Глава восемнадцатая
И ПОШЛА ИГРА...
Евгений решил наконец прекратить свое затворничество и позвонил Алене. И когда та откликнулась, позволил себе немножко нахальства и вальяжности в тоне:
– Ну как там поживает одна любящая девушка?
– Господи, – с изрядной долей скепсиса ответила Алена, – кого я слышу!.. А я уж подумала: поматросил и бросил.
– Да как же я могу!
– А как все остальные.
– У тебя столько разочарований?! – ужаснулся Евгений.
– Так ведь известно, чего вам всем от нас надо! Мне еще вон когда старшие подруги говорили: все мужчины – подлецы. Им бы своего добиться. Им бы цветочек сорвать...
– Я искренне огорчен тем обстоятельством, что ты причисляешь и меня к этим низким подлецам. Хотя должен честно сказать: лично мне цветочек очень понравился.
– Ты такой же негодяй, как и все остальные! – хмыкнула Алена. – И готов рвать цветы букетами.
«Ага, это она на Таньку намекает...»
– Ну разве я виноват, Аленка, что такой уродился? Так прямо и тянет... на цветочную поляну. Устал, – добавил без всякого перехода. – Тут такое навалилось! Не представляешь... Вот и снова в командировку пора собираться. Там у нас, в краях далеких сибирских, серьезная каша заваривается. Поэтому и не звонил, ты уж прости.
– А, понятно! Мальчик просит накрыть ему перед отъездом веселую полянку?
– Нет, клумбы мне ни к чему, вполне достаточно хрупкой лилии.
– Батюшки, какие мы стали эстеты! Ну вали, черт с тобой, будет тебе лилия!..
– Ага, и кофе, и какава – тоже! Лечу на крыльях желания!
Он «прилетел», и встреча была точно такой же, как всегда, то есть вполне доброжелательной, в меру ласковой и обещающей. После нескольких дежурных поцелуев и чуть более тесных объятий, переместились в гостиную, где – знал Женя – были вмонтированы подслушивающие устройства. Разговор, видно, должен был идти под запись. Ну и пусть, именно это, если по большому счету, ему и требовалось. А вот если дело дойдет до интима, то Алена наверняка переменит место обитания. При всем ее цинизме у нее все-таки должно хватать и некоего самоуважения. Вон ведь даже у Таньки – и то достало. Правда, в определенный момент. И только с Юрой Гордеевым. Если тот, конечно, не соврал. Впрочем, ему-то зачем нужна неправда?
Алена быстро накрыла «полянку», как она заметила, принесла водочки, вина, несколько тарелок с разнообразными закусками.
– Ты ведь не торопишься больше сегодня? – Ее вопрос сам уже намекал на необходимость продолжения вечеринки.
– Никуда!
– Ну и прекрасно. Значит, – игриво улыбнулась она, – не будем торопиться рвать цветочки, да?
– А куда спешить?
– Верно, – согласилась она и уселась напротив. – Ну, если хочешь, можешь теперь рассказывать, что у вас там творится, – улыбнулась она и предложила ему наливать, – если это, конечно, не составляет какой-нибудь страшной государственной тайны.
– Да какая, к черту, тайна! – поморщился Женя и стал понемногу рассказывать о тех событиях, которые могут в ближайшем будущем произойти в Сибири, где столкновение интересов Деревицкого и Аронова вполне обещает привести к большому взрыву.
Было заметно, что Алена слушала Женю почти без интереса. Ну как люди смотрят последние новости по телевизору, когда их передают по десятку раз на дню. Вроде как с надеждой, что вдруг услышишь что-то новенькое из уст диктора, которому иногда доверяешь. Но, с другой стороны, Алене и не было никакого резона показывать свой интерес. Вероятно, все, что надо, записывается, а потом эту запись будут умные люди слушать, и не раз, чтобы отделить зерна от плевел. И решать, может ли подобная информация представлять интерес для службы господина Аронова. Ну и хорошо, пусть стараются. Женя и сам хотел выглядеть усталым и как бы проявляющим определенную осторожность. Пусть думают, что он чисто по-мужски доверяет Алене, но профессиональный долг его сдерживает. И если бы она его сильно попросила – этак ненавязчиво, подкрепив хорошей наградой, он бы, пожалуй, и согласился быть с ней пооткровеннее.
