Часть 2
Вторая версия
22 января, 3 часа дня, Москва
– Ты или идиот, или прикидываешься! – сказал Каракоз, едва из приемной Генерального мы вышли в общий коридор. – Ты что?! Не знаешь, что нас могут прослушивать?!
Я психанул. Конечно, я знаю, что кабинет Генерального может прослушиваться спецслужбой КГБ. А тут – если Брежнев поручил нам такое дело, они наверняка уже включились. И кабинет Генерального, и кабинет Каракоза, и мой домашний, и рабочий телефоны у них уже, как мы говорим, «на кнопке». Не зря же именно в те минуты, когда я был у Генерального, ему позвонил Цинев. Напомнил! Но в такой обстановке как мне расследовать это дело? Я остановился посреди коридора и зло сказал Каракозу:
– Слушай, что происходит в Москве? Только не темни!
– Чудак! Я и не собирался, – Каракоз обнял меня за плечо и повел по коридору к лифту, оглядываясь, не слышит ли нас кто-нибудь. – Просто зачем трепаться там, где могут быть уши? Теперь я могу тебе сказать. Две недели назад в Москве началась операция «Каскад» – ты знаешь. С виду все нормально – борьба с коррупцией и левым бизнесом, которые подрывают основы социализма. Но есть нюанс. О подготовке этой операции не знали ни Мигун, ни Брежнев. Обрати внимание: операцию проводят ГУБХСС и Отдел внутренней разведки МВД. Когда такое было – чтобы без ведома Политбюро и без ведома Мигуна? А? Второе – в первые же дни операции они берут именно тех, от кого, как выяснилось, Мигун годами получал взятки, и передают эти материалы не Брежневу, а Суслову! Значит, не борьба с коррупцией вообще, а знали, кого берут и зачем. Готовились. А против кого? Ведь Мигун не просто Мигун, а близкий родственник Леонида Ильича. Ясно? Вот и Брежнев так думает. Все. Остальное ты прочтешь в деле…
– Подожди, что же мне, Суслова допрашивать?
– Суслова не допросишь, он в больнице с сердечным приступом. Лежит с 19-го и неизвестно, когда оклемается…
– Как?! Тоже с 19-го?
– А ты думал! Мигун застрелился после разговора с ним. Это ж не шутка! За это Брежнев тут же наорал на Суслова, и теперь оба лежат – один в больнице, другой на даче. Но 4 февраля заседание Политбюро по результатам операции «Каскад». Поэтому твой доклад по этому делу должен лежать на столе у генсека хотя бы за день до заседания. Пока! – закруглил Каракоз, выходя вмеcте со мной из лифта на пятом этаже.
Я понял, что больше ничего не выжму из Каракоза. Здесь, на пятом этаже, находится следственная часть нашей Прокуратуры – кабинеты прокуроров, следователей по особо важным делам, криминалистический кабинет и кабинет самого Каракоза, то есть слишком много посторонних ушей и глаз. Потому Каракоз и заторопился уйти. Но я удержал его:
– Последний вопрос. Откуда ты узнал про мою курортную девочку? Кто настучал?
– Не настучал, а протрепался просто из зависти. Твой друг – Коля Бакланов, – Каракоз кивнул в сторону кабинета моего приятеля и коллеги – «важняка» Бакланова. – Он сейчас работает с ГУБХСС. Как только кончил дело с икрой, сразу переключился на операцию «Каскад».
– Ну? А при чем тут я?
– А при том, что в Сочи у них целая бригада работает. Засекают людей с большими деньгами и ведут, раскручивают… Если хочешь узнать, сколько ты потратил там в кабаках на свою циркачку – зайди к Бакланову, он тебе скажет. Между прочим, старик, хорошая девочка? Подруги есть?
– А тебе своих мало?
– Мне всегда мало, ты знаешь, – сказал он не без гордости.
– Ладно, обойдешься. Пока, – я повернулся и пошел в свой, в конце коридора, кабинет.
По дороге я хотел зайти к Бакланову и всыпать ему за болтовню, но дверь его кабинета была закрыта – то ли в столовой стоит в очереди за рыбой, то ли где-то по делам шляется. Закрыты были и другие кабинеты. За их дверьми, в тишине и покое сейфов следователей по особо важным делам хранятся документы о десятках крупнейших ведомственных преступлений, каждое из которых могло бы стать сенсацией на Западе. Я поплелся в свой кабинет, все еще стараясь отвлечься от этой гэбэшной папки – дела Мигуна, которое было у меня в руках. Значит, Коля Бакланов – в операции «Каскад». Что ж, логично, если он в одиночку раскрутил махинации с черной икрой в министерстве рыбного хозяйства и отдал под суд двести человек, всю верхушку министерства вплоть до министра. Восемь лет они там втихаря отправляли за границу черную икру в консервных банках с этикеткой «Шпроты» и выручку – полновесную валюту – делили со своими западными компаньонами. Но тот же Баштанов, который разоблачил эту мафию и спас для государства, наверно, тонны черной икры на сотни миллионов золотых рублей, стоит, возможно, сейчас внизу, в столовой, в очереди за судаком и нататенией…
Я усмехнулся этой мысли и вошел в свой кабинет. Ничего не поделаешь, товарищ Шамраев, открывайте эту гэбэшную папочку и вникайте в дело. За то вам тут и зарплату платят и даже судаком иногда подкармливают по сети спецснабжения…
На титульном листе – красная эмблема КГБ: герб Советского Союза, а под ним – щит и меч. Дальше:
Совершенно секретно
ДЕЛО ПО ФАКТУ СМЕРТИ МИГУНА СЕРГЕЯ КУЗЬМИЧА
Начато: 19 января 1982 года
Количество документов – 9
Закончено: 21 января 1982 года
Листов в деле – 16
Документ первый:
ОТВЕТСТВЕННОМУ ДЕЖУРНОМУ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР
ТЕЛЕФОНОГРАММА-СПЕЦДОНЕСЕНИЕ
19 января 1982 года в 14 часов 37 минут мною, личным телохранителем генерала Мигуна С.К. майором госбезопасности Гавриленко А.П., в спецпомещении КГБ, расположенном по адресу: Москва, улица Качалова, дом № 36-А, квартира № 9, обнаружено тело первого заместителя Председателя КГБ СССР генерала армии Мигуна Сергея Кузьмича с признаками насильственной смерти – огнестрельным ранением в область правого виска.
Впредь до Вашего распоряжения место обнаружения тела тов. Мигуна мной охраняется.
Сообщение принял – 19.1.1982 г. в 14 часов 37 минут.
Доложил тов. Ю.В. Андропову ЛИЧНО – 19.1.1982 г. в 14 час.
37 мин.
Ответственный дежурный по Комитету Госбезопасности СССР генерал-майор госбезопасности Никитченко О.С.
Москва, 19 января 1982 года
Документ второй:
ПРОТОКОЛ
осмотра места происшествия и наружного осмотра трупа
гор. Москва 19 января 1982 года
Начальник Главного следственного, управления КГБ СССР генерал-лейтенант госбезопасности Курбанов Б.В., согласно распоряжению Председателя КГБ СССР генерала армии тов. Андропова Ю.В. и руководствуясь ст. 178 УПК РСФСР, выехал на место обнаружения трупа генерала армии Мигуна С.К. и произвел осмотр места происшествия.
Осмотр производился в присутствии понятых: Куравлева Семена Ивановича и Лемина Виктора Васильевича, с участием судмедэксперта Бюро судмедэкспертизы при Мосгорздравотделе – кандидата медицинских наук Живодуева А.П., эксперта-криминалиста Центральной криминалистической лаборатории КГБ СССР – кандидата юридических наук Семеновского П.И.
