17
Стрелка была забита в лесочке за кольцевой автострадой, между Дмитровским и Алтуфьевским шоссе. Расстановка и расклад договаривающихся сторон были обозначены с самого начала.
Первым приехал Бурда со своими «быками», включая Калиту и присоединившегося к нему Потапа с братками. Потом объявилась другая сторона — Урюк и Удав. Они были только с охраной, без своих пацанов — те стерегли место сходки, рассыпавшись по кустам. Встреча происходила на территории Урюка, и он был здесь в роли хозяина, принимавшего гостей.
— Здорово, — небрежно кивнул Урюк Бурде, выбираясь из джипа ценой не менее семидесяти штук, как определил на глаз Потап, стоявший рядом. Впрочем, он больше смотрел на Удава, который время от времени подмигивал ему, улыбаясь.
На Бурде — лысом, широком в кости, в чем-то схожем с Потапом — черная кожаная куртка, широкий черный галстук, белая рубашка. И золотая фикса во рту, как дань прежней воровской моде.
Урюк, статный, моложавый, походил скорее на киноартиста или преуспевающего бизнесмена, чем на лидера одной из самых крутых группировок в Москве. Крапал небольшой дождик, и один из охранников раскрыл над его головой зонтик.
Надо будет и у себя применить, решил Потап, взирая не без зависти на этот дипломатический этикет, и переглянулся с Бурдой. Тот нахмурился, что-то недовольно сказал через плечо.
Охранники Бурды сначала замешкались, ища зонтик в машинах, наконец нашли и тоже простерли над головой побагровевшего от насмешливых взглядов противоположной стороны босса как раз в тот момент, когда дождь перестал.
Урюк и его охрана носили на рукавах траурные ленты, черные по краям, красные посредине. В расстегнутых пиджаках, с мобильными телефонами, они стояли грамотно, полукругом, как если бы охраняли президента.
Прямо на правительственные похороны собрались, кисло подумал Потап. И это придется запомнить. Нет, верно говорят: вся мода из столицы идет.
— Они здесь? — негромко спросил Урюк.
Бурда кивнул, и из-за спин его братков на поляну вышли понурые, готовые ко всему Гриня и Чубайс.
— Это его Чубайсом прозвали? — спросил Урюк, ткнув пальцем в рыжего. Его окружение рассмеялось. — Надо будет у себя такого же завести, — сказал Урюк, и один из его людей записал что-то в своей книжечке. — Анекдот есть такой, — повернулся Урюк к Бурде, дружелюбно улыбаясь. — Разговаривают рыжий и лысый. Рыжий говорит: что, Бог волос не дал? Нет, отвечает лысый. Он мне рыжие предложил, что у него остались, только я отказался.
Теперь рассмеялись уже все, гораздо громче, косясь на лысину Бурды.
Чубайс приободрился, поднял голову, почувствовав в общем смехе надежду для себя. Гриня, напротив, посерел еще больше, скорее от зависти.
— Ну а трех Чубайсов в природе быть не может, — продолжал Урюк. — Только два. Один в Кремле. Другой у меня.
Лицо Чубайса обрело тот же цвет, что у подельника.
— У того, что в Кремле, еще брат есть, — встрял Калита, но на него не обратили внимания. Умников здесь не любили. Тем более Калиту, на котором лежал грех попытки узурпации власти и подчинения себе признанных авторитетов.
— Так забери его себе, — вздохнул Бурда, — и на этом закончим.
— Мне чужой Чубайс не нужен, — покачал головой Урюк. — Воспитаем своего.
Бурда промолчал, только переглянулся с Калитой. «Быки» с обеих сторон напряглись. В кустах замерли приглашенные гастролеры Удава и Потапа.
Обстановку разрядил Гриня.
— Мне Кент велел узнать, кто в джипе сидит, — стал он объяснять плачущим голосом. — А как я разгляжу, если они гонят и тачка с тонированными стеклами?
— Этот Кент там тоже был? — насупился Урюк. — А почему его здесь нет?
