраивать дальше и не выразила своего восторга. Словом, вопрос решен, а о дне вылета ей будет сообщено отдельно. Еще желательно, чтобы все ее дела были завершены до поездки. Это понятно. Вероятно, на ее место уже готовится новая сотрудница. Сказано так не было, но по хмурому виду банкира этот вывод напрашивался сам.
– Благодарю вас, свободны, – буркнул на прощание Жегис и отпустил Алену небрежным взмахом руки.
И вскоре последовал звонок от папули. Услышав его голос, Алена сразу подумала, что случилась какая-то неприятность. Он ничего не стал объяснять, но просил срочно приехать домой. На Профсоюзную, разумеется.
К чему такой аврал, что за спешка? Ну раз надо, значит, надо...
Примчалась, оставила у подъезда свою «тойоту», приветливо кивнула консьержке и поднялась в квартиру. И началось!..
Возможно, знай Федор Данилович, что любое произнесенное им слово записывается, он бы, пожалуй, и в этом случае не смог бы себя сдержать. Эмоции хлестали через край. Мат стоял такой, какого Алене и в худшие времена слышать ни разу не приходилось. Вот она – старая школа! А еще с интеллигенцией работал! Да вот так, видно работал! Как же с ними-то разговаривать?!
И все-таки – успела заметить Алена – за матерщиной и криками никакой серьезной информации папуля тем не менее не выдавал, словно действительно имел веские причины чего-то опасаться.
Оторавшись, он вышел на кухню, кивком позвав за собой Алену, и тут же выгнал оттуда спрятавшуюся от матерщины Регину.
– Иди, включи по всем комнатам радио, телевидение, пластинки свои поставь, мать твою! Пусть будет больше шума! Никому нынче верить нельзя... – и совсем тихо сказал Алене: – Есть подозрение...
Он надолго углубился в себя, видимо, что-то тщательно обдумывая. Наконец по-прежнему негромко заговорил:
– Есть подозрение, что этот твой е... впилил-таки тебе дезу.
Алена сделала огромные глаза.
– Мне?! Это он мог тебе впилить что угодно, но никак не мне. Информация была по твоей части. Надо было хорошо проверять. Поэтому абсолютно никаких претензий от тебя я не принимаю. И даже не пробуй что-нибудь этакое валить на меня. – Алена говорила быстрым злым шепотом. – И вообще, раз на то пошло, я окончательно прерываю все деловые отношения с твоей фирмой. И в ближайшие день-два убываю в Париж. С Деревицким. Вот такое я получила от него предложение. Так что, адью, папулька! – последние слова она выкрикнула прямо ему в лицо, задыхаясь от возмущения.
– Прежде чем ты отправишься в свой сраный Париж, – буквально зашипел на нее Попков, – ты предпримешь самые решительные шаги в отношении этого твоего мерзавца! Может, ты еще и его сверх всего собираешься тоже на мою шею повесить? Кто его привел к нам, а? Напомнить? Твою мать...
– Ну и что ты мне предлагаешь, папуля, отравить его? Застрелить? Повесить? И как это ты себе представляешь?!
– Мне наплевать, что ты с ним будешь делать... А вот что будешь, это я могу тебе твердо гарантировать! Ничего, справишься. В Париж захочешь, так сумеешь... Вот тебе мое слово: уберешь – и катись на все четыре стороны... Что ты на меня зыркаешь? Или забыла прошлое? Не изображай из себя невинную, никто тебе не поверит!
– Вот, значит, какая та, оказывается, сволочь! – прошептала Алена, невольно оглядываясь на закрытую кухонную дверь. – И это ты предлагаешь дочери? Да?
– С дочерью всякие там игры иначе называются. Инцест это, если ты не знаешь. А ты мне никакая не дочь. Как не родственницы и эти все твои бляди. Не делай круглые глаза и учти, если я утону, к чему, видно, и пойдет дело, ты уйдешь туда же, на самое дно, вместе со мной. Вот тебе мое слово...
Он глубоко задышал и отвернулся к окну. Алена взялась за ручку двери, собираясь покинуть кухню.