Сейчас, после всяческих событий, Евгений испытывал к этой женщине абсолютно конкретные и, кстати, лишенные любых сердечных чувств, исключительно плотские желания, и купить его на какие-то новые нежные признания она вряд ли бы смогла, даже если бы хорошо постаралась. Кажется, и она успела понять, что он слабо реагирует на ее красноречивые взгляды, как бы мысленно все еще пребывая наедине со своими проблемами. Выходит так, что одними поцелуями, пусть даже и страстными, тут не отделаешься. Да, впрочем, и для Алены, второй, чисто постельный, вариант был предпочтительнее. Не надо ничего выдумывать, играть, притворяться. Каждый охотно исполняет свою роль, и каждый знает цену этой роли.
И она, достаточно трезво проанализировав услышанное от Евгения, понимая, что и ему наверняка известны условия взаимной игры, обоюдных обязательств, – что ж они, нецелованные мальчики, что ли, там, на Лубянке, собрались? – решила не углубляться в кроссворды, а назвать некоторые вещи своими именами.
– Это любопытная информация, – сказал она, как бы останавливая не очень интересные соображения Евгения.
– В каком смысле? – удивленно поднял брови Осетров.
– В самом прямом. Ну, к примеру, знай тот же Аронов о готовящейся акции, он бы загодя принял свои меры. – Алена иронически-испытующим взглядов уставилась на Женю.
– А у него что, плохо поставлена информационная служба? У нас многим об этом известно. Не в деталях, естественно. Детали – они прерогатива того, кто занимается этой проблемой конкретно.
– Например, ты? – уже совсем ласково и призывно улыбнулась Алена и сделала вид, что не поверила.
– А что ты видишь в этом странного? – сыграл напыженного гуся Евгений.
– Молчу! – воскликнула она. – Так вот, значит, куда ты летишь?
– Увы! – Женя развел руками. – Надо же кому-то и подозрения от своей конторы отводить...
Фразу он произнес многозначительно, а расшифровывать не стал. Алена должна была сама оценить ее суть.
– Так это ваши собственные игры? – небрежно спросила она.
– Я бы так не сказал. – Женя задумчиво пожевал губами и словно решился, заговорил, понизив голос: – Знаешь, в любой семье, как говорится, не без урода... Я нарочно огрубляю, хотя смысл остается тем же. Есть у нас один... товарищ. Высоко сидит. Свое, так сказать, управление. По другим временам удельный сибирский хан, ничуть не меньше. И, по моим данным, он находится в постоянном контакте, чтобы не сказать хуже, с Аркадием... Чуешь, о ком речь?
Алена кивнула.
– Вот он, как я выяснил, и является у олигарха серым кардиналом. Причем главным. Его идея. В общем, я понимаю, подробности тебе совсем ни к чему, но, чувствую, будет огромнейший скандал. И в самое ближайшее время. А рикошет, сама понимаешь... Вот я и получил соответствующее указание.
– А если упредить?
– Это как?
– Ну... опубликовать что-то. Назвать имена. То, другое.
– Ты с ума сошла, – улыбнулся Евгений. – Меня ж с работы живо попрут! За такие сведения... ты что?..
– Если сделать грамотно, никто никого не попрет. А вот заработать еще как можно.
– Д-а, в шпиона сыграть? Нет уж, уволь... – Женя рассмеялся.
– Да ну тебя! – словно смутилась Алена. – При чем здесь шпионы? Глупости говоришь. Ладно, оставим эту пустую болтовню. Ты уже созрел?
– Дорогая, я только и делаю, как сижу и думаю, когда тебе этот мой треп надоест и ты предложишь перейти к конкретным действиям?
