Меркулов испытывал к Денису Грязнову теплые, почти отеческие чувства. Причин тому было несколько, и все важные. Во-первых, племянник Грязнова напоминал Константину Дмитриевичу себя самого – молодого и бескомпромиссного, явившегося более трех десятков лет назад в прокуратуру с ясной и единственной целью – творить справедливость. Прошли десятилетия, сменилась эпоха, почти все сменилось, но цель-то оставалась прежней. Вот и Денис, несмотря на свой молодой возраст – только еще приближается к трем десяткам, но вопреки всеобщей, по убеждению Меркулова, молодежной распущенности, тоже видел впереди аналогичную цель. И это очень похвально. Во-вторых, Денис был грамотным юристом, и команда у него, стараниями Вячеслава Ивановича да и собственными, была подобрана в лучшем виде. Именно поэтому заместитель генерального прокурора в некоторых, весьма щекотливых ситуациях или тогда, когда необходимо было сохранить полнейшую секретность, на что нередко было невозможно рассчитывать даже в собственных стенах, поручал расследование сотрудникам частного охранного предприятия, руководимого Грязновым-младшим. Со средствами, конечно, всякий раз возникали сложности, но и они в конце концов решались. А парни Дениса еще ни разу не подвели. Ну и наконец третье, и, пожалуй, самое главное. Не мог же в самом деле он, Меркулов, человек, умудренный мудростью наимудрейших, как острят Турецкий с тем же Грязновым, но старшим, доверить этим босякам, этим завзятым бабникам и бражникам (не путать с алкоголиками!) воспитание талантливой молодой смены!

Поэтому, понимая, с какими проблемами нечаянно, сам того не желая и, возможно, еще не подозревая, столкнулся Денис, Константин Дмитриевич счел необходимым немедленно вмешаться. И когда Денис вез его домой, он сказал, какие документы ему потребуются для серьезного разговора с одним из руководителей Федеральной службы безопасности. Не хватало еще, чтобы Денискины «орлы» вляпались в какой-нибудь международный скандал! Это было бы просто несправедливо даже с точки зрения обычного альтруизма...

Говоря об одном из руководителей, Меркулов имел в виду заместителя директора службы генерал-полковника ФСБ Дмитрия Дмитриевича Коптева, своего старого «боевого» товарища. Они давно были на «ты», и Костя знал Диму еще с тех времен, когда тот работал в Первом Главном управлении КГБ, то есть во внешней разведке. Сейчас Дима, один из старейших работников на Лубянке, олицетворял контрразведку.

Сухощавый и невысокий, с вечным четким пробором на левой стороне черепа, в безукоризненном костюме и ослепительно белой сорочке со старомодными запонками в отглаженных манжетах, Дима излучал полнейшее гостеприимство. Не так ведь нынче и часто встретишь старого приятеля, пусть и по делу.

На столе стояли традиционные чашки душистого чая и карамельки в бумажных фантиках.

Обошлись без длительных предисловий, поскольку Дима сразу сказал, что может уделить не более получаса: жесткий график на сегодня. А вот в следующий раз... Но надо будет тогда специально созвониться. Меркулов усмехнулся: когда он случится, этот следующий раз! Жизнь-то ведь не стоит, уже и не дни, как бывало, а годы мелькают, оторопь берет иной раз, куда все задевалось...

Константин Дмитриевич кратко, но емко изложил суть дела, которое привело его в большой серый дом. Нет, сам он к нему не имеет никакого отношения, просто не желает непредвиденных последствий для одной частной организации, услугами которой Генеральной прокуратуре приходится изредка пользоваться. Следовательно, какая-то заинтересованность все-таки имеется.

Посмеялись над Костиной дипломатией. Коптев был настроен благодушно. Он взял протянутый ему конверт из плотной бумаги и высыпал на стол перед собой кипу фотографий – увеличенные отпечатки с видеопленки. Внимательно рассматривая их, продолжал, не перебивая, слушать рассказ Меркулова о странных фактах, которые неожиданно выплыли из двух абсолютно банальных адюльтерных дел.

Затем он так же внимательно прочитал распечатку записанных на видео-кассеты разговоров клиенток «Глории» и сокращенные варианты диалогов лиц, за которыми, собственно, и велось наблюдение. Ну и плюс иллюстративный материал.

Коптев, знал Константин Дмитриевич, умел читать быстро, но предельно вдумчиво, не пропуская ни малейших деталей – особое качество старой школы чекистов, поэтому и времени у него ушло на ознакомление немного. Закончив, Коптев подошел к своему сейфу, открыл его и стал рыться среди папок, пока не извлек примерно такой же, как у Кости, плотный конверт, который часто используется для хранения фотобумаги. Открыв его, Коптев, не вынимая ничего наружу, начал копаться теперь в нем. Достал какую-то фотографию – стандартный снимок девять на двенадцать. Затем, вернувшись к столу, ладонью раздвинул лежащие пачкой фотографии, взял одну из них, на которой четко смотрелся седой высокий гражданин с кейсом в руке, резко подвинул его к Косте и положил рядом фотокарточку-визитку, на которой был запечатлен тот же самый мужчина, правда, с меньшим количеством седины на голове.

– Ну, что скажешь? – спросил Дима.

– Одно лицо, – пожал плечами Меркулов. – И кто он, если не секрет?

– Какие могут быть от тебя секреты, тем более что ты сам пришел сдаваться! – пошутил Коптев.

– И все-таки? – не принял юмора старого чекиста Константин Дмитриевич. Он уже понял, что интуиция его не подвела. Не станет Дима хранить в сейфе за тремя замками и в запечатанном конверте фотографию человека, к которому не было бы интереса в данном ведомстве.