— Да здесь я! — Кент, худущий черноволосый парень с челкой, давно вышедшей из моды, несмело выбрался в полукруг перед Бурдой. — Врет он все! Я тебе, падла, что передал по сотовику, в натуре? — Он вплотную подошел к Грине. — Чтоб ты только проверил! А ты что сотворил?
— Было дело? — спросил в наступившей тишине Урюк.
Гриня чуть заметно кивнул. На глазах его выступили слезы.
— Было, — негромко сказал Чубайс.
Сейчас они оба были похожи на двух школьников, которых прорабатывали на педсовете.
— Я что хочу сказать, — снова выступил Калита. — Ну уроем мы их, так, может, именно этого и хотел племяш Грязнова, чтоб нас между собой стравить!
Он обернулся назад, «к быкам», ожидая их поддержки. Те безучастно смотрели в сторону. Встревать в толковище, когда спорят авторитеты, никто не собирался.
— Напомни нам про этого племянника, — обратился Урюк к Удаву. — У тебя его досье?
Удав отрикошетил его взгляд в сторону Слона:
— Давай ты, у тебя все записано…
— Так, Денис Грязнов… — начал Слон, достав записную книжку. — Племянник Вячеслава Грязнова, начальника МУРа. Родился в Барнауле, в Москве держит частное детективное агентство «Глория». Ну тут адрес его, телефон, тетка, сестра, что в школу бегает…
— Двоюродная сестра, — поправил Удав.
— Какая разница? — возразил Слон. — Главное, в Домодедове, где мы гудели, он под инспектора косил, даже проверял порции в кабаке. Да так натурально, что халдеи чуть не обосрались… Калита верно говорит: специально он нас всех стравил, чтоб мы мочили друг друга почем зря! Сейчас, гад, сидит там у себя и радуется!
— А чего ж ему, плакать, что ли? — хмыкнул Калита. — Новая тактика у них там, поняли, нет? Сами, в натуре, справиться не могут, так науськивают братву, как псов голодных, друг на друга… — Он снова оглянулся, ища теперь поддержки у Бурды, но тот неопределенно промолчал, уставившись в сторону. Потап с каменным лицом смотрел себе под ноги. В здешние дела он не хотел соваться.
Калита замолчал. Он уже не раз пытался привлечь к себе внимание, вырваться из этого заговора всеобщей глухоты и безразличия к своей персоне. Высокие авторитеты все еще не решили, что с ним делать дальше, хотя братва уже роптала, не понимая его неопределенного статуса — вроде по-прежнему бугор, всегда при начальстве, но те на него ноль внимания.
Урюк взял Бурду за рукав и отвел в сторону.
— Сначала, как заведено, потолкуем вдвоем, потом в расширенном составе. Он у тебя кто? — Урюк кивнул на Калиту. — Министр иностранных дел или серый кардинал?
— Ни то, ни другое, — сказал Бурда. — Бывший премьер. Пока держу при себе.
— А ты легко сдаешь своих пацанов… — сощурился Урюк. — И от премьер-министра отказываешься… Никак, команду решил поменять? Или у тебя это называется сокращением штатов?
— Не понтярь, — осклабился Бурда. — У тебя это называется влить свежую кровь? — Он бросил мимолетный взгляд в сторону Удава. — Думаешь, я забыл, как ты избавился от дегунинских?
— А сейчас ты не прочь слить старую? — парировал Урюк, имея в виду Чубайса и Гриню.
— Потому-то мы и забили стрелку, — сказал примирительно Бурда. — Чтоб договориться. Чтоб не было больше крови.
— Но она уже пролилась, — хмуро возразил Урюк. — Только не смеши мои шлепанцы. Не впаривай мне насчет этого муровского племянника, что навел вас на Косого. Ты и раньше на него охотился.
— Если ты мне не веришь…
— Ладно, сделаю вид, что верю… Словом, разговор намечается не простой. Теперь лучше бы потолковать в расширенном составе, но в приватной обстановке.
— У меня от братвы секретов нет, — сказал Бурда.
— А у меня есть, — отрезал Урюк. — От твоих. И это я составил повестку дня как принимающая сторона.
Он снова взял Бурду за локоть, и они вернулись к остальным.