Осмотр начат в 15 часов 50 минут и закончен в 18 часов 03 минуты при электрическом освещении и температуре +22 °С.
При осмотре установлено:
Квартира № 9 в доме № 36-А по улице Качалова являлась постоянным явочным местом встреч генерала Мигуна С.К. с «источниками» – оперативными агентами КГБ. Трехкомнатная квартира находится на 3-м этаже 12-этажного дома и состоит из большой передней размером 18 кв. метров, коридора, справа от холла расположена гостиная 12x8 метров, слева – кухня размером 15 кв. метров, дальше по коридору – спальня и кабинет. В гостиной пианино марки «Заря», стереопроигрыватель, телевизор и большой стол в центре комнаты.
Справа и слева от стола – два вишневого цвета кожаных дивана, столик красного дерева, бар красного дерева. Два окна гостиной выходят во двор, окна занавешены шторами синего цвета, пол застелен персидским ковром ручной работы. Вдоль левой стены книжный стеллаж с русскими и иностранными книгами популярных писателей – Пушкин, Толстой, Диккенс, Драйзер, а также современные западные издания – книги «КГБ», «Большой террор», «Горький-парк», журналы «Лайф», «Тайм».
Мебель в спальне, кабинете и кухне – импортная, чехословацкой мебельной фабрики, полы покрыты персидскими коврами ручной работы. В кабинете – письменный стол, диван, сейф, кресло и три стула. В сейфе две пачки денег – 115.840 рублей и 91 тысяча американских долларов (купюры по 100 долларов каждая).
Труп Сергея Кузьмича Мигуна находится в гостиной в сидячем положении, в кресле за обеденным столом, головой к столу с наклоном вправо, в правой руке пистолет «ПМ», глаза полуоткрыты, лицо залито кровью. Труп на ощупь теплый. На уровне правого виска имеется входное пулевое ранение круглообразной формы. Вокруг входного отверстия узкий в 1-4 мм темно-коричневый ободок, поверхностные слои кожи содраны, эпидермис подсох. В сантиметре от левого виска имеется выходное отверстие, края его выворочены наружу, неровные, неправильные, рана размером 2x2,5 см.
Согласно заключению судмедэксперта, выстрел произведен на расстоянии 4-5 сантиметров от поверхности кожи. На это указывает отсутствие разрыва кожи газами и несгоревшими порошинками. Ствол пистолета скорей всего был поставлен отвесно по отношению к поверхности кожи, так как входное отверстие образует правильный круг.
Пистолет «ПМ», обнаруженный в правой руке Мигуна С.К., калибра 9,00 мм, номер 2445-С по реестру личного оружия генералов и офицеров высшего состава КГБ является личным оружием генерала Мигуна С.К.
На полу возле трупа обнаружена стреляная гильза от данного пистолета.
В центре стола, перед телом Мигуна С.К. обнаружена предсмертная записка со следующим текстом, написанным на служебном бланке ген. Мигуна:
«ПРОЩАЙТЕ! В СМЕРТИ МОЕЙ ПРОШУ НИКОГО НЕ ВИНИТЬ ВО ВСЕМ ВИНОВАТ САМ. МИГУН».
Здесь же, на столе, обнаружена золотая шариковая авторучка Мигуна фирмы «Паркер», которой написана предсмертная записка.
По данным медицинского осмотра трупа, смерть Мигуна С.К. наступила примерно за 1 час 30 минут до осмотра тела.
При осмотре места происшествия производилось опыление следов и другие криминалистические мероприятия.
С места происшествия изъяты и приобщены к протоколу осмотра места происшествия:
– пистолет «ПМ», магазин с 8-ю патронами, одна стреляная гильза 9 мм калибра, предсмертная записка, авторучка фирмы «Паркер».
Изготовлен и приобщен к протоколу осмотра схематический план.
Труп вмеcте с одеждой направлен в морг Первого медицинского института на Большой Пироговской улице до распоряжения руководства КГБ СССР.
Начальник Главного следственного управления КГБ СССР
генерал-лейтенант госбезопасности Б. Курбанов
Эксперты: Живодуев А.П., Семеновский П.И.
Понятые: Куравлев С.И., Лемин В.В.
Документ третий:
ВЫПИСКА ИЗ АКТА
СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
трупа генерала армии тов. Мигуна С.К.
21 января 1982 года в гор. Москве, при ярком электрическом освещении ламп дневного света, в морге Первого Московского ордена Ленина медицинского института мною, главным судебно-медицинским экспертом погранвойск КГБ СССР, членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР, профессором, доктором медицинских наук, генерал-майором медицинской службы Тумановым Борисом Степановичем с участием медико-криминалистического эксперта, кандидата медицинских наук Живодуева А.П., в присутствии начальника Главного следственного управления КГБ СССР генерал-лейтенанта госбезопасности Курбанова Б.В. произведено вскрытие и судебно-медицинское исследование трупа первого заместителя Председателя КГБ СССР генерала армии Мигуна С.К.
В результате вскрытия и судебно-медицинского исследования трупа прихожу к следующему заключению:
Смерть Мигуна Сергея Кузьмича, 64-х лет, наступила 19 января 1982 года между двумя и тремя часами дня в результате огнестрельного повреждения, нанесенного в область правого виска пулей, выпущенной из пистолета системы «ПМ» 9-мм калибра, и произошла от разрушения мозгового вещества, жизненно важных центров и частей головного мозга.
Смерть наступила мгновенно.
Данные микроскопического и спектроскопического исследований входного и выходного отверстий, форма дефектов кожи, особенно почерневшие и закопченные лоскуты кожи вокруг входного отверстия, свидетельствуют о том, что выстрел был произведен почти в упор, с расстояния 4-5 сантиметров.
Направление выстрела, отсутствие на теле каких-либо других повреждений, кроме огнестрельной раны, отсутствие следов борьбы и самообороны, описанная в протоколе осмотра обстановка места происшествия и медико-криминалистические исследования дают основания полагать, что данное повреждение головы было нанесено собственной рукой, то есть смерть гр-на С.К. Мигуна наступила в результате самоубийства.
Подписи:
Б. Туманов
А. Живодуев
Б. Курбанов
Круглая печать.
Документ четвертый:
ОТВЕТСТВЕННОМУ ДЕЖУРНОМУ КГБ СССР
генерал-майору госбезопасности тов. Никитченко О.С.
от майора госбезопасности Гавриленко А.П.,
личного телохранителя генерала армии Мигуна С.К.
РАПОРТ
Докладываю о нижеследующем:
19-го января с. г. я и капитан госбезопасности Боровский М.Г. личный шофер генерала Мигуна С.К., в автомашине «Чайка» МОС 03-04, закрепленной за тов. Мигуном С.К., сопровождали генерала армии Мигуна С.К. в его поездке по служебным делам.
В 11 часов 53 минуты по приказу генерала Мигуна С.К. прибыли в ЦК КПСС, где я сопровождал тов. Мигуна до кабинета Секретаря ЦК КПСС тов. Суслова М.А. и ожидал его в приемной.
В 13 часов 47 минут тов. Мигун вышел из кабинета тов. Суслова и приказал шоферу капитану Боровскому следовать на улицу Качалова.
Прибыв к дому номер 36-А по улице Качалова, тов. Мигун С.К. в моем сопровождении последовал в дом.
