Глава шестнадцатая
ГОРА СДВИНУЛАСЬ
Александр Борисович передумал и вместо собственной службы заехал на Петровку, 38, к Грязнову: хотелось обсудить некоторые соображения не по телефону.
У начальника МУРа шло совещание. Точнее, генерал делал втыки отдельным своим подчиненным. Но хитрая секретарша, обрадованная появлением друга своего начальника, тут же доложила о прибытии Турецкого, и Вячеслав недовольно скомкал сладкий процесс «фитилизации», в смысле вставления фитилей. А его кабинет быстро опустел.
– Нет! – встретил он громогласным восклицанием появление Александра. – Нет и еще раз нет! Никаких ссылок на то, что какие-то, понимаешь там, службы работают спустя рукава, я не приму! Пусть даже не рассчитывают!
– Ты прав, – Турецкий развел руки в стороны. – Не давай им спуску! Зачем им с Владьки брать пример?
Грязнов подозрительно посмотрел на Александра:
– Что, слышал, о чем говорили?
– Догадался, Славка. На кого ж еще и ссылаться, как не на ФСБ? Дроуди-то они нам просрали самым бессовестным образом.
– Да, у Влада был очень кислый вид. Но поклялся, что отныне глаз не спустит. Слушай, а он вообще-то нам нужен?
– Кто, Влад или Дроуди?
– Который «или».
– Тогда сядь и слушай...
И в течение десяти минут Турецкий полностью посвятил Грязнова во все детали своей беседы с Ангелиной Васильевной Нолиной. Грязнов слушал и вздыхал. А когда Александр закончил свое сообщение, Вячеслав укоризненно покачал головой и промолвил лишь два слова:
– Потрясная баба...
– Тебе, конечно, видней. А я, когда ехал в Химки, все-таки в качестве вершины пирамиды предполагал нашего американца, который, по моим прикидкам, мог и заварить всю эту кашу. Но сейчас я думаю, что это место должна занимать Ангелина. Уж больно она активна. А впрочем, у нее может быть и не менее важная роль связующего звена.
– Я тоже думал об этом, – заметил Грязнов. – И предпринял по этому поводу кое-какие телодвижения. Могу?
– Конечно, рассказывай.
– Так вот, Саня, мне не давал покоя Мамедов. Он тогда, как ты помнишь, провожал нашу дамочку, он же, неделю с чем-то спустя, встретил ее в Кисловодске. Я рассказывал. Про историю с тем букетом. Вообще-то интересно бы выслушать в ее интерпретации... Ну словом, послал я своего сыскаря в Нальчик, на приборостроительный завод. Не вдаваясь в подробности, народ там лепит начинку для торпед, которые проектирует и выпускает «Мосдизель». Есть там специальный цех, который занимается акустическими приборами. Мой парень посетил дирекцию, помахал ксивой и, короче, выяснил банальнейшую историю, еще наших с тобой, прежних времен. Да, был у них Мамедов. Прилетел, зашел, отметил командировку. Ну ты помнишь, как это иной раз делали: два штампа, два автографа ответственного лица, а числа ты сам проставляешь те, которые тебе удобны. Иначе говоря, поставил Мамедов два штампа и был таков, больше его на предприятии никто не видел.
– А где ж он обретался?
– А это мы проверили в бухгалтерии «Мосдизеля». День приезда, день отъезда. Все совпадает. А ошивался он в Пятигорске, в гостинице «Кавказ», где, кстати, в эти же дни останавливалась и наша мадам. К бабе он летал, понимаешь, Саня? Под видом производственной командировки. Единственное, чего мы уже не сможем узнать, это встречался ли он с кем-то из тех, кто был в нем заинтересован, как в поставщике, к примеру, взрывчатых веществ.
– Ну, некоторую ясность могла бы внести Нолина, но она и под страхом смертной казни этого не сделает.
– Интуиция, Саня, мне подсказывает, что здесь имеет место быть самый, как ты говоришь, банальный адюльтер.
– Тебе виднее, – улыбнулся Турецкий.
– Я попрошу! – вскинулся Грязнов и рассмеялся сам. – Черт побери! Как же я ее брать-то буду? С какими глазами?
– Этот вопрос мы решим как-нибудь без вас, господин генерал. Народу у нас более чем достаточно. А к тебе у меня будет другое дело. Я все крутил и так и этак все их разговоры-переговоры и подумал, что посулы насчет больших денег – не пустой треп. Да вот и мадам Мамедова, если помнишь, указывала на то, что у ее мужа появлялись какие-то деньги. Кстати, а на что он с Нолиной командировку проводил? На суточные и гостиничные? И это темпераментный кавказец? Тебе-то она во что обошлась?