– Ну и пойдем отсюда. – Она беспечно махнула рукой на неубранный стол и добавила: – Иди раздевайся, готовься, а я сейчас приму душ... Ага, и еще Таньке позвоню. Совсем забыла, надо же отменить нашу встречу. Я обещала подъехать к ней. Иди, я сейчас.
Ни к какой Татьяне Алена звонить и не собиралась. Она взяла трубку мобильного телефона с собой в ванную и позвонила Попкову. Сказала буквально две фразы под шум льющейся воды. Тот все понял и обещал перезвонить.
И пока симпатичная парочка охотно расслаблялась при свете мерцающего ночничка в спальне Алены, ее отчим слушал записанный на пленку разговор.
Телефонный звонок раздался посреди ночи и показался резким и громким, будто сигнал пожарной сирены. Алена лениво потянулась и взяла трубку.
– Ну, мать, ну ты совсем с ума спятила, что ли? Ну какой сумасшедший звонит среди ночи, будит весь дом, чтобы узнать, как здоровье дочери?! – Алена зажала ладонью микрофон и прошептала Жене, который лежал рядом с ней, совершенно обнаженный, как, впрочем, и она сама: – У матери сдвиг по фазе. Явно... – и снова в трубку: – Да поняла, поняла, спи спокойно, я здорова, а снам ты своим не верь, чушь это все. Спи, пока. Завтра, может, заеду... С ума сойти! Сон ей нехороший приснился. Вот и переполошилась... Ладно, иди сюда...
А утром, прощаясь с Евгением, вдруг сказала:
– Ты знаешь, я проснулась под утро, чего-то уже не спалось. И вспомнила наш вчерашний треп. Жень, а что? Давай я поговорю с одним человеком...
– С отчимом, что ли?
– А ты откуда знаешь? – даже не смутилась она.
– Аленка, ну давай, правда, не будем играть в шпионов, а? Ты же знаешь, где я работаю. А я знаю, где он. Или, точнее, на кого. Поэтому и могу сказать: материал того стоит, честное слово.
– И сколько ж он стоит, по-твоему? – спокойно спросила Алена.
– Штук двадцать пять. Баксов.
– Это – дорого. Но не очень, – поправилась она.
– Потому что я послезавтра улетаю. Только поэтому.
– Вон ты какой! А кто идею подсказал, если не секрет?
– Вообще-то ты. Такой цветочек стоит дорого.
– Ах, вон что! Значит, надо понимать так, что ты начинаешь делать накопления? И что, уже есть планы?
– А мне нравится, когда меня любят, – честно глядя в глаза ей, ответил Женя. – Я тогда и сам зверею от всяких чувств. А если по правде, можешь мне поверить, можешь нет, у нас однажды с Вадимом состоялся дружеский разговор. Хреново, что все так скверно с ним закончилось. Но мысль он мне все-таки подкинул. Насчет того, что красивые цветы обычно ставят в хрустальные вазы, а не в помойные ведра.
По мере того как он говорил, взгляд Алены из настороженного становился все теплее. Наконец она просто повисла у него на шее, запечатав его губы зовущим крепким поцелуем, а отпрянув, сказала:
– Буду рада тебя сегодня видеть...
«С удачей вас, Евгений Сергеевич, – сказал сам себе Осетров, спускаясь по лестнице к подъезду, где притулилась его «Нива». – Я обязательно еще раз навещу вас сегодня, моя замечательная Елена Георгиевна! Будьте уверены! Гонорар гонораром, конечно, но какие чертовы баксы могут сравниться с вашими чарующими женскими прелестями! Как все-таки приятно иметь дело с настоящим мастером, который иной раз начинает определенно за деньги, зато заканчивает уже от чистого сердца... от всей души!..»
Резонанс был оглушающим. Вернее, его таковым очень постарались представить на самом независимом из всех телевизионных каналов.
Ни один дневной репортаж, как говорится, с места события не обошелся без едких и острых комментариев телеведущих общественно-политических программ.