Здесь тов. Мигун С.К. приказал мне ждать его в холле первого этажа. Поскольку инструкция правительства № 427 от 16 мая 1969 года предусматривает ситуации, когда присутствие телохранителей при личных контактах охраняемых лиц с нужными им людьми нежелательно, и учитывая, что квартира № 9 в доме 36-А по улице Качалова является явочной квартирой для встреч генерала Мигуна с его осведомителями и агентурой, я, как бывало и прежде, выполнил приказание тов. Мигуна и остался внизу, в холле дома 36-А.
За время моего пребывания там никакие люди в дом не входили и из дома не выходили.
Примерно через 20 минут шофер капитан Боровский М.Г. вошел с улицы и спросил, не знаю ли я, как долго задержится тов. Мигун С.К. и куда он поедет дальше. «Если он разрешит, – сказал капитан Боровский, – я бы сгонял на заправку к Тишинскому рынку, это две минуты!» Не желая беспокоить тов. Мигуна, мы подождали еще минут десять, после чего капитан Боровский из автомашины «Чайка» попросил радиотелефонистку спецслужбы КГБ соединить его по телефону с квартирой, где находился тов. Мигун С.К. Телефонистка сообщила, что телефон в квартире не отвечает. Обеспокоенный этим, но полагая, что тов. Мигун С.К. отдыхает, я поднялся лифтом к двери его квартиры № 9 и осторожно постучал в дверь условным стуком. Не дождавшись ответа, я позвонил в дверной звонок и снова не получил ответа. Действуя согласно инструкции № 427 пункт II «о чрезвычайных ситуациях», я весом своего тела вышиб дверь и увидел, что генерал Мигун С.К. находится мертвым в гостиной комнате, за столом, с пистолетом в правой руке и пулевым ранением в области правого виска, о чем я незамедлительно сообщил по телефону Вам, Ответственному дежурному КГБ СССР.
Посторонних лиц в квартире я не обнаружил, входная дверь была закрыта на замок, и у меня нет никаких оснований подозревать кого-либо в убийстве тов. Мигуна С.К. Лично я также никаких преступлений не совершал, а действовал согласно инструкции № 427 и приказаниям тов. Мигуна С.К.
Выполняя Ваше распоряжение, данное мне по телефону, я незамедлительно покинул квартиру, не прикасаясь к телу тов. Мигуна С.К. или другим предметам, и охранял квартиру до прибытия следственно-оперативной бригады КГБ во главе с генералом ГБ тов. Курбановым Б.В. о чем доношу.
Майор госбезопасности Гавриленко А.П.
Рапорт-объяснение отобрал
генерал-майор госбезопасности
Никитченко О.С.
19 января 1982 г., 16 часов 45 минут
Документ пятый:
ОТВЕТСТВЕННОМУ ДЕЖУРНОМУ КГБ СССР
генерал-майору госбезопасности
тов. Никитченко О.С.
от капитана госбезопасности
Боровского М.Г.,
личного водителя генерала ГБ Мигуна С.К.
РАПОРТ
Докладываю о нижеследующем:
18 января с. г. я и майор госбезопасности Гавриленко А.П., личный телохранитель тов. Мигуна С.К., сопровождали тов. Мигуна С.К. в его поездке по служебным делам.
Приблизительно в 13 часов 55 минут по приказанию тов. Мигуна С.К. я довез его в автомашине «Чайка» МОС 03-04, закрепленной за тов. Мигуном С.К., до дома № 36-А по улице Качалова, куда тов. Мигун С.К. ушел в сопровождении телохранителя майора Гавриленко.
После 20 минут ожидания я предположил, что тов. Мигун С.К. задерживается, и я, с его разрешения, могу подъехать на соседнюю, у Тишинского рынка, колонку, чтобы дозаправить бак.
Я сказал об этом майору Гавриленко А.П., который, как это часто бывало прежде, дежурил в вестибюле дома № 36-А. Майор Гавриленко А.П. посоветовал мне подождать еще несколько минут и, если тов. Мигун С.К. не появится, связаться с ним по радиотелефону, что я и сделал приблизительно в 14 часов 25 минут. Но телефон в квартире-явке тов. Мигуна не отвечал, о чем я незамедлительно сообщил майору Гавриленко А.П. Он тут же поднялся в квартиру № 9 и обнаружил там труп тов. Мигуна С.К., о чем я узнал позже, поскольку в квартиру сам не поднимался, а дежурил, согласно приказанию майора Гавриленко А.П., у подъезда, не допуская в дом посторонних до прибытия следственно-оперативной группы КГБ во главе с генералом госбезопасности Курбановым Б.В.
Ничего подозрительного за время моего пребывания у дома № 36-А по улице Качалова я не наблюдал, приказания генерала Мигуна С.К. не нарушал, о чем доношу.
Капитан госбезопасности Боровский М.Г.
Рапорт-объяснение отобрал
генерал-майор госбезопасности
Никитченко О.С.
19 января 1982 г., 16 часов 55 минут
Документ шестой: отрывной лист из личного блокнота Мигуна с грифом:
ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР ДЕПУТАТ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР ГЕНЕРАЛ АРМИИ С.К. МИГУН
Текст от руки, почерк разборчивый, с нажимом:
«ПРОЩАЙТЕ!
В СМЕРТИ МОЕЙ ПРОШУ НИКОГО НЕ ВИНИТЬ,
ВО ВСЕМ ВИНОВАТ САМ.
МИГУН».
Я посидел над этим документом. С характером мужик: по-военному коротко, четко и ясно. Размашистая внятная подпись. Почерк округлый и ровный – все-таки учителем был в молодости, почерк с годами не меняется. Я записал себе в блокнот: «Почему телохранитель не проводил его на 3-й этаж?» – и стал читать дальше.
Документ седьмой:
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА
заседания Коллегии Комитета Государственной Безопасности СССР
20 января 1982 года в 16 часов в г. Москве (пл. Дзержинского, 2) состоялось внеочередное заседание Коллегии КГБ СССР. Ввиду экстренности заседания члены Коллегии – Председатели КГБ союзных республик – в Москву не вызывались.
Присутствовали: Председатель Комитета тов. Андропов Ю.В., заместители Председателя Комитета тов. тов. Цинев Г.К., Пирожков В.П., Чебриков В.М., Панкратов Л.И., Матросов Ю.А. и другие ответственные работники КГБ СССР.
От ЦК присутствовал – Заведующий отделом административных органов тов. Савинкин Н.И.
Всего присутствовало 14 человек.
Председательствовал на Коллегии тов. Андропов Ю.В. Вел протокол – начальник канцелярии тов. Баранов Ю.Н.
Слушали: доклад тов. Андропова Ю.В. о чрезвычайной обстановке, возникшей ввиду гибели тов. Мигуна С.К.
Юрий Владимирович Андропов сообщил о том, что 19 января 1982 года на одной из явочных квартир выстрелом в висок покончил жизнь самоубийством тов. Мигун С.К. Причиной самоубийства генерала Мигуна послужило разоблачение его многолетних связей с незаконной деятельностью крупных расхитителей государственной собственности и другими хозяйственно-экономическими преступлениями, данные о которых получены в ходе проводимой ГУБХСС МВД СССР операции под кодовым названием «Каскад». Ввиду грозящего отстранения от должности и привлечения к партийной и судебной ответственности, тов. Мигун С.К. покончил с собой.
Тов. Андроповым Ю.В. предлагается план мероприятий, позволяющих сохранить спокойствие в центральном и периферийных аппаратах КГБ, вскрыть допущенные тов. Мигуном нарушения по службе административного характера, а также активизировать работу аппарата КГБ СССР с тем, чтобы в дальнейшем избежать тех отрицательных и порочных результатов в работе, которые были допущены в бытность тов. Мигуна С.К. первым заместителем Председателя КГБ СССР.