— Сначала сюрприз, — громко объявил Урюк. — Пока вы тут базланили насчет племянника главного московского мента, пацаны Удава на всякий случай отловили двоюродную сестру этого частного детектива, который вам в кабаке мозги пудрил, и держат ее у себя. Это вам информация для размышления, как использовать сей факт в наших общих целях.
И, довольный произведенным впечатлением, Урюк влез в свой джип. Уже оттуда он жестом пригласил Бурду, Потапа, Калиту и Слона. Последним влез Удав.
— А что вы собираетесь с девчонкой делать? — спросил Калита. — Все-таки она не чужая для главного мента… Сейчас поднимется такой хипеш! Вы-то улетите…
— Верно, — подхватил Удав. — У нас обратные билеты уже забронированы. Вам ее оставим, а вы думайте, что с ней делать. Я бы посоветовал этому племяннику помалкивать насчет того, что он видел и слышал.
— Ладно, это мы после обсудим, как шантажировать дядю и его племянника, — сказал Урюк. — Раз наш зоопарк на месте, — он посмотрел на Слона и Удава, — позвольте заседание считать открытым. Начнем с первого пункта повестки дня. Наши гости из Барнаула проявляют справедливое недовольство. Они сделали все, что могли, даже готовы были поделиться частью своей доли за «Алтайский редкозем», чтобы новый раздел собственности обошелся цивилизованно и без крови. Увы, доброе дело всегда наказывается.
— Хочешь сказать, это мы замочили Абрамяна? — перебил Бурда.
— Надеюсь, что вы не такие идиоты, — ответил Урюк. — Сейчас наша стратегия может состоять в одном: в легализации нашего бизнеса и отмывке капитала. Это не я придумал, такова всемирная тенденция. Кто хочет оставить все, как есть, тот неминуемо превратится в обкуренных отморозков-форточников. Полагаю, эти отморозки и шлепнули Абрамяна, не желая мирного сотрудничества и справедливого дележа.
— Сейчас не время разбираться, кто пришил Абрамяна, — недовольно сказал Бурда. — Главное теперь — торги. И для нас важно, кого выберут вместо Абрамяна председателем правления. Мы ставим на Смушкевича. Абрамян нас не признавал, а этот готов идти на контакт.
— С вами? — спросил Урюк.
— С нами, — подтвердил Бурда. — Даже может включить в правление банка нашего человека.
— Уж не тебя ли? — иронично приподнял брови Урюк.
— А хотя бы! — с вызовом ответил Бурда. — Разговора о тебе пока не было.
— А чем вам плох другой зам Абрамяна — Костырев?
— Мы подсылали к нему своих людей, — махнул рукой Бурда. — Он нас тоже не признает… Выгнал из кабинета, вызвал охрану…
— Ну и ну, — покачал головой Потап. — Что в Москве делается… У нас в Барнауле попробовал бы кто.
— Значит, не умеете обращаться с людьми, — констатировал Урюк. — Со мной Костырев как раз разговаривал охотно.
Потап и Бурда набычились, вдруг став еще больше похожими друг на друга.
— Говорят, после вашего визита Абрамян усилил личную охрану, — хмыкнул Урюк. — И велел вас не принимать. Не скажете почему?
— Все усиливали охрану, — пробормотал Бурда.
— Какие у Смушкевича шансы? — спросил Урюк.
— У него шесть голосов из двенадцати, — ответил Калита. — Фифти-фифти. У Костырева — четыре. Словом, ваши там не пляшут.
— Значит, придется договариваться, — поморщился Урюк. — Есть и другое решение: чтоб восстановить равновесие, это самое фифти-фифти, придется мочить Гаевского. Раз уж выпали не те кости, их следует снова перетряхнуть. Так?
— Это называется «эффект домино», — вставил Калита. — Равновесие нарушено. И теперь банкиры посыпятся один за другим. Только оттаскивай… Так уже бывало. Вопрос: кто будет следующим после Абрамяна.
— И кто? — полюбопытствовал Урюк.
— Пока не знаю.
— Ну так замолкни, — строго сказал Бурда.
— Гаевского хорошо охраняют? — спросил Потап у Слона.