– Я не кончил! – резко бросил он ей. – А чтоб твоя дурья башка поняла, объясняю. У меня в «Асторе» тоже был обыск, все выгребли подчистую. Если я поручу это дело кому-нибудь из своих – полный завал! Мы же сейчас все у них под микроскопом! Это хоть понятно? Ты же абсолютно ничем не рискуешь. Пообещай отдать ему остаток денег... Совсем незачем убирать его у себя дома. Элементарные же вещи. На всякий случай могу дать тебе нигде не зарегистрированный пистолет. А еще лучше, если воспользуешься его же оружием. Он небось постоянно таскает его с собой. Вспомни, как случилось с Рогожиным, и хрен кто на тебя повесит.
– Ах, так вот, значит, как... – Алена с презрением покачала головой. – Вот, оказывается, чья работа, папулечка...
– А тебе это было знать ни к чему... И пользоваться оружием ты умеешь, я тебя сам учил. Вот и давай. А уж потом мотай в свой Париж. Пожалуй, ты права, больше нам вместе не работать. Но этот последний раз... он за тобой, и ты сделаешь. Чем скорее, тем лучше. И смотри мне, а то Париж может накрыться... ты хорошо знаешь чем.
– Какая же ты все-таки дрянь, ай-я-яй! С кем жила! Это ж надо!
– Оставь ненужные эмоции, речь идет о жизни. Твоей в первую очередь. Только его абсолютное молчание может спасти тебя. Я-то свое прожил, мне, в общем, наплевать... насрать, если угодно. А вот у тебя добрая половина жизни еще впереди... Ну, дать оружие?
– Давай... но я еще подумаю...
Скандал в благородном семействе, как оценил для себя Филипп Агеев матерное начало диалога генерала с дочерью, к сожалению, серьезной информации не дал. Спорщики удалились слишком далеко от микрофона, а потом и вообще в доме поднялась какая-то совершенно идиотская музыкальная катавасия, за которой что-либо разобрать было практически невозможно. Но факт оставался фактом: в доме разразился действительно самый неприличный скандал.
В общих чертах причину его представить себе можно было. Денис Андреевич о некоторых деталях информировал своих сотрудников постоянно: должны ведь они знать причины тех или иных поступков людей, за которыми вели наблюдение. Ну а поскольку начальству известно гораздо больше, вот пусть оно само и принимает решения. И Филипп, созвонившись с «Глорией», отправился туда.
Явившись с докладом, он застал в кабинете шефа адвоката Гордеева. Лица у Грязнова и Юрия Петровича почему-то сияли торжеством. Значит, были на то причины?
У Гордеева-то определенно. Он только что вернулся с Лубянки, где был принят заместителем директора ФСБ. Встреча и сам разговор оказались недолгими. Юрий Петрович вкратце изложил свою точку зрения на сложившуюся ситуацию с расследованием дела Рогожина и в этой связи выразил недоумение по поводу позиции полковника Караваева, который не только не высказал даже формального сочувствия семье своего же ушедшего из жизни, скажем пока так, сотрудника, но даже на все просьбы адвоката о встрече реагировал, мягко выражаясь, неадекватно, в то время как семья Рогожина... ну и так далее.
Дмитрий Дмитриевич Коптев был в достаточной степени в курсе этого дела, но хотел, видимо, уяснить для себя позицию адвоката. И понял, что Гордеев не собирался ни мешать как-то следствию, ни вести его в частном порядке самостоятельно, то есть никакой опасности своими действиями не представлял. В то время как его претензии к организации, в которой служил Рогожин, вполне закономерны. И заместитель директора ФСБ пообещал адвокату, что лично проследит за тем, чтобы вопрос с пенсией для ребенка решился максимально быстро и положительно. И уже прощаясь, с легкой усмешкой предположил, что миссия Юрия Петровича, по его мнению, завершилась успешно. О чем он может со всей ответственностью сообщить своей клиентке Нине Васильевне Рогожиной. Ну а следствие – оно пусть идет своим чередом. Оно в настоящее время находится в руках опытных работников.