Выступили: Тов. тов. Савинкин, Цинев, Чебриков, Пирожков, Матросов, Черкасов.
Постановили:
1. Выступления в протокол не заносить.
2. Принять к сведению сообщение тов. Андропова Ю.В. о том, что самоубийство тов. Мигуна С.К. произошло в результате малодушия.
3. Принять к исполнению переданное тов. Савинкиным Н.И. указание правительства о нежелательности компрометации правительственных органов и руководства КГБ как внутри страны, так и за рубежом фактом самоубийства члена ЦК КПСС зам. Председателя КГБ СССР тов. Мигуна С.К.
В связи с этим:
а) строго засекретить факт самоубийства тов. Мигуна С.К.;
б) изготовить медицинское заключение о смерти тов. Мигуна С.К. в результате тяжелой болезни;
в) на основе этого медицинского заключения поручить ТАСС опубликовать некролог о смерти первого заместителя Председателя КГБ СССР тов. Мигуна С. К;
г) произвести косметическую обработку лица тов. Мигуна С.К. с тем, чтобы скрыть следы пулевого ранения;
д) выставить тело Мигуна С.К. на два часа 22 января 1982 года в клубе имени Дзержинского только для прощания с ним близких родственников и сотрудников покойного, не допуская в зал посторонних лиц и иностранных корреспондентов;
е) захоронить тело тов. Мигуна С.К. на Ваганьковском кладбище. Похороны произвести по второму разряду с отданием воинской чести.
4. Должностные функции первого заместителя Председателя КГБ СССР временно распределить между тов. тов. Циневым, Чебриковым и Пирожковым.
5. Принять решение об отказе в возбуждении уголовного дела по факту гибели тов. Мигуна С.К. ввиду ясности случая.
Подписано: Председатель Коллегии Комитета Государственной Безопасности СССР
генерал армии Ю. Андропов
Секретарь Коллегии
генерал-майор Ю. Баранов
Дальше можно было не читать – липовое медицинское заключение о болезни (гипертонический криз, сердечная недостаточность и т.п.) и формальное «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела ввиду ясности случая». Ладно, подведем итоги. Как говорила моя еврейская бабушка: «Что имеем с гуся?»:
а) Мигун застрелился после визита к Суслову, но – только ли в результате этого визита? б) где те документы, которыми уличал его Суслов? в) почему телохранитель не проводил его до 3-го этажа? г) где пистолет Мигуна, авторучка, стреляная гильза, ключи от квартиры? Впрочем, то, что мне не прислали это все вмеcте с делом, к Мигуну отношения не имеет. Это мелкая месть Пирожкова или начальника следственного управления Курбанова – хотят, чтобы я все-таки сам, лично притащился к ним в КГБ. Значит, этот пункт отбросим. Остаются три вопроса. Прямо скажем, и этого предостаточно!
Я перелистал дело Мигуна с конца на начало. Отпечатанное Каракозом постановление следователя Шамраева о возбуждении уголовного дела по факту смерти Мигуна лежало передо мной – чистенькое, еще не подписанное ни мной, ни Генеральным прокурором. Ну что, товарищ Шамраев, подписываем? Впрягаемся в это дело?
Я достал сигарету, закурил и тут же сам поймал себя на этом жесте. Интересно! Прежде чем ставить свою подпись под этим, возможно, смертельным для меня документом, я закурил. А как же Мигун перед самоубийством? Ведь он курил, да и пил, я сам это видел неоднократно. Последний раз месяца три назад я видел его на партактиве в Колонном зале Дома союзов, точнее – в буфете: он сидел там с Юрием Брежневым и еще с кем-то за бутылкой коньяка и курил, я хорошо помню. Так неужели перед тем, как пустить себе пулю в висок, он не выкурил сигарету и не хлопнул хоть рюмку коньяку? Между тем в протоколе осмотра места происшествия нет ни слова о каком-нибудь окурке или коньяке.
Я взглянул на часы. Было около пяти, через несколько минут Курбанов и все Следственное управление КГБ разъедутся по домам, они там по-армейски сидят от звонка до звонка. В телефонном, с грифом «секретно, для служебного пользования», справочнике правительственных учреждений я нашел прямой телефон Главного следственного управления КГБ СССР и набрал номер.
– Лидия Павловна, добрый вечер, это Шамраев из Прокуратуры. Можно Бориса Васильевича?
– Минутку, – сказала секретарша Курбанова, а через несколько секунд в трубке прозвучал голос ее начальника:
– Курбанов слушает.
– Добрый вечер, это Шамраев. Нельзя ли мне сегодня получить приложение к делу генерала Мигуна – его пистолет, гильзу, ключи от квартиры на улице Качалова?
– Такая срочность? – усмехнулся его голос.
Я промолчал. Срочность или не срочность – это уже мое дело.
– Хорошо, если вам это нужно, заезжайте к нам, пакет будет ждать вас внизу, у дежурного. Только имейте в виду, что пистолет уже вычищен, без пороховой гари. Кто же знал, что будет повторное следствие?
– А как насчет его записных книжек? И я хотел бы допросить его сотрудников, в том числе телохранителя и шофера.
– Их показания есть в деле. Мы считаем, что этого вам достаточно. Вы должны понимать, что генерал Мигун и его окружение связаны не только с внутренними делами в стране. Специфика их работы…
– Мои вопросы не будут касаться специфики их работы.
– Не знаю… Допрашивать сотрудников Комитета вам может позволить только Юрий Владимирович Андропов, – сказал он голосом, завершающим разговор.
– Извините, Борис Васильевич, Прокуратура Союза, как вы знаете, не нуждается в чьих-то разрешениях, – разозлился я. – Все, что мне нужно, – это их адреса. И адреса понятых, которые были при осмотре места происшествия.
– Я не думаю, что без разрешения Юрия Владимировича они будут отвечать на ваши вопросы, – снова усмехнулся его голос. – Понятые – тоже наши работники. Как вы понимаете, в таком деле случайных людей быть не могло.
Во время этого разговора я, даже не видя его, чувствовал в его тоне эдакую высокомерность гэбэшного генерала к докучливой маленькой пешке – следователю какой-то там прокуратуры. Точно такой же тон был три часа назад у Пирожкова. Я спросил:
– Скажите, а вы-то можете ответить на мои вопросы без разрешения Андропова?
– На какие именно?
– Сергей Кузьмич курил?
– Что? Что? – спросил он удивленно.
– Я спрашиваю: генерал Мигун был курящий?
– Да. А что?
– Спасибо. Вы можете дать мне адрес его вдовы?
– На какой предмет? – насторожился он.
– Борис Васильевич, – сказал я примирительно. – Вы же понимаете, что я не могу вести следствие, даже не поговорив с его вдовой. Или для встречи со мной ей тоже нужно разрешение Андропова?
– Хорошо, – буркнул он. – Ее адрес будет в том же пакете с вещдоками , у дежурного…
Тот же день, 17.40
Явочная квартира Мигуна на улице Качалова в точности соответствовала описанию «Протокола осмотра места происшествия и наружного осмотра трупа». Персидские ковры, импортная мебель, мягкие кожаные диваны, дверь с выломанным телохранителем Мигуна английским замком отремонтирована и опечатана, но следы свежего ремонта налицо. В гостиной и других комнатах – объемные, моющиеся финские обои с приятным давленым узором – мечта московских домохозяек. На окнах синие шторы, под потолком люстра «Каскад» с тройным переключателем светового режима, новинка отечественной электротехники.