— Охранное отделение «Щит». Во главе с Полухиным, бывшим гэбэшником. Парни у него серьезные, в прошлом спецназовцы, охраняют денно и нощно. У них своя картотека, наших и ваших знают как облупленных.
— Может, дать им на лапу? — предложил Потап.
— Пробовали. Правление положило Полухину десять штук зелеными в месяц. Наверно, хватает на жизнь. Бабами не интересуется в силу возраста. Уже проверено.
— У Гаевского есть дети, — напомнил Урюк.
— Опять будешь похищать? — встрепенулся Бурда. — Нарвешься когда-нибудь…
— Да у него дочь учится в Штатах, в университете, — заметил Калита, — и ее там тоже охраняют.
— Что, в этом банке вообще у вас нет своих людей? — удивился Потап.
— Зато у нас есть один «ботаник», — вспомнил Калита. — В смысле хакер. Мордухай его зовут. Он пасется в ментовских файлах, если не врет.
— Мордухай? Еврей, что ли? — спросил Потап. — И как это — пасется?
— Кликуха такая компьютерная, — ответил Калита. — Залезает к ним, как ты в форточку.
— И что он может? — поинтересовался Урюк.
— Да все! Даже наше досье оттуда вычистить!
— А наше? — не отставал Урюк. — В знак примирения и согласия?
— Может, может… — кивнул Калита. — Мы сейчас о другом говорим.
— А я об этом, — настаивал Урюк. — Так сделает, или это ты для понта туфту гонишь?
— Сказал же, сделает! — отмахнулся Калита. — Не в этом же дело. Ни в Коминвестбанке, ни в Инвестбанке до Абрамяна еще никогда и никого не устраняли. Даже не пытались. Там и там охрана, как у главы государства. Поэтому ума не приложу, что за люди Абрамяна завалили…
— Может, «Альфа»? — высказал предположение Бурда.
— Нужно сделать так, — продолжал Калита, — чтобы любой, кто бы ни пришел на место Абрамяна, запомнил, благодаря кому он сел в его кресло.
— Вот это верно! — воскликнул Урюк. — Считайте, я пошутил, предложив замочить Гаевского. Ишь обрадовались! Вы ведь даже не знаете, кто придет на его место? Так?
Все промолчали.
— Не знаете, — подтвердил Урюк. — А если уберем Гаевского, сразу отменят все торги и когда еще к ним вернутся! А там объявятся новые игроки, которые нас близко не подпустят! Другое дело — кто будет вместо Абрамяна? Претендентов мы хорошо знаем. И уже с ними поработали. Я с Костыревым, вы со Смушкевичем. А значит, остается один вопрос: кто нам нужнее — Смушкевич или Костырев? — Урюк обвел всех взглядом. — Может, проголосуем? Чего молчите? Если большинство за Костырева, значит, мочим Смушкевича, и наоборот. Возражений нет? Кто за то, чтоб оставить Костырева?
Калита поднял руку последним, после Урюка и Удава, стараясь не смотреть на Бурду.
— Получается три на три, — констатировал Урюк. — Кинем монету, чтоб по-справедливости?
— А кто будет кидать? — спросил Бурда.
— Я, на правах хозяина, кто ж еще, — ответил Урюк, доставая монету. — Решка — Смушкевич, орел — Костырев.
— Сделаем наоборот, — сказал Бурда, внимательно глядя ему в глаза. — Смушкевич — орел, Костырев — решка.
— Заметано, — согласился Урюк, собираясь подбросить монету.
— Покажь. — Потап взял его за руку. — А то знаю… В зоне я сам эти фокусы проделывал. Поди, с двух сторон решка?
— Смотри… — Урюк положил монету на его ладонь.
Потап внимательно ее изучил, потом вернул.
— Нет, может, ты хочешь сам бросить? — спросил Урюк.
— Кидай, — произнес Потап, не отрывая глаз от его руки.
Монета взлетела и упала вверх орлом.
— Не понял… Кто у нас решка-то? — подал голос Слон. — Кого будем мочить?
На него не обратили внимания. Бурда и Потап переглянулись, но промолчали.