– Зовут его Эрнст Питер Дроуди, звание – капитан первого ранга. Военно-морская разведка Соединенных Штатов Америки. Но это – в прошлом. Хотя ни у нас с тобой, ни у них прошлого, как тебе хорошо известно, не бывает. Ныне бизнесмен, во всяком случае, так он рекомендуется, хозяин одной малоизвестной частной фирмы, занимающейся сбором и анализом международных разработок в области вооружения. Консультант Пенсильванского университета. Что еще? В последние годы активизировал свою деятельность, главным образом, в направлении наших отечественных оборонных предприятий, занимающихся конверсией. Не от хорошей, как ты понимаешь, жизни. Ведет жизнь вполне добропорядочного джентльмена, в порочащих связях, как говорится, не замечен, а может, просто невнимательно следили. Но на него, как и на некоторых других наших зарубежных коллег в кавычках, заведено дело оперативной проверки. То, что ты мне принес, представляет интерес. Поэтому я прошу все, без исключения, материалы, которые, как ты говоришь, уже не являются ценностью для агентства, передать нам. И полностью исключить любую утечку.

– Бу сделано, Дима, как говорили в наше с тобой время, – улыбнулся Меркулов. – Можешь не сомневаться. Подвезти или вы сами?

– Зачем же вам-то бегать? Сейчас. – Он нажал клавишу переговорного устройства. – Полковника Богаткина ко мне... Пей, Костя, чай остыл, поди? Налить свежий?

– Спасибо, не надо.

Через несколько минут в кабинет Коптева вошел Богаткин. От дверей четко подошел к столу, доложил:

– Слушаю, товарищ генерал-полковник!

– Знакомы? – Коптев кивнул на Меркулова.

– Так точно. Здравия желаю, Константин Дмитриевич.

– Привет, Влад, привет, – хмыкнул Меркулов. И, подчеркивая свое неофициальное присутствие в этом кабинете, добавил: – Давно тебя не видел. Раздался ты, смотрю. А я своим спуску не даю, нет. Они у меня как борзые.

– Владлен Петрович, – скрывая усмешку, заметил Коптев, – вот взгляните на эти фото. Ни о чем не говорят?

Богаткин взял фотографии, почему-то посмотрел на Меркулова, затем на свое начальство и сказал:

– Дроуди, товарищ генерал-полковник. А этот снимок откуда?

– А вот это я у тебя хотел спросить, Владлен Петрович, – уже сухо ответил Коптев. – В общем, забирай все эти материалы, – он кивнул на свой стол, на фотографии и листы распечаток, – и попроси Константина Дмитриевича, с которым ты достаточно знаком, чтобы он затратил еще немного своего драгоценного государственного времени и объяснил тебе, откуда что берется. Свободен.

Богаткин сгреб все материалы в конверт, щелкнул каблуками и вышел так же четко, как и вошел.

Коптев с иронией покачал головой:

– Это ты верно подметил... Зады стали себе отращивать.

– Ну он-то, кстати, по-моему, славный парень, – защитил Костя Богаткина, которого невольно подвел перед начальством, а ведь хотел просто разрядить официальную обстановку.

– А я его и не ругаю. Я – вообще. Или стареем, а? Все не по нам! На свое прошлое киваем...

– Касаемо прошлого... оно у всех свое, двух мнений нет. Так вот я, Дима, надеюсь, что и ты, на свое прошлое не обижаюсь. Да и валить все в кучу – последнее дело... Ну, ты меня все-таки извини, что оторвал от дел текущих, и спасибо, что совет дал хороший. А с Владом наши парни сойдутся, не в первый раз. Помнишь ведь, как они дружно и ловко раскрутили того американца – Джеймса Петри, кажется, да?

– Было дело, – с усмешкой кивнул Дима.

– Так вот, мне тогда твои слова запомнились. По поводу того, что уж больно часто наши службы стали наезжать друг на дружку. И вместо того чтоб одно дело делать, охотнее палки в колеса тычут, помнишь?

– Ну и что изменилось, по-твоему?

– Как тебе сказать? Ты тогда правильно заметил: надо, говорил, чтоб твои, в смысле мои, караси не застаивались, да и мои, в смысле твои, больше о деле думали.

– Ну ты загнул! – засмеялся генерал-полковник, упакованный словно английский лорд. – А в общем, все правильно. Спасибо, Костя. И скажи своим парням, чтоб они помогли Богаткину. Все, извини, дорогой друг, мое время истекло.

Коптев проводил Меркулова в приемную, пожал руку и вернулся в кабинет. К Константину Дмитриевичу подошел Богаткин.

– Время есть? – спросил Меркулов.

– Я полностью в вашем распоряжении. Если надо.

– Ну тогда поедем в одно местечко. С приятелями своими увидишься. Там тебя и проинформируют. Не возражаешь, Влад?

– Слушаюсь, Константин Дмитриевич,

– Не надо так официально...

Пока они шли вниз, а потом к машине Меркулова, Константин Дмитриевич, как человек в принципе вежливый и достаточно коммуникабельный, то есть не любящий ненужных конфликтов, постарался объяснить явно обиженному полковнику, что суть незамысловатого дела, по которому он, Меркулов, подъехал посоветоваться со старым своим приятелем Коптевым, и для него самого прояснилась совершенно неожиданно. Поэтому никаких оскорбленных амбиций быть не должно, а надо сказать спасибо, как это только что сделал заместитель директора ФСБ, своим коллегам за проделанную работу. За которую те, кстати, ни наград, ни гонораров не получили.

«Ничего», – думал Меркулов, производя аккуратный втык обиженному, видите ли, полковнику, разъевшему во время неустанной охоты на шпионов такую задницу, что ее впору уже на двух стульях умащивать, понимаешь...