Но люстра «Каскад» меня мало интересовала. Первое, что здесь бросалось в глаза, – идеальная чистота. В квартире, где произошло самоубийство, где побывали следователи, понятые, медицинские эксперты, – было абсолютно чисто. То есть – Курбанов был так уверен в том, что после них уже не будет никакого доследования, что разрешил произвести уборку. Придется допрашивать уборщицу, хотя, подумал я, и уборщица у Мигуна – гэбэшница, конечно.
Я поискал глазами пепельницы. Конечно, они были пусты. Но они были – хрустальные, фарфоровые и чугунные пепельницы в каждой комнате. И одна стояла в гостиной – на полированном обеденном столе с замытыми пятнами крови… Значит, Мигун курил до последнего дня. Если бы он бросил курить хотя бы за день до смерти, здесь не было бы ни одной пепельницы – те, кто бросают курить, убирают все пепельницы и не разрешают курить гостям. Это я знаю по себе. Итак, Мигун курил, но перед самоубийством не сделал и затяжки, иначе в пакете с вещдоками, который мне выдали в КГБ, вмеcте с ключами от квартиры и парадного входа в дом № 36-А, вмеcте с именным, инкрустированным пистолетом Мигуна, стреляной гильзой и чуть сплющенной пулей, которая прошла через черепную кость покойника, был бы и этот окурок.
Вслед за пепельницами я занялся баром.
Бар был чешский, из темного дерева, с электрической лампочкой внутри. Она осветила мне целую батарею бутылок – армянский и французский коньяк, импортную и советскую водку, рижский бальзам в керамической бутылке, шотландское виски, грузинское вино, шампанское – короче, на все вкусы. Некоторые бутылки коньяка и водки были початы. Конечно, это еще не говорило о том, что хозяин квартиры держал всю эту батарею лично для себя, но и не отрицало того, что он мог и любил выпить. Но он не выпил перед смертью. Иначе в акте судебно-медицинской экспертизы значилось бы, что в организме Мигуна обнаружены следы алкоголя. Итак, он не пил и даже не курил перед смертью. Вот так. Приехал от Суслова (почему сюда, а не домой или не к себе в кабинет?), сел за стол, открыл блокнот, написал предсмертную записку, положил рядом с собой авторучку, достал из кармана пистолет, поднес к виску и – нажал курок. Деловой человек, прямо скажем!
Я сёл к столу в то же кресло, в котором сидел свои последние минуты Мигун. Я положил перед собой его предсмертную записку и авторучку и полез в боковой карман пиджака как бы за пистолетом. Стоп! А где были его пальто или шинель, все-таки январь на улице. Или он прямо в шинели пришел с улицы, сел в шинели к столу в гостиной и пустил себе пулю в голову? Ни в рапортах телохранителя и шофера, ни в протоколе места происшествия нет ни слова о том, как он был одет: в шинель, в парадный мундир, в штатский костюм?
Я достал из кармана пиджака болгарские сигареты «ВТ», чиркнул спичкой и пошел к открытой форточке покурить. Заодно подумал, что и Мигун мог перед смертью покурить у окна. Глядя на этот все падающий и падающий за окном московский снег и эту кирпичную стену какого-то гаража во дворе, он мог попрощаться мысленно с этим грешным и прекрасным миром, где он, прямо скажем, совсем неплохо прожил свои 64 года. Затем он докурил последнюю сигарету и… Я бы на его месте просто швырнул окурок в форточку за окно. А дальше? Вернулся бы к столу? Снова сел в кресло, перечитал свою записку, вытащил пистолет? Или пустил себе пулю в лоб тут же, у окна?
Я присел на корточки в надежде найти пепел на ковре у окна. Но пепла не было. Мог ли он стряхивать пепел в форточку за окно? Окно было рядом – с двойной рамой и двумя форточками: одна открыта наружу, на улицу, вторая – в комнату. Но когда я, привстав на цыпочки, протянул руку подальше в форточку, чтобы сбросить пепел, я вдруг увидел то, что заставило меня забыть и о сигаретах, и о коньяке, и обо всех этих тонкостях индуктивно-дедуктивного метода.
Верхний край наружной деревянной форточки был с двумя отщеплинками. С двумя небольшими деревянными отщеплинками, которые торчали чуть наружу. Сверху они были припорошены снегом, но низ отщепов был свеж, как будто раму в этом месте отковырнули совсем недавно – ну, несколько дней назад.
Я принес к окну стул, а из кабинета настольную лампу, чтобы осветить это любопытное место. Следственного чемодана с лупой и набором других инструментов при мне не было – поехал, называется, на осмотр места происшествия, дубина стоеросовая! Но кто мог подумать, меня же интересовали только пепельницы и бутылки… Впрочем, и без лупы тут была отчетливо видна полукруглая, в разрыве деревянной ткани ложбина глубиной в три, примерно, миллиметра. Я вытащил из целлофанового, опечатанного сургучом пакета желтовато-стальную пулю, которая три дня назад завершила биографию первого заместителя Председателя КГБ СССР. Рыльце пули было чуть сплющено, как и положено при встрече с черепной костью, но ее холодное круглое тельце калибра 9 мм было не покорежено, и, держа эту пулю за самый край, за донышко, я приложил ее к этому крохотному желобку, этой выщерблинке. Пуля легла в нее, точно вписав свое тельце в отрезок этой окружности. Конечно, нужно будет произвести баллистическую экспертизу, но и так было видно, что пуля летела из комнаты наружу, задела форточку и отщепила край дерева.
Вылетев из окна, она должна была угодить в стену точно такого же нового соседнего дома на уровне второго или третьего этажа и упасть куда-то во двор, юркнуть в метровый снег, который все идет и идет, вынуждая местного дворника сдаться перед силами природы и покорно ждать конца снегопада. Я спрыгнул со стула и вышел из квартиры № 9. В коридоре я наобум позвонил в соседнюю квартиру – никто не ответил. Из следующей квартиры была слышна громкая музыка, на мой звонок в двери показалась толстая девушка в свадебной фате.
– Извините, – сказал я ей. – У вас не найдется бинокля!
– Чиво? – изумилась невеста.
Но в четвертой по счету квартире лично из рук внука бывшего министра морского флота Бакаева я получил цейсовский бинокль и даже детскую подзорную трубу. Я вышел на улицу.
У подъезда стояла служебная «Волга», выделенная мне на этот вечер дежурным помощником Генерального прокурора. В машине, слушая «Маяк» сидел молодой голубоглазый водитель – Саша Лунин. Я велел ему въехать во двор дома и светом фар осветить кусок стены противоположного дома между вторым и третьим этажами.
То была непростая задача. Саша почесал в затылке, но справился с ней: въехав во двор, он закрепил задние колеса «Волги» парой камней, а передок машины поднял домкратом. Дальний свет мощных фар «Волги» осветил мне стену напротив окон квартиры Мигуна. Подойдя к ней вплотную, я стал в бинокль пристально осматривать стену.
И я нашел то, что искал, – на белой стене дома черную выбоину.
Под этой выбоинкой я мысленно очертил себе квадрат снега и приказал Саше опустить передок машины и посветить мне. И вслед за этим я, к Сашиному удивлению, стал рыться там в снегу голыми руками.