— Есть предложения по поводу исполнителей? — спросил Урюк, глядя на Удава. — Твоих «удавов» здесь плохо знают, верно?
Тот пожал плечами.
— Есть у меня один, — сказал он, помедлив. — На него, как на себя. Зовут Антон. Кстати, это он умыкнул ту соску, родственницу главного мента Москвы. Сделает все в лучшем виде, будьте уверены.
— Значит, ты, — Урюк упер палец в Удава, — ответственный за исполнение. Так и запишем. Теперь в нашей повестке дня «разное»… Кстати, чтоб не забыть. Ты и ты, — он указал на Потапа и Удава, — с вашим депутатом, как его, Соломиным, будьте поаккуратнее. Все-таки бывший гэбэшник. Ничего лишнего при нем, поняли?
— Нужен он мне… — отмахнулся Потап. — Посмотрю, что с него взять, потом сразу избавлюсь.
Удав промолчал.
— Это уже лишнее, — предупредил Урюк. — У него связи. Он всем нам может еще пригодиться. Интересно узнать, чего он хочет?
— Как все и как всегда, — криво усмехнулся Калита. — Только бы отхватить кусок пожирнее. Хотя может подавиться, если рот окажется меньше глаз.
— Не умничай! — строго сказал Бурда.
— Мы все время уходим от главного, — недовольно поморщился Урюк. — С депутатом все ясно. Как после торгов, если все пройдет по-нашему, будем делить прибыль с «Редкозема»?
— А ты что, в натуре, предлагаешь? — прохрипел Бурда.
Стар он стал, ослаб, подумал Урюк. Нет прежнего напора. Отвечает вопросом на вопрос, чего раньше за ним не замечалось. Так играют шахматисты, теряющие форму. Они лишь отвечают на ходы противника, своей инициативы уже не проявляют.
— Это зависит от вклада, — вслух ответил Урюк. — Наши с Удавом шестьдесят, твои с Потапом — сорок.
Потап присвистнул.
— Ну вы, в натуре, совсем оборзели! — воскликнул он.
— И к тому же мы беремся за самое рискованное, — сказал Урюк. — Устраним Смушкевича, чтобы Костырев бегал у нас за водкой.
Удав весело оскалился.
— Че молчите? — спросил он Потапа. — Дядя Саня, может, ты берешься за мочилово? Так флаг тебе в жопу! Но гляди, чтоб с гарантией, чтоб потом за тобой доделывать не приходилось! Сделаешь, сразу переиграем: пятьдесят на пятьдесят.
— А почему не так же, шестьдесят на сорок? — заупрямился Потап.
— А потому что я свои десять процентов из твоей глотки вытащу, — негромко произнес Удав.
— Давай начинай, хорь позорный! — выставил вперед подбородок Потап.
— Осади! — резко сказал Урюк. — Пацаны услышат… Никто отсюда не уйдет, пока не решим эту проблему.
— Проблему дележа шкуры неубитого медведя, — усмехнулся Калита.
— Мы исполняем, значит, нам шестьдесят, вам сорок, — твердо произнес Урюк. — Возражений нет?
Все промолчали.
— Итак, «разное», — повторил Урюк. — О случившемся в Домодедове. Кто твой докладчик?
Он выжидательно взглянул на Бурду.
— Меня там не было, — буркнул тот. — Калита был, вот пусть и доложит.
— Короче, этот частный следак, племянник главного московского мента, для понта вывел халдеев на чистую воду, — начал Калита. — Эти суки нас обсчитали и обвесили не хуже, чем при советской власти. Они чистосердечно раскаялись в содеянном, пообещав исправиться. Потап все уладил, а я мигнул пацанам, и они свистнули у следака мобильник. А Слону я сказал, чтоб подбросил следака до Павелецкого, и больше никуда…
— А зачем, какой смысл? — спросил Урюк.
— Там в ментовке дежурил прикормленный мент. Я ему предварительно отзвонил, чтоб ждал гостя. Я ж говорил уже, этот следак остался без мобильника. Откуда он будет сообщать, чтоб не терять время, кого и где он увидел? Только из ментовки…
— Разумно, — похвалил Урюк. — Так и получилось?