Сам Меркулов вышел на Большой Дмитровке, а водителя попросил отвезти полковника на Петровку, 38. Уже из кабинета позвонил Грязнову-старшему и попросил его встретить Влада, а заодно решить, как сделать лучше, чтоб тот получил материалы от Дениса. С глазу на глаз их оставлять нельзя, Богаткин обнаглеет, значит, возможно, правильнее это сделать вообще на нейтральной территории. К примеру, у Вячеслава дома. Там и Саня не даст Владу хаметь, да и Денис будет себя чувствовать куда комфортнее.

Грязнов оценил игру и сказал, что именно так и поступит.

Следователь межрайонной прокуратуры Северного административного округа столицы Валентин Ярковец был похож на цаплю – высокий, худущий, голенастый, с длинным носом, опущенным к впалой груди. Когда он ходил, выше обычного поднимая колени, казалось, что медленная птица высматривает под собственными ногами добычу. Нет, на знаменитого Шерлока Холмса он, конечно, не был похож, хотя, подобно великому английскому сыщику, тоже был склонен к постоянным и глубоким раздумьям.

Расследование первопричины дорожно-транспортного происшествия на Ленинградском шоссе, повлекшего за собой человеческую жертву, а также тяжкие телесные повреждения у одного водителя и более легкие у другого, привело Валентина на охраняемую автостоянку возле производственного объединения «Мосдизель». Именно отсюда тронулись в свой последний путь сгоревшие в автокатастрофе «Жигули». По этому поводу Ярковцу лично позвонил сам начальник Московского уголовного розыска генерал-майор милиции Грязнов. И такое внимание к своей работе Валентин счел за добрый знак. Но тут же, привычно поразмыслив над этим обстоятельством, усомнился в первоначальном своем мнении. Зачем, скажите, нужно начальнику МУРа влезать в мелкие дела? Ну труп, да что их, мало ли? Потом более внимательно прочитал показания свидетелей и одного из пострадавших, которых еще до приезда дежурной оперативно-следственной бригады допросил капитан Ломакин из дорожно-патрульной службы. И вот она, разгадка. Ну конечно, какие люди! Главный конструктор с оборонки! Прокурорский генерал! Зам главы химкинской администрации! Естественно, никто не хочет считать себя виноватым, и потому давеж на следствие обеспечен.

Но не таков был Валентин Ярковец, чтобы покорно подчиняться пресловутому «телефонному праву»! Может быть, поэтому в свои сорок лет он просто следователь Межрайонной прокуратуры, а не «важняк» Мосгорпрокуратуры или Генеральной? Но как бы то ни было, а Валентин взялся за очередное, не приносящее ни почестей, ни душевной отрады дело со всей скрупулезностью, на которую был способен.

Судебно-техническая экспертиза показала, что авария автомобиля марки «Жигули» седьмой модели произошла по причине отрыва переднего правого колеса, которое произошло при скорости движения указанного транспортного средства порядка девяносто – девяносто пяти километров в час. Что и привело к трагическим последствиям.

Указала экспертиза и на то обстоятельство, что данное колесо в момент аварии держалось лишь на двух неплотно закрепленных колесных болтах. Исходя из этого, причина аварии становилась предельно ясной. Но каким образом мог водитель выехать на трассу в автомобиле, находящемся в таком состоянии? Вывод напрашивался один: авария была создана умышленно. Кем? Естественно, недоброжелателем покойного главного конструктора. И Ярковец с двумя оперативниками угро отправился в Химки, на «Мосдизель», чтобы произвести необходимые следственные действия.

Начали с исходной позиции, с закрытой автостоянки автомобилей сотрудников предприятия.

Сторожа в один голос утверждали, что ни на минуту не покидают своего рабочего места и что никого из посторонних на площадку они не подпускают. Было бы странно, если бы они говорили противоположное.

Ну хорошо, посторонних не бывает, а свои? Владельцев машин охранники знали всех в лицо, но они тут и бывают, лишь когда ставят машину, а потом уезжают. Днем, как правило, здесь пустынно. В смысле народу нет, одни железные кони. Но потом сторож, который был постарше, вспомнил, что в тот день, когда произошла авария, то есть вчера, на стоянку приезжали двое мужиков из 7-го отдела МУРа, того, что занимается розыском угнанных автомобилей. Они, соответственно, документы предъявили, все честь по чести, а потом отправились сверять госномера машин со своим списком. Обычное дело, такие проверки нередко бывают, но в основном приезжают ребята из соседнего отделения милиции или из ГИБДД. Ну, походили эти муровцы по всей площадке, брезенты приподнимали, которыми некоторые машины укрыты, из тех, что стоят тут подолгу: хозяин там в командировке иди просто за свое автосредство боится, не хочет у дома держать, разные случаи бывают. Походили, проверили и уехали.

Фамилий сыщиков сторожа, естественно, не запомнили, да и зачем им? Детей, что ли, крестить? Не смогли они с полной уверенностью и описать этих посетителей. Ну, молодые оба, шустрые, так им и положено все время шустрить, иначе ни одной пропажи не обнаружишь. Словом, тухлое дело. Но, понял Ярковец, скорее всего, именно тут и находился корень зла. Не сам же себе открутил болты-гайки господин Мамедов!

Звонок на Садовую-Самотечную, где располагался 7-й отдел МУРа, подтвердил догадку следователя. Там довольно долго что-то выясняли, искали кого-то, но так ничего толком и не ответили. «А чем черт не шутит?» – сказал тогда себе Ярковец и позвонил в приемную генерала Грязнова. И когда Вячеслав Иванович безо всяких проволочек сам взял трубку, Валентин доложил ему о неожиданно возникших трудностях. Генерал спросил номер телефона, по которому звонил Ярковец, и чрезвычайно вежливо попросил следователя подождать, не отходить от аппарата, а ему сейчас же перезвонят. И добавил, что если появятся еще какие-либо трудности подобного рода, не стесняться и немедленно звонить.