Очень скоро руки замерзли, и я уже клял себя за поспешность. Конечно, все это можно было сделать завтра и куда профессиональней: вызвать роту солдат и просеять тут весь снег. Но в каждом деле есть азарт, когда отступать кажется не по-мужски. Саша глядел на меня иронично, желтые пятна окон соседних домов дразнили меня всплесками домашнего смеха, мерцанием телевизионных экранов и громкой музыкой. Там, в приятном тепле нестандартно-барских квартир этих новых многоэтажных домов, построенных на тихой улице Качалова специально для правительственной и научной элиты, люди пили чай и вино, слушали музыку, гуляли на свадьбе или смотрели по телевизору очередную серию военного детектива «Семнадцать мгновений весны» с Тихоновым в главной роли. А я копался в этом снегу у них под окнами. Но чем больше я злился (на кого? на самого себя?), тем упрямей запускал окоченевшие, красные уже руки в снег и шарил там, будто проверял свой характер. Лишь когда сердце уже заходилось от мороза, я выдергивал руки, отогревал их дыханием, а потом заставлял себя снова шарить в этом снегу. Ноги давно промокли, намокли и штанины брюк и рукава пальто, пиджака и рубахи – не закатал их, конечно, по глупости, – но когда собрался сдаться и плюнуть на это дело, – именно в этот момент левая рука, не веря самой себе, вдруг ощутила меж растопыренными указательным и безымянным пальцами нечто гладко-металлическое и холодно-скользкое. Пуля! Я вытащил ее так, как она мне попалась, – зажав растопыренными окоченевшими пальцами. Вытащил и чуть снова не уронил, потому что пальцы правой руки, которыми я хотел перехватить пулю за ее сплющенное свинцовое рыло, уже не сгибались. Так, даже не осмотрев пулю, я сунул ее вмеcте с левой рукой в карман и быстро, теперь уже как мог быстро, почти бегом ринулся со двора в дом. Не потому что спешил осмотреть пулю, а просто потому, что промерз до костей.
– Все! – сказал я на ходу водителю. – Гаси!
У подъезда под красивым бетонным козырьком стояла юная пара в импортных дубленках и пыжиковых шапках. Они посмотрели на меня с удивлением, как на бродягу или жулика, который вынырнул из темного двора, но мне было не до них. С трудом попав в замок наружной двери подъезда, я даже не стал дожидаться лифта, а бегом взбежал по лестнице на третий этаж, в квартиру № 9. Здесь, оставляя на коврах мокрые следы, я напрямую прошел к бару. Я вытащил первую попавшуюся в руки бутылку финской водки, зубами – поскольку деревянные пальцы не слушались – свинтил ее металлическую пробку и прямо из горлышка хватанул большой емкий глоток. Один, второй, третий. И перехватил воздух открытым ртом, чувствуя, как отпускает, отпускает, отпускает мою окоченевшую душу…
Согревшись, я снял трубку, набрал домашний номер Светлова. После трех длинных гудков услышал голос Оли, жены Марата:
– Алло!…
– Привет, – сказал я. – Это Игорь. Как жизнь?
– Привет, – ответила она натянутым, выжидательным тоном.
– А где твой? Можно его?
– Хм, – саркастически хмыкнул ее голос. – Он уже час, как у тебя. По его словам. Вы б хоть сговорились сначала! – И тут же короткие гудки отбоя. Бросила, значит, трубку.
Так. Подвел я Светлова. В который раз уже. Я набрал номер своего домашнего телефона, ожидая, что скорей всего там вовсе не ответят, что Ниночки уже нет в моей холостяцкой квартире, а вместо нее меня ждет записочка типа «А пошел бы ты!…»
Но трубку там сняли сразу, и веселый Ниночкин голосок, сопровождаемый какой-то громкой джазовой музыкой, которую она явно силилась перекричать, сказал:
– Алло! – и, видимо, в сторону: – Тамара, сделай потише! – и опять мне: – Слушаю.
– А что там за Тамара такая? – спросил я.
– Это ты, Игорь? – музыка на том конце провода, то есть у меня в квартире, стала потише. – Ты где? У нас гости!
– Какие гости?
– Ну как – «какие», Марат Светлов.
– А что за Тамара?
– А Тамара – это моя подруга из циркового училища. Марат попросил пригласить для него. Давай, приезжай быстрей! А то вся закуска кончится…
– Дай мне Марата.
Короткая музыкальная пауза, голос Светлова:
– Привет, старик! Ты где?
– Я на месте происшествия, на улице Качалова. Значит так: бери девочек в охапку и подваливай сюда, срочно!
– Зачем? – изумился он.
Я не мог сказать ему этого по телефону: и телефон этой квартиры, и, я думаю, мой домашний, были уже «на кнопке» в КГБ. Поэтому я не мог сказать Светлову, в чем дело, и принялся ломать комедию:
– Ну, я тебе говорю! Тут есть и виски, и бренди – как раз под вашу закуску, – и прервал его возражения: – Не обсуждаем!
По этой давней, еще с периода совместной работы в Краснопресненском районе, реплике «Не обсуждаем!» он понял, что речь идет не о продолжении вечеринки. А я продолжал развязно:
– Значит так: бери всю закуску, уложи ее в мой чемоданчик, который у меня у окна, за письменным столом, и валяйте сюда, ты слышишь?
У окна, за письменным столом, стоял у меня дома мой следственный чемодан.
– Слышу. И девочек брать? – спросил Марат недоверчиво.
– Ну, а как же без девочек, чудила? Конечно! Улица Качалова, 36-А, у входа нажмете кнопку, квартира девять. Пока! Только не забудь закуску!
Пусть там, где нас сейчас слушают и пишут на пленку, считают, что следователь по особо важным делам Шамраев, злоупотребляя своим служебным положением, решил угостить своих друзей государственным, из бара покойного Мигуна, французским коньяком и другими напитками. Завтра это занесут в мое личное дело, которое стоит в картотеке КГБ рядом с личными делами на всех сотрудников нашей Прокуратуры, вплоть до Генерального и буфетчицы тети Лены. Но мне наплевать, мне сейчас позарез нужны два понятых и Светлов с его нюхом прирожденной сыскной ищейки. Потому как это странное самоубийство – человек перед смертью даже сигарету не выкурил, но зачем-то стрелял в форточку.
Тот же вечер, 21 час с минутами
Из всех областей деятельности юриста самое интересное, на мой взгляд, – предварительное следствие. Над адвокатом, судьей или прокурором стоят клиенты, начальство или правительство. Они, как извозчика, понукают юриста, диктуют ему и маршрут, и конечную цель его работы, и очень часто наша советская юриспруденция под давлением этих сил превращается просто в законодательный произвол.
Но «при производстве предварительного следствия ВСЕ решения о направлении следствия и производстве следственных действий следователь примет САМОСТОЯТЕЛЬНО, за исключением случаев, когда законом предусмотрено получение санкции от прокурора», – сказано в статье 127 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Таким образом, любой следователь – сам себе хозяин. Перед ним конкретные факты и конкретные поступки людей. Ну, чем не работа писателя-романиста, с той только разницей, что ты не имеешь права ничего выдумывать или подтасовывать, как делают это товарищи писатели, а вынужден охотиться только за правдой, потому что от этого зависят судьбы не каких-то там вымышленных Отелло или Раскольниковых, а самых что ни на есть из плоти и крови Ивановых, Петровых, Рабиновичей и Брежневых. Да и твоя собственная судьба, что немаловажно…
Сама по себе пуля девятого калибра, найденная мной во дворе, – ерунда, железка. То, что она вылетела во двор через форточку, тоже пока еще ни о чем не говорит, а вот то, что я нашел ее во дворе не в присутствии двух понятых – свидетелей, а лишь при шофере – это с моей стороны преступление, любой суд может отклонить эту улику. Конечно, при том правовом произволе, который царит вокруг, можно и пренебречь формальностями – и протокол изъятия пули оформить позже, но… грамотность следствия – показатель профессионализма следователя.