— Ну, — кивнул Калита. — Значит, прибежал он в это отделение, показал ксиву и попросил срочно позвонить. И когда разговаривал по телефону, назвал номер тачки Косого, мол, это его машина, которая осталась в аэропорту… И еще сказал, будто в этой тачке человек сидит, а его нельзя никому показывать. Я велел нашим проследить, кто там… А он, выходит, соврал. Для понта.
— Стоп, стоп… — замотал головой Урюк. — Выходит другое: этот следак с ходу вычислил, что этот мент работает на вас?
— Выходит, так, — согласился Калита.
— И вы думаете, я поверю в эту фигню? — засмеялся Урюк. — Вот так зашел в ментовку, попросил позвонить и сразу усек, кто есть кто?
— Можешь не верить, — обиженно сказал Калита. — Ну а наши придурки стали выяснять, кто там в машине сидит. Решили, что это Хмырь полгода, как приговоренный. Откуда им было разглядеть за тонированными стеклами, что там Косой со своей бабой? Он, кстати, на Хмыря правда чем-то похож.
Он посмотрел в сторону Потапа, ожидая подтверждения.
Тот неопределенно пожал плечами. Мол, ваши следаки, вы и разбирайтесь.
— Так мочите этого мента с Павелецкого! — воскликнул Удав, поглядывая на притихших Бурду и его свиту. — Че молчите? Жалко стало?
— Мочить разоблаченных агентов никогда не поздно, — изрек Урюк. — Лучше проследить, будут ли в их отношении сделаны оргвыводы. И какие. Дело, конечно, ваше, но я бы посоветовал — пусть этот мент ляжет на дно и не высовывается. Возьмет отпуск, что ли.
Бурда и его окружение угрюмо переминались с ноги на ногу.
— Ну так что, не слышу? — нажал Урюк.
— Принято. Мент ляжет на дно, — сказал Бурда. Похоже, он был уже не рад, что согласился на эту стрелку.
— Что-то я тебя не пойму, Дима. — Урюк впервые обратился к Бурде по имени. — Ты чем, вообще, занимаешься? Когда мы Москву делили, ты Домодедово на прокорм просил, на коленях стоял, не забыл еще? Коптево за него отдал и Левобережную. Долгопрудненских обещал близко не подпустить. Откуда этот племянник Грязнова — узнал про прилет наших гостей из Барнаула? Может, долгопрудненские настучали?
— Очень может быть, — ответил за Бурду Удав. — Похоже, он уже знал о прилете дяди Сани. И, считай, встретил его с цветами прямо у трапа самолета. А потом они совместно отобедали в ресторане…
— Так к чему мы пришли? — подвел итог Урюк. — Вы навели племянника на ментовку, чтоб он отзвонил оттуда дяде на Петровку, и он, для понта, впарил вашему агенту номер машины Косого! Чтоб посмотреть, что из этого выйдет. А мент навел ваших придурков на Косого. Так?
В ответ было молчание.
— Ладно, кончаем базар, — сказал Урюк. — Нельзя братву надолго оставлять без присмотра. Не разбегутся, но разные мысли начнут в голову приходить. Еще решат, что без нас обойдутся, и выберут себе других.
— А что, был прецедент? — хохотнул Удав.
— А как, ты думаешь, я стал тем, что я есть? — удивленно поднял брови Урюк. — Только так… Тут не зевай. Так что будем делать, Дима, с твоими придурками? — обратился он к Бурде.
— Не что, а кто, — снова встрял Удав тоном фаворита, обладающего привилегией в любой момент перебить сюзерена.
— Помолчи, — поморщился Урюк. — Тебя потом спросят. Сатисфакция нужна, как ты думаешь? Меня братки самого на распыл пустят, если оставлю это без последствий. Здесь само не рассосется. Значит, так. Твои уроды замочили моего первого зама, а не какого-то там банкира. Ты говоришь, случайно. Я говорю, ладно, отдаешь их мне, тогда, так и быть, поверю. И мы сразу заключим союз. А чтоб скрепить его, я отдаю тебе эту грязновскую соску. Делай с ней что хочешь. Шантажируй, заткни рот племяннику Грязнова, потребуй выкуп, устрой групповуху, если откажут… По рукам?