Передачи повторялись с небольшими изменениями в отдельных деталях происшествия на Перовском рынке. Словно оправдываясь за информационное опоздание – дело-то вон уже когда было, а чухнулись господа тележурналисты лишь сейчас! – эти самые «господа» ловили очевидцев, где могли. Вплоть до их собственных квартир. Было такое ощущение, что все в России, и уж конечно в Москве, кончилось, а остался только один стыд и позор, который было необходимо срочно, хотя опять же и с опозданием, обрушить на всю московскую милицию, особенно на когда-то доблестный и многократно краснознаменный МУР. Имелись в виду и ордена, естественно, и «переходящие знамена», и все такое прочее, принадлежавшее ушедшей, слава Богу, истории...
Возмущение жителей Перова, оказывается, вызвали абсолютно незаконные, неправомерные действия милиции и муровских сыщиков, которые устроили облаву... на «лиц кавказской национальности»! И кто же эти самые лица?
Говорит директриса детского дома, почему-то опасливо поглядывая в сторону от микрофона интервьюирующего ее сотрудника программы «Вчера, сегодня, завтра»:
– Мы здесь, в нашем районе Москвы, все, которые занимаются воспитанием дошкольников – в детских садах и яслях или в детском доме, как у нас, – мы все буквально молимся за этого хорошего человека, помогающего нам не словами, а исключительно делом. Это Ариф Абдурахманович привозит к нам в детский дом яблоки и апельсины. И всегда бесплатно. Он это делает всегда из любви к детям, у которых даже и родителей-то по-настоящему нет...
Бабка-пенсионерка, выражая свое искреннее возмущение милицейским произволом, живописала увиденное ею на рынке, куда она каждый день приходит, чтобы что-нибудь купить себе «по-хозяйству», и где она постоянно ощущает заботливое участие господина Мамеда...
– Накинулись, будто коршуны какие, повалили на землю мальчиков и давай их всех вязать! Ой, страху-то! Вяжут и еще ботинками пинают! Больно-то как... наверно...
Трое мужиков, выстроившихся в очередь к микрофону, услужливо протягиваемому к ним невидимым собеседником:
– Не, бардак, конечно! Да погоди ты... чего толкаешь, дай слово сказать! Я чего хочу?..
– Я все подтверждаю! Ага, и в морду били! Кого? Ну этих, которые кавказской национальности! А я чего говорю? Не лезь, сам скажу!..
– Как свидетель происшедшего попустительского безобразия закона над несчастной братвой... А че? Все так! Повязали их, ага! Я видел. Я вон там стоял! А ты где был?..
– Вы слышите показания тех граждан, которые стали сегодня... в смысле, вчера... свидетелями ужасной расправы склонной к полнейшему беспределу московской милиции над теми, кто, не жалея средств и времени, собственных, между прочим, средств, трудится не покладая рук, чтобы московские жители могли принести себе в дом на завтрак свежие фрукты и овощи! И с ними – вот так, дубинкой! Нет, больше подобные факты не пройдут мимо внимания общественности! Жуткая вспышка национализма не должна пройти незамеченной нами, и она обязательно получит свою правовую оценку! Мы требуем...
– Мы попросили прокомментировать действия московских правоохранителей одного из руководителей Главного управления уголовного розыска, генерал-майора милиции Сергея Сергеевича Петракова. Вам слово, Сергей Сергеевич!
– Мне стыдно... Да, к великому сожалению, мне, как человеку, причастному к нашей еще недавно действительно доблестной милиции, стыдно и неловко иной раз глядеть в глаза простым людям, которые все чаще задают мне немые вопросы: доколе же это будет продолжаться? Сколько еще нам терпеть откровенные издевательства отдельных людей, одетых в форму нашей родной московской милиции? Я слушаю и... не нахожу ответа! Хотя ответ у меня есть! И я всем заявляю, что беззакония, совершаемые некоторыми моими, к сожалению, коллегами, будут прекращены! Будут, дорогие сограждане! И мы не позволим швырять за решетку людей, исходя из личных неприязней к тем или иным лицам так называемой кавказской национальности! Это наш позор, причем позор не только отдельных облеченных властью чиновников, но и всей России!..