Гордеев ушел с Лубянки окрыленным. Ах, кабы все дела в конце концов решались с такой завидной простотой...
И вот тут появился Филя со своей записью.
Они с изумлением, иначе и не скажешь, послушали начало «разговора» Попкова с дочерью и крепко задумались.
Ну, что послужило поводом, им было известно. А потом они слушали выступление телекомментатора, и, наконец, уже сегодня с утра только и делали, что размышляли по поводу реакции власти. Особых угрызений совести при этом не чувствовали: тот же Попков ну просто умолял, по сути, чтоб его обвели вокруг пальца, так как же было не пойти ему навстречу? Все логично. Правда, за такую самодеятельность Женьке Осетрову все-таки могло крепко нагореть от начальства, но ведь это же пустяки по сравнению с тем маразмом, в который окунулся весьма самонадеянный олигарх со всеми своими наглыми спецслужбами. Так им всем и надо! Широкая общественность должна наконец узнать в лицо своих, как выражались прежде, героев? Вот и узнала. И нечего теперь воровато косить глазенками всяким там господам тележурналистам. Их истинная цена отныне видна каждому нормальному человеку.
Однако сколько ты свое удовольствие от севших в грязную лужу медиамагнатов ни выражай, а скандал-то, похоже, разгорался нешуточный. Задета честь первого лица! И за это придется расплачиваться. Может, даже и по большому счету. То, что Попкову уже нагорело, было ясно из первых же его реплик, записанных на пленке. То, что он вызвал для объяснений свою дочь, которая и организовала данную утечку, тоже понятно. Но каковы будут их дальнейшие действия? Вот здесь следовало хорошенько подумать.
Вспомнив соображения своего источника Денис Андреевич с ходу предположил, что деза без соответствующего наказания со стороны потерпевших остаться не может. Значит, захотят дотянуться до Женькиной шеи. А дальше что? Душить кинутся?
Пример с Рогожиным куда как впечатлял. Сами нашли возможность выдоить из мужика нужную информацию и сами же убрали, перекинув вину на своего врага. Вскроется это когда-нибудь или нет, неизвестно, но и отрицать такой версии тоже нельзя было. А в данном случае почему же не может возникнуть аналогичная ситуация? Оно даже и лучше: убрали источник – и концы в воду. Получается так, что главная опасность в настоящий момент может подстерегать только Евгения Осетрова. А он, вместо того чтобы срочно убыть в сибирскую командировку, где, кстати, достать его будет много сложнее, возится тут, словно ждет, когда ему кирпич на башку свалится... Кирпич же, известно, без необходимости, без дела никогда не падает.
И еще один вопрос возник – попутный. Заговорили об «Асторе». В этой конторе, как было широко оповещено в средствах массовой информации, также произвели обыски и выемки. Причем все на абсолютно законных основаниях. Грязнов-старший уже сообщил Денису, что постановление на все необходимые действия спецназу ФСБ и СОБРу РУБОПа лично подписывал заместитель генерального прокурора Константин Дмитриевич Меркулов. И значит, там все по закону. Ну а коли это именно так, то получается, что ребятишкам-»шкафам» из пресловутого «Астора» сейчас, как говорится, недосуг. Им свои зады лопушками бы прикрыть, куда там до новых спецзаданий! Вопрос ставится не о том, бояться ли Евгению или нет, а шире – существует для него вообще опасность или таковой нет. И вот, куда ни кинь, получалось, что существует. Так что ж, может, временную охрану предоставить? Пока он не улетел в свою командировку? А он согласится? В том-то и дело, что ни за что... Какой же офицер ФСБ попросит себе охрану! Да его куры засмеют.
Однако рассуждения рассуждениями, а Евгению и в самом деле следовало растолковать существо ситуации, если он станет и дальше демонстрировать свою беспечность. Ведь, поди, и Рогожин с Машковым не глупее его были – а где они? Вот то-то и оно, что были...
И Денис не стал дальше раздумывать, а поднял трубку телефона.
– Привет, – сказал он, услышав голос Евгения, – это Грязнов. Что у вас слышно?