— А если нет?
— Но тогда сам знаешь, что начнется, — пожал плечами Урюк. — Кровная месть и все такое. Ухнет наше с тобой хрупкое согласие, и конец цивилизованным отношениям, которые только-только зарождаются.
Он положил руку на плечо Бурды. Тот засопел, помрачнел еще больше, но плечо не отдернул.
Урюк обернулся к Удаву:
— Давай не затягивай…
— Работы не много, насколько я понимаю, — важно сказал Удав. — Отвести за ближайшие кустики, выслушать последнее желание и кому передать последний поклон… По три куска с носа. С других взял бы больше. Скидки только для своих. Кстати, закапывать будете сами.
— Он и заплатит. — Урюк указал на Бурду. — И он же зароет.
— Мне все равно, — пожал плечами Удав. — Только бабки вперед. Работаем с предоплатой, сами знаете.
Не на того я поставил, подумал Потап, наблюдая за тем, как вспотевший Бурда отсчитывает доллары.
Он взглянул на Калиту. Тот отвел глаза.
— Еще вопрос, — поднял руку в радостном возбуждении Удав. — Кто зачитает приговор? И где и когда приводить в исполнение? Я к тому, что все должно быть в духе времени — гласно и прозрачно.
Ему явно не терпелось.
Потап искоса посмотрел на Удава. Ведь не пьет, не курит, травкой не балуется. И своим людям запрещает. А ведет себя так, будто только минуту назад ширялся. Или кровь для таких лучше всякой наркоты? Хоть ментовская, хоть братская. Тогда и впрямь мне с ним одному не справиться.
Бурда медленно, с расстановками зачитал приговор при полном молчании братвы. Никто не возмущался, никто не роптал. На приговоренных — посеревших, лишившихся дара речи — старались не смотреть.
Удав привел из ближних кустов своих пацанов, чем-то похожих друг на друга — в одинаковых черных куртках, в черных джинсах и в черных перчатках.
— Антон, — обратился Удав к одному из них — бледному, серьезному, собранному, — чтоб никаких следов.
Антон молча кивнул, что-то сказал напарнику. Они деловито навернули глушители на стволы своих ТТ и повели приговоренных в глубь леса.
Прозвучали четыре негромких хлопка.
— Ты говорил, по одной пуле в затылок? — спросил Калита. — Или у твоих первый выстрел — пристрелочный?
— Антон знает, что делает, — ответил Удав.
Все выяснилось, когда расстрельщики вернулись на поляну.
— Там парочка в кустиках устроилась, — хмурясь, сообщил Антон. — Пацан с девкой. Пэтэушники. Клялись, что никому не расскажут. Теперь точно не расскажут. Они там недалеко, можно всех в одну яму.
Чувствуется школа Удава, подумал Урюк.
Пока не вернулись пацаны Бурды с лопатами, на которых была свежая глина, все стояли в напряженном ожидании.
— Значит, завтра похороны Косого, — напомнил Урюк Бурде, садясь в свой джип. — На Востряковском в одиннадцать тридцать. Чтоб без проблем.
Бурда неопределенно кивнул, и машины, взревев, рванули в разные стороны, будто стараясь быстрее сбежать с этого места.
— Вызови сюда Гнедого, — велел Потап Слону. — Скажи, есть срочная работа…
Ефим сидел в машине — на этот раз у него был «фольксваген» — в полукилометре от этой рощи. Увидев, как стремительно, будто за ними гнались, разъезжаются участники стрелки, он спокойно выкурил еще одну сигарету. О месте и времени сходки он подслушал еще вчера, следуя за джипом, в котором разговаривали Потап и Калита.
Он включил миниатюрный японский магнитофон.
— Ну, как дела, все записал, ничего не пропустил? — ласково проговорил Ефим, и в ответ послушно и бесшумно завертелись микроскопические катушки.
Звук был нормальным, практически без помех. Вот сволочи, восхищенно подумал он о японцах.