– Вот это я понимаю! – со значением заметил Вячеслав Иванович Грязнов, отключая канал телепередачи. – Не шибко оперативно, зато с заметной долей общественного маразма.
– Ну и как ты, Славка, собираешься реагировать на весь этот бред? – поинтересовался сидящий по другую сторону письменного стола Александр Борисович Турецкий, заскочивший к другу исключительно по делу и ровно на пять минут, которые давно прошли.
– А никак! – отрезал Грязнов. – Я им этого барыгу все равно не выдам. Общественность они, вишь ты, поднимают! Знаем мы эту сраную общественность! Но ты видишь, какой наглый давеж?
– В первый раз, что ли? – философски заметил Турецкий. – Да на тебя он, насколько мне известно, не сильно и действует. Вы только не тяните, вы на него поскорей мокруху вешайте. Пусть разбираются адвокаты. Могу еще толковый совет дать. Если желаешь.
– Ну и какой? – заинтересовался Грязнов.
– А ты посмотри, кто больше всех разоряется. Ну, видишь, чья система приведена в движение? Господина... кого?.. Аронова, Славка, политик ты мой замечательный. А кто у нас больше всех не любит этого сукиного сына, олигарха, а? Отвечаю: другой такой же дядя, которого в миру зовут господином Деревицким. И то, что обычно приятно господину Аронову, то неприятно господину Деревицкому. И наоборот. Отсюда вывод: пусть-ка телеканал, принадлежащий последнему, нанесет неприятный удар дяде Аронову. Кстати, если хочешь, могу помочь тебе организовать хорошее телеинтервью с кем-нибудь из той программы. Надо просто восстановить кое-какие прежние связи. А кто-нибудь из сыскарей, лучше с земли, не из начальства, расскажет, как выслеживали и брали наркоторговца. А заодно задастся умным вопросом: кому это выгодно выгораживать преступника и по какой такой причине? Уверяю тебя – вмиг заткнутся. И даже забудут имя этого твоего Мамедова! Давай подумай, а я постараюсь обеспечить. Не нравится мне, когда моих друзей всякая шпана дерьмом мажет...
– Нет, но какие мерзавцы! – воскликнул вдруг, возвращаясь определенно к последней телевизионной передаче Грязнов. – Это ж надо! Весь бомжатник на ноги подняли!
– Так где ж им нормальных-то людей набрать?! – засмеялся над искренними переживаниями друга Турецкий. – Наоборот, это очень удачно, что так лихо прокололся твой Петраков. Сразу и понятно, откуда ветер дует. Вот и надо помочь.
– В смысле помоги падающему? – усмехнулся Грязнов.
– Абсолютно точно! Подтолкни его.
Осетров имел все причины быть собой довольным. Деза выглядела словно новенький, сверкающий розоватым оттенком пятирублевик. В материале за подписью генерал-лейтенанта ФСБ Николаева не было даже намека на то, чтоб хоть в чем-то комар мог свой нос подточить.
Для большей убедительности, решил Евгений, и деньги надо взять. Наверняка все двадцать пять тысяч не отдадут, пусть половину, треть, не важно. Работа стоит денег. И если начать изображать какое-то неудобство, немедленно возникнет подозрение.
Поразительно, но Алена отнеслась к Жениному по сути предательству совершенно спокойно. Приняла от него конверт, вскрыла, словно ей это было положено, мельком просмотрела, поиграла бровями, засунула документ обратно в конверт и попросила посидеть, подождать ее. Она ровно на пять минут должна выйти из дома. Пять минут, не более.
Из этого он сделал вывод, что у этих деятелей давно все на мази, отработанный вариант. И пока он пил кофе, сидя в гостиной, Алена ушла и действительно скоро вернулась. Положила рядом с Женей другой пакет. Заклеенный. Сказала:
– Здесь ровно половина. Двенадцать пятьсот. Зелень, самой собой. Остаток – через день-другой. Надеюсь, у тебя не возникнет возражений? Материал ведь нуждается в проверке, да?