– Всего вам доброго, Валентин Еремеевич, – закончил свою краткую речь генерал Грязнов.

– Черт побери... – задумчиво заметил Ярковец. – Этак ведь можно и на «старшего» рассчитывать...

Видимо, генерал дал хорошую взбучку своим сыскарям, поскольку не сразу, конечно, но минут через десять Ярковцу позвонили и сообщили, что в отделе провели проверку всех выездов в указанный день. Никаких работников отдела на автостоянке в Химках не было, видимо, произошла ошибка либо дана неверная информация. И еще извинились за задержку с ответом. Ну вежливый народ! Особенно когда тебе фитиль в известное место вставят...

Итак, первый вопрос был решен. Найдены, точнее, определены исполнители. Но возникал второй, куда более важный: кто заказчик? Таковой мог находиться как в стенах объединения, так и далеко за его стенами. И Ярковец со своими оперативниками удалился в паутину коридоров и бесконечных прозрачных галерей-переходов из предприятия в институт.

Работали быстро и слаженно, практически за день сумели допросить абсолютное большинство владельцев машин, знавших покойного Мамедова. Допросили тех, кто сам виделся с ним в последний день его жизни. Допросили и тех, которые видели Мамедова с другими. Наконец произвели «выжимку» обильной, но мало что говорящей фактуры и нашли в остатке менее десятка фамилий людей, допросы которых уже могли представить хоть какой-то интерес для следствия...

А тем временем еще один оперативник «шустрил» в Измайлове, выясняя возможные связи господина Мамедова М. Г. с известной в районе оргпреступной группировкой. Поначалу контакт с местной милицией никак не получался, однако, уже предупрежденный следователем Ярковцом, оперативник сослался на прямое указание генерала Грязнова, и колесо завертелось. Правда, и результат оказался ничтожным, а вернее сказать, никаким. Никто здесь не знал Махмуда Мамедова. Жену его знали – скандальная, многодетная особа, на которую, бывало, жаловались соседки по лестничной площадке. Шумная, горластая, никому слова не дает сказать, сама же ко всем имеет претензии: шумят – девочкам спать не дают, во дворе собак выгуливают – девочки боятся в скверик выйти, водку под окнами распивают – девочки бранные слова слышат, ну и прочее, никак не характеризующее, однако, эту женщину с плохой стороны.

Все это и доложил в середине дня оперативный сотрудник следователю Ярковцу. Да, пока пустышка, и концы, вероятно, следует искать в Химках.

Раису Керимовну Ярковец уже видел. И даже успел задать этой совершенно раздавленной горем женщине – ей только что сделали успокоительный укол – несколько вопросов. И вдруг увидел он, как у нее на вопрос, кто мог бы быть, по ее мнению, заинтересованным в гибели ее мужа, по-звериному загорелись глаза. И даже немного не то чтобы испугался, но пожалел, что поставил свой вопрос в такой плоскости. Однако женщина, словно обрадовавшись, что ее наконец поняли, страстно зашептала о суке-разлучнице, которая, естественно, все и подстроила. И даже назвала свою смертельную врагиню – Ангелину Васильевну Нолину, в дирекции работает. Это она хотела увести Махмуда из семьи, лишить четверых дочек их любимого отца, а когда это не удалось, когда Раиса сумела разрушить дьявольский план мерзавки, вот... так случилось...

Чушь, конечно, подумал Ярковец, но взял сказанное на заметку.

Глядя позже в свои записи по плану расследования, Валентин нашел среди них фамилию Нолиной. Она была записана им со слов все того же генерала Грязнова. По утверждению одного из пострадавших, Турецкого, именно эта самая Нолина почему-то оказалась на месте аварии, но ее показаний среди тех, что передал следователю капитан Ломакин, не имелось. Тогда чего ж она там делала? И куда подевалась красная «мазда», принадлежащая, как выяснилось, военпреду Козлову? Он ведь был тоже хорошо знаком с покойным. Но даже не подошел к месту аварии? Или был там, но его просто никто не стал расспрашивать? Вот ведь и сторожа на стоянке подтвердили: Козлов и Мамедов уезжали один за другим, но перед этим долго разговаривали, стоя у машин. Опять путаница! Женщина-то при чем? Или она потом подсела к кому-то и оказалась у места аварии? Одни вопросы. И Ярковец вызвал этих двоих на допрос в кабинет, который по указанию директора Самарина ему отвели в помещении института.

Ангелина Васильевна произвела на Ярковца неизгладимое впечатление. Не только потому, что перед его мысленным взором все еще стояла разъяренная супруга покойного Мамедова. Следователь и сам, пожалуй, предполагал бы увидеть сейчас классический образ разлучницы. Но перед ним сидела искренне страдающая от горя, но превосходно умеющая держать себя в руках красивая женщина и тихим голосом рассказывала о своих отношениях с Мамедовым. Теперь, когда все так неожиданно и трагически закончилось, какой смысл что-то скрывать? Тем более если это поможет расследованию обстоятельств гибели хорошего человека, которого она искренне любила...