Грязнов засмеялся:
– Там один букет роз все мог бы компенсировать... Ты знаешь, я все вспоминаю этот эпизод и убеждаюсь: букетик-то они, похоже, вовсе и не собирались дарить Лине, это у них вроде ритуала – окружить даму цветами. А утром эти цветы уже на рынке. И когда я их нагло увел, они просто растерялись. С другой стороны, не кричать ведь: отдай! Какие ж они тогда джигиты?
– Воспоминания, Славка, вещь сладкая, но вернемся к теме. Если сделка между американцем и Самариным все-таки состоялась, я не исключаю, что в кейсе светло-коричневой масти могли оказаться деньги. А раз обещанные деньги появились, они должны были бы найти своих хозяев. Вывод: если подельников – из тех, что мы предполагаем, – было четверо, у них надо провести обыски. У Нолиной мы обойдемся без твоей помощи, а вот у Самарина, Козлова и Мамедова... возможно, даже у Барышева, это придется возглавить тебе. Есть возражения?
– Сделаем. Если суммы окажутся большими, той же Самариной или Мамедовой нелегко будет объяснить их происхождение. Когда начнем?
– Сейчас поеду к Косте, утрясу проблему. Одно дело вскрыть квартиру погибшего Козлова, а совсем другое – шмонать самаринскую или тех же Нолиных. Ее муж, как я узнал, доктор наук, профессор, видный ученый, уважаемый человек.
– Да, как в старом анекдоте: папа – академик, мама – доктор наук, а дочь, извините, блядь... Чем не парадокс?
Меркулов согласился с предложением Турецкого, и «важняк» вскоре получил у Константина Дмитриевича санкции на выписанных им, Александром Борисовичем, постановлениях о проведении обысков у вышеперечисленных лиц и выемках необходимых для расследования документов и вещественных доказательств.
Прихватив с собой двух оперов и эксперта-криминалиста, Грязнов тут же отправился в Коптево, на Большую Академическую, где проживал Козлов Иван Григорьевич.
Местного участкового отыскали быстро, а уж он помог найти работников РЭУ. Из соседней с Козловым квартиры пригласили пожилых супругов – в качестве понятых. После чего эксперт-криминалист без особого труда вскрыл входную дверь.
Все форточки были закрыты, и поэтому в доме пахло застоявшейся пылью. Удивил флотский порядок – квартира была убрана, нигде ничего лишнего: никаких пустых бутылок или немытых чашек и стаканов. Мебели было немного – самая необходимая, поэтому и сектор обыска сужался.
Простукали стены в поисках возможного скрытого сейфа – такового не оказалось. Тогда принялись за бельевой шкаф. Тоже ничего лишнего. Подняли диванное сиденье. В отсеке, где обычно хранится постельное белье, лежали кипы различных технических журналов. Их оказалось много, и покрыты они были толстым слоем пыли. Что, сюда вообще не заглядывал аккуратист-хозяин?
Разостлав на полу найденные в прихожей газеты, оперативники, кряхтя, стали извлекать пыльные кипы наружу и складывать на полу. Попутно каждый журнал приходилось бегло пролистывать. Так что пыль в комнате поднялась приличная. Но вот, подняв очередную пачку журналов, перевязанную, как и все прочие, такой же пыльной бечевкой, оперативник оглядел ее со всех сторон и сказал:
– Оп-па!
К нему тут же сунулся Грязнов, который вместе с экспертом-криминалистом изучал разнообразную видео– и прочую технику, коей у Козлова хватало в избытке.
– Чего? – спросил Грязнов.
– Смотрите, – показал пальцем зоркий опер, – пыли-то нету!
Он аккуратно перенес пачку на стол. А Грязнов распорядился, чтобы подошли поближе сидевшие до того безучастно на стульях в прихожей понятые. Эксперт тут же вооружился своей фотокамерой со вспышкой.
– Прошу смотреть внимательно, – сказал Вячеслав Иванович. – Мы будем все свои действия протоколировать, а вам потом придется это подтвердить. Итак, в диване, среди журналов, найдена пачка... развязываем... снимаем часть журналов и... оп-па! – повторил он восклицание опера и замер от неожиданности.
Между журналами лежали аккуратно сложенные пачки долларов. И этих пачек было пятнадцать, а в каждой – по десять тысяч баксов в стодолларовых купюрах. Пачки были новенькие, словно только что из банка...