«Ах ты, как все у вас просто!»
Женя лишь кивнул. Ну и пусть они его снимают на пленку, пусть слушают, пусть...
Вопрос был в другом. Сделав этот шаг, Женя вдруг отчетливо до изумления увидел, что лежавшая в его объятиях сладострастная и неутомимая женщина и эта, которая со спокойным выражением лица протянула ему гонорар за его предательство, два совершенно разных человека. И в то же время – один. И если бы она сейчас же предложила ему переместиться на ложе широченной ее кровати, он бы, пожалуй, с отвращением отказался. Или без отвращения. Не надо драматизировать. Может быть, с ходу поискал бы причину для отказа.
И Алена, вероятно, это сама хорошо понимала. Она не стала ему ничего предлагать. Никаких страстных вздохов и жарких поцелуев. Работа есть работа. Ведь и он тоже должен осознать суть своего поступка, а это осознание может оказаться в какой-то момент очень болезненным. В душевном смысле...
– Так мы до твоего отъезда еще повидаемся? – ласково спросила она наконец.
– Теперь самый важный фактор у меня – время, – вздохнул Женя.
– Даже по ночам? – усмехнулась она.
– По ночам у меня в голове только одно.
– И что же? Начать тратить свой гонорар?
– Ты, дорогая.
– Приятно слышать. Но, к сожалению, сегодняшнюю ночь я буду вынуждена провести у матери. Да ведь ты и сам слышал! Сны у нее!
Он конечно же слышал, однако вовсе не был уверен, что говорила она с матерью. Скорее, это ее отчим сообщал о своем решении относительно информации Осетрова. Иначе откуда бы у нее поутру возникло уже твердое желание получить компромат на господина Деревицкого? То-то и оно... господа фокусники!
– Ну и хорошо, – беспечно сказал Женя. – Значит, тогда я получу от тебя отпущение грехов завтра? Но учти, тебе придется весьма основательно помолиться за мою душу... хорошо постараться!
– Обещаю это тебе! – ответила она таким тоном, что он мог бы подумать и о ее страстном желании вернуться в кровать, да побыстрее, и о том, чтобы он поскорее убирался отсюда к чертовой матери. Надо было останавливаться на последнем. Что Евгений Сергеевич Осетров и сделал. Подспудно понимая, что уходит навсегда. Насовсем.
Потом он все ждал с нетерпением, во что выльется состряпанная им достаточно умелая деза.
Известие пришло вечером. В восьмичасовой передаче новостей был дан завлекательный анонс, касающийся некоторых размышлений известного телеведущего на самые актуальные сегодня темы, связанные с коррупцией в высших эшелонах власти. Отчасти, может быть, даже на самом верху. Было ясно, что в Кремле, где же еще! Да и потом на все это указывал слишком многозначительный тон самого ведущего, который в последнее время почему-то предпочитал как можно реже появляться на экране. А тут – нате вам, такое событие!
Евгению позвонил Денис Грязнов и сказал, что после его беседы с одним ответственным лицом кое в каких вопросах появилась ясность. И он готов поделиться своими мыслями на этот счет. Иначе говоря, ждет вечером у себя в агентстве.
Точно такое же приглашение получил и Юрий Петрович Гордеев. Поскольку ряд сведений касался его непосредственно.
Они и собрались в указанное Денисом время, перекидываясь шутливыми замечаниями относительно уж больно нарочитой таинственности и многозначительных недомолвок известного телеведущего.
Наконец настал ответственный момент.
Популярный шоумен от политики появился на экране. Поглядывая задумчиво ускользающим взором поверх модных узких очков на многочисленных, заранее подготовленных телезрителей, он заговорил...