Ярковец и не стал долго мучить ее. Уточнил отдельные детали, допросил, составил протокол допроса свидетеля и отпустил. Следующим зашел в кабинет военпред Козлов. Он подтвердил рассказанное уже Нолиной и высказал свои соображения, которые как раз и касались возможных связей покойного с кавказской мафией. Нет, не в том смысле, что Махмуд был у них на крючке, а, возможно, наоборот: именно он и был им нужен, всем этим экстремистам, террористам и боевикам, но, как человек честный и глубоко ответственный за свое дело, имеющее гигантское оборонное значение, дал тем полный отлуп. За что, не исключено, и поплатился. И искать следы надо было, по его мнению, не в Москве, не в окружении Мамедова, а на Кавказе. Откуда, кстати, недавно приезжали его родственники и прожили в Москве несколько дней. О чем шла речь – кто знает? Зачем приехали, зачем уехали? Шли разговоры о том, что они якобы приезжали затем, чтобы помирить Мамедова с его супругой, у которых в семье участились скандалы. Но Ярковец-то уже имел разговор с Раисой Керимовной и знал причину конфликта, а вот военпред Козлов, который с Мамедовым был и знаком-то, в общем, шапочно, правда, раз-другой, как и положено мужикам, работающим рядом, выпивал по разным поводам, пользовался, главным образом, слухами. О чем сам же и сказал сразу.

А вот вчера, кстати, разговор затеялся о ближайших испытаниях, куда они оба должны были вылететь со дня на день. И вон как получилось... Замены главному конструктору быть не может, значит, придется идти на определенные издержки, что-то отменять, что-то заменять полностью – такая она, жизнь, у оборонщиков.

И этими ответами удовлетворился Ярковец, зафиксировав показания, как и положено по УПК, в протоколе. Но теперь, в связи с подозрениями, павшими на неизвестных, под видом инспекторов уголовного розыска посетивших автостоянку «Мосдизеля» и, очевидно, подготовивших диверсию – иначе и не назовешь, – проклевывалась версия об участии экстремистских сил. А куда уводят следы? Конечно, на Кавказ. А точнее, в Дагестан, в Махачкалу, откуда к Мамедову приезжали люди, называвшиеся его родственниками. Муторное дело, но куда деваться!

И Ярковец решил провести допрос супруги Мамедова, как это ей ни трудно, чтобы прояснить для себя все обстоятельства с возможным шантажом ее мужа. А пока в Главное управление внутренних дел Дагестана, согласно статье 127 УПК, он отправил отдельное требование по поводу родственников Мамедова и его супруги. Потребовал выяснить, кто, чем занимаются и все такое прочее. Провести разработку и допросить этих лиц. И еще нутром почуял, что далеко тут не так просто, как поначалу показалось капитану Ломакину, заявившему, что ДТП хоть и тяжелое, но предельно ясное. Нет, брат, здесь вполне может быть замешана и политика, а уж это – последнее дело...

Грязнов отлично знал, что Владлен Богаткин – большой хитрец и порядочное темнило. Как, впрочем, и положено людям его профессии. И он вовсе не желал полностью раскрываться перед ним. Тем более не хотел Вячеслав Иванович и выставлять в невыгодном свете сотрудников родной ему «Глории». Все действия парней, прикоснувшихся нечаянно к каким-то гостайнам, носили именно случайный характер. Не хватало еще, чтобы их начали таскать и морочить головы дурацкими вопросами. Поэтому и тактику выбрал соответствующую.

Он позвонил Денису и велел ему срочно обеспечить у себя дома, на Енисейской, вполне пристойный обед со всеми вытекающими. На четыре персоны. Во время этого обеда и должен был получить Владлен все без исключения имеющиеся в «Глории» материалы по наблюдениям за госпожой Нолиной и тремя фигурантами – Самариным, Мамедовым и примкнувшим к ним Козловым. Причем оригиналы. А вот копии, то есть фотографии и распечатки текстов, пусть на всякий случай останутся в тайнике агентства. Именно на всякий случай. Вдруг у кого-то из заказчиц возникнут вопросы. Как же на них отвечать-то, не имея при себе вещественных доказательств?

Денису нужно было время, и поэтому Вячеслав Иванович, встретив приятеля из ФСБ, завел к себе в кабинет и сказал, что сейчас, в течение буквально получаса, завершит срочные дела и они смогут отправиться туда, где Влад и получит обещанную информацию. А пока, чтоб не сильно скучал, предложил рюмочку коньяка под лимонную дольку, обсыпанную сахаром. Владлен Петрович не возражал: он прекрасно знал, что и Грязнов тоже ничего напрасно не делает. И раз тянет резину, значит, ему это надо.

Потом поехали на полицейском «форде» с праздничной мигалкой. По пути болтали о всяких пустяках, об общих знакомых: кто пошел на повышение, а кого, напротив, выпихнули на пенсион. Так и выбрались куда-то на московскую окраину, где Богаткину бывать не случалось.

– Куда едем-то? – спросил небрежно, как бы не придавая поездке особого значения.

– Сейчас увидишь, – пообещал Грязнов и, когда въехали во двор длинного дома в районе метро «Бабушкинская», удовлетворенно сказал: – Ну вот и приехали. Здесь я живу, Влад. Ты ведь, кажется, еще ни разу у меня не был?

– Не доводилось... А что, ты эти материалы у себя дома держишь?

– Влад, я что, по-твоему, похож на сумасшедшего? С какой стати? Привезут. Пойдем, не стесняйся. Посидим, пообедаем, со старым приятелем увидишься заодно.

– Кто?

– Увидишь, – уже загадочно ответил Грязнов...

Более суток Турецкий, естественно, не мог удержать себя в горизонтальном положении. К тому же и соки, словно подчеркивающие его безделье, порядком осточертели. И он с огромной радостью принялся помогать Денису, явившемуся с двумя пакетами – один совсем огромный, а второй гораздо скромнее, – накрывать на стол. И когда наконец появились Вячеслав с Богаткиным, их ожидал щедро сервированный закусками стол.

– Здорово! А ты чего здесь делаешь? – очень остроумно удивился Богаткин, пожимая слабую руку «важняка».

– Болеет он здесь, – ответил за Александра Грязнов. – Можно сказать, с того света приполз.

– Что, опять мафия? – округлил глаза Богаткин.