Неплохой «сейф» нашел себе капитан третьего ранга, он же военпред «Мосдизеля».
– Молодец! – оценил действия своего оперативника Грязнов. – Составляй протокол обыска, а понятых прошу подписать протокол...
Дальнейший обыск ничего больше не дал. Да, впрочем, ни на что иное Вячеслав Иванович уже и не рассчитывал. Найденного вполне было достаточно.
А вот проводить по горячим следам еще и обыск в служебном помещении военпреда на «Мосдизеле» Грязнов посчитал несвоевременным. Там следовало действовать сразу по всем направлениям. И к тому же вряд ли бы фигуранты держали такие деньги у себя в служебных сейфах.
Завершив обыск, оперативники привели квартиру в относительный порядок, то есть расставили все по своим местам, и удалились, опечатав входную дверь. Известие о том, что жилец, по всей видимости, погиб при исполнении служебных обязанностей, разразилось для соседей и работников РЭУ подобно взрыву бомбы. Но Грязнов предупредил, что до официального разрешения обсуждать эту тему нежелательно. Грозный вид генерал-майора милиции не предвещал ничего доброго.
И народ замолк. Чтобы вернуться к этому вопросу сразу после отъезда милицейского микроавтобуса с мигалкой на крыше...
Следующим объектом было жилище Мамедова на Первомайской улице в Измайлове.
Будучи уже наслышан от Дениса о характере Раисы-ханум, как величал свою супругу покойный Махмуд, Грязнов избрал и соответствующую тактику общения с ней.
Едва Раиса Керимовна отошла от первоначального испуга и открыла рот, чтобы выразить глубокое возмущение по поводу вторжения в ее квартиру массы чужих людей, Вячеслав Иванович, изобразив на лице максимум понимания и сожаления, показал ей санкционированное прокурором постановление на проведение в квартире обыска на предмет выемки возможных документов, которые могли бы указать следствию на причины катастрофы, в которой погиб ее супруг. То есть речь могла идти не об автомобильной аварии, в которой был виноват Мамедов, а о заранее спланированной операции неких сил, заинтересованных в его гибели. И соответственно – молчании. О-о! Запахло серьезными проблемами! Тут не кричать надо, а всячески помогать следователям.
Где мог держать секретные документы ее покойный супруг? Приносил ли он вообще какие-то материалы с работы? Не говорил ли о том, что ему кто-то угрожает? Или просто чего-то требует? Не было ли непонятных звонков с угрозами и прочего?
Что могла знать женщина, которой на работе у супруга наобещали златые горы, а ограничились тем, что организовали за свой счет похороны с поминками и выплатили какие-то жалкие копейки! А вот если произошло убийство, тут им будет грозить уже серьезная компенсация семье, у которой погиб единственный кормилец. Существенный момент! И Раиса-ханум мгновенно оценила выгоду своего сотрудничества с милицией.
Однако самый тщательный обыск так ничего и не дал. Никаких рабочих документов, никаких баснословных сумм. Семья, правда, не бедствовала – это было видно по достатку в доме. Но Раиса этот момент объяснила просто: у мужа была очень неплохая зарплата, потом всякие премиальные. Помимо этого, не оставляла без внимания семью Мамедовых и родня из Махачкалы. Так уж повелось, в беде своих не оставляют. Имелись и небольшие накопления, кто ж сегодня без них проживет! Что-то около десяти тысяч долларов на валютном счете в банке, ну и дома пара тысяч – мятыми бумажками из обменного пункта. Доллары-то пока, увы, самые надежные деньги, поэтому Раиса сразу переводила в иностранную валюту зарплату мужа, тратя затем по мере надобности.
Но она не забыла напомнить генералу Грязнову, который вел себя с ней очень обходительно, что директор «Мосдизеля» лично обещал ей выплатить из своих фондов существенную компенсацию в размере двадцати тысяч долларов. Это его слова, их все слышали. Не стал ей, чтобы не огорчать и не терять контакта, говорить Грязнов о том, что директора того уже нет в живых.
А еще, сказала она, Махмуд обещал принести домой какие-то огромные деньги за испытания, куда он должен был со дня на день отправиться.
– Действительно, огромные? – переспросил Грязнов, делая знак своему оперу, который вел протокол допроса гражданки Мамедовой. – Мы отметим этот факт. А вы потом все подпишете, да?
– Какой может быть разговор! Сама слышала! И дети слышали.
– Ну, детей мы не будем допрашивать. Достаточно ваших слов.