– Отдельная тема...
– А реакция?
– По-разному. Между прочим, уже звонили. Жаждут встречи.
– Когда изъявишь согласие, заскочи ко мне. Есть для тебя кое-что.
– Хорошо, обязательно.
– Ну вот, заедет, – вздохнул Денис, кладя трубку. – Постараемся его вооружить техникой... – Он отодвинул ящик своего письменного стола и достал оттуда миниатюрный магнитофон фирмы «Перкордер». Повертел в руках, показал Гордееву и сказал: – Этот подойдет...
После отвратительного разговора с Попковым – если его вообще можно было назвать разговором – Алена отправилась к себе домой, чтобы теперь уже наедине с собой обдумать происшедшее и принять для себя самое ответственное решение. Это ведь гребаному папуле было довольно просто приказать ей убрать человека. Ему конечно все просто, тем более – чужими руками. Но особенно поразило ее сказанное им в тот момент, когда она уже вскочила, чтобы хлопнуть дверью и навсегда оставить и этот дом, ставший ей омерзительным после кухонного скандала, и этих ненавистных ей людей – перепуганную, выжившую из ума, близорукую идиотку Регину и озверевшего от собственного хамства ее супруга, так называемого папулю.
Попков вышел за ней, чтобы по привычке уже, что ли, проводить до подъезда, хотя ей это совершенно не требовалось. И вот, спускаясь следом за ней по лестнице, он вдруг заговорил, причем совершенно мирным и даже доброжелательным тоном. Что особенно поразило.
– Ты знаешь, многие дела, даже самые, казалось бы, обычные, простенькие, на первый взгляд представляются невыполнимыми. Но это только сперва. Надо сесть, подумать, успокоиться, выяснить для себя причины, прикинуть следствия, и тогда тебе становится ясно, что никаких особых трудностей дело не несет. Я знаю, такой анализ, как правило, хорошо помогает. А потом ведь ко всякому, даже и неприятному, делу надо стараться относиться именно как к делу, и не больше. Убрать из этого процесса эмоции. И тогда получится, что одно может быть сложнее, а другое проще, причем исключительно в одном пункте – в исполнении. Ты подумай... Я в тебя верю. Во-первых, ты умница, хоть и бываешь порой несдержанна, во-вторых, у тебя есть хороший кураж. Желание сделать то, чего не могут другие. А в-третьих, ты сильный человек, а потому и умеешь не только желать, но и делать. Я знал очень немногих людей, у которых эти три главных качества характера были выражены так четко, как у тебя. И еще... Пожалуйста, извини мою резкость. Искренне и твердо обещаю, что ничего подобного у нас больше не случится никогда. Да, прости старика...
Он остановился на очередной лестничной площадке и легонько помахал ей ладонью. Не стал опускаться к подъезду. Повернулся и тяжко, опираясь на перила лестницы, потащился – вот, именно это слово ей и пришло на ум при виде поднимающегося бывшего генерала – в свою квартиру.
Нет, она не почувствовала к нему никакой жалости. Даже сожаления не было в душе. Еще слишком силен был накал ее ненависти ко всему, что ее окружало. Она и услышала как бы заново его слова на лестнице, находясь уже за рулем своей «тойоты». И, прокрутив в голове сказанное еще раз, неожиданно нашла свою логику.
Ну конечно, она всегда знала, что характером резко отличается от других. В первую очередь от своих подруг. И тут Попков кинул, если так можно выразиться, свой дротик точно в мишень ее души, будто играя в психологический дартс. Попал, попал, конечно! Чем подтвердил определенную исключительность ее натуры. И чем, кстати, он не раз уже пользовался, причем с одинаковым успехом. Так, значит, что же? Оставалось действительно сесть, отрешиться от эмоций, подумать и вычислить для себя необходимые причины и следствия? Пожалуй, этот старый сукин сын, греховодник, провокатор и убийца, одним словом, негодяй, каких мало, но мужик... да, мужик, никуда не денешься... все-таки опять оказался прав. Дьявол-искуситель, своевременная похвала которого дорогого стоит...