Поэтому я сидел на кухне в служебно-явочной квартире покойного товарища Мигуна С.К., пил чай из предварительно проверенного на свет (нет ли на нем отпечатков пальцев) стакана и ждал прибытия понятых – Ниночки и какой-то там Тамары, а вмеcте с ними и Светлова с моим следственным чемоданом. В этой квартире произошло кое-что и кроме самоубийства, и я не уйду отсюда, пока не осмотрю здесь со Светловым каждый миллиметр, и каждую ворсинку в этих замечательных персидских коврах, и каждое пятнышко на этой импортной мебели. Но теперь это будет сделано по всем правилам закона – в присутствии понятых и с помощью хотя и простых, но достаточных для начального этапа следствия инструментов. По этой части Светлов еще больший мастер, чем я, ему в Уголовном розыске чуть не каждый день приходится заниматься осмотрами мест происшествий, у него и глаз навострен, и нюх натаскан. Еще бы! В Москве ежедневно совершается три-четыре умышленных убийства, десятки и сотни разбоев и грабежей и – по статистике – 4 тысячи случаев крупного и мелкого хулиганства. Поэтому оперативно-следственная служба МУРа – это опытные и цепкие профессионалы, особенно в расследовании преступлений против личности. Мы, следователи Союзной Прокуратуры, чаще всего имеем дело с преступлениями против государства, а осмотры мест преступлений, особенно – кровавых, в нашей практике явление не частое…
Ну, а что касается Следственной части КГБ СССР, то она у нас самая слабая! Во-первых, безответственность перед законом отучает следователей КГБ работать грамотно и приучает пренебрегать деталями, а во-вторых, кадры в КГБ набирают не по деловым качествам, не по призванию или таланту, а в первую очередь по анкетным данным – партийность, национальность и социальное происхождение. Но трудно найти талантливого юриста, у которого все генеалогическое древо было бы идеально-партийно гладким, без родственников за границей, без еврейской крови, без репрессированных винно или невинно предков, без так называемой моральной неустойчивости и так далее.
А если такой самородок и отыщется, то еще вопрос, захочет ли он работать в КГБ… Потому они и проморгали эту выщерблинку в форточке, и не указали, во что был одет Мигун в момент самоубийства, и не сделали графической экспертизы его предсмертной записки…
Звонок в дверь прервал мои размышления над стаканом чая. Светлов, Нина и ее подруга Тамара заявились шумно, с моим следственным чемоданом, с магнитофоном, пакетами с едой и даже с бутылкой шампанского. Едва перешагнув порог и увидев просторный холл-прихожую, где на стенах висели оленьи рога и галерея ярких африканских масок, Ниночка воскликнула:
– Ух ты! Вот это да! Обо что ноги вытереть?
На рантах ее черных, на высоком каблучке сапог были бусинки тающего снега.
– Ладно, шагайте так, – сказал я великодушно, но Ниночка по своей провинциальной манере еще оглядывалась в поисках половика или хотя бы веника, а затем решительно присела на стул и стала снимать сапожки.
– Вот еще! – сказала она. – Буду я по такому паркету следить! Знакомься, моя подруга Тамара, наездница. – И прислушалась: – А где хозяева? Кто тут живет?
Мы со Светловым переглянулись. Похоже, он не ввел их в курс дела, сказал, наверно, «едем в одно место, там все увидите», и правильно сделал, но теперь надо было либо выкручиваться и врать, либо говорить все начистоту. Я выбрал второе, и сказал:
– Вот что, девочки. В этой квартире на днях произошло преступление. Поэтому вы тихо посидите на кухне, ничего там не трогайте, никакую посуду, а мы с Маратом пока тут поработаем.
Тамара – высокая черноглазая девица с худенькой ломкой талией, но с крепкими ногами и с прямыми сильными плечами, молчала, осваивалась. Она сняла на руки Светлова пальто, а затем протянула ему правую ногу, чтобы он снял ей сапог. Похоже, она уже забрала власть над начальником третьего отдела Московского уголовного розыска, да и не мудрено – она подняла ногу так высоко и прямо, что открылась вся телесная перспектива ее колготок.
Тем временем Ниночка оживленно вскинула на меня свои голубые глазки:
– Преступление?! – воскликнула она. – Про которое тебе Марат в Сочи рассказывал?
А я-то считал ее полной глупышкой!
– Ладно, – сказал я ворчливо. – Без вопросов. Марш на кухню. И дайте мне что-нибудь поесть, я жрать хочу – умираю…
Через несколько минут мы с Маратом приступили к осмотру квартиры. Я ввел его в курс дела, показал задетую пулей раму форточки и саму пулю, найденную мной во дворе, а дальше ему уже ничего не нужно было объяснять, он все понял. Его живые карие глаза блеснули азартом, куда-то подобрался его уже откровенно наметившийся животик, и движения стали скупыми, точными.
– Так, – сказал он, надевая резиновые перчатки, которые привез в моем следственном чемодане. – Девочки сидят в прихожей! Можно дышать, но двигаться нельзя и главное – ничего не трогать! Когда мы проверим кухню – пересядете туда.
– А музыку можно включить? – робко спросила Ниночка.
– Ладно, музыку можно, – разрешил он.
– А можно посмотреть, как вы работаете? – спросила Тамара.
Он не смог ей отказать, но сказал сурово:
– Смотрите. Но только издали. И – никаких вопросов!
После этого он словно забыл о ней. То есть, может быть, где-то внутри и помнил, и чуть наигрывал на наших зрительниц, но только чуть-чуть, самую малость. Во всем остальном он был сосредоточенно-серьезен, внимателен к любому пустяку и неразговорчив. Наверно, в эти минуты мы с ним были похожи на двух хирургов, которые, натянув резиновые перчатки, приступили к сложной операции. При этом ведущим хирургом был Светлов, а я легко согласился на роль его ассистента.
– Пинцет!… Лупу!… Посвети мне сбоку… Порошок… Магниевую закись…
Каждый стакан, бокал, рюмку Светлов брал за донышко и осматривал в косых лучах электрической лампы, каждое подозрительное пятнышко на мебели посыпал специальным порошком для выявления дактилоскопических узоров, и все это он делал быстро, с привычной, почти конвейерной сноровкой.
– Чисто… Чисто… Чисто…
С кухней мы управились довольно быстро, за какие-нибудь пятнадцать минут. Ни на посуде, ни на мебели тут не было никаких следов. Вообще – никаких. Ни на одном стакане, ни на чашках, ни на ручке холодильника, ни на спинках стульев – нигде. Светлов посмотрел на меня выразительным взглядом, и мы даже не стали это обсуждать: ясно, что уборку на кухне делала не простая домработница.
Мы пересадили девочек на кухню и разрешили им не только слушать магнитофон, но и приготовить ужин. А сами перешли в квартиру. И тут, на пороге прихожей и гостиной Светлов сделал первое открытие, честь которого потом долго оспаривала Ниночка. Он сказал:
– Дед, посмотри сюда, на пол.
Я посмотрел, но ничего не увидел. Чистый паркет был слегка увлажнен нашими следами.
– Петя! – сказал он насмешливо, совсем как в студенческие годы, когда мы, четверо обитателей комнаты № 401 на четвертом этаже общежития юридического факультета МГУ в Лосиноостровской, звали друг друга не по именам, а просто «Петями». – У твоей внучки следовательский взгляд, я возьму ее в МУР и дам ей звание лейтенанта. Смотри: во всей квартире ковры, а в прихожей нет даже коврика!
Действительно, в гостиной, спальне и в кабинете были ковры, даже в коридоре лежала ковровая дорожка, а в прихожей – нет. Это было нелепо. Светлов стал на четвереньки и, вооружившись лупой, принялся исследовать плинтусы у стен и у дверей. Через минуту он поднялся и торжественно показал мне добытую из-под щели в плинтусе толстую зеленую нитку.