Грязнову нетрудно было предположить, о каких деньгах шла речь. Но не получал их Мамедов. И семья его ничего не получит, поскольку, скорее всего, не успел к дележу Махмуд. Убрали его раньше, чтоб не мешал остальным. Возможен такой вариант? А почему нет? Вопрос в другом, можно ли найти этому предположению подтверждение...
А подтвердить это, если бы захотела, могла бы, пожалуй, разве что Ангелина Васильевна Нолина. Ну да, жди, как же, кинется она и станет все подтверждать!..
Проводила нежданных «гостей» Раиса-ханум уже без злости. Даже с некоторой надеждой на то, что ей еще может что-то достаться. И Грязнов не хотел ее разубеждать. Хорошо уже то, что она как-то упустила из внимания и не сумела сопоставить фамилию глупого сыщика из «Глории», не сумевшего путем выполнить свои обязательства перед ней и тем самым едва не погубившего ее семью, с фамилией важного милицейского генерала – такого вежливого и обходительного. Как говорится, и то – хлеб...
Следующим этапом был аналогичный обыск на квартире академика Самарина. Тут наверняка ожидали серьезные трудности.
Дело в том, что обыски на даче академика и в его служебном офисе практически ничего не дали. Никаких проливающих свет на происшествие документов найдено не было, как и сногсшибательных денежных сумм. Если последние у него и имелись, то они могли находиться либо на валютных банковских счетах, либо в каком-нибудь тайнике на квартире. В самом деле, не мог же хорошо известный во всем мире ученый опасаться того, что в его доме кто-то решится произвести обыск!
И вообще, с этими «шишками» вступать в конфликты – последнее дело, дерьма не оберешься.
На всякий случай Грязнов позвонил «важняку» из Мосгорпрокуратуры Мартынову и пригласил его как бы возглавить оперативно-следственную группу: его Людмила Николаевна Самарина уже знала и реагировала бы совсем не так, как на совсем незнакомых ей людей.
Но Мартынов, как человек, имеющий «собственную гордость», тут же перезвонил Турецкому с вопросом: обязан ли он выполнять распоряжения или просьбы начальника МУРа?
Александр Борисович не сразу сообразил, в чем суть, а когда наконец дошло, сказал Зиновию Абрамовичу, что дело о так называемом самоубийстве Самарина в настоящее время рассматривается в Генеральной прокуратуре в контексте событий с подводной лодкой «Сокол», поэтому не исключено, что оно будет соединено в одном производстве с последним, а следователь по особо важным делам горпрокуратуры господин Мартынов будет привлечен к расследованию в качестве одного из членов объединенной следственно-оперативной группы, возглавляемой им, Турецким Александром Борисовичем, первым заместителем которого является начальник МУРа генерал Грязнов.
– Есть вопросы? Нет вопросов! – констатировал Турецкий в завершение своей недлинной, но весьма убедительной речи.
И вот только после этого понял Мартынов существо выражения Вячеслава Ивановича – «как бы возглавить». Действительно, какие после этого могут быть возражения?..
Вероятно, все женщины одинаковы, когда к ним «вламывается» без предупреждения милиция и следователь, предъявляют санкционированное заместителем генерального прокурора постановление на обыск и прочее. Самарина не представляла исключения.
Она заявила, что будет немедленно звонить! Куда? Она, честно говоря, и сама еще не придумала, но так это дело оставлять вовсе не собиралась. Особенно потрясли ее соседи-понятые.
И снова пришлось генералу Грязнову употреблять максимум настойчивой своей вежливости, чтобы объяснить ситуацию. Мартынов при этом важно кивал, подтверждая все сказанное генералом. А Грязнов то и дело обращался к нему за поддержкой:
– Ведь так? Я правильно излагаю, товарищ старший следователь?
Ну да, сообразила наконец Самарина, кем же должен быть этот «важняк» Мартынов – его запомнила Самарина, – если он является начальником этого генерала?.. Что и требовалось доказать...
Конфликт, таким образом, исчерпался сам собой, и группа приступила к работе.
Хозяйка не мешала, даже охотно подсказывала, где муж хранил самые важные свои бумаги – в нижнем ящике письменного стола, в левой тумбе, там специальный секретный замок... И она демонстрировала, что надо сделать, чтобы его открыть.
Но там, кроме чертежей и их описаний, ничего подозрительного не нашлось. На всякий случай документы и прочие материалы были описаны в протоколе и изъяты для консультации со специалистами.