И Алена, в который уже раз отринув эмоции, стала рассуждать с максимальным спокойствием.
Первое, о чем она стала думать, – чем ей грозит создавшаяся ситуация. Ну то, что «сраный Париж», по словам папули, немедленно накроется, как и все прочее, связанное с ее работой, тут двух мнений нет. Но из чего это вытекает?
Осетров со своей дезинформацией не мог действовать самостоятельно. За ним кто-то стоит. Кто? Возможно, и те, кто сейчас расследуют дела Рогожина и Машкова. А что следствие продолжается – это известно. Значит, провокация была подстроена специально. Причина? Выяснить каналы утечек и заинтересованных лиц. И то, и другое сразу стало ясно, едва выступил по телевидению этот задумчивый козел со своими «размышлениями». И ведь не на офисы Деревицкого, как можно и даже желательно было бы предполагать, обрушились немедленные репрессии властей! Не стали искать источники компромата! Выходит, заранее знали, что вся эта дезинформация для того и предназначена, чтобы выставить Аронова со всей его кодлой с голой задницей и попутно обвинить, мягко выражаясь, в нарушении общественного порядка – ну кто же щеголяет голяком в изысканном, понимаешь, обществе!
А что же Евгений? И вот этот второй вопрос был более важным. С первым-то уже понятно...
Он не мог не знать, что нес в своем конверте. Не та служба, чтобы использовать подполковников втемную. А раз знал тоже все заранее, значит, попросту играл с ней? Точнее, что такое играл? Пользовался ею, как распоследней шлюхой в свое удовольствие, и имел в виду в роли обыкновенной наживки? Так получается...
Никаких, разумеется, возвышенных чувств к Евгению у нее и самой не было. Но это – у нее. А вот в нем она была почему-то уверена. Хотя пример с Танькой мог бы подсказать, что она ошибается. И тем не менее, когда ты ведешь тонкую игру – это одно, а вот когда с тобой... да еще с заведомой подлянкой... Нет, такие вещи прощать нельзя... Да ведь и мужик он, в общем-то, так себе.
Вот пришла к этому выводу и вдруг... улыбнулась. Ах, как она поняла вдруг Федора Даниловича! Как все же он прав!
Причины известны. Теперь надо думать о последствиях. Но принципиально проблему для себя Елена Георгиевна Воеводина уже решила. Оставались пусть и немаловажные, но уже детали.
Поэтому и Жене она позвонила ближе к концу дня с совершенно конкретным предложением: встретиться где-нибудь, поболтать про любовь...
– Только поболтать? – удивился он.
– А это уж как получится, – загадочно ответила она. – Я сейчас не дома, поэтому давай встретимся где-нибудь в районе Таньки.
Условились, и Алена отправилась к Татьяне, которая на сегодняшний день должна была оказаться ее железным алиби.
Осетров, как и обещал, подъехал на Неглинку, к «Глории», чтобы узнать, что у его товарищей имеется новенького. Денис сразу всучил ему свой «перкордер» и сказал, что резерв записи у него на два часа беспрерывной работы. Так что можно не особо стесняться. Денис автоматически нажал «запись» и передал коробочку Жене, тот, не глядя, сунул в карман брюк. Затем Грязнов поинтересовался планами на ближайшее время.