– Конечно, здесь был ковер, – сказал он. – Ноги-то надо было вытирать. Женись на Ниночке – хорошая будет хозяйка…
В гостиной и спальне мы ничего не нашли, кроме отмеченных в гэбэшном протоколе и уже почти замытых на столе и под столом пятен крови.
На всякий случай мы сделали с этих пятен соскобы, но это было уже скорей формальностью, чем делом.
Последнее, второе открытие мы сделали через час, когда девочки уже истомились ждать нас к ужину и заскучали. В кабинете Мигуна за батареей парового отопления, скрытой письменным столом, мы нашли стопку завалившихся туда пожелтевших расчерченных карандашом листов со столбцами цифр и другими пометками – записи, которые делают картежники при игре в преферанс. Я в этой игре ничего не понимаю, но Светлов, который брал не одну картежную малину уголовников, сказал сразу:
– По крупному играли. А эти инициалы тебе пригодятся.
Самым интересным в этих листках были не цифры ставок, выигрышей и проигрышей, а инициалы игроков.
Придется мне над этими инициалами поломать голову. Закончив осмотр квартиры, мы сфотографировали и выпилили из оконной рамы потревоженный пулей кусок деревянной форточки. И только после этого сели с девочками пить чай и шампанское. Было около двенадцати ночи, глазки у наших подруг уже слипались от скуки и усталости. Тамара порывалась смыться домой, но Светлов положил перед нею свое красное удостоверение, где на обложке было вытиснено золотом – «Московский уголовный розыск. МВД СССР», а внутри значилось: «Полковник милиции Светлов Марат Алексеевич, начальник 3-го отдела», и сказал:
– Понятая Тамара! Мы держим вас здесь не как поклонники ваших прелестных ножек, а в связи с чрезвычайным государственным делом. Сиди тихо и не канючь. Через полчаса подпишешь протокол осмотра этой квартиры и после этого мы тебя отвезем домой. Ясно?
По-моему, на нее это подействовало сильнее любого обхаживания. Она спросила:
– А потом вы куда поедете?
– Потом мы забросим эти материалы в Институт судебных экспертиз и Марат поедет ко мне. Нам еще нужно кое-что обсудить, – сказал я.
Марат посмотрел на меня удивленно. Он собирался домой, но я добавил:
– Твою жену я беру на себя. Ты мне действительно нужен.
– А можно я тоже к вам поеду? – спросила Тамара, и я понял, что теперь Светлов никуда от меня не денется, во всяком случае – этой ночью.
Той же ночью.
– Тот, кто замывал следы и убрал ковер из прихожей, – тот и убил твоего Мигуна, – сказал Светлов.
– И стрелял в форточку? – спросил я насмешливо.
– Не знаю. Если это не самоубийство, то убийство – третьего не дано…
– Глубокая мысль!
– Подожди. Строим гипотезу: а) разговор с Сусловым и разоблачение в связях с левым бизнесом – лучшее прикрытие для оправдания и инсценировки самоубийства. Верно? б) Мигун приехал от Суслова. Его кокнули и инсценировали самоубийство. И в) Суслов слег в больницу для вящей убедительности, что он к этому не имеет отношения.
– Но зачем стрелять в форточку? – упрямо повторял я. – И как они могли знать, что он поедет не домой, к жене, не в свой кабинет, а именно туда, где его ждет засада?
– Этого я не знаю… Но если это самоубийство – откуда вторая пуля? – моим же оружием отстаивал свою версию Светлов.
Разговор происходил в полтретьего ночи в моей однокомнатной квартире у метро «Аэропорт». Мы с Маратом сидели вдвоем в туалете, да простит мне читатель эту бытовую подробность. Наши девочки утомленно спали: Нина на кухне, на уложенном на пол матрасе, а Тамара – в комнате, в моей постели, которую мы с Ниной уступили нашим гостям. Жена Светлова, конечно, не поверила моим телефонным уверениям в срочности и важности наших дел и после третьего моего звонка просто отключила телефон, а Светлов махнул рукой: «семь бед – один ответ». К двум часам ночи девочки уснули, а мы с Маратом тихо заперлись в кабинке совмещенного с ванной туалета. Мы дымили нещадно и тихо обсуждали версии гибели Мигуна.
– А если просто какой-нибудь грабитель залез в его квартиру? Или какая-нибудь западная разведка?
– Да? – усмехнулся Светлов. – И при этом выбрали день, когда Мигун поругался с Сусловым?
– Что ж, – вздохнул я, – придется проверять все версии. Жаль, что Институт судебных экспертиз завтра не работает. Мы только в понедельник узнаем – Мигун стрелял в форточку или не Мигун…
Я вытащил из кармана несколько стандартных типографских бланков, которые заполнил тут час назад в одиночестве, пока Светлов был занят со своей Тамарой делами менее прозаическими. То были наброски «плана расследования по делу о смерти С.К. Мигуна». Здесь было все – от эксгумации трупа и графической экспертизы текста предсмертной записки Мигуна до судебно-биологической и баллистической экспертиз двух пуль и допроса всех родственников, близких и сотрудников Мигуна, а также допрос Суслова, Андропова, Курбанова. Здесь были разделы: «мотивы возможного убийства», «круг лиц, потенциально заинтересованных в смерти Мигуна», «способы проникновения в квартиру», «орудия преступления», «исследование одежды потерпевшего» и так далее.
– Фью! – присвистнул Светлов. – Уже составил? Когда же ты успел? Дай взглянуть…
Он просмотрел мой план, приговаривая: «Так… так… так… это лишнее… это – да… годится». Я усмехался, наблюдая за ним. Он еще не знал, зачем я так поспешил с этим планом. Проглядывая мои записи, он вел себя как профессор, который проверяет контрольную работу студента-первокурсника. При всем том, что мы с ним провели вмеcте не одно дело и знаем друг друга больше двадцати лет, в каждом из нас сидит, хоть и глубоко затаенное, самомнение профессионального превосходства. Я считаю, что у оперативников Уголовного розыска нет широты взгляда, чтобы охватить событие во всех взаимосвязях с общественными проблемами, то есть, нет криминологического чутья, а он уверен, что мы, «важняки», не умеем из массы конкретных событий и фактов выхватить самую главную нить, которая напрямую ведет к преступнику, или, иными словами, что у нас нет криминалистического нюха. И теперь я как бы держал перед ним экзамен на следственную смекалку и, судя по его периодическим – «это ни к чему», «это туфта», «это лишнее», – с трудом тянул на тройку с плюсом.
– Ну, ничего, старик, – сказал он покровительственно. – Планчик годится. Но сроки ты себе поставил, извини, не управишься!
– Один, конечно, не управлюсь, – сказал я. – А с тобой – может быть.
– Со мной? – изумился он.
– В понедельник буду просить начальство, чтобы тебя перевели в мою бригаду. Со всем твоим отделом.
– Ну, это – фиг! – сказал Светлов и встал весьма решительно. – Во-первых, меня тебе не дадут. Я прикомандирован к ГУБХССу, к Малениной. И кроме того, меня совсем не тянет влезать в это дело. Советом подсобить могу, тем более, что у Ниночки такие подруги. Но влезать в это дело официально – извини. У меня дети. Я еще жить хочу. Тут Андропов фигурирует. Суслов! Ты что?! На фиг! Моя хата с краю!
Какой-то шорох за дверью заставил нас оглянуться. Светлов открыл дверь.
– Господи, что тут происходит? – под дверью туалета стояла полураздетая, в моем домашнем халате, Тамара. – Я думала, тут просто занято, а они курят!