Занервничала Самарина лишь тогда, когда возник вопрос: имеется ли в квартире что-то вроде сейфа, где могли храниться у академика более серьезные тайны? Самарина явно не знала, что отвечать. Вроде того, что скажешь «да» – гони ключи. А скажешь «нет» – станут искать, найдут и обвинят тебя во лжи. Она мялась, тянула. Наконец, созналась, что сейф имеется. На даче. Но там же все осмотрели!
Ее поправили, что речь идет не о даче, а о квартире. Или, возможно, гараже. Предупредили, что, если она знает о тайнике, лучше для нее же выдать ключи или показать, где тайник находится. Все равно ведь обнаружат. Зачем же лишние хлопоты?
И Самарина достала из собственной сумочки ключ, который передала «важняку». Лицо ее при этом выражало такую обиду, будто ее лишали самого дорогого в жизни.
Это сыщики поняли, едва открыли дверцу сейфа, встроенного в стену за вешалкой в прихожей.
«Странные люди, – подумал Грязнов. – То ли никто книжек не читает. Кино не смотрит. Газеток не листает. Ну почему, скажите, умные люди считают самым безопасным местом для тайного сейфа обязательно завешанную верхней одеждой стенку под вешалкой? Да ведь любой сыскарь, не говоря о жулике, туда первым делом и сунется! И примеры тому – во всех перечисленных средствах массовой информации и литературе...»
В спецящике сейфа было тесно от долларовых пачек. Кроме них вынули и несколько банковских карточек «Америкен-Экспресс», «Еврокард» и «Виза».
На вопрос Грязнова, откуда в домашнем сейфе академика могут находиться такие большие деньги, Самарина лишь безнадежно пожала плечами и ответила, что в дела мужа не лезла никогда. А у него обширнейшие связи во всем мире. Он издает свои труды, много консультирует, хорошо зарабатывает. Кроме того, вполне возможно, что здесь и его, и чей-то еще гонорар за вышедшие книги, который он, вероятно, просто не успел отдать. Но это – вопрос лишь времени, никаких соавторов она, Самарина, обижать не собирается...
Грязнов постарался успокоить женщину, что лишать семью академика законно заработанных им средств никто не собирается. Однако происхождение долларовых пачек все равно придется выяснять. Поэтому сейчас они будут пересчитаны и приобщены к протоколу обыска. Если с этой суммой все в порядке, она будет немедленно возвращена Самариной. Кажется, она немного успокоилась. Немного, но не до конца. Значит, была причина для волнения.
Подумать только – сто пятьдесят тысяч! В сейфе под вешалкой. Действительно, для каких целей? Да и сумма больно знакомая...
Неплохо было бы проверить заодно и зарубежные банковские счета академика, который по известным причинам не слишком стеснял себя в средствах. Но понятно это было, пожалуй, Вячеславу Ивановичу, а никак не Людмиле Николаевне Самариной. Потому что, судя по ее реакции вообще, она еще и сама не поняла, откуда взялись у ее мужа немалые по нынешним временам суммы на «мелкие расходы». Кто же, скажите, станет держать у себя дома сотни тысяч в валюте?.. Или он просто не успел положить эти деньги в банк?.. Кто мог знать об этом?
В настоящий момент именно об этом мог знать один человек. И звали его, вернее, ее – Ангелиной Васильевной Нолиной. Грязнов убедился, что Александр назвал точный курс. Но теперь наступала и его очередь, Александра Борисовича Турецкого...
И еще у Грязнова появилось ощущение, что, кажется, огромная гора понемногу стала сдвигаться с места. И значит, еще парочка-другая крепких толчков – и она станет сама разваливаться...
Посещение Турецкого вызвало у Лины чрезвычайное беспокойство. Она сразу поняла, что перед ней не дурачок, на которого с легкостью необыкновенной могли бы подействовать ее прелести, а хитрый игрок, который за всю партию так и не открыл, по существу, ни одного своего козыря. Намеков, правда, было предостаточно. И касаемо Махмуда, и Козлова с его «маздой» и дурацким, преждевременным – только теперь поняла Лина – траурным портретом в вестибюле. В самом деле, чего поторопились-то? Кто толкал под руку? Официально ведь даже список погибших нигде еще не обнародовали! Спросят: чья дурь? Все и скажут, не задумываясь: а у нас всеми подобными делами Лина Нолина заправляет! Нужна ей именно сейчас такая слава?..