– Хуже, – вздохнул Турецкий. – Обыкновенное ДТП. Дурак наехал. – И этим снял дальнейшие расспросы. Которые, кстати, были совершенно не нужны. А перебинтованная голова говорила сама за себя.

– Так тебе разве можно? – озабоченно задал главный вопрос Владлен и щелкнул себя по шее.

– Допинг и анестезия одновременно. В одном флаконе, как говорят по телевизору. Давайте, ребята, за стол. Жрать охота. У меня от ваших соков уже сутки в пузе бурчит...

Богаткин отдал должное гостеприимному столу, но в глазах у него заметно светилось нетерпение. И Грязнов-старший смилостивился:

– Ну что, Денис, доставай.

Денис тут же принес скромный пакет.

– Здесь все, – сказал он. – Видео– и аудиозаписи, расшифровки и фотографии. Без купюр. И еще я захватил копии заявлений наших клиенток, чтобы не возникло никаких сомнений, будто это самодеятельность «Глории». Также и расписки о том, что к агентству у них никаких претензий не имеется. Оригиналы соглашений и расписок остались у нас в деле. Для информации.

– Больше ничего? – деловито спросил Богаткин.

– Здесь – все, – твердо ответил Денис.

– Вам известно, что документы поступают в мое полное распоряжение?

– Да, Константин Дмитриевич поставил нас об этом в известность. Но материалы нам больше не нужны. – Денис равнодушно пожал плечами. – Дела закрыты, архива мы не держим.

– Прекрасно, – покивал Владлен Петрович и вольготно откинулся на дубовую спинку прочного грязновского стула. – А теперь расскажите мне, как же это вы удумали засунуть академику «глазок»?

– А мы ваш увидели, – с легкой иронией ответил Денис, – который в гостиной, в оленьей башке торчал, и тогда еще свой добавили. Не мешать же коллегам их дело делать, верно? А потом, нам ведь какие-то тайные переговоры были без надобности, нам что в спальне делается видеть нужно было. Наш компромат – там.

Грязнов с Турецким захохотали, невольно засмеялся и Богаткин.

– Так это, значит, ваши морочили яйца сторожу?

– Надо ж было знать, с кем дело имеешь! А вдруг там обосновались какие-нибудь американские шпионы? Кругом-то одни посольские дачи. Поневоле усомнишься.

– Ну надо же! – продолжал смеяться Владлен. – А мне докладывают: подозрительные типы появились. Я велю усилить наблюдение. Объект тут же исчезает. Это хорошо, что вы вовремя объявились. А то...

– Что – а то? – лениво спросил Грязнов, взявшийся за графинчик. Дома он предпочитал пить по-благородному, из хрусталей.

– Наломали бы дров. Докторам работы добавили бы...

– Ну эт-то вряд ли! – поднял указательный палец Грязнов. – Хотя вполне возможно, что нескольких своих пацанов ты, Влад, и недосчитался бы. На месячишко-другой, пока не оклемались бы. Так что именно тебе сильно повезло, друг ты мой... Но это, я скажу, не главное. А главное у нас в том, что наши парни верно рассудили и не стали вам мешать. Хотя с этим вашим оленем вы, конечно, прокололись как фраеры. Но ничего, все мы учимся на ошибках. А я тебе советую обратить внимание вот на что...

– Ты, Грязнов, говоришь так, будто сам и руководил операцией.

– Ошибаешься. Я иногда позволяю себе дать совет. Если меня о том спрашивают. Не больше. Но ты слушай. Материалы, которые ты получил, добыты, как тебе понятно, не совсем праведным путем. И если быть очень суровым законником, сто тридцать восьмой статьей пахнет. Это – нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. И статья сто тридцать девятая УК тут тоже присутствует: нарушение неприкосновенности жилища. Вот такие дела. А поэтому, чтобы их легализовать, тебе придется самому проводить их по собственным каналам. Что там у тебя – оперативная проверка или оперативная разработка, сам решай. Но когда мы тут вчера обсуждали проблему, Костя почему-то сразу назвал твое имя. Он так и сказал: пойду к руководству, поскольку это дело для нашего Влада. Я прав? Подтвердите, – обратился Вячеслав к Турецкому и Денису.

Те дружно и серьезно закивали: конечно, какое может быть сомнение, кому ж и вручать, как не полковнику Богаткину!

– Вот! – важно констатировал и Грязнов. – Но было бы очень желательно, Влад, чтоб во всех твоих разработках агентство «Глория» не фигурировало. Нам честь не нужна, да и занимаемся мы, как ты сам обратил внимание, наблюдением за теми, кто разбивает благополучные семьи. Договорились?

– Надо подумать, – солидно провозгласил чуточку распустивший себя полковник.

– Да нет уж, – возразил Грязнов, – потом будет поздно думать. Давай сразу. И все по-честному. Как это у нас с тобой бывало и прежде.

– А почему вы решили отдать материалы только теперь? – задал самый каверзный, с его точки зрения, вопрос Владлен Петрович.

– А потому, дорогой ты мой полковник, – состроил хитрую физиономию Грязнов, что один из Денискиных объектов вчера изволил Богу душу отдать. В автокатастрофе. В которой пострадал и наш с тобой друг сердечный Александр Борисович. И вряд ли скоро оправится. Но связи, можешь нам поверить, тут нет никакой. Дурацкая случайность.

– Тогда почему Турецкий до сих пор ни слова не промолвил? – задал очередной «провокационный» вопрос Богаткин.

– Как?! – искренне возмутился Александр. – Поклеп! Я же с тобой первым поздоровался. Или это уже не в счет?! Вячеслав, ты кого впустил в свой дом?