Это было бы смешно, если бы, как говорится, не было до такой степени грустно. Повторяя почти слово в слово факты из дезы, заготовленной Осетровым и, естественно, внимательно прочитанной его товарищами, усевшимися с сигаретами и чашечками кофе перед телеэкраном, печальный ведущий сетовал на разгул коррупции в государстве. И так у него все славно получалось, что главными коррупционерами, из-за которых, собственно, и страдает в основном население бывшей сверхдержавы, ныне скатившейся в разряд съедаемых коррупцией неуважаемых стран, России, является по сути два человека. Ну об одном из них нечего и говорить, его имя у всех на слуху – это, разумеется, господин Деревицкий, мечтающий сделать из страны свою личную вотчину. А вот другой... Тут горестно-лукавые глаза ведущего программы трусовато скользнули в сторону. А вот покровителем презренного олигарха оказался... Ну кто бы вы подумали? По этому поводу было бы очень своевременно устроить интерактивный опрос, чтобы выяснить мнение многомиллионной аудитории. Сейчас мы только сформулируем вопросы и зададим их телезрителям... Да, господа, у олигарха объявился покровитель. Его нетрудно вычислить. Хотя мы не раз намекали на него. Кто, скажите, помогает господину Деревицкому захватывать все новые предприятия на Севере страны и в Сибири? «Силовики», разумеется. А в чьих руках сегодня эти самые «силовики»? И школьник ответит: в руках президента. Только ему подчиняются и ФСБ, и МВД, и таможня, и налоговики, и прочие федеральные структуры, осуществляющие в стране контроль за экономическими и прочими реформами, от которых, в отличие от прежних лет, несмотря на горячие уверения нынешней администрации и, разумеется... Снова ускользающий многозначительный взгляд в сторону... Да, уверять нас можно в чем угодно, но мы видим своими глазами, как быстро на самом корню увядают так и не оформившиеся до конца нежные ростки демократии...
Он старательно «не называл» имени президента, хотя абсолютный болван и тот сообразил бы, на чью голову опрокинут этот ушат вдохновенной лжи. Ну конечно, раз уж сам президент санкционировал, так сказать, действия Деревицкого, в чем ни у кого больше никаких сомнений и быть не может... Вот же он – Документ! Свидетельствующий о новом переделе приватизированной собственности! Свидетельствующий также и о беспардонном обмане мировой общественности, доверяющей заверениям первого лица государства!..
Крупным планом – текст с рядом пунктов: первый, второй и так далее, и подписью генерала Николаева, которая легко читается...
И поскольку все это так, следовательно, именно на него, на президента, и ложится теперь вина за основной груз всех грубых просчетов и экономических неудач в стране, от которых в первую очередь и страдают простые люди. Да, те, кто в данный момент испытывают горечь, сидя у экрана телевизора...
И снова соболезнования в адрес правительства и всей президентской команды, в адрес доверчивого и снова обманутого Запада...
Такой откровенной пощечины президент России еще не получал. И нанесена она была с завидным хладнокровием. Которое, в свою очередь, проистекало по одной-единственной причине: Аронов, а вместе с ним и служба его безопасности, и принадлежащие ему голоса «творческой интеллигенции» – все они были абсолютно уверены, что на этот раз действительно располагают подлинным компроматом огромной силы. Как и тот же Федор Данилович Попков был сам твердо уверен в подлинности подписи генерала Николаева и в том, что тот мог получить санкцию лишь от самого президента. И никого другого. Слишком многое ставилось на карту, чтобы подобные разрешения мог давать кто-то иной, кроме первого лица в государстве.
...Весь следующий день на всех телевизионных каналах творилось нечто неописуемое. Нет, никто не собирался комментировать вчерашнюю вечернюю телепередачу, по этой части было глухо, как в танке. Зато активно комментировали разразившиеся наутро события.
Начиная с середины дня все действующие каналы телевидения демонстрировали, отделываясь для начала довольно скупыми сообщениями, кадры видеосъемки, запечатлевшие операцию, которую провели спецслужбы в офисе телестудии «Евразия» – любимом детище Владимира Яковлевича Аронова. Кадры действительно впечатляли: ну прямо такая операция – куда там кинобоевикам! Даже и не очень понятно было, чьи тут съемки – телеоператоров или самих спецслужб.