И наконец, – что очень опасно! – похоже, ему что-то известно о хвосте, как он выразился. И это могло означать, что и за ней, и за Мамедовым, и – что хуже – за Козловым пристально наблюдали, подслушивали разговоры, записывали на пленку... А о чем говорили? Теперь надо буквально дословно все припоминать и находить каждому слову приемлемое объяснение...
А как он все перевернул с ног на голову?! Вышло, что это она, Лина, первая связала смерть Махмуда и Самарина с катастрофой на «Соколе»! Это уж вообще ни в какие ворота!
И последнее предупреждение – вспомни, где была, что делала... Нет, надо срочно мчаться в проклятый «Вестник» и там хоть из кожи вылезть, но утвердить всех в убеждении, что она в злосчастный день смерти академика маялась от безделья и ожидания в их коридорах.
Ее отчаянные размышления оборвал телефонный звонок. Господи, да кого еще черт надоумил звонить, когда башка занята совершенно другими проблемами?! Надо мчаться на Ленинский проспект, в президиум Академии наук, а тут какие-то звонки!..
– Слушаю вас, Нолина, – суровым голосом сказала она в трубку, желая сразу отбить всякую охоту болтать у звонившего.
– Здравствуйте, Лина, – послышался учтивый и холодный голос Дроуди. – Как настроение?
– Отвратительное.
– Да? Есть серьезные причины?
– Все есть, – почти грубо ответила она. – Бесконечные следователи, то им скажи, другое. Замучили.
– Ну, надеюсь, с этим вопросом у вас все в порядке. Буду краток. Хочу напомнить, что в нашем договоре оказался некий пробел. Вы понимаете, о чем я. Его необходимо восполнить. Обязательно. Вы должны понимать свою ответственность.
– Но ведь вы же знаете, что у нас произошло!
– Знаю, разумеется, но ко мне и нашему договору это событие не имеет ни малейшего отношения. И каждая сторона обязана выполнять договор неукоснительно. Я правильно говорю это по-русски?
– Правильно, – буркнула она.
– Тогда я ожидаю вашего звонка. Мой номер вы помните. Не тяните с окончательным решением. Потому что есть вещи, которые даже я не могу проконтролировать, понимаете? Большие деньги всегда очень опасны для тех, кто не выполняет условий. Всего доброго. Жду завтра.
– Будь ты проклят, сволочь! – воскликнула она, вспыхнув от гнева. Но лишь после того, как в трубке послышались короткие гудки.
И уже через минуту-другую, промокнув влажным носовым платком, а затем и душистыми гигиеническими салфетками лицо, она попросила Серафиму Павловну вызвать к подъезду служебную машину. Звонили из академии, кажется, там что-то сдвинулось с места. Надо, оказывается, человеку умереть, чтобы дело его ума и рук получило наконец очередное признание! Лина была просто прекрасна в своем праведном гневе...
Но, увлеченная единственной мыслью – еще раз приложить все усилия для обеспечения себя крепким алиби, она словно перестала обращать внимание на все окружающее ее. А обратить следовало бы...
От самого «Мосдизеля» за ней неотступно следовали две машины, меняясь местами, чтобы не примелькаться у водителя «Волги».
Денис поступил разумно и подключил, что называется, за те же деньги не одного Филю Агеева, а и его напарника Щербака, благо все равно тот сидел без дела. Вот они и «повели» Нолину из Химок на Ленинский проспект, в район площади Гагарина.
Филя, как менее заметный, «сопроводил» прекрасную женщину до редакции «Академического вестника», пошнырял там, поглядел то и се, поскольку никто его не останавливал и не спрашивал, кто он и по какой причине наличествует в святая святых академической мысли...
Пробыв в «Вестнике» не долее часа, Нолина с удовлетворенным лицом покинула здание и отправилась обратно, в Химки. И просидела на работе до конца дня. После чего та же служебная «Волга» отвезла ее домой, на Кутузовский проспект.
Щербак уехал, а Филя на всякий случай остался. До утра. Но это абсолютно ничего не значило для бывшего разведчика спецназа ГРУ: на войне такое «дежурство» можно было безо всяких условностей назвать райским отдыхом...
Утром Филю сменил Николай. Он имел указание сопровождать даму, которая, скорее всего, прямо с утра двинется на службу. И оставаться там до приезда следственной группы во главе с Турецким. Тоже задание не бог весть какое.