Так на шутках и спустили тему. Влад деловито заглянул в пакет, но ничего там рассматривать не стал. Не к столу же. Посидели еще с полчасика, и Владлен поднялся. Сказал, что завезет материалы на службу, а то вот уж и день кончается, у руководства могут возникнуть вопросы...

Денис вызвался подбросить его в управление, все равно ведь по дороге, да и редкому гостю необходимо оказать уважение. Влад не возражал. Грязнов сделал племяннику предупреждение – молча, одними глазами, из чего Денис должен был уразуметь, что никаких деловых разговоров с полковником вести не следует, от вопросов уходить или отвечать анекдотами. Тот достаточно расслабился и пусть в этом состоянии и остается.

Это была небольшая месть со стороны Вячеслава Ивановича. За весь обед Влад так и не сказал ничего – ни по поводу американца, которого зовут Эрнст Питер Дроуди, ни по поводу причин, по которым в доме академика Самарина было установлено подсматривающее устройство из разряда СТС – системы технического слежения – и выставлен тупой, как пробка, охранник. В общем, ничего путного не сказал, темнило грешное. Хотел покрепче выразиться Грязнов, но подумал: не дай бог, еще ж не раз пахать вместе придется...

Наконец гость убыл.

Грязнов с Турецким вернулись к столу, чтобы достойно завершить «дружеский обед».

– Не в курсе, – спросил Турецкий, – тот следователь Ярковец, он что-нибудь накопал?

– Во интересное дело! Ты ж целый день на диване провалялся! Ну взял бы трубку да сам позвонил. У меня что, забот других нет?

– Неправильно, – возразил Турецкий. – Я лицо, как бы сказать, заинтересованное. Пострадавшее. Свидетелем прохожу. Может, потерпевшим... Негоже мне в следствие вмешиваться. Тем более человека совсем не знаю.

– А чего знать? Я поинтересовался. Звезд с неба не хватает, но лошадь вполне рабочая.

– Может, он мерин?

– Поинтересуйся. По твоему общему состоянию здоровья вопрос сойдет. Но почему Влад так ничего толком и не сказал?

– Я молчал, ты заметил? Кстати, он тоже заметил. Так вот теперь, если хочешь, скажу. Они просрали это дело, Славка. И даже не догадываются, какими могут быть последствия. Потому что не знают исходных. Вот получили материалы и станут теперь щеки надувать. А все эти ДОПы и ДОРы, все их проверки и разработки – это туфта. Совсем перестали мышей ловить. Вот к Денискиным ребятам они с удовольствием хвостов понавешали, да шалишь, работать разучились. Чекисты!.. Ладно, забудем. Жизнь и без того быстротечна. Наливай!

– Не угоришь? – захохотал Грязнов.

Вероятно, последним в этот день о быстротечности жизни подумал академик Самарин. Вот если уж кто и желал бы ускорить летящие дни, максимально сократить время, так это именно он. Потому что ножом у горла торчали у него испытания изделия под номером «шестьдесят восемь». Скорей бы уж все это закончилось: выстрелило, грохнуло и утонуло. Чтоб все концы в воду. И – с чистого листа.

Предложение Ивана Козлова, переданное ему через Лину, не то чтобы понравилось, но просто другого выхода уже не было. Не оставалось и ничего иного, как самому встретиться и откровенно поговорить с военпредом. И он попросил секретаршу найти Козлова.

Иван Григорьевич явился тотчас, будто ожидал вызова к генеральному директору.

Некоторое время они оба молчали, словно присматриваясь и изучая друг друга. Потом академик поинтересовался:

– Ну, вы готовы к испытаниям?

– Для нас это дело не новое, – уклонился от прямого ответа военпред.

– Да, конечно... Но я вот что хотел бы добавить, Иван Григорьевич... для прояснения общей ситуации. Вам известно, что к нашему институту, и вообще объединению, всегда проявлялся особый интерес. И не потому что оборонка... Наши, если так можно сказать, ноу-хау имеют не только прикладное, частное значение. Есть и общемировые проблемы, влияющие на развитие целого направления в технике. В науке. И если сегодня мы в чем-то лидируем, не следует думать, что эта позиция – вечная. Все течет... Сегодня – мы, а завтра, как говорится... вы понимаете меня? Я к тому, что в известном изделии супертайны, как таковой, нет, да и быть не может, поскольку любая новейшая разработка имеет чисто временное значение. Это отлично понимают все – и мы, и за рубежом. Когда известно общее направление, частности имеют, как я сказал, прикладной характер и толкают нашу мысль дальше, на новый, следующий уровень. Ну недаром же во всем мире, можете мне поверить на слово, одним из серьезнейших направлений развития новейших технологий является процесс их коммерциализации. Понимаете, о чем я?

Козлов кивнул с многозначительным видом. Лекция так лекция. Если академик уверен, что этот гарнир необходим в качестве самоутверждения, – пусть...

– Почему я заговорил о коммерциализации? Это – фактор времени. Многие зарубежные фирмы готовы заплатить большие деньги именно с учетом этого фактора. А расчет идет иной раз даже не на месяцы, а на дни. Живой пример. Наш доктор Нолин, ну Роберт Павлович, вы его знаете, уже более полугода читает лекции в МАИ, я на энергомаше в Бауманском по проблемам энергосиловых установок, примененных нами на практике в «шестьдесят восьмой». Это ни для кого не секрет. Более того, в специальной литературе, в частности в нашем академическом вестнике, также прошла эта тема. Давайте посмотрим правде в глаза. Нам выгодно, чтобы нашу идею попросту слямзили конкуренты? И они это сделают с охотой, если уже не сделали. А тут известная фирма предлагает свою помощь. Есть смысл отказываться, если ты знаешь, что жить твоему якобы секрету дни? А может, часы?

– Я согласен с вами, Всеволод Мстиславович.