Евгений его обрадовал, сообщив, что убывает в Сибирь завтра, во второй половине дня. А на сегодня у него намечено одно сугубо личное дело. Раскрывать дальнейшие планы Осетров не стал. Да и что говорить-то? Что, судя по тону Алены во время их телефонного разговора, она пока ни о чем не догадывается? Что свою роль передаточной инстанции она с успехом выполнила, а теперь имеет полное право отдаться своим чисто женским вожделениям и желаниям? Неловко же вести с мужиками этакие беседы, более напоминающие интимные бабские сплетни! Ну магнитофон – это, может, и неплохо, отчего ж не записать? Только ведь опять же с какими глазами он станет демонстрировать им вздохи и стоны отлетающей в небытие Алениной души? Она ж не любит сдерживать свои эмоции и орет иной раз так, что нехорошо даже становится – помирает баба, да и только. Ах, каким орлом чувствовал себя в такие моменты Женя... И что, они хотят это все послушать? И больше ничего? Нет, все-таки, несмотря ни на что, испытывал он к этой женщине какие-то весьма смутные чувства – тут было и телесное притяжение в первую очередь, и то, как она вообще подавала себя, – с ней не скучно. А что касается любовных признаний, то это – понимал Евгений – вполне могло быть вызвано и просто каким-нибудь особым ее ощущением момента. Случайностью. И называть их отношения правильнее всего было бы старинным выражением: любовная связь. Не любовь, здесь путать не надо. К примеру: он состоял с ней в любовной связи. И все понятно: она, естественно, не проститутка, но и не... ну да, не невеста. И если бы так у него с Аленой продолжалось и дальше, но только без всех этих шпионских страстей, он бы не стал возражать. Ему казалось, временами, конечно, что и она бы тоже...
Осетров подъехал в Калошин переулок и сразу увидел знакомую «тойоту». Других машин поблизости не было. Ну правильно, они же обсудили уже этот вопрос с Денисом: операция закончилась удачно, так что дальнейшее наблюдение, пожалуй, не принесет ничего интересного. Зачем тратить ненужные усилия?
Он хотел уже выйти из машины, но заметил, как распахнулась дверца «тойоты». Нате вам, пожалуйста, она, оказывается, ждала его на улице!
Подошла к его «Ниве».
На ней был темный брючный костюм, ладно сидевший, а ее толстая коса спрятана под шляпой типа мужской. Симпатично она выглядела. И Алена с ходу полезла на соседнее с водительским сиденье. Вмиг обхватила Женю обеими руками и прижала к себе с такой неженской силой, что у него малость перехватило дыхание. Женя повернул к себе ее лицо и с большим желанием впился в ее губы. А ее руки уже проникли под его пиджак, пальцы тискали его грудь, скользнули к лопаткам...
– О господи, – простонала она с придыханием, – как я хочу тебя...
Но тут ее пальцы наткнулись на кобуру у него под мышкой и гримаса исказила ее лицо.
– Как мне надоела эта проклятая сбруя!
– Давай сниму, – тут же предложил он, снова припадая к ее губам, а руками сжимая ее плотные ягодицы.
– Ой, да не надо... – задыхаясь, прошептала она. – Я больше не могу... Нет! – Она дернулась и выскользнула из его рук. – Так я не хочу! Эта проклятая машина не приспособлена, нет... Давай махнем куда-нибудь подальше?
– Может, к тебе?
– К черту! Мне осточертела моя берлога! А к тебе нельзя? – спросила вдруг с надеждой.
– Ну почему же! – Женя даже обрадовался. Очень удачно. Ведь и матери сегодня нет дома: ее спровадил-таки в театр Юра Гордеев со своими связями. Не в Большой, правда, еще не сезон, а в «Сатиру», но тоже неплохо. – Умница! – обрадовался он. – Мчимся! Мать у меня сегодня гуляет...
Когда подъехали к его дому, Алена стала внимательно оглядывать подъезд, пустую лавочку возле него. Народу не было. Поднялся ветер, закрутил пыль и первые жухлые листья по асфальтовой дорожке. И все равно она чувствовала себя не очень уютно в чужом для нее месте. Осетров понял, что ее заботило: ну конечно, лишние взгляды. Улыбнулся и подогнал машину к самому подъезду.
В квартире, когда она снимала свою шляпу, он взял ее сумочку и подивился, какая она тяжелая.
– Там фляжка хорошего коньяку, – пояснила она, и он кивнул.
– На, держи, а я сейчас приготовлю нам кофейку. Сойдет? Или ты голодна и хочешь что-нибудь бросить в клюв? – Он все улыбался.
– Не стоит, достаточно чашки кофе.
Она видела, как он прошел в кабинет, скинул на спинку высокого кресла пиджак, а затем, сняв сбрую с пистолетом, отодвинул ящик стола и сунул сбрую туда. Задвинул ящик и позвал Алену:
– Заходи и чувствуй себя как дома!