Нолина вышла вместе с пожилым мужчиной, который явно годился ей в отцы. Ну еще в покровители, как раньше называли подобных старцев, любящих молоденьких девочек-певичек. Коле и в голову не пришла бы мысль, что этот дед-сморчок – известный ученый и муж Ангелины Васильевны. Тем более что она прижималась к нему, кокетничала, словно с богатеньким, но немощным любовником. Живут же люди! А Филя, подумал Николай, сегодня же от него схлопочет. Как же это он не углядел, что дамочка-то с любовничком, оказывается?
Вот полный подобных мстительно-завистливых мыслей Щербак и приехал следом за парочкой в Химки. И был несколько разочарован, когда подходящие к подъезду служащие спокойно здоровались с этим дедом и его женщиной, не находя здесь ничего удивительного. Может, показалось? И не такой он старый, как кажется? Хрен их всех знает, чем занимаются...
И первый, кому он доложил о странной парочке, был Александр Борисович Турецкий, который выбрался из тесноватой для него «Волги» с синей мигалкой на крыше и потянулся, расправляя плечи. Следом из «РАФа» вышли несколько человек, которых даже неопытный глаз определил бы как работников правоохранительной системы. Профессия все же накладывает свой отпечаток.
В ответ на сообщение Щербака Турецкий рассмеялся:
– Николай, это же ее супруг! Роберт Павлович Нолин. И потом, какой же он старик, если ему только шестьдесят? Как наш Костя! Держи себя в руках, сыщик. Ладно, спасибо за службу, свободен. А мы – пошли, мужики...
Когда отворилась дверь ее кабинета и Лина увидела стоящих на пороге кадровика Золотцева, а рядом Турецкого в новом синем мундире с синими же генеральскими погонами... а за их спинами целую группу людей, ей стало нехорошо.
Ком подкатил к горлу, которое почему-то враз пересохло – до рвотного кашля. И стало жарко, а следом словно нахлынула волна леденящего, резкого холода.
– Здравствуйте, Ангелина Васильевна, – сказал Турецкий, входя в тесноватый кабинет. – Я же чувствовал, что нам с вами придется увидеться. И не ошибся. Итак, я к вашим услугам.
– К моим? – изумилась Лина.
– Пожалуйста, можете понимать и наоборот. Существенного значения не имеет. Разговор на этот раз у нас с вами официальный. Можете считать его допросом. А затем мы проведем здесь небольшой обыск, как и положено в подобных случаях, понимаете?
– Не понимаю. – Лина уже взяла себя в руки. – Какой допрос? Какой обыск? Семен Петрович, я хотела бы, чтобы вы пригласили сюда моего мужа. Возможно, он сумеет защитить меня! Если другие...
– Роберт Павлович нам понадобится позже, – безапелляционно заявил Турецкий. – Когда обыск будет производиться у вас дома, на Кутузовском проспекте.
– Как?! Но почему?
– Вот это я и постараюсь вам объяснить. Семен Петрович, мы не торопимся, поэтому я прошу вас, найдите местечко, где мои товарищи могли бы отдохнуть, пока мы разговариваем с Ангелиной Васильевной. А сами возвращайтесь. У нас от вас тайн никаких нет.
И когда тот вышел, прикрыв за собой дверь, Турецкий быстро зашептал ей:
– Вы великолепная женщина. Я почти влюблен в вас. Выслушайте совет. Только полное раскаяние и признание во всех грехах. А их у вас вполне достаточно, чтобы... ладно, сами знаете. Только в этом случае у вас будет надежда на снисхождение суда. Все. Я буду ставить вопросы, а вы честно на них отвечайте. Можете даже заявить в начале допроса, что желаете дать чистосердечные признания. И учтите, что теперь уже никакой Дроуди вам больше не поможет. Поняли меня?
Лина смотрела на него расширенными до невозможности глазами, в которых читался уже и не страх, а ужас... слово, которое она так любила в некоторых ситуациях повторять.
Тут и вернулся Золотцев. Угрюмо посмотрел на Лину и сел в стороне, у окна. И вот этот его взгляд окончательно сразил Лину.
– Я не буду говорить при нем.
– Это ваше право. Извините, Семен Петрович, свободны... Ну что ж, приступим, Ангелина Васильевна, – сказал сухо Турецкий и склонился над чистым листом протокола допроса свидетеля. – Итак, допрос начат... – он посмотрел на свои часы, – в десять часов ноль семь минут. Допрос окончен... Это мы потом проставим. Далее... – Он говорил вслух и писал: – Старший следователь Управления по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры Российской Федерации государственный советник юстиции третьего класса Турецкий А. Б. в рабочем кабинете гражданки Нолиной А. В. с соблюдением требований статей... допросил в качестве свидетеля по уголовному делу номер... Ваша фамилия, имя и отчество?