– Рад этому. Но опять же возникает вопрос: почему писатель имеет полное право продать свой труд? Почему художник запросто продает свое полотно? Но по каким-то старым стереотипам тот же ученый, придумавший новые технологии, ноу-хау, вообще ни на что не имеет права? Мы создаем уникальные образцы танков, самолетов, ракетных установок, тех же торпед и множество иного. Наше государство, вам хорошо известно, в лице того же Росвооружения и наверняка доброго десятка неизвестных частных компаний с успехом торгует направо и налево этими нашими ноу-хау! Разве не так? А что имеем мы? Вы, конкретно, что имеете? Зарплату? Премию? Но это лишь благодаря тому, что у вас, извините за нескромность, толковый генеральный директор, который с пеной у рта защищает ваши – и собственные, да! – интересы. Но если бы вы, Иван Григорьевич, знали, какие сумасшедшие суммы сквозят мимо нас! Мимо нашего с вами производства! Мимо, извините за грубость, вашего кармана!

– Полагаю, по долгу своей службы, я имею об этом представление, – улыбнулся Козлов. – Не в той степени, разумеется, как вы, Всеволод Мстиславович...

– Я и не сомневаюсь. – Академик пожал плечами и задумался, словно в поисках утерянной мысли. – Так вот, дорогой мой, я говорю в том плане, что у нас в государстве, стоящем одной ногой в социализме, в социалистических отношениях между индивидуумом и государством, а другой – в дичайшем и совершенно беззаконном капитализме африканского типа, ученый, рождающий новую идею, до сих пор не являлся ее подлинным хозяином. Автором – да. За это тебя похвалят. Но не больше. А ведь некоторые идеи, вспомните, сыграли в свое время важную роль в развитии человечества вообще. Та же атомная бомба. Это был первый и важнейший шаг к мировому паритету! Да, нам помогли, но кто? Американцы. Долго перечислять фамилии. И, абстрагируясь даже от этого факта, можно сказать, что новейшее оружие опасно, пока оно в руках одного из соперников. Когда у обоих – можно не бояться... Помните, как острили в сорок девятом, после испытаний уже нашего «беби»? Спрашивают: «А что, теперь будет война?» Ответ: «Нет, войны уже не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется!» И тем не менее сколько мы живем в мире?! И не боимся по большому счету... И второй аспект. Возвращаясь к вопросу о гонораре. Помните, как говорит известный сатирик? «Покажите мне эти закрома Родины! Где они?» Действительно, где те закрома, в которые, как в бездонный колодец, ухают наши гонорары? А нести все продолжают, несут – и опять с концами. Доколе же? Вот я и подумал, что если мы – я имею в виду того же Роберта Нолина, вас, себя, то есть тех, кто вложил в воплощение идеи максимум своей жизни, умения, здоровья, – не желаем остаться на бобах, надо стать реалистами. От чего всех нас долго отучали, но, к счастью, не успели до конца. И последнее, Иван Григорьевич. Каждая сделка имеет свои жесткие условия. Вот поэтому я с понимание и вниманием отнесся к вашему предложению произвести замену изделий на испытаниях.

«Кажется, все было как раз наоборот, – подумал Козлов. – Именно от академика исходило предложение... Но, в сущности, теперь это уже не имеет ни малейшего значения...»

– Кто там с вами поедет. Барышев?

– Да, он представляется наиболее удобной кандидатурой.

– Но ведь он у нас, по-моему, недавно?

– А какое это имеет принципиальное значение? Все ж пройдет под моим патронажем.

– Разумно... Запланированы два пуска. И я думаю, что для этой цели вполне могут подойти наши же «шестьдесят четвертые». Они имеются на базе. Внешние параметры практически одинаковые, ну а частности... – Академик улыбнулся. – Мы только что с вами их обсудили. Не так ли, Иван Григорьевич?

Козлов кивнул. Он уже и сам имел в голове план замены одной торпеды-ракеты на другую. Знал и другое. Как правило, на учениях подобного рода, при испытании новой техники, в торпедах меняют боевой заряд на обычную болванку, которую потом поднимают со дна. Но в данном случае никаких болванок не предусмотрено. Значит, и доставать будет нечего. И это обстоятельство должно стать решающим. Все же остальное – подготовка, вооружение, испытание – дело техники. Риск, правда, оставался, но Козлов очень рассчитывал, помимо своего собственного авторитета, еще и на то, что узких специалистов, досконально разбирающихся в тонкостях проблемы, на учениях не будет. А все изделия «Мосдизеля» похожи друг на дружу как родные сестры-близняшки.

– У вас имеются ко мне вопросы, Иван Григорьевич?

– Пожалуй, нет. Мы вылетаем уже завтра.

– Тогда доброй дороги. – Академик поднялся, протянул руку. – С финансами у вас все в порядке?

– Да. – Козлов понял, какие «финансы» имел в виду Самарин.

– Значит, в путь...

Уходя, Козлов усмехнулся про себя. За то недолгое время, что он пробыл в кабинете Самарина, академик ни разу не вспомнил фамилию Мамедова. Будто того и на свете никогда не существовало.

И еще подумал, что этот короткий, в сущности, разговор, точнее, монолог генерального директора был нужен именно Самарину. Может быть, даже в качестве самооправдания. Значит, все-таки чует кошка...

Сам Иван ничего не «чуял», поскольку привык, однажды приняв решение, уже больше не отступать от него. Да и потом, если быть до конца искренним перед самим собой, когда еще ему вдруг засветят такие сумасшедшие, с точки зрения нормального российского работяги, бабки?! Было б в чем сомневаться...

Ну а что Махмудка не дотянул до финиша, так в том он сам и виноват... Фактор времени! Да, тут абсолютно прав академик. И не нами придумано: время – деньги...