– А у вас уютно, – заметила она, входя.
Он не преминул тут же обнять ее, как это бывало у нее дома. Сперва крепкие объятия, потом несколько страстных телодвижений, и она, обычно слабо охнув, тут же заваливалась спиной на ближайший диван. Ну а остальное следовало уже автоматически. И после короткой и бурной встряски они приходили в себя, начинали шутить над собственной несдержанностью и постепенно переходили к более длительным любовным процедурам.
То же самое он захотел с ходу проделать и здесь, прямо на старом, еще отцовском диване. Но Алена, не очень, впрочем, охотно, отстранилась: мол, не торопись, у нас на все хватит времени.
«Верно, – подумал он, – с этим ее костюмом на скоростях и не получится...»
Он ушел на кухню, а она, обойдя комнаты и осмотревшись, вернулась в кабинет и включила на полную громкость телевизор. Там, как всегда в это время, шел очередной детектив...
Женя сварил наконец кофе, разлил в две чашечки и понес их в кабинет, где орал телевизор и хлопали выстрелы американских полицейских.
– Послушай! – засмеялся он, входя и ставя чашки на низкий столик возле дивана. – Ты чего, глухая?
Он поднял голову, но Алены не обнаружил. С недоумением обернулся и увидел ее.
Она стояла чуть сзади и смотрела на него в упор.
Он не понял смысла ее взгляда и удивленно вскинул брови.
Она как-то странно повела плечами, словно освобождаясь от тяжести, вынула руку из-за спины и протянула Жене развернутый белый платок.
Он не понял зачем... Скорее всего, даже не успел сообразить, если все-таки увидел, почему в платке вдруг вспыхнул ослепительный цветок...
Падая на спину, Осетров задел откинутой рукой край стола, и обе чашки грохнулись на пол, забрызгав все вокруг.
Алена молча выматерилась, глядя на свои брюки, на которых, к слову, пятен особенно заметно-то и не было.
Стараясь не наступать в разлитый по полу кофе, она подошла к телевизору и выключила его. Затем, наклонившись над лежащим, обтерла своим платком, которым прикрывала осетровский «макаров», рукоятку и спусковой крючок, вложила пистолет лежащему в правую руку и, держа платком за ствол, подвигала им в его пальцах. Он ведь должен держать пистолет в руке крепко, как настоящий мужчина...
«Вот и не понадобился...» – подумала она, забирая со стола свою сумочку, в которой никакой фляжки не было, зато лежал симпатичный, нигде не учтенный «вальтер», который ей дал папуля.
Свет в квартире она гасить не стала. Тихо вышла за дверь и, стараясь нигде не оставлять отпечатков пальцев, локтем захлопнула входную дверь на обычный английский замок, после чего, низко надвинув на лоб шляпу типа мужской, почти скользящим шагом, благо туфли ее были без каблуков, сошла вниз, к подъезду.
Народу во дворе по-прежнему не было. Но Алена решила не рисковать и прошла вплотную к стене дома до самого угла, скрываясь от возможных случайных свидетелей за разросшимся под самыми окнами кустарником.
А свернув за угол дома, она уже спокойно, неторопливым мужским шагом прошла к проезжей части улицы и метрах в ста от дома остановила частника.
У Татьяны она тоже задерживаться не стала. Увидев, что Ирка уже приняла свою ударную дозу, подошла к ней и сказала, что засиделась, вон, одиннадцатый час, надо бы и родителей перед отлетом во Францию навестить. Подруги были в курсе, куда собралась уже завтра лететь Алена.
Татьяна лишь мрачно кивнула. Она не знала, куда и зачем убегала от нее Алена, но, когда речь шла о делах, вопросы не задавались. Достаточно того, что Алена весь вечер провела со своими подругами, ни на минуту не покидая их, и уехала к родителям в четверть одиннадцатого вечера. Надо, значит, надо.
Поэтому так и расстались:
– Ну, пока.
– Пока.