– Вы же знаете... Ну хорошо, Нолина Ангелина Васильевна.
– Записываю... Время рождения?.. Место рождения?.. Национальность?.. Образование?.. Место работы?.. Место жительства?.. Ваш паспорт, пожалуйста... Ангелина Васильевна, разъясняю вам, как свидетелю, ваши права, предусмотренные статьей пятьдесят первой Конституции Российской Федерации, не свидетельствовать против самой себя, своего супруга и близких родственников, а также ваше право, в соответствии со статьей сто шестидесятой Уголовно-процессуального кодекса, собственноручно записывать свои показания, ознакомиться с протоколом, вносить в него дополнения, изменения, уточнения. А теперь вот тут вы запишете своей рукой следующее... Прошу. – Турецкий повернул лист протокола к ней лицом и протянул свою ручку – «паркер» с золотым пером: – Объясняю ваши обязанности, предусмотренные статьей семьдесят третьей УПК РСФСР. Вы обязаны являться по вызову следователя, прокурора, суда и давать правдивые показания, то есть сообщать все известное вам по делу и отвечать на поставленные вопросы. При неявке без уважительной причины вас вправе подвергнуть приводу. Наложить денежное взыскание. За отказ или уклонение от дачи показаний несете ответственность по статье триста восьмой Уголовного кодекса, а за дачу заведомо ложных показаний по статье триста седьмой. О чем они толкуют?.. Отказ от дачи показаний наказывается штрафом, либо исправительными работами, либо арестом на срок до трех месяцев. А заведомо ложные показания – также штрафом, исправительными работами или арестом. Все практически то же самое. Но! Те же деяния, соединенные с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, понимаете?.. наказываются лишением свободы на срок до пяти лет. Ну вот, я вам все необходимое объяснил. Теперь пишите: обязанности свидетеля, предусмотренные статьей семьдесят третьей УПК РСФСР, мне разъяснены. Об ответственности за дачу заведомо ложных показаний предупреждена в соответствии с требованиями статей триста семь и триста восемь УК РФ. И ваша подпись... Благодарю. Вы желаете сами записать свои показания?
– Нет, зачем же? – криво усмехнулась Нолина. – Я вижу, у вас, Александр Борисович, это лучше получается.
– Хорошо. Вы потом все прочтете и распишетесь на каждой странице, что запись с ваших слов сделана верно. Прежде чем начать задавать вам вопросы, Ангелина Васильевна, скажу следующее. Мы провели обыски у Мамедова, Козлова и Самарина. У двух последних обнаружены крупные суммы. В валюте. Пачки новенькие, прямо, как говорится, с печатного станка. И суммы одинаковые. Скажу прямо, то же самое мы наверняка обнаружим и у вас. Известно нам уже и происхождение этих денег. И человек, который вам их передал упакованными в светло-коричневый кейс, в Серебряном Бору, где вы с Самариным с ним специально для этой цели и встречались. Сейчас я вам покажу фотографию, которую сделали оперативные работники Федеральной службы безопасности. Господин Дроуди уже давно, как мне стало известно, находится у них в оперативной разработке... Как видите, у меня есть масса причин задавать вам неприятные и даже, я бы сказал, неделикатные вопросы. Но есть и другой путь: вы сейчас сами все мне расскажете. Напишете свое чистосердечное признание и выдадите следствию деньги, полученные от господина Дроуди в обмен на... На что – тоже напишете.
– И что же мне будет за это?
– Во всяком случае, вас не ожидает судьба Мамедова, Козлова или Самарина. Барышев, как я понимаю, мог ничего не знать о ваших «играх», так что он просто жертва. Впрочем, я надеюсь, что вы и этот вопрос проясните нам... А что будет? Честно говорю: это решит суд. С учетом вашего искреннего раскаяния в содеянном и активной помощи следствию. Принимайте решение. Или я приглашаю сюда своих товарищей, понятых – сотрудников вашего заведения, и мы начинаем обыск. Здесь и на Кутузовском.
– Вы можете помолчать? Не говорить хотя бы минутки три?
– Нет проблем. Позволите, я закурю?
– Ради бога. И мне дайте...
Лина докурила сигарету почти до фильтра, ожесточенно ткнула остаток в пепельницу и посмотрела на Турецкого ясными, как безоблачное небо, глазами.
– Как надо писать? Ну насчет чистосердечного, а?..
...А ведь гора действительно сдвинулась. Теперь главное – не попасть под камнепад!