Телевизионный народ выстраивали по коридорам лицами к стенам, кое-кого укладывали физиономиями на пол. Вскрывались серверы компьютеров, изымались жесткие диски, коробки с дискетами, папки с документацией... Озабоченные лица, люди в масках и с короткоствольными автоматами, никаких комментариев, чужая с растопыренными пальцами ладонь, наплывающая на объектив камеры... Ну детектив, да и только!
Позже появились недоуменные лица сотрудников «Евразии», естественно, вчерашнего комментатора-ведущего, на лице которого была разлита скорбная радость: ну, а я вам вчера о чем толковал? Дождались?! Вот она – новая президентская демократия!
Сам Владимир Яковлевич Аронов от каких-либо комментариев решительно отказался. Никто даже толком, кажется, и не знал, где в настоящий момент находится олигарх, в чьей телекомпании проведены обыски и выемка документации.
И опять-таки, деятельность «Евразии» на данный момент никто не приостанавливал, работайте себе дальше, вы нам не нужны, нам нужен компромат, который у вас имеется – и здесь, на студии, и в офисе службы безопасности «Астор», где сегодня также проведена аналогичная операция. Да, конечно, им хорошо говорить... Сотрудники «Евразии», стоя перед камерами операторов, сетовали на то, что обысками и изъятиями полностью парализована вся их творческая деятельность. Многие пытались немедленно апеллировать к западной общественности: мол, опять демократии рот затыкают!
Одно за другим шли по телевидению интервью с известными общественными деятелями – представителями творческой интеллигенции, депутатами Государственной думы, просто со случайными прохожими на Новом Арбате. Большинство, еще не совсем разобравшись в сути событий, проявляли сдержанную озабоченность резкими действиями властей. Немногие, главным образом молодые артисты кино и шоу-бизнеса, с пеной у рта кидались немедленно доказывать, что прямо на их глазах происходит трагическое крушение демократии. Творческий народ постарше многозначительно ухмылялся, вспоминая свою «боевую молодость» на баррикадах вокруг Дома Советов, переименованного ими позже в «БиДе», от презрения к засевшим там «коммунякам», а еще позже обретшим свое единственно правильное название – Белый Дом, совсем неважно, что чисто по-американски, холуйство заразительно, стоит только начать...
Но где же Аронов? Почему молчит? Почему не взывает, как это случалось прежде, ко всему цивилизованному миру?!
А вот про Аркадия Семеновича Деревицкого подобного не скажешь! Всяческие «эхо-радиопрограммы» немедленно разнесли упорные слухи, что обвиненный во всех смертных грехах олигарх старательно, но пока бесперспективно, рвется в Кремль. Оправдываться, за чем же еще! Но его не принимают! Значит, знает кошка, чье мясо съела! Вот оно, рыльце-то в пушку». Ан не пускают к первому лицу! И с администрацией президента тоже у него что-то не получается. Правда, есть слухи, что в середине дня состоится большая пресс-конференция в Доме журналистов, где господин Деревицкий ответит на все без исключения вопросы прессы относительно вспыхнувшего скандала, скомпрометировавшего достойного олигарха. А весть об этой встрече с журналистами распространяется исключительно по той причине, что у Деревицкого буквально на один из самых ближайших дней назначена встреча с деловыми партнерами в Париже, куда он и собирается вылететь с коротким визитом. О чем, кстати, уже сообщалось в печати. Так что тут никаких параллелей или аналогий решительно не просматривается.
И снова вопрос: где Аронов? Почему до сих пор им не сказано ни одного слова в защиту собственного медиахолдинга? Уж не решился ли он бросить своих верных сотрудников на произвол судьбы? Точнее, на произвол властей?..
Один человек хорошо знал ответ на этот вопрос. Но молчал. Это был Федор Данилович Попков.
